Моя жизнь была, как говорят, без изысков. Обычный парень, тридцать с хвостиком, с вечным кредитом за машину, съемной однушкой на окраине города и работой, которая не приносила ни радости, ни особых денег. Каждый день был похож на предыдущий: подъем по будильнику, душ, быстрый завтрак из того, что нашлось в холодильнике, толкучка в метро, восемь часов за компьютером, дорога домой, ужин, иногда сериал или тупое листание ленты в телефоне, а потом сон. Я был этаким призраком в собственной квартире, невидимым даже для себя. Вся моя жизнь умещалась в четыре стены и монитор.
Но однажды что-то внутри меня шевельнулось. Не то чтобы я вдруг прозрел и осознал всю тщетность своего существования, нет. Просто захотелось какой-то новизны, чего-то такого, что можно было бы вписать в повседневность, не выходя из зоны комфорта. Какого-то маленького, но ощутимого изменения, которое внесло бы хоть каплю уюта, что ли. Я перерыл весь интернет в поисках вдохновения. Вариантов было масса: от нового кресла до какой-нибудь модной картины. И вот, я наткнулся на них. Фотообои.
И не просто какие-то абстрактные узоры или городские пейзажи, а целое произведение искусства: березовая роща, залитая мягким солнечным светом, с пронзительно голубым небом, проглядывающим сквозь редкие кроны деревьев. Это было именно то, что нужно. Не просто картинка на стену, а настоящее окно в природу, в мир спокойствия и умиротворения, прямо в моей небольшой городской коробочке. Картина была настолько реалистичная, что казалось, вот-вот почувствуешь запах свежескошенной травы и услышишь легкий шелест листвы. Я почему-то сразу понял: это моё.
Я заказал их, не раздумывая. На следующий день привезли. Когда курьер вручил мне объемную тубу, внутри меня что-то ожило. Такой непривычный прилив энтузиазма, что я даже удивился. Весь вечер пятницы я провозился с поклейкой. Руки, которые были должны расти из плеч, как всегда, росли откуда-то не оттуда, клей норовил запачкать всё вокруг, а рулон никак не хотел ровно ложиться. Я ругал себя за эту затею, проклинал кривые стены, неумелых строителей и собственную криворукость, но результат… Результат превзошел все ожидания.
Стена напротив дивана просто исчезла, растворившись в глубоком, умиротворяющем пейзаже. Комната мгновенно наполнилась воздухом, светом. Казалось, даже дышать стало легче. Первые несколько дней я просто наслаждался. Сидел на диване с чашечкой чая, глядя на этот нарисованный рай, и чувствовал, как напряжение рабочей недели медленно спадает. Иногда я даже закрывал глаза, пытаясь уловить тот самый легкий шелест листвы и отдаленное пение птиц, которые, как мне казалось, доносились из-за этих берез. Это было так расслабляюще, так… по-настоящему. Мои старые друзья, Витька и Ленка, когда зашли в гости спустя неделю, чтобы посмотреть на моё новое приобретение, были в восторге.
– «Ого, Санёк, да ты прямо дизайнер!» – хохотнул Витька, пытаясь пощупать нарисованный ствол. Он был всегда таким, простой парень, никогда особо не заморачивался. – «Круто! Прямо как в лесу. Только комаров нет!»
Ленка, более серьезная и задумчивая, осторожно прошлась вдоль стены, разглядывая рисунок:
– «Да, очень живописно. Чувство, будто и вправду можно туда шагнуть. Качественно сделали, ничего не скажешь». Тогда я просто отмахнулся, мол, чего только не нарисуют в наше время.
Мы посидели, выпили пива, обсудили последние новости и сплетни, и они ушли, оставив меня в моей новой, уютной, как мне казалось, реальности.
* * *
Идиллия оказалась недолгой. Недели через две-три, когда первоначальная эйфория немного улетучилась, и лес стал привычной частью интерьера, я начал замечать странности. Сначала это были едва уловимые детали, настолько незначительные, что я их списывал на усталость или игру света. Например, мне стало казаться, что ветки на деревьях меняют свое положение. Не сильно, нет, но будто бы чуть-чуть, почти незаметно. Как будто их кто-то трогает, сдвигает. Или будто они сами медленно, но верно, растут. Я помню, как однажды вечером, сидя на диване, я заметил, что одна из тонких веточек, которая раньше была еле видна, теперь стала чуть длиннее и опустилась ниже. Я потер глаза, подумал, что мне кажется, но чувство легкого беспокойства уже начало закрадываться в душу.
Потом появились тени. Едва различимые, мелькающие на периферии моего зрения, словно кто-то прятался за стволами деревьев. Когда я резко поворачивал голову, тени исчезали, растворяясь в статичной красоте леса. «Наверное, просто глаза устали», убеждал я себя, массируя виски, но тревога уже начинала потихоньку грызть меня изнутри. Это было похоже на назойливую муху, которая жужжит где-то рядом, но ты никак не можешь ее поймать.
Эти странности становились все более навязчивыми, их нельзя было игнорировать. Однажды я совершенно отчетливо увидел, как за одной из берез промелькнула высокая, сутулая фигура. Она была темной, почти черной, и исчезла так же внезапно, как и появилась. Это длилось долю секунды, но я увидел это ясно. По спине пробежал холодок, настоящий озноб. Я тут же попытался найти рациональное объяснение: тень от проезжающей машины за окном, блик на обоях от солнца, игра моего больного воображения, наконец. Что угодно, лишь бы не признавать того, что я видел. Но сомнение уже поселилось в моей душе, пустив тонкие, едва заметные корни. Оно словно шептало мне: «А что, если это не так?»
Как-то раз Витька снова заглянул, притащил пива и чипсов. Мы болтали о всякой ерунде, как обычно, а потом он плюхнулся на диван и уставился на стену, на этот мой лес. Его взгляд был каким-то задумчивым:
– «Чего смотришь?» – спросил я, открывая бутылку.
– «Да вот, кажется, что там что-то не так, – протянул он, нахмурившись. Его брови сошлись на переносице. – Вроде ничего, но… А тебе не кажется, что там что-то движется?» Он повернул голову ко мне, и я увидел в его глазах легкую тень беспокойства.
Я чуть не подавился пивом.
– «Да брось, Витек, это ж просто картинка. Тебе тоже мерещится? Может, пиво уже сделало своё дело?» Я попытался отшутиться, но голос предательски дрогнул.
Он пожал плечами, делая глоток.
– «Не знаю. Может. Или это пиво так действует». Он засмеялся, но я видел, в его глазах был страх, который он тщетно пытался скрыть. Это подтвердило мои собственные, доселе невысказанные опасения. Я не сумасшедший. Это видят и другие. Или, по крайней мере, чувствуют.
* * *
Ночью лес на стене преображался. Дневная идиллия сменялась тревожной атмосферой. Лунный свет, проникавший сквозь щели в шторах, выхватывал из темноты лишь силуэты деревьев, превращая их в нечто зловещее и чужое. Тени становились длинными, искаженными, а березы казались хищными лапами неведомого существа, тянущимися ко мне. Я начал чувствовать пристальный взор, будто кто-то невидимый, но очень реальный, наблюдал за мной из темноты комнаты. Это было не просто ощущение, это был физически ощутимый взгляд, который словно прожигал меня насквозь. Мне начали сниться кошмары. Темный, изломанный лес, кривые, скрюченные деревья, а повсюду – горящие глаза, смотрящие прямо на меня, словно угли в ночной чаще. Из этих глаз сочилась некая древняя, необъяснимая злоба. Просыпаясь в холодном поту, я долго не мог прийти в себя. Сердце колотилось как сумасшедшее, а ощущение взгляда, этих незримых, но жгучих глаз, не покидало меня даже после пробуждения.
Я стал замечать и другие пугающие аномалии, которые раньше списывал на усталость. Иногда мне казалось, что из-за обоев доносятся тихие шорохи, вздохи, едва различимые шепоты. Будто кто-то невидимый бродит между нарисованными деревьями, шуршит прелой листвой, тихонько переговаривается сам с собой. Эти звуки были настолько слабыми, что я не мог быть уверенным в их реальности. Может быть, это были звуки с улицы, проникавшие сквозь щели в окнах? Или же это просто разыгрывалось мое воображение, подпитанное страхом и бессонными ночами? Мой разум отчаянно цеплялся за любую логичную версию, но что-то внутри уже знало: это не так.
Однажды вечером, сидя на диване и уставившись на фотообои, я почувствовал странный запах. Холодный, приторный, с еле уловимыми нотками гнили и прелой листвы. Запах был слабым, но настойчивым, и, казалось, исходил прямо от стены с лесом. Он был чужим в моей квартире, как незваный гость. Я понюхал воздух, открыл окно настежь, пытаясь проветрить комнату, но запах не исчезал. Он был пронизывающим и липким, как кошмар, от которого невозможно проснуться. Он оседал на языке, вызывая неприятный привкус сырости.
Я пытался рассказать об этом Ленке, когда она позвонила. Она всегда была более чуткой, чем Витька, но и она начала уставать от моих жалоб:
– «Слушай, Лен, у меня тут с обоями какая-то фигня творится. Кажется, я что-то вижу там, и запахи странные... Я, кажется, схожу с ума». Голос дрожал.
Она слушала внимательно, я слышал, как она вздыхает на другом конце провода. В её голосе сквозило беспокойство, но и нотки усталости:
– «Саш, может, тебе просто отдохнуть надо? Ты в последнее время выглядишь очень уставшим, бледный какой-то».
– «Да нет, я серьезно! Я не сплю почти, мне кажется, там кто-то есть! Оно смотрит на меня!» Я почти кричал в трубку.
– «Кто-то есть на обоях? Саш, ты сам-то слышишь, что говоришь?» – в её голосе появилась нотка раздражения, которая резанула меня по сердцу. – «Может, тебе к врачу сходить? От нервов бывает всякое. Мы с Витькой же заходили, ничего там не видели».
Я понял, что меня никто не поймёт. Они думают, что я сошёл с ума. Одиночество стало давить ещё сильнее, потому что теперь я был один на один со своим страхом, который рос с каждой минутой.
* * *
Я начал чувствовать, как грань между реальностью и нарисованным миром стирается. Лес на обоях больше не казался просто картинкой. Он обретал глубину, объем, зловещую реальность. Каждый день я проводил часы, изучая его, пытаясь найти хоть какую-то улику, хоть какой-то изъян, который мог бы объяснить происходящее. Но рисунок был идеален. Деревья были нарисованы с такой скрупулезной детализацией, что казались живыми.
Мне начало казаться, что лесной монстр, леший, каким-то образом проник в мою квартиру через эти проклятые фотообои. Он не просто наблюдает. Он изучает меня. Его глаза, которые я теперь видел даже с закрытыми веками, были полны зловещей пустоты и безжалостного хищного взгляда, будто там скрывалась смерть, что давно ждала свой час. Иногда, когда я проходил мимо стены, мне казалось, что я чувствую холодное дыхание на своей коже, исходящее прямо от нарисованных деревьев. Воздух вокруг обоев становился тяжелым, влажным, словно я и вправду стоял посреди чащи, где никогда не бывает солнечного света. Он был пронизывающим и липким, словно паутина.
Я стал плохо спать. Каждая ночь превращалась в пытку. Я просыпался от малейшего шороха, от собственного дыхания, от стука сердца. Я начал видеть силуэты, стоящие прямо у кромки нарисованного леса, затаившиеся в тени берез. Они были высокими, корявыми, сгорбленными, их очертания напоминали сучковатые ветви, но я знал: это не деревья. Это он. Леший. Его присутствие стало физически ощутимым, давящим, лишающим воздуха. Я начал чувствовать тяжесть на груди, словно невидимые руки сжимали ее, когда я находился в комнате. Моя паранойя росла с каждым днем, я начал бояться темноты, собственного дома. Я стал избегать оставаться один, но друзья уже начали меня избегать.
– «Санек, ты что-то совсем расклеился», – сказал Витька, когда я в очередной раз отказался идти куда-нибудь, мотивируя это плохим самочувствием. «Тебе надо отвлечься, а ты только о своих обоях и говоришь. Они тебя скоро с ума сведут». И они перестали звонить.
* * *
Однажды ночью я проснулся от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Это было не просто чувство, это было ощущение физического присутствия. Холод, который исходил от стены, стал невыносимым, он проникал под одеяло, до самых костей. Резко сев на кровати, я уставился на стену. В тусклом свете ночника, который я оставлял включенным, чтобы хоть как-то разогнать мрак, я увидел его. Четкий, неразмытый силуэт стоял у самого края леса, там, где нарисованные деревья соприкасались с моей комнатой. Он был выше человеческого роста, с длинными, скрюченными конечностями, похожими на ветви деревьев, и чем-то, напоминающим рога или сучья, торчащие из головы. Его глаза горели тусклым зеленым светом, словно угли в ночной чаще, и были устремлены прямо на меня. От него веяло сыростью и затхлостью, запахом мокрой земли и гниющей древесины, который теперь заполнил всю комнату, проникая в легкие, обволакивая язык, вызывая тошноту.
Я не мог пошевелиться, не мог кричать. Паралич сковал мое тело, я словно оказался в каком-то липком, тягучем кошмаре. Я просто смотрел на него, на это уродливое воплощение леса, которое вышло из стены. Он сделал шаг. Стволы берез за его спиной будто слегка разверзлись, пропуская его, как живые, а потом сомкнулись за ним, отрезая путь к отступлению. Другой шаг. Теперь он был уже не на обоях, а в моей комнате, всего в нескольких метрах от кровати. Воздух вокруг него искрился, мерцал, словно под воздействием невидимой, искажающей реальность силы. Я чувствовал его холодное, ледяное дыхание на своем лице, его гнилостный запах, который теперь был не просто запахом, а чем-то осязаемым, густым. Он медленно, очень медленно, тянул ко мне свою корявую, ветвистую руку. Его пальцы, похожие на обломанные сучья, были длинными и острыми, они медленно разгибались, приближаясь ко мне, словно когти хищной птицы.
Мозг отчаянно пытался найти объяснение, убедить меня, что это сон, галлюцинация, что я сплю и вот-вот проснусь. Но я знал. Это было реально. Каждый нерв моего тела кричал об этом, каждая моя клетка ощущала этот ужас. Последнее, что я видел, прежде чем тьма поглотила меня, были его зеленые, бездонные глаза, полные древней, непостижимой злобы, и его разинутая пасть, откуда донесся звук, похожий на хруст сухих веток, ломающихся под тяжестью. В этот момент я почувствовал прикосновение. Холодное, жесткое, скрюченное. Оно легло мне на плечо, и я ощутил, как острые концы корявых «пальцев» впиваются в мою плоть.
Когда я очнулся, солнце уже заливало комнату. Лес на обоях был таким же, как всегда: светлым, умиротворяющим. Но запах остался. И холод в комнате, который, казалось, проникал до самых костей. И самое главное – ощущение того, что я не один. Оно было постоянным, навязчивым. Я встал с кровати. Тело было тяжелым, будто налитым свинцом. Плечо горело. Я посмотрел – там, где он прикоснулся, было красное пятно, похожее на ожог, и три тонкие полоски, как будто от когтей.
Я подошел к стене. Провел рукой по гладкой поверхности фотообоев. Она была холодной, шершавой, словно кора дерева. И вдруг я увидел. В самом центре рощи, там, где раньше было просто голубое небо, теперь отчетливо виднелись два тусклых зеленых огонька. Они светились, как угли, и смотрели прямо на меня. Это были его глаза. Он больше не прятался.
Я больше не мог оставаться в этой квартире. Собрав наспех рюкзак с самым необходимым, я бросился к выходу. Запер дверь, чувствуя, как его взгляд прожигает меня сквозь тонкую поверхность стены. Я сбежал, не оглядываясь, оставив всё позади. Я не знаю, куда я иду. Не знаю, что будет дальше. Но одно я знаю точно: он меня запомнил. И я никогда не смогу от него убежать, куда бы ни пошел.