Американские горки с грохотом пронеслись над головой Лени, и он весело хохоча побежал к стоящей у кассы маме:
— Я туда хочу! — сказал он, перекрикивая грохот аттракциона и указал на несущиеся с огромной скоростью вагончики.
— Заяц, тебе пока туда рано! Подрастешь, будешь кататься на чем захочешь, — улыбнувшись ответила мама.
— Но я уже большой! — серьезно произнес пятилетний совсем взрослый Леня и указал на округлившийся мамин живот.
— А когда родится Аня, буду еще и самым старшим.
Мама засмеялась, параллельно оплачивая билеты на колесо обозрения. Вечер сегодня выдался великолепный. Полина и Леня провели весь день вместе, пока папа был в короткой командировке. Сын вел себя идеально, без капризов и истерик, и Полина платила той же монетой, пытаясь быть идеальной матерью. Муж оставил приличную сумму денег на те два дня, что собирался провести в другом городе и сказал ни в чем себе не отказывать. Не смея отказывать папе, с утра они позавтракали в любимом Ленином кафе, стилизованном под супергеройские комиксы и прошлись по магазинам, купив несколько вещей для Анечки, которая должна была появиться на свет через месяц. Леня выторговал у мамы внушительного размера игрушку Халка, которая светилась и издавала громкий рык, вызывая полный восторг ребенка. Потом они немного отдохнули дома, а вечером отправились в парк развлечений. Полина пообещала покатать Леню на всех доступных ему аттракционах и, как идеальная мать, собиралась сдержать слово. В итоге вечер пролетел быстро и незаметно. Леня хохотал, гоняя на электрической машинке по автодрому, восторженно кричал вращаясь в «ракушке», а в конце вечера уже спокойный и немного уставший смотрел с мамой на вечерний город с верхушки колеса обозрения.
— Тебе понравилось как мы провели день? — спросила Полина, когда они, накатавшись и набесившись, довольные и вымотанные шли домой.
— Да, спасибо мам! — ответил Леня широко зевнув. Тело приятно ныло, а все мысли занял образ его уютной комнаты и кровати, которая его уже заждалась.
— Это папе нужно сказать спасибо. Когда он вернется, обязательно поблагодари его, хорошо?
— Конечно! И Халк скажет спасибо!
Полина снова тихо рассмеялась. Они медленно шли к парковке, расположенной на дальнем краю парка. Уже окончательно стемнело и на аллейке зажглось освещение. Все еще весело переговариваясь, Леня с мамой уже почти достигли границы парка. Был будний день, поэтому вечером в парке не было столпотворения. Да и задержались они до позднего вечера, пока мама приводила в действие свой план «Покатай ребенка на всем чем он захочет». Вокруг не было ни души, лишь редкие прохожие, которые спешили домой не обращая на них никакого внимания. Дойдя до машины, практически единственной на парковке, мама начала рыться в сумке, пытаясь отыскать ключи.
— Мам..— шепотом сказал Леня.
— А это кто?
Полина подняла голову и замерла. В паре метров от них, на границе света фонаря, стоял человек. Он был одет в темно-зеленый худи, с накинутым капюшоном и кепку которая скрывала его глаза. Руки он держал в карманах толстовки. Полина похолодела внутри.
— Вы что-то хотели? — стараясь не выдать дрожи в голосе, спросила она. Вместо ответа, человек извлек из худи какой-то предмет. Тихо щелкнуло и Полина увидела тускло блеснувшее в свете фонаря лезвие.
— Берите что хотите! — тут же произнесла она и сделала шаг вперед, закрывая собой сына. Одновременно, она протянула сумку в сторону грабителя. Пускай забирает, лишь бы не тронул. Тот сделал шаг вперед и выбил сумку из ее рук. Полина дернулась, Леня тут же захныкал.
— Разумеется возьму, — прошипел голос из-под капюшона. Полина каким-то шестым чувством поняла что сейчас будет.
— Леня, беги! — успела крикнуть она. Дальнейшие события заняли секунду, но Полине показались вечностью. Человек, размашисто махнув лезвием, полоснул ее по лицу. Она издав что-то среднее между криком и стоном, тяжело упала на бок.
— Нет, пожалуйста…— произнесла она, загораживая окровавленное лицо руками. Полина обернулась в сторону сына. Леня оцепеневший и совершенно потерянный, стоял не шевелясь. На смешных штанишках с нашивкой «Marvel» расползалось пятно, а из выпученных глаз текли слезы. Человек, пошагал к Лене, мимоходом со всей силы саданув Полину в живот. Она издала какой-то по птичьи пронзительный крик, и как могла свернулась калачиком, защищая еще нерожденного ребенка от нового удара. Человек схватил Леню за шиворот и молча поволок к припаркованному в дальнем конце стоянки старому внедорожнику.
— Мама! — выйдя из ступора, завизжал Леня, стараясь сбросить руку со своей шеи. — Мама!
Но Полина молчала. Она потеряла сознание от боли, и лишь кровь из рассеченного лица тихо капала на асфальт.
Очнулся Леня в кромешной темноте и тут же захныкал, не понимая что с ним и почему ему так больно. Руки были заведены куда-то наверх и связаны, а ноги болтались, бессильно загребая воздух. Леня понял, что на глаза у него завязаны, а во рот забита какая-то тряпка. Повязка на глазах тут же стала мокрой от слез, которые градом лились из глаз. Тут в темноте блеснула искорка.
— Очнулся что ли? — спросил голос. Леня лишь сдавленно замычал. Дальше последовал сокрушительный удар в живот, и он задохнувшись задергался в своих путах, как рыба на леске.
— Говорить будешь когда я скажу. Понял, сученыш? — чеканя слова, проговорил невидимый мучитель, и Леня тут же закивал, лишь тихо всхлипывая. Ему никогда в жизни еще не было так больно и страшно, как сейчас.
— Отлично! — резко повеселев, сказал голос и невидимая рука грубо сдернула с Лени повязку.
Ослепнув от хлынувшего со всех сторон света, он зажмурился, полностью дезориентированный и не понимающий где пол, а где потолок. Когда глаза привыкли к свету, Леня огляделся. Это был гараж. Такой же был у его дедушки, который часто брал Леню с собой и учил его различным премудростям по починке машины. В центре гаража, прямо перед Леней стоял металлический верстак с какой-то коробкой. По бокам были полки, забитые банками, но Леня не смог разглядеть содержимого. И самое главное — прямо перед Леней стоял человек. Это был молодой парень, с короткими русыми волосами и большими карими глазами. Наверное его можно было бы назвать красивым, если бы его щеки не покрывала клочковатая щетина, а сломанный нос не смотрел немного в бок. Но больше всего Леню напугали его глаза. Расширенные зрачки как-то мелко дрожали жадно ощупывая мальчика, как кусок мяса на рынке. Белки были красными и воспаленными, будто парень не спал уже очень давно.
— Я сейчас выну кляп. Ты обещал не кричать! — как-то сердито по-детски сказал парень. Таким голосом мог говорить Ленин одногодка.
— Даже если будешь — тебя не услышат. Он нервно хохотнул, разведя руки в стороны.— Я уже позаботился о том чтобы нас не беспокоили, — на этих словах он грубо вырвал кляп из Лениного рта.
— Пожа… — начал Леня, но тут же осекся. Боль от удара еще плескалась где-то в животе и ему не хотелось получить еще. Парень напротив улыбнулся. Леня снова содрогнулся. Нескольких передних зубов у него не было. А те что остались, были заточены как зубы акулы из передачи, которую Леня смотрел когда-то с мамой по телевизору.
— Умный! Видишь как быстро все понял! — весело скалясь омерзительной пастью, сказал парень. — Меня Олежка зовут!
— Меня Леня, — сказал мальчик и тут же получил сильнейший удар в колено. Он вскрикнул и снова захныкал.
— Нет, — протянул Олежка, — все-таки ты не умный! Не понял, что к тебе не обращались. А знаешь кто был умным? Профессор Преображенский из фильма «Собачье сердце»! Смотрел этот фильм?
Леня все еще задыхаясь от боли, лишь тихо подвывал. Он понятия не имел о чем речь, ему хотелось лишь вернуться домой к родителям. Олежка подошел ближе и резко вздернул голову Лени, взглянув в заплаканное лицо.
— Я задал вопрос, — сказал он таким тоном, что Леня едва не закричал. От веселья Олежки ни осталось и следа. Лицо выражало мрачное безумие, уголки рта едва подергивались в такт дрожащим зрачкам. Олежка так близко приблизил свой ужасный рот к лицу мальчика, что Леня подумал что он сейчас вцепится ему в нос.
— Я не смотрел это фильм, — всхлипывая сказал Леня.
— О, да ты что! Щас посмотрим! — сказал Олежка, изменившись в лице и, резко сорвавшись с места, скрылся из поля зрения. Он гремел чем-то за спиной, а Леня поднял голову и увидел что его руки, обильно замотанные скотчем привязаны к торчащему из потолка крюку. Его все еще трясло. Он не выдержал и тихо сказал:
— Олежка, отпусти меня пожалуйста. Я хочу к маме, мне страшно.
Парень снова возник в поле зрения, он катил старый пузатый телевизор Зенит на массивной тележке. Подкатив его к Лене, он поднял голову и весело сказал:
— К какой маме? К той которую я на парковке прибил что ли? Так она же труп трупыч! Ха-ха!
Олежка мелко затрясся от странного шипящего смеха. Леня остолбенел. Что значит прибил?
— Не волнуйся, Леня! Ты с ней еще увидишься! — утирая слезы с глаз, сказал Олежка, все еще сотрясаясь от смеха. — Но сперва фильм!
Он потыкал какие-то кнопки на телевизоре, и на экране побежали титры. Олежка уселся прямо на пол, в ногах у Лени и уставился в экран. Леня тоже смотрел в экран, но перед глазами все плыло от слез и шока. Что значит прибил? Мама…мертва? А Анечка? Леня беспомощно огляделся по сторонам. Лучше бы он этого не делал. Свет от телевизора выхватил содержимое банок, которые стояли на полках по бокам гаража. Детские головы, кисти рук, органы, искаженные толстым стеклом, выползли из мрака, и заполнили сознание Лени новой волной ужаса. Он снова обмочился, не в силах отвести глаз от омерзительной коллекции.
— Эй! — послышалось откуда-то снизу. Леня на автомате опустил взгляд. Шок от увиденного затуманил разум и перегрузил детский мозг. Олежка все еще глядя в экран сказал.
— Дядь Гена, может сегодня другой фильм посмотрим?
Леня не понял к кому Олежка обращается и окинул комнату взглядом. Тут были лишь они вдвоем. Потом он опустил глаза на Олежку. Тот продолжал мелко дрожать, но уже не смеялся. Леня услышал сиплые всхлипы, а голова Олежки вжалась в плечи.
— Можно другое что-то посмотреть? Мультики например — глухо спросил парень, продолжая всхлипывать. Мальчик несколько долгих секунд смотрел на маньяка, взвешивая в голове, стоит ли говорить что-то. Вдруг этот страшный человек опять ударит его?
— Олежка..— нерешительно начал Леня. — Давай посмотрим мультики, а потом отпусти меня домой, ладно? Меня мама ждет, и папа скоро вернется. Они, наверное, волнуются.
Олежка затих. В мальчике уже шевельнулась надежда, что сейчас все закончится. Олежка включит ему мультик, они вместе его посмотрят, и он пойдет домой. А там мама, папа и Анечка. С ними все в порядке, иначе и быть не может.
— Ты блядота мелкая опять без разрешения заговорил? — все еще не поворачивая лица сказал Олежка таким тоном, будто не рыдал секунду назад. Его голос кардинально изменился, будто парень стал старше лет 20. — Придется тебя научить старших уважать. Воспитывать тебя надо!
Олежка встал и повернулся к Лене. Мальчик закричал. Изо рта Олежки бежала густая пена, а зрачки были похожи на два блюдца. Губы, обнажившие омерзительные хищные зубы дрожали, кривясь, и ежесекундно меняя форму. Он дернул какой-то шнурок за пределами видимости мальчика, и Леня тяжело упал на землю, больно ударившись коленями. Олежка обошел его сзади и стал грубо стаскивать с Лени штанишки.
— Я тебя научу, выблядок! Я тебе покажу, что такое мужиком быть! — бормотал Олежка. Леня как-то инстинктивно почувствовал что сейчас будет и попытался вскочить, но Олежка навалился на него всем весом.
— Куда ты, щеночек? Ну-ка, давай! АБЫРВАЛГ! — на этих словах Олежка содрал с Лени трусики. Леня сдавленно пискнул. А потом пришла боль.
Когда все было кончено, Олежка окинул взглядом распростертое на полу тело ребенка. Нет, не ребенка. У детей не бывает щетинистого, дубленого северными ветрами лица, на котором был отпечаток множества ходок на воркутинские зону. Голова, слишком крупная для детского тела, приподнялась и губы, мерзко ухмыльнувшись, выпустили струю сигаретного дыма:
— Че, Олежка? Опять пару схлопотал в школе?
— Ты подох, нет тебя,— бормотал Олежка, пытаясь справиться с дрожью. Он старался отвести глаза и лица, но в какой бы угол не посмотрел, продолжал его видеть — Сдох ты от туберкулеза, уже пятнадцать лет назад!
— Чего? — удивленно подняв брови, проговорило лицо, переложив сигарету из одного уголка губ в другой. — Ты мне попизди тут давай! Подошел!
— Не пойду я никуда, тебя нет, тебя нет, тебя нет, — бормотал Олежка, зажимая уши руками.
Голос все так же громко, будто у Олежки были дырки на руках сказал:
— Я те сказал, сюда подошел! Щенок, бля, тебя научу послушанию!
Вместо ответа, Олежка неловко вскочил и посеменил к коробке стоящей на столе. Рывком распахнув крышку, он лихорадочно обвел взглядом содержимое: ножи, молотки, гвозди, отвертки, какие-то ржавые лезвия для бритья и другой колюще-режущий хлам.
— Я тебя вырежу! Срежу твою рожу, никогда больше не увижу, — бормотал он. Пот заливал глаза, руки дрожа выдернули из кучи железа бурый от налета нож. Олежка обогнул стол и впился в волосы лежащего на полу ребенка. — Я тебе покажу, как уважать взрослых!
Николай Сергеевич, в полной тишине ехал по ухабистой дороге. Руки с силой впились в руль так, что побелевшие костяшки практически светились в темноте салона автомобиля. Освещения не было и лишь свет фар разгонял в стороны тьму, оголяя деревья стоящие вдоль дороги. Мысли у Николая были самые мрачные, но в глазах была лишь холодная уверенность. Сейчас нужно быть профессионалом. Никаких сантиментов, никаких лишних эмоций. Нужно сделать то, что он планировал несколько месяцев. Не так. То на что он потратил несколько месяцев. Столько сил, денег и людских ресурсов было вложено. Столько времени потрачено на составление плана, а еще больше на реализацию. Сейчас главное не допустить никаких ошибок. Машина резво катила по ухабистой дороге, споро приближаясь к неказистому одноэтажному дому. Не совсем дому. Это был недострой, который Николай выбрал местом приведения своего плана в действие. Наспех слепленные газобетонные блоки, с потеками цемента и плоская крыша, покрытая дешевой черепицей. Но для того что он задумал этого было более чем достаточно. Припарковав машину в входа, Николай открыл багажник и вытащил объемную спортивную сумку. Взвалив ее на плечо, он пошагал в обход парадной двери куда-то за дом. Отворив тяжелую металлическую дверь, которая никак не вязалась с недостроем, он вошел в темный коридор. Дверь он закрыл на ключ изнутри и тут же сломал его в замке. Вторая половинка ключа издала мелодичный звон, упав на бетонный пол и Николай уверенно пошагал по коридору к приоткрытой двери, из которой лился теплый свет. Он вошел в комнату и громко захлопнул за собой дверь. Человек, лежащий на полу вздрогнул. Он был абсолютно голым, а его руки были на манер ласточки связаны за спиной с ногами. Покачиваясь как лодочка, человек что-то тихо замычал сквозь кляп. С грохотом сбросив сумку с плеча, Николай пружинистым не по возрасту шагом подошел к пленнику и отлепил скотч от его рта. Этого человека он видел в первый раз, но глянув на его зубы — акульи и будто специально заточенные, он понял что это именно тот кто им нужен. Значит план можно приводить в действие.
— Что происходит? Развяжите меня! Помогите! — тут же завизжал связанный.
— Тихо, тихо, — Николай немного повозившись снял с глаз пленника повязку. Тот ослеп от яркого света, но безошибочно отыскал лицо Николая и уставился слезящимися глазами прямо ему в лицо.
— Ты кто такой? — спросил он.
— Не важно кто я. Важно то, как ты ответишь на мои вопросы, — спокойно продолжил Николай. — Вопрос первый…
Связанный не дал ему закончить, выдав тираду матерных слов, вперемешку с жалобами о том что он онемел, замерз и ему больно.
— Закончил? — холодно спросил Николай, пригладив выбившийся из аккуратной укладки седой волос.
— Я не буду ни на что отвечать! Ты что полицейский? — оскалился пленник, ерзая и будто проверяя путы на прочность.
— А тебе есть что скрывать от полиции? — усмехнулся Николай.
Простой вопрос поставил связанного в тупик. Он хотел что-то сказать, но в последний момент передумал.
— Так вот, — продолжил Николай. — Год назад в парке Столыпина было совершено нападение на женщину и похищен ребенок. Я хочу знать где он.
— А я тут причем? — фыркнул пленник, его глаза стали бегать по окружению, стараясь всеми силами не встретиться с глазами Николая.
— При том, что женщину ты убил. Это факт и с этим сделать уже ничего нельзя. Я хочу знать где мальчик.
— Я не понимаю о чем речь, — продолжая ерзать ответил пленник, — Я простой сирота, у меня тяжело детство, никаких детей я не видел, беременных тем более не убивал.
— А когда это я сказал что она была беременна? — сощурившись спросил Николай.
Пленник остановил взгляд на его сапоге. Николай видел, что он силиться что-то выдумать, но понимает что выдал себя с потрохами.
— Где. Мальчик, — чеканя слова спросил Николай.
— Какой мальчик? — снова возобновилось блуждание глаз и ерзание.
— Этот, — Николай достал из кармана куртки фотографию Леонида и ткнул ею в лицо маньяка.
— Первый раз вижу, — ответил он, даже не взглянув на фото. — Дяденька, мне очень жаль, что с вашим сыном что-то случилось, но я…
Закончить он не успел. Тяжелый сапог со стальным носком с хрустом врезался в нос Олежки. Тот дернул головой и забился в путах, как пойманная муха в паутине. Николай нисколько не изменившись в лице поправил:
— Внука. Леонид мой внук.
— Да мне похуй кто он там! — завизжал пленник, брызжа кровью из разбитого носа. — Хоть племянник, хоть твой батя, я его не видел!
Николай, присел на корточки и снова поднес фотографию к лицу. Когда Олежка попытался отвернуться, он резко схватил маньяка за волосы и приподнял голову над бетоном.
— Так смотри. Вот он. Прекрасный мальчик. Отличник, спортсмен. Посмотри на фото, проникнись моментом. Подумай, припомни, — в голосе не было злости, но Николай кипел. Эта зубастая тварь знала где ребенок, нужно лишь выбить из него место.
— Отпусти! — завизжал Олежка. Под ним начала растекаться зловонная лужа, но Николай даже бровью не повел — он и не такое видел.
— Слушай дядь, мне очень жаль…
— Он жив?! — неожиданно взревел Николай, задирая голову Олежки на уровень своего лица. Олежка несколько секунд беспомощно барахтался в воздухе, силясь вернуть равновесие.
— Нет, — прохрипел он. Собственный хребет давил на его гортань, и Олежка едва мог дышать.
Николай резко отпустил его и убийца с влажным шлепком ударился лицом об бетон. Мужчина отошел в угол комнаты и закрыл глаза. Он будто резко постарел, но длилось это чувство меньше минуты. Шансов почти не было, но он всеми силами старался внушить себе, что внук может быть жив. Что каким-то чудом, этот монстр просто держит его у себя в подвале все эти месяцы. Избитого, истощенного, но живого. Все крахом. Николай закурил, и снова подошел к Олежке, который шумно дыша уткнулся лицом в бетон:
— Дядь, мне правда жаль…
— Жаль? — голос Николая дрожал.
Слезы? Нет, глупости. Ярость. Чистая, первобытная ярость убитого горем родителя.
— Ты мразь вообще знаешь что такое жалость? Ты понимаешь что такое дети? Ты хоть раз видел как то, что ты произвел на свет первый раз улыбается? Или делает свой первый шаг? Произносит первое слово? Ты можешь хотя бы представить чувства, которые человек испытывает в этот момент? Все те усилия, что родитель вкладывает в своего ребенка, надеясь на светлое будущее и жизнь, лучшую чем была у него? А ты забрал все это. Обратил в пыль. Ничего ты не понимаешь. И нихера тебе не жаль.
Последнюю фразу он уже прорычал. Олежка издал какой-то писк и затрясся. Николай подумал, что он сейчас будет молить о прощении и рыдать в три ручья. Но звук плавно трансформировался в смех. Гнусавые и неровные смешки, клочками вырывались изо рта маньяка. Поток превратился в море, и Олежка уже смеялся во всю мощь легких. Николай молча смотрел на трясущееся в путах тело. Наконец маньяк произнес хриплым, полностью отличающимся от его обычного голосом, все еще не поднимая лица с бетонного пола:
— Знаешь как он визжал, когда я ему первый раз засадил? О, там целая симфония была. «Нет, мама, папа, спасите!». Вот умора! Он даже не верил до последнего, что его мамаша сдохла. А потом я засадил ему еще раз. Но он уже почти не дергался — нечем было. Ручки и ножки-то уже отдельно валялись! А как он пищал, когда я вырывал ему коленную чашечку! Любо дорого послушать! Я ее даже лизнул напоследок, напомнило шарик мороженного. Пробовал такое, ну стаканчик?
Олежка затрясся от нового приступа смеха. Николай, сжимая побелевшие от напряжения кулаки едва не забыл об обещании самому себе — никаких эмоций. Сейчас работа. Так просто этот урод не отделается. Не для этого Николай все эти месяцы делал то что делал. Он снова пошел к своей сумке:
— Ладно, Олег Дмитриевич. Из города Воркута, что в республике Коми. Я тебя не за разговорами сюда привез. Раз Леонид… — Николай сделал паузу, снова справляясь с эмоциями. — Раз Леонид к нам не присоединится, то мы с тобой вдвоем сыграем в игру. Правило всего одно: сможешь выбраться из дома — свободен. Не сможешь — пеняй на себя.
Он начал шарить в сумке. Олежка молча сипел на полу, будто взвешивая варианты. Николай решил подтолкнуть его к решению. Достав из сумки небольшой перочинный ножик, он пошагал к «лодочке». Олежка задрожал. Когда он увидел нож в руках Николая, веселье исчезло, как по мановению волшебной палочки. Значит жить хочет. А значит — поиграем на славу. Николай присел на корточки и перерезал путы, которые связывали ноги с руками. Конечности со звоним шлепком упали на пол.
— Как только почувствуешь ножки, поднимайся и иди на выход. Он тут один: красивая красная дверь. Я пока там все подготовлю для игры, — ласково, почти с отеческой заботой произнес Николай.
Он уже полностью был в «потоке». Адреналин понесся по венам, сметая все эмоции и оставляя чистый расчет. Олежка с трудом поднял голову и глянул Николаю в лицо. Вздрогнул. Это уже не было лицо человека. Это морда зверя, который вышел на охоту. Расширенные, как у кошки зрачки смотрели на распростертого на полу человека с неким любопытством. Сколько он продержится? Выйдет ли живым отсюда?
— Ах, да! — сказал Николай, снова начав рыться в сумке. Он достал деревянную маску , похожую на какого-то африканского идола. В свете ламп блеснула ощерившаяся клыками пасть с ворохом черных перьев на окантовке.
— Забыл сказать тебе, что я шаман. Или колдун. Можешь как угодно называть. Так что в нашей игре, будет еще и волшебство! Надеюсь тебе понравится.
На этих словах он неожиданно легко выпорхнул в коридор и плотно притворил дверь, оставив Олежку одного.
Конечности, затекшие от трехчасового лежания в одной позе, приходили в себя непомерно долго. Олежка уже забеспокоился, что он и вовсе останется лежать растекшейся медузой на бетонном полу и станет легкой добычей для этого старика. Олежка думал. Мыслей было много, и они метались по черепной коробке, как обезумевшие от волчьего воя овцы в загоне. Олежка снова обвел комнату взглядом. Бетонный пол и пара небольших напольных прожекторов по углам. За прожекторами во тьме что-то шевельнулось. Олежка приложил все усилия, чтобы конечности начали двигаться, иначе… В темном углу с потолка показалась изломанная рука. Покрытая волосами пятерня с тихим шелестом шарила по бетонной плите, будто ища что-то. Затем показалась еще одна. Руки, вывернутые под неестественным углом, вытягивали тело из тьмы, будто паучьи лапы. Олежка заскулил и, задвигав плечами, попытался ползти к двери. Лучше уж сумасшедший старик, чем это. Но он не успел. Из темноты показалось щетинистое лицо, с мешками под глазами. Голова существа свесилась вверх ногами и глаза, метавшиеся из стороны в сторону, наконец остановились на Олежке:
— Опа! А чего мы голенькие? Соскучился по дяде Гене, щеночек?
— Нет, нет, нет! — тихо скуля, засипел Олежка. К рукам постепенно возвращалась чувствительность и, он с черепашьей скоростью, по пластунски полз вперед.
— Чего нет? Опять перечить решил? — лицо ощерилось. — Нееет. Не решил. Мужика хочешь. Чтобы тебя насадили как следует. Да, Олежка? Тебе же нравилось смотреть, как я твою мамашу насаживаю. Тоже хотел! Как же, помню, помню! Ах-ха!
Олежку прошиб пот. Он заскреб ногтями по бетону. Каким-то шестым чувством он знал, что как только окажется по ту сторону двери этот кошмар закончится. Пускай начнется новый, но в нем не будет его.
— Да, мать твоя та еще блядь! За бутылку, даже в жопу даст. Да и тебя она, тоже за бутылку продала, — не унимался дядя Гена. Его голова болталась под потолком, а неизменная сигарета во рту хоть и тлела, но и не думала уменьшаться в размерах.
— Не правда, мама бы никогда…— шипел Олежка. Он уже почти достиг порога, в миге спасения от кошмарного прошлого, которое заявлялось к нему в любой удобный для себя момент.
— «Нет, не прааавда!» — передразнило лицо. — А знаешь что правда, Олежка? То что ты сделал. Помнишь? Нет? Так, давай я тебе напомню!
Олежка зажмурился, но все равно увидел. Шея дяди Гены, разошлась, будто кто-то распустил шов на рукаве свитера. Кровь потоком хлынула на его лицо, заливая пол и стены.
— Ты сделал это, вместе со своей шлюхой мамашей! — брызжа слюной и кровью заорал призрак.
Олежка, взвизгнув и выбив головой дверь, вывалился в коридор, оставив воющего призрака позади. Он лежал, тихо скуля в кромешной темноте. Где-то в отдалении слышались шаги и хлопки дверей. Олежка с трудом поднялся на четвереньки и огляделся. Коридор был не более двух метров в длину. Тусклый свет из приоткрытой за спиной Олежки двери высветил на противоположном конце две двери. Он шатаясь встал и на ватных ногах прошлепал к первой из них, подергал ручку — заперто. Нога в темноте наступила на что-то острое, и Олежка оглядел находку — осколок ключа. Вторая дверь деревянная. Олежка, в каком-то трансе протянул руку и медленно распахнул дверь. Света не было, и парень на ощупь двинулся внутрь.
Пройдя пару метров он остановился. Разведя руки в стороны, он почувствовал легкое касание. Занавески что ли? Или спиральки для мух? Внезапно противоположном конце вспыхнул свет и Олежка понял что стоит…в джунглях. На всю высоту комнаты, его окружали растения. Размашистые пальмы, лианы, какие-то деревья. Абсолютно дезориентированный, парень завертел головой во все стороны. Где-то в прогалах между растениями мелькнули черные перья, и сверкнули свирепые клыки. Внезапно руку пронзила боль. Олежка дернулся и уставился огромную иглу, которая на добрые сантиметров пять зашла ему в сгиб локтя. Он услышал тихий свист, и еще одна игла вонзилась Олежке под ключицу, вызвав спазм грудной мышцы. Снова свист. Олежку снова обожгло болью, и он побежал не разбирая дороги. Свист слышался со всех сторон, и иглы раскаленным железом вонзались в плоть то тут то там. Мечась от дерева к дереву, он врезался в одной из растений и упал. Лежа на полу, Олежка увидел, что растения стоят на больших железных стойках, и он вовсе не в джунглях. А еще он увидел дверь. Уже не понимая та же это дверь из которой он пришел, или она ведет в следующую комнату, Олежка бросился к ней и тяжело ввалился внутрь. Захлопнув дверь, он тут же услышал несколько тихих ударов — иглы вонзились в дерево, не настигнув свою жертву.
В новой комнате также было темно. Олежку бил тремор, боль гейзерами взрывалась по всему телу. Он попытался выдернуть иголку, которая была в груди и взвыл от боли. Пересилив себя, он выдернул еще несколько штук. Кровь веселыми ручейками бежала из маленьких ранок, а Олежка затанцевав, не в силах иначе подавить боль. В конце комнаты замерцал, словно стробоскоп, свет. Олежка прикрыл глаза руками, силясь разглядеть окружение. Комната была абсолютно пуста, но в конце, под самым сиянием стоял силуэт. Знакомые перья озарялись светом, кидая на Олежку мерцающую тень. Несмотря на затуманенный от боли мозг, Олежка никак не мог понять как старик, оказался в этой комнате. Он секунду назад был позади него, в джунглях.
— Ты что правда колдун? — по-детски наивно спросил Олежка, облизав пересохшие губы.
Силуэт ничего не ответил, лишь склонил голову на бок и резко выкинул вперед обе руки. Что-то с грохотом разбилось посреди комнаты. Человек в маске продолжал вскидывать руки, и до ног Олежки долетели осколки. Теперь в мерцающем свете, словно снежное покрывало, искрились тысячи мелких кусочков стекла. Силуэт, хрустя подошвами, все также молча пошагал в сторону парня. Олежка остолбенел. Из-за мерцающего света, казалось что человек не идет, он будто перемещался в пространстве, то появляясь, то исчезая, но неизменно становясь все ближе. Олежка, схватил охапку игол, которые выдернул из себя и приготовился к бою. Губы задергались, обнажая хищные зубы. Посмотрим еще кто кого. Мутная фигура в очередной раз моргнула, и маска оказалась в сантиметре от его лица. Он успел увидеть нечеловеческие глаза, когда тяжелый ботинок с хрустом врезался ему в голень. Олежка завизжал и неловко нанес удар. Рука драматично разрезала воздух, не встретив никакого сопротивления, и тут же сильные пальцы вцепились в больной локоть. Олежка почувствовал, что летит. Врезавшись со всего маху спиной в пол, он заорал. Тысячи жалящих ос впились ему в кожу, зад и ноги. Пытаясь встать, он посадил еще несколько осколков в ладони и бросился с свету, понимая что выход скорее всего за ним. Хромая от то ли сломанной, то ли вывернутой голени, он бежал босыми ногами по стеклу, оставляя за собой кровавые следы. Дверь и правда скрывалась прямо под мерцающей лампой. Уже положив руку на ручку, Олежка обернулся.
Вся комната мерцала в безумном танце тени и света, озаряя человека в маске, который просто стоял, все также склонив голову на бок и прожигал Олежку ненавидящим взглядом. Когда человек сделал шаг в сторону парня, тот заскулил и распахнул дверь в следующую комнату. Снова тьма и тишина. Снова свет включился, но на сей раз красный и где-то сбоку. Сколько еще этих комнат? Пара штук или тысяча? Олежка, разум которого метался, пытаясь как-то выжить в состоянии близком к болевому шоку не сразу понял, что он тут не один. Комната была поделена на две части. Одна часть была за стеклом, и там на стуле сидела женщина. Олежка подумал так, из-за длинных волос, скрывавших лицо. За спиной женщины было какое-то сложное устройство из лесок, назначение которых Олежка понять не мог. Припадая на травмированную ногу, он подошел к преграде и, точно завороженный, приложил ладонь к стеклу. Женщина резко вскинула голову. Олежка опешил:
— М…мама?
— Олег? — женщина пьяно взглянула на парня. — Что происходит? Где мы?
Женщина осоловело осмотрелась по сторонам, потом пошатываясь встала со стула, подошла к стеклу. Ее взгляд с трудом фокусировался на Олежке:
— Что с тобой случилось, птенчик? Ты весь в крови.
— Мама, надо бежать! Меня убить хотят! — торопливо пролепетал Олежка, и уже тише добавил. — И дядя Гена тут! Мам, надо уходить!
— Дядя Гена? — медленно проговорила мать. В нее то ли влили конскую дозу транквилизаторов, то ли алкоголя. Она была заторможенной и плохо осознавала где находится. — Дядя Гена умер уж давно. Его зарезали собутыльники, забыл что ли? Эх, хороший мужик был!
Она икнула и улыбнулась собственным воспоминаниям. Внезапно устройство за ее спиной пришло в движение. Олежка увидел как забегали какие-то колесики, загорелся циферблат, который отсчитывал минуту. Параллельно он услышал шаги со своей стороны, которая оставалась покрыта мраком. Из тьмы снова вышел знакомый силуэт в маске. Олежка застонал, глаза начали бегать от матери к зловещему оскалу деревянного идола. Опять телепортировался?
— У тебя минута, — глухо проговорил силуэт в маске. — Выключатель за моей спиной.
Олежка взглядом побитой дворняги глянул в сторону маски и тут же переключился на нетвердо стоящую мать. Сначала он не понял смысла конструкции в ее половине комнаты. Мозг в агонии скакал от одного элемента к другому, не в силах осознать сложность конструкции. Но потом Олежка увидел это. Целая гирлянда самых обыкновенных гранат, зафиксированные в некоем подобии стойки и кольца, сквозь которые были пропущена леска, заходящая в одно из колес механизма. Леска медленно натягивалась, и кольца постепенно поднимались вверх. Поняв что произойдет через минуту, он заколотил по стеклу. Мать дернулась, будто очнувшись от сна.
— Олег, ты чего? Не стучи так, соседей разбудишь. Или дядю Гену, он спит со смены. А ты знаешь как он злится, когда ты шумишь.
— Мама, беги, мама! — Олежкины безумные глаза метались от прибора к матери, потом к спокойно стоящему мужчине в маске.
В темноте за маминой спиной мелькнула сигарета и послышался сиплый смех. В мозгу Олежки взорвались фейерверки, он с криком повернулся и понесся прямо на ощерившуюся клыками деревянную маску. Силуэт мучителя словно расплылся, а потом Олежка непонятным образом врезался лицом в ближайшую стену, раскроив бровь. Повторные залпы фейерверков, он попытался встать, но вывернутая голень подломилась, и Олежка упал на колени.
— Двадцать секунд, — прошелестело над головой.
Тут Олежка, сквозь кровь, заливавшую глаза, увидел что в бедре торчит еще одна иголка. Выдернув ее, он резко развернулся и вогнал прямо в отверстие маски, туда, где должен был скрываться глаз. Силуэт вскрикнул и повалился на землю. Олежка на четвереньках пополз к стене с выключателем и спасительной дверью. Он уже протянул руку к приметному тумблер, когда раздался глухой взрыв, от которого все здание заходило ходуном, а с потолка посыпалась цементная пыль. Олежка в очередной раз оказался на полу, потеряв всякую ориентацию, и его сознание потухло. Угасший разум подкинул воспоминания: его детство, мамины теплые ладони на спине, как она учила его кататься на велосипеде, вместо вечно отсутствующего отца. Как делала с ним уроки, водила на плаванье, как готовила самый вкусный на свете борщ. Дальше из мрака сознания возникли другие воспоминания. Как мама начала пить после смерти отца. Как в их доме стали появляться различные люди. Как появился дядя Гена. Его сиплый голос, глухой смех похожий на удары по мешку картошки. Как он бил маленького Олежку и как он… Олежка встрепенулся и открыл глаза. Весь покрытый серой цементной пылью, он лежал на полу комнаты у самой двери. Олежка помотал головой, встал и поднял лихорадочно горящие глаза на стекло. Удивительно, но оно выдержало взрыв, хоть покрылось сложной вязью трещин. Его мамы больше не существовало. О том что женщина была здесь минуту назад, напоминала только кровавая каша, размазанная по стеклу с внутренней стороны. Сквозь некоторые трещины кровь начала капать на Олежкину половину комнаты. Он во все глаза смотрел на рубиновые капли, которые катились по стене, образовывая крохотные лужицы на пыльном полу. Кровь на стекле стала стекаться в одну точку, и где-то в глубине загорелся тусклый огонек сигареты.
— Че, крысенышь? Теперь и мать угробил? Мало было отца родного и меня? — сказал голос Дяди Гены.
— Нет, это не я, это…— залепетал Олежка.
— А это всегда не ты. Отец вкалывал и помер за станком, не чтобы тебя, мразь, кормить. Мать оказалась здесь не из-за тебя, конечно. А меня, видать, святой дух зарезал? — кровь оформилась в контур лица. Такого ненавистного и пугающего одновременно.
— А все те дети в твоем гараже? Их тоже не ты убил?
— Нет, я не хотел. Они все…— Олежка поперхнулся. Они все что?
— У меня есть предложение для тебя, Олежка, — как-то грустно сказал дядя Гена, и кровь оставила размазанный след на стекле, когда он переложил сигарету в другой угол рта. — Сдохни. Ладно? Закончи то, что я не успел. А ведь так хотел. Взять твою цыплячью шею и просто давить, пока ты выродок не перестанешь дергаться.
Лицо мечтательно улыбнулось и закатило глаза. Изображение поплыло и Олежка понял, что плачет. В голове крутился всего вопрос. За что? За что его так ненавидели? Почему всю его жизнь ему было так плохо? Те дети... он же не хотел. У них у всех было лицо того, кто мучал его и причинял боль. Да и Олежку никто никогда не жалел, с чего он будет?
— Я не хочу, — кривя лицо горько прошептал Олежка. — Пусть они умирают. Все они. А я не хочу.
Ответа не последовало. Олежка поднял заплаканные глаза на стекло, но там было лишь алело пятно, которое когда-то было его матерью. Лицо кошмара из его детства исчезло, как и тело мучителя в маске, которое лежало на полу. Олежка не задерживаясь ни секунды больше, развернулся и похромал к двери, уже представляя что его ждет, но страха больше не было. Он выживет во что бы то не стало. Покрытой пылью и кровью рукой, он повернул ручку и толкнул дверь. Комната представляла собой коридор. В конце стоял все тот же человек в маске. Тот же, но другой. Олежка остановился в нерешительности. Такие огромные мышцы он видел только в старых боевиках, которые смотрел еще когда его отец был жив. Обнаженный по пояс человек не выглядел как дряхлый старик. Напротив, он будто только что сошел со страниц журнала о бодибилдинге. За его широченной спиной виднелась дверь. Красная, будто тряпка матадора, она манила Олежку. За ней была спасительная свобода.
— Как ты тут оказался? — шепотом спросил Олежка.
— Я же говорил, — глухо сказала маска. — Я шаман.
Все сходилось. Перемещения в пространстве, изменение внешности. Внезапные исчезновения и появления. Оба глаза незнакомца тоже были на месте, не смотря на то что Олежка точно выколол один.
— Плевать я хотел кто ты там, — также шепотом сказал Олежка. Ему показалось что лицо под маской недобро улыбается.
— Что ж, выход из дома за моей спиной. Сможешь пройти мимо меня — свободен, как я и обещал. Дерзай, Олежка, — уже явно усмехаясь сказал убийца его матери.
— Зря я так мало поиграл с Ленечкой. Знал бы какой у него дедушка, подержал бы выблядка живым пару недель, — кривя губы и обнажив акульи клыки, сказал Олежка.
Веселье маски как ветром сдуло.
— А вот за эти слова, ты ответишь. Как и за все то что ты сделал. И не только с моей семьей, а со всеми семьями, детей которых ты замучал. Ты за все ответишь… — прорычала маска, и клыки угрожающе сверкнули в тусклом свете комнаты. Олежка никак не реагировал. Из под маски послышался смешок. — …маменькин сынок.
И тут злость заполнила сознание парня, вытеснив все остальные эмоции. Как эта мразь посмела упомянуть его мать? Убью. Человек в маске медленно двинулся на Олежку, широко расставив руки. Оружия у него не было, но с такими габаритами в нем не было необходимости. Олежка стоял, кипя от негодования. Перед глазами снова пронеслись события последних десяти минут: мамино ничего не понимающее лицо, затем взрыв, который превратил ее в еще одно кошмарное воспоминание. Он это сделал. Отнял единственное, что хоть как-то было дорого Олежке. Да, он тоже причинил много боли этому человеку. Но Олежка был не виноват, верно? Не мог же пятилетка говорить на фене и курить? Это точно был не ребенок.
Олежка глухо зарычал и бросился на медленно бредущего колосса, забыв про вывихнутую лодыжку. Олежка попытался на скорости влететь ногой ему в живот, но человек просто поймал его за ногу, провел какой-то сложный прием, и Олежка в очередной раз за эту ночь оказался на полу. Человек сел сверху и резко дернул. Нога щелкнула, и колено прострелила такая боль, что Олежка завопил во всю мощь своих легких. Забившись как рыба, он попытался перевернуться, но человек ударил его в затылок и в глазах заплясали звезды, а мир поплыл. Уже почти теряя сознание от боли и обрушивающихся на него ударах, он метнул взгляд на дверь. Она была распахнута, и в ней оперевшись на косяк стоял… Дядя Гена. Он мусолил свою неизменную сигаретку и с усмешкой смотрел на Олежку, который постепенно превращался в отбивную.
— Видишь. Не я один хочу, чтобы ты подох. Весь мир вздохнет с облегчением, когда избавится от такой падали как ты. Щеночек, просто дай этому случиться. А я…пригляжу за твоей мамашей, — он разразился тихим, похожим на кашель смехом.
Олежка снова упал в пучину воспоминаний. Как в их доме появился Дядя Гена. Как начал ежедневно делать из Олежки мужика, путем выбивания из него «всего бабьего». Били его за все: плохие оценки, средние оценки, за любые инициативы, типа рисования или секций, отличных от бокса. За то что много гулял, за то что часто сидел дома. За то что ему, семилетнему пацану, не продали пиво. За то что зашел в спальню к Дяде Гене, когда он вколачивал маму в диван, натужно пыхтя и заливаясь потом. Первое время мама пыталась защищать Олежку, но Дядя Гена убедил ее, что это такое воспитание. И если его не колотить — вырастет рохля, который и сдачи то дать не сможет. С годами Олежка понял, что его вины в побоях нет. Дяде Гене просто нравилось смотреть, как он корчится на полу от очередного удара под дых. Мама к тому моменту уже смирилась, окученная алкоголем и блатной харизмой отчима. К моменту достижения десяти лет, Олежка уже забыл что такое нормальное семья. Его нормой стало насилие и боль. Но однажды он воспротивился. Попытался дать отпор Дяде Гене. Вернувшись домой, с дневником полным троек и четверок, Олежка по традиции пошел на ковер к Дяде Гене, который требовал ежедневный отчет обо всем что он делал в школе и после. Отчим, уже в середине дня сидевший с полупустой бутылкой водки на столе, пьяным взглядом окинул дневник, явно не разбирая содержимого и откинул его в сторону:
— Ну и? — спросил он, пуская струю дыма. Олежка замялся. Что ответить?
— Думал скрыть, что опять нихуя не учишь? В кого ты тупой такой, а? В своего батю что ли? — спросил он, нетвердо встав. И тут в Олежке впервые поднялась злость.
— Пошел ты, — прошептал он, будто боясь что Дядя Гена всерьез услышит. Тот опешил. Он стоял пьяно пошатываясь и удивленно смотрел на потупившего глаза ребенка.
— Че ты вякнул? — оторопело спросил Дядя Гена. — Ты че, щенок, вообще попутал?
Он, резко выбросив руку, схватил Олежку за волосы и подтянул к себе. Вместо обычной покорности и слез, мальчик укусил руку и бешено выпучив глаза, отпрянул от мужчины. Дядя Гена снова остолбенел. Его глаза медленно налились кровью, а руки затряслись от ярости. Аккуратный след от укуса тут же начал кровоточить.
— Не смей говорить так про папу! — выкрикнул Олежка. — Он в сто раз был лучше чем ты!
В этот раз Геннадий ударил всерьез. Кулаком прямо в живот десятилетнему пацану. Тот охнув, согнулся и его вырвало. Задыхаясь, он скорчился на полу, лишь вращая глазами и оскалив зубы. Дядя Гена, медленно подошел и снова взял его за волосы. Он дал мальчику пощечину, от которой у того зазвенело в голове и потащил в сторону их с мамой комнаты. Олежка сопротивлялся и кричал, но соседи знали что в этой квартире живут маргиналы и уже перестали обращать внимание на постоянные потасовки.
— Я тебе покажу, гаденыш, как кусаться. Раз не хочешь себя по мужски вести, будешь бабой, — на этих словах, он бросил Олежку на диван.
В комнате был включен телевизор, показывали «Собачье сердце». Как раз был момент, где только что превращенный в человека Шариков носился по коридору квартиры профессора Преображенского. Дядя Гена начал расстегивать ремень на штанах. Олежка поняв, что сейчас будет, начал извиняться и звать маму. Дядя Гена, пьяно шатаясь, справился со штанами и трусами. Он молча повернулся и, под аккомпанемент из детских криков, мольбы и криков «Абырвалг», закрыл дверь.
Все дальнейшие события из жизни Олежки вспыхивали и тут же гасли у него в мозгу. Вот драки в школе по поводу и без. Вот Дядя Гена лежащий на кровати, с перерезанным от уха до уха горлом. Полиция, которая крутит каких-то людей, которые сидят на кухне у них дома. Вот неудачная социализация в техникуме, насмешки и травля. Вот уже взрослый Олежка, отражающийся в зеркале, скоблит зубы пилкой для ногтей. Вот мальчик лет семи в зеленых шортиках, трепыхающийся на крюке, который торчит у него из живота. И вот коридор с дверью, выкрашенной яркой красной краской. И перья с клыками. От очередного удара в почки, Олежка пришел в себя. Тело ощущалось как комок боли и пылающий, как факел, мозг выдал новую идею. Окончательно сломав себе колено, Олежка извернулся и схватил нападающего за маску. Тот замер на секунду, видимо абсолютно опешив от такого действа. Секунды Олежке хватило, что со всей силы сомкнуть страшные и так старательно заточенные зубы на шее его мучителя. Человек захрипел и начал колотить Олежку с удвоенной силой, но тот висел как заправский бультерьер, не разжимая челюсти. Кого он только не представлял в тот момент: Дядю Гену, школьных учителей, случайных обидчиков, маму… Олежка сам упустил момент, когда удары обидчика стали вялыми, а сам он начал захлебываться чужой кровью. Разжав наконец челюсти, он несколько секунд смотрел на залитого кровью врага, торжествующе улыбнулся и, таща сломанную ногу, из последних сил потащился к двери. Красными от крови руками, он толкнул дверь того же цвета и вышел на улицу. Его тут же окружила ночная прохлада и… свет факелов. Олежка прохромал еще пару метров и остановился. Он оказался в полукруге из факелов, такого размера, что казалось он стоит у сплошной стены огня. Перед факелами находились четыре тени. Сложно было определить габариты людей, но всех их объединяло одно — деревянные маски с черным оперением. Они синхронно пошли в сторону Олежки. Тот просто стоял. Сил сопротивляться больше не было, да и зачем? Он победил. Он вышел из дома живым. Приблизившись, человек, который стоял по центру снял маску. Олежка узнал старика, который допрашивал его в доме.
— Я победил, — тихо сказал Олежка, глядя ему прямо в глаза. — Сдержи свое слово и отпусти меня.
Старик ухмыльнулся и со всей силы воткнул широченный армейский нож Олежке под ребра. Парень сдавленно вскрикнул и попытался схватить его за руку, но старик выдернул нож и с влажным хлюпаньем воткнул снова. И снова. Удары проникали в саму суть Олежки, раня не столько тело, сколько окончательно разрывая его душу. Остальные тени стояли, храня гробовое молчание. Лезвие скрябнуло по позвоночнику, и ноги парня отключились. Старик перестал бить и склонился над лежащим на траве парнем.
— Обещания дают людям и исполняют перед людьми. А ты не человек. Лишь зверь, который в своем бешенстве забирает жизни детей. Отправляйся туда куда должен был отправиться уже давно, — тихо прошелестел в голове Олежки его холодный голос.
Он попытался что-то ответить, но последний вдох забрал все силы и глаза Олежки окончательно остекленели.
Николай Сергеевич присел на небольшой камень в десяти метрах от дома. Пока парни, паковали тело и прибирали дом, он мог позволить себе немного отдохнуть. За спиной бесшумно возникла тень.
— Товарищ полковник, разрешите обратиться? — тихо спросила она, густым басом.
— Саша, ну какой я тебе полковник сейчас? — устало ответил Николай. — Я уже лет десять тебе не командир. Спрашивай что хотел.
Николай услышал мягкие шаги по траве и перед ним появился светловолосый парень, лет тридцати. Аккуратная борода и ярко-голубые внимательные глаза смотрели на старика.
— Николай Сергеевич…— он замялся.
— Вы как? Стало лучше?
— Лучше? — спросил Николай и издал тихий смешок.
— Лучше, Саш, никогда не станет. Моей семьи больше нет, я последний теперь. Слишком старый, слишком одинокий. Трачу то немногое время, что мне осталось вот на такие представления как сегодня. Я все это затеял лишь ради старой доброй мести. Кровь за кровь. Просто потому что так было правильно поступить. И еще чтобы больше ни один ребенок в руки этой мрази не попал. Если бы не он, я бы с внуком сейчас сидел, играл в шахматы. Слушал бы его истории про то что мама не пускает гулять без шапки в минус пятнадцать. Про Катю, с соседней квартиры, с которой так весело кататься с горки. А вместо этого…
Николай поднял и показал Александру руки, залитые кровью по самые локти. Потом достал сигарету, на белом тельце которой остались красные следы от его пальцев. Отвернув лицо от Саши, Николай закурил. Александр стоял, переминаясь с ноги на ногу. Ему было непривычно, что шеф проявляет эмоции. Его шеф, который с дюжиной наемников давил целые отряды противника. У которого за спиной столько командировок по разным военным конфликтам, что хватит на две Сашины жизни. Человек, который громовым голосом отдавал приказы и безжалостно уничтожал врага, железной рукой управляя отборными солдатами. А сейчас лишь старик, который любил свою семью и просто хотел покоя. Но не срослось.
— Как «Кит»? — глухо спросил Николай, не поворачивая лица.
— Шея порвана, но мы вовремя подоспели. Сейчас в сознании. Пара десятков швов и жить будет. Не в первый раз, — отрапортовал Александр коротко и по сути.
— А «Рохля»?
— Игла вошла в нижнее веко, глаз не задет. Уже шутит, что едва не стал пиратом.
— Не думал я, что этот отщепенец на такое способен. Личное дело, которое вы наскребли по нему намекало, что он боится боли. Умеет только сам ее причинять.
— Не все можно предусмотреть, — спокойно ответил Саша. — Мы все осознавали риски, когда вы огласили план. Шеф, разрешите идти? Нужно прибираться. Через пять часов нагрянут первые клиенты.
Место, которое бывшие наемники сочли идеальным для плана своего бывшего командира — был страйкбольный клуб. Мало ушей, много шума, криков и стрельбы. А также удаленность от ближайшего населенного пункта, из-за вышеперечисленных проблем.
— Саша, я тебе не… — вздохнув, начал Николай, но понял что это бесполезно. Привычки, полученные на войне остаются на всю жизнь.
— Разрешаю.
Саша отсалютовал, но не как военные, а приложив руку к сердцу — в их отряде было принято именно так и повернулся чтобы уйти.
— Саш, — внезапно сказал Николай все еще не поворачиваясь. — Передай всем ребятам огромное спасибо. Что не отказали и помогли. Без вас бы ничего не вышло, как и всегда.
Александр лишь улыбнулся, молча кивнул и пошагал по залитой светом и кровью траве.