Когда меня спрашивали, почему я такой ебанутый, я обычно отвечал, что это все из-за того, что я вырос с видом на Ховринку.
Немного истории: Ховринская заброшенная больница (ХЗБ, Ховринка, Амбрелла, Недострой) — здание в Северном округе Москвы в районе Ховрино, недалеко от одноимённой железнодорожной станции. Адрес здания: Москва, ул. Клинская, 2 корпус 1.
Сооружение больницы было начато в 1980 году и приостановлено в 1985 году. С этого момента здание остаётся недостроенным.
Это из википедии, ага. Если порыскать в интернете, можно найти еще пару сайтов, посвященных Ховринке, кучу мрачных фоток и историй про сатанистов, приносивших жертвы в подвале, и в этом же подвале похороненных, про массовые самоубийства, про пацана с ником Край и таинственную комнату с папоротником.
Когда живешь прямо напротив этой адской херни, меньше всего интересуешься ее историей, на самом-то деле. Мне никогда не хотелось знать ничего в подробностях, потому что стоило мне узнать о Ховринке что-нибудь новое, начинался сущий кошмар.
Мама пилила отца за то, что он купил эту квартиру. Сэкономил — вид из окон сильно снижал цену, так что денег, отложенных на двушку, хватило в итоге на трешку. Отец гордился собой, а мать бесилась и винила его в том, что я заикаюсь. А как не заикаться, когда, каждую ночь к тебе в постель забирается маленькая девочка, посиневшая и распухшая и шепчет: «Можно, я тут полежу? Там так холодно и мокро!».
Мать потом ругала за мокрые простыни и таскала меня по врачам. Они с умным видом говорили о детских страхах, проблемах с социализацией, нарушении какого-то там обмена и повышенной тревожности. А как ей не быть повышенной, когда с каждым годом незваных гостей в моей спальне становилось все больше? Я ненавидел новости о Ховринке. Когда в газете появлялась очередная статья об очередном подростке-имбециле, для всех это было поводом пообсуждать за вечерним чаем современную молодежь, покачать головами, обсосать все косточки и радостно заключить, что ну а вот у нас-то все хорошо. Для меня эта новость оборачивалась очередной бессонной ночью и знакомством с новым жителем проклятой больницы.
Иногда они приходили не сразу. Долгое время кроме девочки меня не посещал вообще никто. Она мало говорила, в основном жаловалась на холод и просилась к маме. Если честно, я никому про нее не рассказывал не потому что боялся, что меня сочтут психом, а потому что мне было ее жалко. У меня были мама и папа, своя комната, любимые игрушки и пижама с идиотскими зайчиками, а девочка была почти голая, в одних трусиках, очень холодная и одинокая. В Ховринке ей почти не с кем было играть.
Потом она привела подружку. Та была уже постарше, ей было лет десять. Мне все еще было страшно, но я смирился. Иногда, правда, мелькали мысли, что вот я совсем привыкну к ним, и тогда они наконец раскроют рты пошире, там окажется прорва острых зубов... но как раз тогда я посмотрел «Шестое чувство» с Брюсом Уиллисом, и знаете, меня очень сильно шибануло. Несколько недель я доставал своих визитеров расспросами о том, какие у них незаконченные дела. Десятилетка в итоге раскололась и призналась, что любила мальчика из параллельного класса, но так ему и не сказала. Я нашел этого пацана. И даже заставил его меня выслушать, хотя ему было уже лет четырнадцать, если не больше, а я еще в начальную школу ходил. Он пожал плечами, развернулся и ушел. Я впервые с нетерпением ждал ночи. Если бы девочка не пришла, это значило бы, что схема работает и я — избранный, которому суждено отпускать несчастные души на свободу. Я сидел перед зеркалом и повторял на разные лады: «Я вижу мертвых людей», стараясь подражать мальчику из фильма.
Девочки пришли вдвоем.
Я потом еще несколько раз пробовал заканчивать чужие дела — женщина попросила проведать ее сына и узнать не обижают ли его, девушка передала через меня подруге, где спрятаны заначеные деньги, а парень-студент упросил вернуть за него конспект однокурснику.
С этого-то конспекта все и началось.
Мне тогда было уже пятнадцать и я находил в своем положении некоторые плюсы — я точно был не таким, как все, особенным, раз я мог видеть призраков и они тянулись ко мне. Ну понимаете? Это же мечта любого подростка — быть особенным. Мелькали даже мысли, что призраков можно использовать в своих целях, натравить там на одноклассников или еще чего. Но кроме меня их никто не видел, так что пришлось обломаться. В итоге они стали меня просто раздражать. Ходят каждый день, чуть ли не толпами, мешают спать, никакого профита не приносят. Если бы я знал, как от них избавиться, то сделал бы это, не колеблясь. Но обрызгать комнату святой водой и повесить пару крестов не помогло. Только мать порадовалась, что я наконец-то «к Господу прихожу». А ко мне приходили обитатели Ховринки. Несмотря на все ухищрения.
И вот один из них, парень, студент физмата, очень просил забрать из больницы его конспекты. Точнее, конспекты были не его, а сокурсника, и их следовало вернуть. Парня еще не нашли, числился пропавшим без вести, так что его тело гнило где-то в шахте лифта, а в коридоре стояла торба с конспектами и вещами. Я отказывался идти за ней, пока парень не упомянул, что в торбе есть кошелек, и что его содержимое я могу оставить себе.
Мне тогда мало выделяли карманных денег. Мать боялась, что я, как любой подросток, спущу их на сигареты или пиво. Ну, собственно, туда я и собирался спустить содержимое кошелька студента. А что? Плата за услуги, вполне себе. В общем, я согласился.
В тот день я впервые увидел Ховринку вблизи. Надо сказать, что не такой уж и страшной она оказалась. Страшнее было, что поймают, хотя милицейского поста, которым пугали всех школьников в округе, там не оказалось. Ну, кто бы сомневался.
Пробраться в Ховринку не так уж и сложно на самом-то деле — со стороны парка есть дыра в решетке. Ее не заделывают, теперь я даже знаю, почему. Дальше все просто — продираешься сквозь кусты, находишь вторую решетку со второй дырой — и добро пожаловать.
Первое, что я тогда подумал, что Ховринка очень похожа на любую стройку, которую я видел — пустые оконные проемы, кучи мусора и граффити на стенах. Не страшно. Не тянет на фильм ужасов. Окончательно убила впечатление безвкусная надпись на входе:
Я не люблю дурацкие стихи. Я вообще стихи не очень люблю, а уж такие пафосные!!1111 — тем более.
Но поднявшись на второй этаж, я заметил, что все время бормочу под нос эти слова.
Больница
Эта
Край
Чудес
В нее
Зашел
И там
Исчез
На каждый шаг — по слову или два. Раз за разом. Я сплюнул, выругался и полез дальше. Студент говорил, что он, как и хрестоматийный Край, сиганул в шахту с восьмого этажа, чтобы уж наверняка.
Больница
Эта
Край
Чудес
На стенах то и дело встречались надписи. Кто попафоснее — цитировал Ницше или других известных классиков. Кто потупее — пачкал стены собственным криво написанным именем или кликухой. Я не приглядывался. Я начинал видеть силуэты, выступающие из темноты, и торопливо шел, внимательно поглядывая под ноги — во многих местах пол провалился, везде валялись куски битого кирпича и арматура.
В нее
Зашел
И там
Исчез
Под надписью «здесь ты умер» сидела моя знакомая малявка. Молча сидела на полу и смотрела большими глазищами. Мне впервые стало неуютно от ее взгляда и я торопливо прошел мимо.
Больница
Эта
На третьем этаже лежал труп собаки с отсеченными лапами. Несмотря на то, что стояло лето и было довольно жарко, над телом не вились мухи и не чувствовался запах гниения. Собака посмотрела на меня и жалобно заскулила. Я прошел мимо.
Край
Чудес
На четвертом этаже компания подростков с размозженными черепами молча играла во что-то вроде ножичков. Когда я приблизился к ним, они уставились на меня. Один мерзко заулыбался, подмигивая оставшимся глазом. Я почувствовал, что меня подташнивает. Я прошел мимо.
В нее
Зашел
На шестом этаже я едва не сорвался с края плиты — из-за одной из балок внезапно выскочила девушка. Она двигалась странно, вероятно, из-за переломанного позвоночника. Одна нога волочилась по земле, вокруг губ запеклась черная кровь. Она пронзительно посмотрела на меня и заковыляла дальше.
И там
Исчез
Чем выше я залезал, тем больше становилось их — тех, кто регулярно приходил ко мне в комнату, и тех, кого я никогда не видел. Каждый занимался чем-то и прекращал свое занятие, стоило мне подойти ближе. Каждый смотрел на меня и молчал. Наверное, именно молчание действовало мне на нервы сильнее всего.
Больница
Эта
На восьмом я нашел сразу и торбу, и ее обладателя. Он сидел в проеме, свесив ноги в шахту, и рассматривал стены. Над ним выделялась намалеванная кем-то стрелка в шахту и ободряющий призыв: «Прыгай!»
Почему-то, я не заговорил с этим парнем. Кажется, был уверен, что тут, в самой Ховринке, мне никто не ответит. Так что я просто закинул торбу за спину и пошел к лестнице.
Край
Чудес
Мелькнула мысль, что раз уж я здесь, почему бы не залезть на самый верх? Осталось-то немного. А с крыши должен быть классный вид. Я полез наверх. Кто-то из призраков последовал за мной, но я не обратил внимания.
В нее
Зашел
На крыше было не жарко, несмотря на палящее солнце. И, вопреки моим ожиданиям, именно там оказалось совершенно безлюдно. Я молча стоял и оглядывался вокруг. На крыше росли деревья. На одной из стен криком души сияла надпись: «Выход есть!». Интересно, ее автор нашел выход или, закончив писать, бросился вниз?
От высоты кружилась голова. Я отошел от края и обернулся. Из дверного проема на меня смотрели десятки мертвых глаз.
И там
Исчез
Признаться, тогда я струхнул. Они толпились в проеме, призраки больницы. Они смотрели на меня не мигая. И снова молчали.
Больница
Эта
Я уже не шептал, а говорил в полный голос. А они слушали. И медленно приближались.
Край
Чудес
Девушка со сломанной спиной, подростки с разбитыми головами.
В нее
Зашел
Ребенок с перерезанным горлом. Женщина со свернутой шеей.
И там
Исчез
Они так и не вышли из тени, столпились на крыше, вокруг проема, не выходя на солнце, образовав живой коридор. То есть, простите, неживой коридор. Это шутка. Здесь надо смеяться. Ха-ха.
Когда я все-таки приблизился, кто-то из них протянул руку, цепляясь за мою одежду. Я отпрянул и рука бессильно повисла в воздухе. Помедлив минуту, я снова сделал шаг вперед. Рука снова коснулась меня, но не более. Безглазая девушка, с распоротым от уха до уха горлом, стояла и просто касалась меня. Я сделал шаг вперед. За плечо меня тронула другая рука.
Больница эта...
Они ничего не делали. Просто касались. Иногда сразу отдергивали руки, иногда проводили вперед-назад, словно поглаживая. Мне было холодно от их прикосновений и я старался идти быстрее. Но рук становилось все больше, они окружали меня, лезли пальцами в лицо, к горлу — не пытаясь задушить, но от этого не было менее мерзко. Внезапно кто-то взял меня за руку. Это была та самая малявка, которая первой повадилась навещать меня. Она все еще молчала, но упрямо тянула меня куда-то в сторону. Я поддался.
Она вела меня другой дорогой, постепенно уводя от отстающих призраков. Тянула за собой, не обращая внимания на провалившиеся полы и мусор. Я регулярно оступался, но она не замедляла ход. Мне впечатывались в сознание какие-то отдельные моменты.
Обрушившаяся лестница с давно засохшими кровавыми лужами.
Надпись: «Мы все — лишь пища для червей. Затем оттягивать неизбежное?»
Детский ботиночек, лежащий в углу, среди бутылок и окурков.
Написанное с ошибкой пафосное стихотворение.
Окровавленная опасная бритва, воткнутая между кирпичей.
Засохший букет цветов в оконном проеме.
Малявка вела меня в другое крыло, и я даже не думал спрашивать, зачем. Просто шел. Мы были совсем одни, шаги гулко отдавались и этот звук бил по нервам.
Малявка вывела меня к другому выходу. Мимо мемориала того парня, который первым сиганул с Ховринки. Я даже хотел стащить оттуда пару сигарет, но девочка покачала головой и я не стал.
Не помню, как выбирался с территории. Помню, что выйдя из Ховринки, оглянулся. Малявка стояла в дверях и смотрела прямо мне в глаза. А затем скрылась в темноте.
Я пришел в себя уже дома, лежа на кровати прямо в ботинках. Под спиной что-то неудобно лежало, врезаясь в лопатку. Торба.
Кошелек я просто засунул в ящик стола. Конспекты переложил в свой рюкзак, остальное сжег на пустыре.
Выждал несколько дней и подкинул конспекты в почтовый ящик парня, которому они принадлежали, благо он догадался нацарапать свой адрес на обложке.
Самое странное, что больше ко мне никто не приходил.
Зато Ховринка начала мне сниться.
Холодные, пустые коридоры, мрачные надписи на стенах, давящая атмосфера и десятки чужих мертвых глаз.
Больница эта — край чудес,
В нее зашел и там исчез.
Я написал этот стишок на обоях над кроватью. И в тетради по алгебре, вместо заданного на дом задания. И на всех листочках, просто попадавшихся мне под руку, я упорно писал его. Машинально, сам того не замечая.
Больница эта...
Потом я начал слышать его во сне. То одним голосом, то другим. Его читали парни и девушки, взрослые и дети. Только малявка не читала.
Я видел их всех во сне. В какой-то момент я начал «вспоминать» какие-то подробности их жизни. Девушку со сломанным позвоночником звали Вика. Подростки с ножичками прыгнули с крыши, взявшись за руки, вниз головой, правда, расцепились в полете. Безглазая девушка была еще и изнасилована перед смертью. Правда, к тому моменту ей уже выдавили глаза.
Я видел их всех и с каждой ночью узнавал все больше и больше о их прошлой жизни. И о том, как они живут теперь.
Край чудес. В нее зашел...
Пустое, холодное существование, бесконечные коридоры, темнота и одиночество. Даже те, кто сбивался в стаи, страдали от него. От жуткого, давящего одиночества. Казалось, оно вытекало из их сломанных тел вместо крови.
Мне было жалко каждого из них. И я пошел туда снова.
Я не уходил далеко от входа. Просто сидел на полу, позволяя касаться меня. И каждое прикосновение забирало у моего тела немножко тепла. Безглазая девушка поцеловала меня и я почувствовал, как ее одиночество пробирается в мои легкие. Кто-то другой приложил руку к моей груди и я почувствовал, как начинает останавливаться сердце. Мне было все равно. Я сидел, привалившись спиной к надписи: «Все закончится здесь». Они пили мое тепло. Я закрыл глаза.
И там исчез.
Малявка снова упрямо схватила меня за руку и потащила наружу. Даже мертвой, ей не хватало сил. Но я пошел. Потому что одиночество еще не проросло во мне насквозь и какой-то частью сознания я хотел жить.
Я видел Ховринку во сне по ночам и приходил туда днем. Я забил на школу, проводил целые дни, сидя на входе и отдавая им свое тепло.
В день, когда мне исполнилось шестнадцать, безглазая девушка занялась со мной любовью.
Мы лежали на полу и, хотя был день, вокруг нас опускалась темнота. Я перестал чувствовать руки и ноги, с каждым ее движением мне было все холоднее. С ее бедер стекала ледяная черная вязкая жидкость, капавшая на меня и обжигающая кожу. С каждой каплей я чувствовал, как утекает из меня жизнь.
Безглазая девушка высасывала ее из меня. Она запрокидывала голову так, что я видел, как раскрывается рана на ее шее, видел трахею и позвоночник, видел, как постепенно розовеет кожа, слышал, как она начинает дышать — хрипло, булькая кровью, но дышать. Я потерял сознание, когда она наклонилась ко мне с поцелуем и я смог заглянуть в ее глаза. Они были холодными и голубыми, они смотрели пронзительно, высасывая из меня уже не тепло, а саму душу.
Меня так и не нашли. Мама сбилась с ног, обошла все инстанции, подняла на уши полицию и волонтеров, но все было тщетно. Словно мое тело растворилось в воздухе.
Я привык к жизни в Ховринке. Здесь есть свои плюсы. Не надо учить уроки, никто не достает домашними заданиями. Только очень холодно все время. Большинство из нас ненавидит тех, кто приходит сюда и не видит нас. Их нельзя выпить, ими нельзя согреться, забрать их тепло. Не получается. Словно раз нас нет для них, их нет для нас.
Мне помогает младший брат. Родители решились и завели после моей смерти второго ребенка. Он живет в моей комнате и внимательно слушает все, что я ему говорю. Я говорю, чтобы он не верил обитателям Ховринки и ни за что туда не ходил. Я стараюсь не брать у него слишком много, чтобы в нем не угнездилось одиночество, от которого хочется раствориться, стать частью Ховринки. Еще я ограждаю его от таких, как я, за что слыву эгоистом и меня не любят.
Мы встречаемся на территории больницы, возле забора. Там я уже могу забрать часть его тепла, а он еще может сбежать, если я потеряю контроль. Добрый парень, жалостливый. Я сам таким был.
Раньше я боялся, что однажды не выдержу и заманю его внутрь. Слишком уж тяжело, когда он уходит, забирая с собой все тепло. Но вчера он сказал, что родители продали квартиру и скоро они переедут куда-то на проспект Вернадского.
Знаете, без него мне тут будет совсем туго. Да и всем остальным очень тяжело. Не хотите зайти к нам? Всего один раз, на пару часиков. Я покажу вам комнату с папоротником. Тут много всего интересного. Вам понравится, обещаю.
Автор: Саяки Скай