Череда мрачных и пугающих событий началась с того, что я стал фриганом. Говоря по-простому – вместо походов по магазинам я нахожу всё необходимое на помойке. Не спешите считать меня маргиналом и шутить про фриганское лобби, возникшее в девяностые на Курском вокзале. Вспомните, вон, лучше Стаса Аскета. Приятный молодой человек – а тоже фриган. Огромное количество оказывающихся в мусорке вещей всё ещё пригодны для использования, а еда, особенно в герметичной упаковке, ничем не отличается от купленной за свои кровные. Желудку тем более нет особой разницы, где была пища до попадания в него. Знали бы люди, которые ежедневно что-то выкидывают, сколько денег позволяют экономить таким, как я, и чем рискуют. Впрочем, я начал не с того.
В 2021 году я закончил школу. В моём родном городке из вузов есть только филиал какого-то там педагогического, что меня совершенно не привлекало. Я гуманитарий до мозга костей, однако поступать твёрдо решил на экономиста, так что весь одиннадцатый класс усиленно готовился сдавать профмат. Баллов для поступления на бюджет таки хватило, хоть ваш покорный слуга и был в списке поступающих первым с конца. Уже в конце августа я заселился в общагу и стал гордым жителем города-миллионника.
С учёбой не задалось почти сразу. Первичный энтузиазм пропал, когда я столкнулся с горами домашки, не особо интересными, какими-то, не знаю, аморфными одногруппниками и нафталиновыми преподами, сознание которых застряло в Совдепии. Конечно, не все преподаватели были такими, среди них находились и по-настоящему хорошие. Георгий Андреевич, если Вы вдруг это читаете, знайте – Вы крутейший. Кхм, так вот, общая ситуация была плачевной. К тому же представьте ситуацию: восемнадцатилетний оболтус после жёсткого родительского контроля оказался предоставлен самому себе. Ещё и в большом городе. О да, свобода пьянила, и я пользовался этой свободой по максимуму. Староста даже шутила, что к концу года забыла мою внешность.
Что вполне ожидаемо, я нахватал долгов и зимой второго курса был выставлен на мороз. Природа обделила меня крепким здоровьем, так что армия не грозила. Однако я с радостью бы год потоптал плац, если б это помогло избежать ссоры с родителями. Как итог, я был предан анафеме и оставлен без карманных денег. Теперь средства к существованию в чужом городе (а возвращаться домой я не собирался) нужно было искать самостоятельно. С месяц кантуясь по знакомым, я мониторил все сайты с вакансиями и даже присматривался к объявлениям на столбах. В конце концов я остановился на немецком ресторанчике, стоящем в лесу на краю заводского района. Устроился официантом.
Рядом с местом работы я нашёл комнату в общежитии, построенном, кажется, для каких-нибудь молодых советских специалистов. Сейчас же это был довольно плохо состарившийся гигахрущ с раздолбанными подъездами, постоянной вонью (спасибо, что в некоторых местах едва уловимой) и частыми приездами полицаев. Отдельный анекдот – лифт, который по неясной причине останавливается не на этажах, а в пролётах между ними. А теперь смотрите. Я жил на пятом этаже. Какую кнопку надо нажать в лифте? Правильно, третью. Вот такие дела.
Комнаты располагались блоками по две с туалетом, душем и раковиной. Моим соседом оказался скуфоватый дядька неопределённого возраста, который разговаривал исключительно междометиями и постоянно курил в туалете. После моих просьб он для приличия сдерживался пару дней, а затем снова начинал смолить, сидя на фаянсовом троне. После каждого похода в толчок я пах, словно заправский курильщик, да к тому же приходилось вылавливать совком плававшие в унитазе чинарики, ибо пузатый аристократ приборкой за собой не утруждался. Слушая, как гудят водопроводные трубы, проходя по коридору с болезненно-зелёными стенами и железными дверями, навевающими мысли о самосборе, и убивая очередного таракана, по сравнению с которым усачи из университетской общаги были блошками, я остро ощущал, что с жизненной дороги съехал в кювет.
На работе всё было несколько лучше. Девятичасовой день, кормёжка и даже униформа, ха-ха. Носить шорты с подтяжками я не особо хотел, но что уж поделать: в ресторане «Старый баварец» всё должно было создавать аутентичную обстановку. Массивные дубовые столы, зеркала, стулья и пару картин хозяин, вроде как, покупал в Германии. Здание ресторана в два этажа (на втором были ещё один зал и бильярдные столы) вполне убедительно косило под построенное в Центральной Европе, а не на рабочей окраине российского города. Правда, стоящий посреди леса домина в немецком стиле лично у меня вызывал ассоциации с жилищем ротенбургского людоеда Армина Майвеса.
Коллеги оказались вполне приятными людьми, даже с администратором Игорем Соломоновичем, несмотря на его диктаторские замашки, я смог найти общий язык. Посетители не создавали особых проблем, хотя попадались и неадекваты, и пьяные дебоширы, и мошенники, пытавшиеся доказать, что я их обсчитал. С такими кадрами быстро разбирался начальник охраны Жорик.
Моим фаворитом был какой-то друг хозяина ресторана. Грузный сальный мужик с поросячьими глазками, который приходил каждую пятницу, чтобы жрать и пить за четверых. Я только успевал носить ему рульки, подставки с брецелями, ароматные чесночные гренки и пузатые бокалы с пивом. От запахов еды живот призывно урчал. Благо, постоянный клиент никогда не съедал всего, что заказывал, и я успевал подъесть часть нетронутых блюд, как Эдичка Лимонов, когда он работал посудомойщиком.
Именно питание оставленными на тарелке блюдами стало первой точкой соприкосновения с Русланом. Это, не побоюсь сказать, уникальный человек. Высокий и всё время ссутуленный, но сохраняющий при этом раскованность движений. С вечно взъерошенными светлыми волосами и смеющимися глазами. Руслан года на три-четыре меня старше, о своём прошлом рассказывает неохотно, но кое-что я успел выцепить. Родился под Архангельском, в восемнадцать автостопом (почти как Ломоносов, гы) добрался до Питера, откуда вскоре перебрался в Москву, но и в столице долго не продержался. Бегая от военкомата, он объехал с десяток городов, в каждом из которых заимел много знакомых. Из образования у Руслана только одиннадцать классов, поэтому работает он всегда там, где не нужны особые знания и навыки.
Отсутствие корочки отнюдь не говорит об ограниченности моего товарища. Он много читает, и темы для разговора у нас не заканчиваются никогда. Рассказав очередной анекдот, насмешивший меня до боли в животе, Руслан переводил обсуждение на кино или литературу, цитировал интернет-персонажей, идеально пародируя голоса, и предлагал безумные идеи, которые мы тут же бежали реализовывать. Однажды в баре мы встретили группу ролевиков, с которыми несколько ночей подряд рубились в D&D. Потом их главный на почве недосыпа стал чересчур нервным и что-то не поделил с Русей, так что с настольщиками пришлось разойтись. Кажется, именно про Руслана Дмитрий Мозжухин написал свою песню. Пиво зажигалкой мой друг, кстати, открывает виртуозно.
Заметив, что я доедаю унесённую со столов еду, Руслан посвятил меня во фриганизм. Основная идея заключается в том, что уважающему себя человеку не пристало спонсировать капиталистическую систему своими грошами. Мой товарищ – анархист, мечтавший однажды «отравить буржуям еду и уйти в лес» – поддерживал такую философию, я же в первую очередь увидел возможность сэкономить. Каждый вечер после десяти часов мы выходили на промысел. В городе есть несколько сетевых магазинов с кулинарией, и вся еда, которую за день не успевают продать, отправляется в мусорный контейнер, откуда её и забирали мы с Русей.
Кроме этого, наш улов составляли разные интересные штуки. Один раз мы обнаружили целый мешок куриных яиц, обычных, не порченых. В другой мы нашли килограмма четыре замороженных пельменей, которыми до отказа забили свои морозильники. В начале лета мы с удивлением вытащили из контейнера алюминиевую биту с отметинами, похожими на следы человеческих зубов. Осенью Руслан нашёл на помойке штопаный-перештопаный кожаный плащ и чёрную шляпу, в которых стал похож на Глеба Жеглова, а я разжился почти новым пуховиком.
Посещения мусорки окончательно отучили меня от брезгливости, что, ко всему прочему, помогло выживать в гигахруще. Так же быстро пропали предубеждения против бездомных, которых мне больше никогда не захочется пренебрежительно называть бомжами. Всех кормящихся с помойки считают алкашами и пропащими людьми только те, кто сами никогда не оказывались в трудных жизненных ситуациях. Те, кто верят, что бездомные рождаются такими, а на улице не может оказаться абсолютно любой человек.
Фриганство познакомило меня с двумя примечательными господами. Первого зовут Клим. Он в конце девяностых вступился за девушку и случайно убил нападавшего. Тот оказался сыном какой-то большой шишки, и юноша, работавший инженером на заводе, надолго загремел в тюрьму. Когда Клим освободился, он уже не был молодым, а родное предприятие давно закрылось. Родители умерли, а квартира отошла каким-то дальним родственникам, которые сразу же её продали. С тех пор мужчина и побирается, перебиваясь случайными заработками и отсиживаясь зимой на теплотрассе. Мировой дядька, даже в таком положении сохраняет оптимизм. И не пьёт, кстати, совсем. Упасть в синюю яму Климу мешает верный друг Тузик – шобутной двортерьер, который всё время таскается рядом с ним.
Другая примечательная личность – Казимир, выпускник филологического факультета СПбГУ. С этим товарищем мы познакомились жарким летом, когда он, слегка пошатываясь и держа в руках сиську разливного нефильтрованного, подошёл к нам со странным вопросом.
– Как вы относитесь к философии Бодрийяра? – вместо приветствия спросил он.
– Хорошо в целом, – тут же ответил Руслан, – разве что трепло он.
– Почему же? – дядька, до ужаса похожий на Эдмунда Шклярского, разве что неуёмно пьющего, качнул головой.
– Критикуя общество потребления, он продолжал потреблять, – мой друг особенно выделил последний слог, – то ли дело мы.
– Правильно говорите, молодой человек, – ответил наш собеседник и протянул Русе бутылку пива.
Казимир оказался настоящим интеллигентом. Имея степень кандидата наук, он читал лекции о средневековой русской литературе и ездил по научным конференциям. Всё перечеркнула гибель его жены в аварии, из-за чего Казимир начал заливать горе алкоголем и вылетел с работы. Осознав бедственность своего положения, он стал искать утешение в религии, но ни христианство, ни буддизм его не устроили. Тогда мужчина попал к сектантам, которые постепенно отняли у него последние деньги. Финальным же аккордом послужил начавшийся по вине соседей пожар, в котором сгорела квартира Казимира. Бывший доцент кафедры уверился, что судьба посылает ему испытания и что он должен стоически их выносить. Он сам начал бродяжничать, больше не пытаясь исправить свою ситуацию. Максимой Казимира стал даосский принцип у-вэй – пассивное созерцание мира без попыток его изменить.
– Понимаете, молодые люди, – менторским тоном рассказывал мужчина, – мир слишком несовершенен, чтобы мы распыляли на него свои силы.
Работать Казимир не хотел, ссылаясь на евангельскую цитату про птиц небесных и вспоминая историю о том, как сбежал из работного дома, где его фактически заключили в рабство. Просить милостыню у храмов он тоже не собирался: пробовал, мол, да «папертная мафия», как он сам говорил, не дала.
Случались возле мусорных баков и истории мистического, так сказать, плана. Именно они и стали причиной написания этой истории. Первый случай произошёл в середине апреля, когда я впервые пошёл фриганить один, без Руслана. Точка, которую я проверял, стояла в центре города, зажатая между несколькими офисными высотками. Надо сказать, что к контейнерной площадке сзади примыкало пространство, огороженное железными листами, в которое вела калитка. Я так и не понял, для чего конкретно оно предназначалось, но туда постоянно сваливались картонные коробки. И вот, я подошёл к помойке и принялся осматривать её содержимое, собирая в пакет съедобное и пригодное для использования, когда услышал со стороны пристройки шум. Внутри кто-то явно шарился.
– Вечер добрый! – крикнул я.
Мне никто не ответил. Я решил подойти к приоткрытой калитке и заглянуть внутрь, чтобы узнать, кто же там шебуршится, однако шум вдруг прекратился.
– Кто там? – я спросил уже тише. В ответ снова ничего не последовало.
Я короткими шажками стал подбираться к заборчику, борясь с не пойми откуда взявшимся страхом. Тёплый весенний ветер стих, стеклянные многоэтажки наседали сверху, давили, а разноцветные отражения ночных огней в лужах выглядели тревожно. «Ты посреди громадного города, – зазвучала в голове предательская мысль, – но ты здесь одинок. Если сейчас что-то случится – никто не поможет». Из огороженного пространства раздавалось недовольное сопение, которое могло бы принадлежать как человеку, так и животному. «Хрясь!», – смялась и порвалась коробка. Я тут же развернулся и драпанул подальше оттуда.
Уж не знаю, чего испугался в ту ночь. Когда мы с Русланом в дальнейшем приходили на ту помойку, само собой, ничего и никого подозрительного не обнаружилось. Однако меня не покидает мысль, что, задержись я тогда немного дольше, последствия были бы ужасными.
Ещё одна занятная ситуация, как сейчас помню, относится к десятому мая. Тогда под грудой мусорных пакетов Руся обнаружил радиоприёмник. Вернее, радиоприёмничек. Небольшой чёрный кубик, помещавшийся в ладонь, с выдвижной антенной, четырьмя круглыми кнопочками и USB-разъёмом для проигрывания музыки с флэшки. Его обсуждение заняло всего два слова.
– Рванёт?
– Не должно.
Той же ночью мы притащили находку ко мне и включили в сеть. На удивление, приёмник заработал. Я пошаманил с антенной, и белый шум сменился голосом диктора. Услышанное в выпуске новостей конкретно нас озадачило. Ведущий сообщал, что в Республике Бургундия (не Бурунди, могу поклясться) начался первый тур президентских выборов, в США свирепствует неизученный штамм чумы, из-за которого закрыто движение по Чукотскому перешейку, а в Индийском океане обнаружилась разумная форма жизни. Понятия не имею, что это было: пранк или радиопередача из параллельного измерения – но после новостей и объявления хора пролетариев из оперы «Собачье сердце» приёмник заискрил и с хлопком сгорел. Повезло ещё, что короткое замыкание не случилось.
Следующий эпизод связан с моей работой. Дело было в середине лета, когда в один из дней «Старый баварец» закрылся на спецобслуживание. Большие люди из большой компании устраивали корпоратив соответствующих масштабов. Соломоныч поднял по тревоге весь штат официантов и, пообещав доплату, приказал работать до рассвета. Часа примерно в три я вышел на улицу проветриться, потому как посетителям разрешили курить в зале, чем они активно пользовались.
На крыльце я встретил Жорика, с интересом рассматривавшего ресторанную помойку. Какой-то умник догадался поставить её не на заднем дворе, а прямо возле въезда на территорию заведения.
– Видишь, роется кто-то? Не твой знакомый? – хохотнул начальник охраны. Он знал о нашем с Русланом занятии и иногда по-доброму подтрунивал.
– Нет, вроде, – честно говоря, с такого расстояния и в полутьме разглядеть незваного гостя было сложно. Я лишь отметил про себя массивность его телосложения, обычно несвойственную бездомным.
– Он уже минут пять так, – сказал Жорик, – незаконного ничего не делает, но всё равно как-то раздражает. Пойдёт к зданию – шугану.
– А поговорить с ним пытался?
– Ага. Ему вообще побоку, слишком увлечён, видно.
Я напрягся, вспомнив странные шорохи, которые слышал в апреле.
– Пойду-ка его прогоню, – Жорик направился к мусорным бакам, – а то конфуз выйдет, если гости дорогие с ним столкнутся, когда пойдут солнышко встречать.
Я хотел было остановить мужчину, но понял, что для ка-мэ-эса по боксу ночной пришелец вряд ли представляет угрозу. Когда Жорик подошёл к незнакомцу и начал ему объяснять, что хорошо бы было поскорее уйти, тот повернулся, что-то проворчал и на четвереньках скрылся в лесу.
– Чёрт-те что, – вернувшийся начальник охраны достал из кармана платочек и промакнул лоб, – вроде, человек, а взгляд у него – бр-р, – Жорик поёжился, – ещё и бегает, как зверь.
Для самоуспокоения мы решили, что это был медведь. Так мы и передали Игорю Соломоновичу. На следующий день охраны и камер стало больше. Ни медведи, ни подозрительные люди к ресторану в дальнейшем не приходили.
Примерно тогда же в городе начали пропадать люди. Одним из первых исчез пухлый завсегдатай «Старого баварца», позже к нему присоединились несколько бизнесменов средней руки, один высокий начальник и пара депутатов областного заксобрания. Были и другие жертвы, но где-то на шестом месяце я перестал следить за сводками. Руслан шутил, что начал действовать проект «Разгром», но сам понимал не больше моего.
СМИ писали, что это могла быть серия похищений с целью получения выкупа, однако сообщений с требованием денег за всё время ниоткуда не поступало. Пытались приплести политику, теории заговора, масонов – в общем, версии ходили разные. Полиция, не сумевшая найти ни одного тела, лишь разводила руками.
В таких условиях Руся стал каждый день носить с собой верную погрызенную биту. Конечно, мы не были богачами, которых неведомые преступники могли бы похитить, но передавшийся нам страх кричал: лучше не шататься по ночным улицам без оружия. Периодически двух лосей с торчащей из рюкзака бейсбольной битой и непонятными пакетами останавливали для проверки документов. Каждый раз Руслан боялся, что люди в синей форме узнают в нём злостного уклониста и передадут военкомату, и каждый раз всё обходилось. А бита однажды нам очень пригодилась.
Дело было числа, кажется, семнадцатого августа. Мы пришли на одну из любимых точек, расположенную прямо на набережной. Копаться в мусорке с видом на реку намного приятнее, чем без него, поверьте мне. К тому же оттуда мы всегда уходили с хорошим уловом. В тот вечер разделить с нами поиски пришёл рослый и крепкий мужик с длинными седыми волосами, одетый в бесформенный балахон. Его одеяние, судя по всему, до попадания в помойку и перешивки могло быть пальто.
– Мил человек, мы не помешаем? – добродушно спросил Руслан. Бездомный даже не вздрогнул.
– Слушай, Русь, я его знаю, кажется… – до меня дошло, кто это. Среди бродяг мало людей с такой комплекцией. Очень мало.
Договорить я не успел. Мужик повернулся в нашу сторону. Его лицо было тёмным то ли от загара, то ли от грязи. Окаймлённые морщинами глаза, со злостью смотревшие на нас, были какими-то нечеловеческими, словно из них выкачали душу. Еле заметные из-за всклокоченной бороды губы подрагивали.
– Аэы. Э-э-э! – агрессивно замычал бездомный.
– Спокойно, друг, мы с миром, – Руслан отступил на шаг.
– У! – мужик принял боевую стойку и двинулся в нашу сторону. А это уже было плохо: спарринг с умалишённым в мои планы не входил.
Руся, не мудрствуя лукаво, ловким движением выхватил из рюкзака биту и призывно взглянул на противника. Случившееся дальше я видел словно в замедленной съёмке.
Рука бездомного исчезла под балахоном, а когда появилась снова, в ней сверкнул тесак. Сумасшедший с воем бросился на Руслана, метя ему в шею. Мой друг не растерялся и, как только противник оказался достаточно близко, изящным движением увернулся и тут же ударил по сжимавшей оружие руке. Бродяга заорал и выпустил тесак.
– Валим! – выкрикнул, разворачиваясь, Руслан. Впрочем, мне команда не требовалась.
Мы остановились только после того, как пробежали три квартала. Отдышавшись, обсудили произошедшее. Я рассказал приятелю о том, что уже видел напавшего на нас бездомного, на что он лишь пожал плечами: мол, просто совпадение. Я же чувствовал, что вокруг наших шей будто бы затягивается петля, хоть и не мог до конца понять, в чём дело.
В начале октября нам пришлось столкнуться с не менее жуткими событиями. Тогда Руся предложил исследовать мусорки в новых районах, и выбор пал на один спальник, застроенный преимущественно в конце семидесятых. Ровный строй шестнадцатиэтажных свечек под акварельно-серым небом, окружённый ещё не успевшими полностью оголиться деревьями, так и молил наделать ванильных фотографий и поместить одну из них на обложку альбома пост-панка, но мы пришли не за этим. День был выходной, так что все помойки были исследованы засветло, и ровно в десять мы подошли к контейнерной площадке, на которой должна была оказаться списанная продукция местной кулинарии. Знали бы мы, что найдём вместо неё…
– Как думаешь, что здесь? – спросил Руслан, взвешивая в руке тяжёлый чёрный пакет. – Там таких ещё несколько. Если жратва, то мы пару недель сможем шиковать.
– Так проверь, – ответил я, обследуя содержимое соседнего бака.
Друг согласился и подцепил ногтем полиэтилен. В следующую секунду Руслан заорал и отскочил в сторону, чуть не упав.
– Ты чего? – я заглянул в пакет и крепко выругался. На меня глядела мутными глазами отрезанная мужская голова с наколкой на виске. При жизни её обладатель был лысым и худым.
Мы сразу же набрали 102 и стали ждать. По всему выходило, что нас обвинить не в чем. Декапитация явно произошла несколько часов назад, и отпечатков пальцев мы оставить не успели. После дачи показаний и ещё некоторых бюрократических проволочек в глубокой ночи мы были отпущены. Как позже выяснилось, мужика по пьяному делу порешила собственная жена. Они долгое время квасили вместе, но в тот день в мозге женщины что-то переклинило, и она зарезала благоверного. Затем она хладнокровно распилила труп ножовкой, расфасовала по пакетам и выбросила. Судмедэкспертиза признала даму невменяемой. Вот так вот, друзья, не пейте много. А трек «Кровостока» про голову в пакете «Дикси» я с тех пор слушать не могу. Трудно, знаете ли, спокойно воспринимать текст, когда взаправду видел отрезанную башку.
До установления стабильных холодов и выпадения снега крипота отпустила нас. Сделала она это лишь затем, чтобы вернуться в новой форме. Как-то раз, придя на точку во дворе жилого дома, мы застали поистине странную картину. Безумный скульптор изваял нечто, которое Руслан метко назвал дреугом из TES Morrowind. На лишённом спинки офисном стуле с колёсиками покоилась деревянная чурка, увенчанная головой манекена. Вокруг алели на свежем снегу пятна крови и лежали обледеневшие трупики крыс.
– Не думал в таком месте сатанистов встретить, – нервно усмехнулся Руслан, со всех сторон осматривая конструкцию.
– Отойдите! – окрикнул нас Клим, возникший в арке напротив. Его, как всегда, сопровождал Тузик.
– Здорова, дядь, – Руся протянул бездомному руку, когда тот поравнялся с нами, – знаешь, что это за дрянь?
– Знаю. Идол это. На городской свалке завёлся мужик один, так он совсем из ума выживший. Придумал себе бога и строит ему алтари. Крыс и птичек ему в жертву приносит, изверг. Я уже штук пять таких разрушил, – зло произнёс Клим, – и ещё ломать буду. Видите, как Тузя сердится? Собаки нечистую силу чуют, – бродяга показал на пса, прижавшего уши к голове и рычавшего на идол.
– Слухай, а почему бы этому фанатику по хребту для профилактики не дать, а? – спросил Руслан, поигрывая битой.
– Не поможет. Говорю же, с катушек он съехал. Даже разговаривает с трудом.
– У него ещё волосы седые до плеч? – спросил я.
– Есть такое.
– Так мы его летом видели. Чуть тесаком не получили.
– Но отбились, слава Богу, – Руслан растянул губы в ухмылке, – и с тех пор этот ханыга на наших точках не появляется.
– Прячется, – ответил Клим, – он почему-то не хочет, чтобы люди его видели. Строит свои кумиры по ночам и обратно на свалку уходит.
Бездомный подошёл к святилищу и со всех сил пнул стул. Тот отлетел и завалился на бок, чурка с грохотом упала на бетон, а пластиковая голова сиротливо закатилась за мусорный бак.
– Я на зимовку скоро уйду, – Клим вздохнул, – думаю на свалку податься. Там наших много, легче будет холода пережить. Пока меня не будет, ломайте все алтари, которые увидите.
Мы с готовностью согласились. Самодельные кумиры вызывали неприязнь, и мы с радостью крушили их битой, чувствуя, что делаем благое дело. Скорее всего, так и было. В общей сложности мы уничтожили семь штук. Общественность мусорные скульптуры не особо заинтересовали. Их назвали крайне своеобразным стрит-артом и быстро забыли. Всё инфополе занимали продолжавшиеся исчезновения влиятельных граждан.
В моей же жизни всё было спокойно. Предновогодняя премия и украшение колченогой искусственной ёлки, которую мы смогли нафриганить, создали атмосферу праздника. В кругу коллег я почувствовал себя даже лучше, чем дома. До февраля дела шли отлично. А потом погиб Казимир.
Роясь в помойке, он чем-то поранил палец. Порез оказался неглубоким, а у Руслана нашлись хлоргексидин и бинт, так что переживать, казалось, было не из-за чего. Мы сами частенько травмировали руки, поэтому ситуация выглядела вполне обычной. Только вот через несколько дней повреждённая кисть начала опухать. Мы уговаривали Казимира пойти в травмпункт, но мужчина отпирался. Говорил, что у него просрочен паспорт, не заменённый в 45 лет, что инфекция попасть не могла, а припухлость возникла от холода и скоро пройдёт. Когда рука пожелтела по локоть и покрылась язвами, Казимир заявил, что теперь уже слишком поздно. Мы, зная его свободолюбие, не решились силком тащить мужчину к врачу.
– Вот так вот, друзья. Я жил, как Диоген, а теперь погибаю, как Базаров, – шутил Казимир. Было хорошо слышно, насколько вымученно он посмеивался.
На некоторое время наш товарищ пропал. Мы боялись, что он за это время умер, но реальность оказалась страшнее. Одной особенно тёмной ночью Казимир вернулся. Мы застали его прогуливавшимся по набережной. Хотя… это сложно назвать прогулкой. Казимир еле волочил ноги, шатался и вздрагивал. Воздух выходил из его рта с таким свистом, как будто мужчина курил с самого рождения.
– Молодые люди, – прохрипел Казимир, – что-то я совсем плох стал.
Я вытащил телефон и включил фонарик, чтобы получше разглядеть бездомного. Увиденное заставило меня ахнуть. Лицо мужчины приобрело лимонный цвет. Омертвевшая кожа свисала струпьями, обнажая мясо. Слепые слезящиеся глаза медленно двигались из стороны в сторону, явно не реагируя на свет.
Я уверен, что Казимиру уже было не помочь. Он буквально гнил заживо и вряд ли дожил до утра. Но, даже понимая всё это, я до конца жизни буду мучиться угрызениями совести. Мы бросили товарища посреди ночного города, даже не попытавшись с ним заговорить. В Казимире было что-то жуткое и отталкивающее, причём дело было совсем не в его внешности или поведении. Рядом с ним мы ощущали нечто неправильное, не относящееся к нашему миру. Попытки загуглить, какая зараза могла за короткое время превратить здорового мужчину в полутруп, не дали результатов.
Случившееся бросило на нас обоих тень. Руся стал меньше шутить и ушёл в себя, а вскоре слёг с ангиной. Я, вынужденный фриганить в одиночку, выходил на промысел всё реже. Несмотря на плотные перчатки и лежавший в кармане антисептик, страх порезаться и кончить так же, как Казимир, никуда не девался. Стандартным вечерним времяпровождением стал просмотр тупых американских комедий под пиво.
С приходом весны погода изменилась, как по щелчку. Снегопады прекратились, температура поползла в плюс, а вместе с ней – и моё настроение. Руслан тоже повеселел и пошёл на поправку. Когда вокруг журчала капель, тёмные мысли отходили на задний план. Казалось, что всё наладилось. На самом же деле я просто утратил бдительность.
Вечером третьего марта я прихлопнул первого за полгода таракана. Это меня расстроило, ибо на полное изничтожение насекомых я угробил немало сил и времени. Сразу же было принято решение возобновлять боевые действия. К сожалению, средство от тараканов закончилось, так что наступление я перенёс на следующий день, а пока взялся хотя бы вынести мусор. «Это плохая примета – на ночь глядя с помойным ведром выходить», – укололо меня опасение, которое тут же заглушил хмель.
Контейнеры стояли недалеко от общаги, надо было только зайти за угол. Я накинул куртку и наспех натянул кроссовки, начинавшие просить каши. Погода стояла благодатная, и я шёл к мусорке неторопливо, как можно глубже вдыхая свежий весенний воздух. За этим я не заметил подкравшегося со спины бездомного. Получив чем-то увесистым по голове, я отключился.
То, что мне прибредилось, пока я был в бессознанке, отпечаталось в памяти во всех подробностях. Я ничего не видел из-за темноты, но чувствовал, что лежу в баке мусоровоза. Вонь там была именно такая, как вы и представили. Правая рука была зажата под мешком с бутылками, что я понял по стеклянному звону при попытке ей пошевелить. Левой я нащупал картофельные очистки и использованный презерватив, который, зацепившись за что-то и порвавшись, заставил меня поморщиться. Я приподнялся на локте. Пакеты, на которых я лежал, податливо смялись, и мне под спину излилась холодная жижа.
Мусоровоз тряхнуло на очередном ухабе, и я оказался лежащим вниз головой. Прямо на лицо высыпался ароматный кофейный жмых, тут же забивший глаза и нос. Заскрежетал металл. Пресс начал сжимать содержимое бака. Мешки сдавили меня со всех сторон, по щеке полоснул острый край консервной банки, в похороненную под стеклотарой руку вонзился одноразовый шприц. Я хотел заорать, но крик застрял в горле.
Возвращение в сознание было тяжёлым. Конечности ломило от холода, а по горлу будто прошлись наждаком. Я приоткрыл глаза, дабы понять, где оказался. Это место выглядело, как самое стереотипное логово маньяка. Между двумя ветхими деревянными стенами, образующими угол, был наброшен тент. Там, где ткань поддерживалась воткнутой в землю рогатиной, стоял грязный металлический стол. На нём тот самый бродяга-культист, не обращая внимания на брызги крови, непринуждённо рубил человеческое тело. А я лежал напротив, прямо на голой земле.
Кровь застыла в жилах. Я замер, зажмурился и даже дышал через раз, чтобы ничем себя не выдать. Притвориться шлангом сейчас было единственной выигрышной стратегией: пусть поехавший убийца и дальше меня игнорирует. Через несколько полных ужаса минут я услышал взмахи крыльев. Судя по звуку, птица должна была быть размерами больше человека.
Бездомный оторвался от своего занятия и, схватив со стола рёбра, упал на колени перед входом в убежище. Чудовищная птица приземлилась совсем рядом, через тент я мог видеть её силуэт. Тварь просунула внутрь громадный клюв, похожий на вороний и испещрённый множеством царапин, вопросительно заклекотала.
– Вот, совсем свежий. Вкусный, упитанный, – бродяга будто бы силой выдавливал из себя слова, – сейчас ещё другие куски принесу.
Монстр каркнул и ухватил мясо. Фанатик отполз назад, подобострастно кланяясь.
В моей голове бешено крутились варианты действий. Сбежать, когда у выхода караулило неведомое существо, было невозможно. Оставаться в логове безумца я тоже не мог: велик был шанс следующим попасть на стол к жуткой вороне.
– Я другого нашёл, – бездомный, словно услышав мои мысли, обратился к твари, – плохой. Алтари ломал. С ним что делать?
Ворона покрутила головой и уже открыла клюв, но её отвлёк истошный собачий лай.
– Так его, Тузень, кусай! – голосил Клим.
Чудище оглушительно гаркнуло и, со всей силы клюнув своего служителя в лоб, взлетело. От удара череп лопнул, как спелый арбуз. Задетая широким чёрным крылом, рогатина выскочила из земли, и упавший тент полностью меня накрыл. То, что я так и не разглядел прилетавшую на свалку тварь, кажется мне огромным везением.
– Поделом гаду, – мрачно произнёс Клим, когда вытащил меня из-под останков убежища и сел осмотреть труп сумасшедшего, – так вот куда он похищенных людей таскал. Я это место несколько месяцев искал – а всё без толку было.
Кроме слов благодарности за спасение, мне было решительно нечего сказать. Шок не успел пройти, и я лишь слушал размышления Клима.
– Скольких бы ещё погубил, – продолжил мужчина, – ты прости, что втянул во всю эту историю…
– Ничего страшного, – хрипло ответил я, – мне кажется, у этого булдыги на меня и раньше зуб был, до того, как мы стали идолы долбать.
– Может, и так. Я ж говорил, что у собак на нечисть нюх, – Клим погладил Тузика по голове, – но кто ж знал, что эта самая нечисть их боится, ха! По правде сказать, я ж в лобовую шёл, не зная, выживу ли. Сейчас лишь бы эта погань нового прислужника себе не нашла.
Клим вывел меня со свалки. Прощались мы надолго. Я твёрдо решил, что пора сматывать удочки и искать город без гигантских ворон. Руслан, выслушав мой путаный рассказ, согласился. Соломоныч отпустил нас спокойно, даже без отработки. Этот текст я дописываю уже сидя на другом конце страны, далеко от злополучной свалки.
Теперь позвольте предположить, что же произошло. Можете считать меня шизом, но в моей картине событий, как мне кажется, есть здравое зерно. Тот бездомный, у которого начала свистеть фляга, от злости на живущих в достатке людей вообразил себе божество, должное восстановить справедливость. Начал строить святилища и ждать чуда. Оно пришло, но, как и многое на свалке, оказалось испорченным, сломанным. Приняв форму одного из главных обитателей помоек, божок поработил своего создателя и стал требовать жертв, а при опасности просто избавился от балласта. Как настоящая ворона, он по крошкам чужой сытой жизни следовал за успешными и богатыми, чтобы их сожрать. Чем больше они выбрасывали, тем ближе подступала ненасытная птица. Поэтому тварь начала с борова из «Старого баварца», не умевшего ценить еду.
Пожалуйста, прислушайтесь к тому, что я скажу. Не выкидывайте всё, чему не можете найти применение. Начавшая рваться одежда, еда, которая вот-вот пропадёт, но которую не хочется есть – всегда найдётся бездомный, для которого это станет настоящим подарком судьбы. Я искренне верю, что безумный бродяга ошибался, что голодающих нельзя накормить сытыми.