Влад
Воспоминание: ты улыбаешься. И твоя улыбка похожа на оскал. Я пытаюсь закрыть глаза, но не могу — действие наркотика еще не прошло. «Боишься?», спрашиваешь ты. Вроде бы простой вопрос, а ответить не получается. Еще месяц назад я любил тебя, боготворил, но теперь... Не знаю. Не верю, что ты так подло поступила.
Сейчас я сижу на скамейке и жду. Тебя, сука, жду. Мечтаю исполосовать твое кукольное личико ржавым дедовским ножом. Мечтаю вырезать носик, уши, губы, накачанные силиконом. Мечтаю увидеть, как ты будешь страдать.
Око за око, зуб за зуб, шлюха.
Конечно, не стоило мне выходить на улицу — ты можешь меня увидеть. Но больше нет сил находиться в душной квартире. Я хочу глотнуть свежего воздуха.
Говоря по правде, я люблю тебя. Но и ненавижу.
Говоря по правде, ты умрешь. У меня в квартире.
Я подставил лицо легкому ветру, страшась желанию убежать. Не дождешься, шлюшка. Ты будешь долго мучиться и мечтать об аде, где черти вставят — вполне заслуженно! — раскаленное железо тебе в задницу.
Подхожу к фонарному столбу и облокачиваюсь на него. За конусом света ничего не видно, но мне и не надо видеть — я учую.
Цок, цок, цок. Озноб продирает хребет, скулы сами собой твердеют.
Ты возвращаешься домой с магазина. Ты хотела купить молока и замороженную пиццу.
Я достаю из кармана куртки шприц и бегу к предавшей жене.
Я кричу: попалась, сука!
Я говорю: не сопротивляйся.
А ты молчишь. Лишь глаза погрустнели. Неужели знала, что встретишь меня?
Из твоих рук выпадает пакет с молоком, но я вовремя его ловлю. Ну же! У тебя есть шанс ударить меня или убежать.
Но... Но...
Почему-то месть дарит столько же удовольствия, сколько — оргазм.
— Дура, зачем ты хотела меня убить?
В ответ молчание.
Ожидаешь, наверное, что я смалодушничаю и не смогу сделать тебе больно. Ошибаешься! Игла шприца попадает точно в твое плечо.
Если чувствуешь жалость — значит, настало время для волшебного порошка.
Когда в тебе любовь перемешивается с ненавистью — прими волшебный порошок.
Когда не хочется возвращаться в квартиру, где жили еще родители — тебе нужен волшебный порошок.
Сладких снов, сука.
Не знал, что ты весишь так много. Но ничего, ничего, со мной похудеешь. Я даже знаю методику.
Как только ты потеряла сознание, я потащил тебя в подъезд. Для девушки, которая жрет одни салатики, ты слишком толста. Откуда второй подбородок? А пухлые щеки? Вопросы, вопросы, а ответов нет.
Бедная моя шлюшка.
Моя Наташка.
Я знаю, что ты запуталась в себе. Знаю, что долго собиралась на этот план, искала мои слабые стороны, мечтала о моей смерти. И ты, дорогуша, просчиталась. Я оказался сильнее и хитрее.
Не лыком шит, бля.
Я тащу тебя по лестнице. Пот скатывается со лба, щиплет глаза. Я мечтаю о прохладной бутылке лимонада и пачке сигарет.
Это самый лучший и самый худший день в моей жизни, крошка.
Лучший потому, что я теперь свободен; худший — мне надо разобраться с тобой.
Ступенька, еще ступенька. Ты частенько говорила о важнейшей роли боли в жизни.
Вот потому ты варила суп из прогнивших овощей.
Вот потому ты во время секса кусала меня до крови.
Чтобы сделать мне больно. Чтобы доказать свою правоту.
А я терпел. Старался видеть твои лучшие стороны. И не находил их. Я видел зависть, истеричность, жадность.
Просто для протокола: когда я поднимался на третий этаж, то случайно наступил тебе на руку.
Наверное, сломал пару пальцев. Не обижайся, я не со зла.
Ступенька.
Еще ступенька.
Я слышу, как за спиной щелкают замки, оборачиваюсь. На лестничную площадку выходит Маргарита Ивановна. Противная старушка. Тощая, как палка. С жирной кожей. С прыщом на носу. И — слава Богу! — плохо видящая.
— Маргарита Ивановна, — говорю я. — Здравствуйте.
Лицо ее отражает целую гамму чувств от брезгливости до печали.
— Владимир? — спрашивает она.
— Да.
— А че это ты на ночь глядя в подъезде делаешь? А? Ссышь на мой коврик, наверное.
Я улыбаюсь. Мне противна ее вульгарность.
— Как вы могли обо мне такое подумать! Я, Маргарита Ивановна, женатый человек.
— И че? Это мешает гадить соседям?
— Большущий мешок сахара друзья привезли, вот домой тащу. Жену хочу обрадовать.
На губах старушонки появляется заискивающая улыбка.
— Владик. — Голос ее становится скрипучим и противным. — А вот у меня тоже сахара нет.
Я говорю:
— Сахар принесу завтра. Хорошо?
Неужели старуха настолько плохо видит, что приняла мою жену за мешок с сахаром?
— Спасибо, Владик. Вот удружил, сынок. А то от моего обалдуя разве дождешься? Сидит в своих интернетах... старый хрен... Стишки ваяет, да романы про вурдалаков пишет.
Маргарита Ивановна делает особое ударение на слове «вурдалаков», чтобы я осознал все степень шизанутости ее мужа.
— Пошел домой, — говорю я, но не делаю ни одного шага: жду, когда карга полезет в свою конуру.
— Дай бог тебе здоровья. — Старуха щурится, будто надеясь что-то увидеть. — Толковый ты парень, Влад.
«Чего ты ждешь, мымра?» — хочу сказать я, но сдерживаюсь. Как бы невзначай сую руку в карман куртки, нащупываю шприц.
«Убьешь невинную старушку?» — спрашивает внутренний голос.
Нет. Но если на площадку выйдет ее муж, то придется...
«Торопись. Женка-то скоро очухается».
Улыбаюсь.
— Что вам надо? — Решаюсь взять быка за рога я.
Все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо...
— Не забудь, Владимир, завтра сахарок принести.
Я отвечаю:
— Не забуду.
Александр
Александр смотрел телевизор, когда зазвонил телефон. Парень вскочил с дивана и помчался отвечать.
Наверняка это мать, думал он, хочет знать, устроился ли я на работу или по-прежнему бездельничаю и играю сутками напролет в интернете.
— Алло. — Пластик трубки приятно холодил кожу.
— Это салон красоты «Елена»? — спросил высокий женский голос.
— Вы не туда попали, — ответил Александр. Было бы у него сегодня настроение чуть получше, то обязательно бы подшутил над незнакомой девушкой.
— Простите.
Парень тяжело вздохнул и уставился на телефон. Неделя выдалась неудачной и ему так и не удалось устроиться на работу. В маленьком городке с населением в двести тысяч даром никому не нужен инженер по многоканальным телекоммуникационным сетям: хватает и своих инженеров, окончивших местный политех.
А из далекого Новосибирска... И ведь Александр объяснял, что закончил-то лучший и самый-самый современный в России университет, что писал статьи в ведущие научные журналы, что знает три языка (английский, французский, немецкий). Но на работу брали местных.
Александр положил трубку в гнездо зарядки и, шаркая тапками, поплелся досматривать ужастик. Комната была грязная. На полу валялись книги с газетами и вонючими носками; свил паутину паук на полках тумбочки; телевизор — и только он! — покрывал толстый слой пыли; на обоях красовались жирные следы рук; не хватало двух плафонов на люстре. Но парня все устраивало. Пусть хотя бы одна комната из трех не слепила глаза чистотой. Назло матери и отцу. А если в гости пригласить девушку, то всегда можно закрыть грязную комнату.
Сральную комнату.
Александр плюхнулся на диван, сложил ноги по-турецки и уставился в ящик. На экране монстр разрывал на части старуху-негритянку. А под кроватью прятался белокурый мальчик лет семи-восьми. Его глаза бешено вращались. Наверное, монстр загипнотизировал мальца.
Смотреть телевизор по вечерам и глубокой ночью вошло в привычку Александра. Ведь так хорошо, рассуждал парень, уставиться в стеклянную сиську и попивать холодное пиво. Не задумываться о работе, о проблемах с родителями. По своей воле ограничить мир до чипсов, алкоголя и боевика.
Вновь зазвонил телефон. Александр уж было хотел не отвечать на звонок — наверняка опять какая-нибудь дура перепутала номер, — но потом вспомнил про мать.
— Алло.
— Саша, почему так долго шел до телефона? — Голос матери оказался сердитым и недовольным. Настолько недовольным, что у Александра по коже побежали мурашки.
— Я заснул, мам.
— Так рано?
Парень бросил взгляд на часы в зале: полвосьмого вечера.
— Да что-то устал, — ответил он. — Сегодня весь день пытался устроиться на работу.
— Удачно?
— Нет, мам.
— Вот опять врешь. — Если уж мама начала говорить в таком менторском тоне, то разговор мог затянуться на десятки минут. И от этой мысли у парня заболела голова и захотелось вернуться в Сральную комнату. — Постоянно мне врешь. Наверное, сегодня целый день провел перед ноутбуком. Вырастили ведь нахлебника! За школу платили, за учебу в университете платили... Хотели с твоим папой, чтобы ты человеком вырос, чтобы в старости ты нас поддерживал.
— Я и сейчас поддерживаю, — сказал Александр.
— Морально, что ли? — не унималась мать парня. — Ты ни копейки еще в дом не принес. Себя не можешь прокормить, я уж молчу про помощь нам. Саша, когда ты поумнеешь? Нельзя оставаться ребенком в двадцать пять лет. Посмотри на своих бывших одноклассников! Сережа Воронов стал генеральным директором сотовой компании, Коля Каганов стал крупным бизнесменом. Один ты нифига не делаешь.
— Мам, ты же знаешь, — сказал Александр.
— Ничего я не знаю. Никто тебя не заставлял возвращаться с Новосибирска. Может, там бы у тебя что-нибудь и получилось. А в нашем Гадюкино ты выше грузчика не прыгнешь. А таскать мешки мой Саша не будет. Бездельник потому что. И в кого ты такой пошел?
Александр лег на пол и посмотрел в потолок. Мать по-прежнему говорила и говорила, но парень перестал ее слушать. Не о такой жизни мечтал он. И если бы что-то и зависело от него, то Саша давно бы слез с родительской шеи. Ему правда не везло. И с работой, и с девушкой, и с друзьями. Александру казалось, что все беды от его характера.
Уж слишком вспыльчивым был парень. И неусидчивым. И нетерпеливым. И грубым. Слишком много «и». Но хотя бы мозги у Александра работали как надо.
— Отвечай мне, когда я спрашиваю! — не унималась мать. — Мне надоело давать тебе денег. Еще месяц тебе на то, чтобы ты трудоустроился. Не получается — денежный краник больше не будет работать. Ясно?
— Да, мам.
— А сейчас иди спать. И не вздумай смотреть ночью телевизор. В этом месяце столько накрутило за электричество.
Александр выключил телефон и показал ему средний палец. Вставать с пола парню не хотелось. Как и жить.
«Покончи с собой, - говорил внутренний голос. - Наглотайся таблеток или перережь вены. И все. Все будут довольны. Мать будет сдавать в аренду твою квартиру, а ты будешь отдыхать на том свете».
Саша растянул губы в улыбке. Уж слишком нехорошие мысли посещают его. И глупые. Это не выход. Ему еще надо побороться за место под солнцем. Возраст-то позволяет: двадцать четыре года. Совсем еще юнец.
А потом случилось то, что Александр видел лишь в кино и считал режиссерским изыском: дверь коридора затряслась.
Мало того — парень был готов поклясться, что услышал на грани слышимости многоголосый низкий глухой смех.
От неожиданности Саша вскочил и побежал в кухню. Там он взял нож для разделки мяса. В его грудь ударило яблоко с вазы. Потом еще одно. И еще. Александр отшатнулся, прикрывая лицо и грудь руками. Яблоки вылетали стремительно, как будто хотели отомстить за съедание своих братьев.
И тут же все кончилось. Словно и не было ничего. Словно пришло и ушло минутное наваждение, вызванное временным помутнением рассудка.
Александр зажмурился, глубоко подышал, вентилируя легкие, насыщая кровь кислородом. Набрал полную грудь воздуха — и потерял сознание.
Влад
На улице хорошо, но дома — лучше. Даже если в этом доме тебя предал любящий человек. Даже если тебя приковали к батарее.
Потом, когда разберусь с тобой, шлюшка, и преподам урок твоему бойфренду, я уберусь в квартире.
Надо вычисти этот запах злости и зависти.
Я говорю:
— Вот мы и в нашем уютном гнездышке, толстая ебучая курица.
Твои веки подрагивают в ответ. Губы складываются в трубочку, будто хочешь свистнуть, затем снова расслабляются. Потом на лице появляется страх. Ты стонешь. А мне весело, потому что даже во сне моей издевательнице не найти покоя. Что тебе снится, никто не знает. Один из вариантов: черти жарят на сковороде. Или заживо сгораешь в машине. Или маньяк сдирает живьем кожу.
Я тащу тебя в кухню. Там уже все приготовлено для экзекуции: стальные наручники с раскрытыми кольцами, три шприца, наполненные медленным ядом, и Библия.
Скоро будет больно, милая. Скоро.
Я провожу пальцем по твоей шее, ласкаю губы.
Мне уже жаль тебя. Но иначе не могу поступить.
Или могу?
Если вколю сразу три шприца, то ты протянешь дня два.
Если вколю сейчас полшприца, завтра утром половинку, а через день два шприца — ты будешь страдать неделю.
Целых семь дней боли.
— Но ведь заслужил я немного удовольствия? — говорю я.
Молчишь.
И правильно делаешь. Сказав хоть слово, я бы избил тебя, переломал бы зубы.
Лучше спи.
Я защелкиваю наручники. Все, сука, ты моя. Теперь моя безвозвратно.
Надо бы сходить в спальню, чтобы проверить, как там парнишка, но я не могу отвести взгляд с тебя.
Чувственный ротик.
Тонкий аристократический профиль.
И чертов второй подбородок!
Сколько же в тебе жира.
Стараясь не наступить на тебя, я подхожу к окну и открываю его. Улица будто вымерла. И все из-за реклам. Чертовы светодиоды — или что там у них — не горят. Редкие люди двигаются медленно, без суеты.
Мое внимание привлекает фонарный столб возле подъезда. Свет от него струится неестественный оранжевый, ложащийся на кожу, как краска.
Вроде бы столб как столб. Но...
«Он притягивает», — нашептывает внутренний голос.
Я киваю. И ухожу из кухни.
Парень хмурится.
Ноги и руки его крепко привязаны к кровати.
— Не бойся, — говорю я. — У меня нет настроения делать тебе больно. Пока, по крайней мере.
— Урод. — Голос парня сухой и на мое удивление бесстрастный.
— А ведь мое настроение может быстро измениться.
— И ладно.
Меня охватывает глухая тоска, которая мешает сосредоточиться на разговоре.
— Ты погубил мою жизнь, — говорю я.
— И ладно.
— Я убью Наталью.
— И ладно.
На губах парня появляется улыбка.
— Я уверен, что твоя жена будет кричать, — говорит он.
Перед глазами заплясали матово-красные пятна.
— Возможно, — отвечаю я. — Но за время нашей совместной жизни мы ни разу не ругались.
Я чувствую, что мне нужен укол. Всего один. Чтобы успокоиться и чуть-чуть отдохнуть.
Парень снова улыбается, точно солнце внезапно пробивается сквозь обложные тучи.
— Совсем скоро, — говорю я, — тебе будет больно. Обещаю.
Но вместо того, чтобы сходить ширнуться в ванне, смотрю на парня.
— У тебя есть любимые телепередачи? — спрашиваю я.
— Зачем тебе? — вопросом на вопрос отвечает парень.
— Пока я отдыхаю, то могу включить телевизор.
Парень мотает головой.
— Спасибо, но не надо, — говорит он.
Я смотрю ему прямо в лицо. У него зеленые глаза. На левом ухе серьга. Возле нижней губы, в уголке — родимое пятно. Такой безумно красивый. Будь я женщиной, то влюбился бы в него.
— Точно не будешь глядеть в ящик?
— Нет.
— Тогда жди ночи.
Паренек слишком спокоен. Может, проверить, как крепко он привязан?
Но я отказываюсь от этой идеи. Уж очень хочется ширнуться.
Александр
Очнулся (или все-таки проснулся?) Саша на диване в Срачной комнате. Голова болела, как после хорошей пьянки.
За окном светила луна — почти полная, лишь чуть-чуть пошедшая на убыль. Прямо романтическая декорация для прогулок с девушками. По телевизору показывали старый советский фильм то ли про строителей железной дороги, то ли про геологов, то ли про нефтяников.
Александр слез с дивана и на корточках пополз в туалет. Видел бы меня, думал он, Сергей Анатольевич. Вот ведь-то. Прямо латентный алкоголик. Хотя уже не латентный.
Паршиво было на душе, тяжело. Чувствовал себя он, как предпоследний спартанец под Фермопилами — не ощущал ничего, кроме усталости.
Обхватив руками фаянсовую спинку туалета, парень приготовился извергать из себя остатки чипсов и тушенки. Но ничего не получилось. Тогда Александр пополз в кухню, чтобы выпить стакан воды. То и дело Саша представлял свою мать. Увидев сына в таком состоянии, она бы насладилась своей правотой и жизненной зоркости.
Мать... Настоящая гора плоти. Человек отталкивающей и болезненной внешности. Желто-серая кожа. Сыпь на левой щеке. Огромных размеров родинка на подбородке, на которой росли волосы, похожи на черных червей. Желтые зубы, изъеденные кариесом. Противный второй подбородок. Жирная-жирная кожа. Узкие щелочки глаз, поблескивающие из-под набрякших век.
Женщина-монстр.
Но это только внешне. Мама Александра не была извергом или домашним тираном. Просто в ней как будто бы жили две сущности: хорошая и плохая. У нее резко менялось настроение. Она любила посплетничать. И обожала раздавать указания своему единственному сыну. Но именно мама Саши купила ему трехкомнатную квартиру в центре города, когда непутевый сын вернулся с Новосибирска. Именно мама давала денег Александру на жизнь. На сытую жизнь.
Парень попытался подняться, но ничего не получилось — мешала резкая боль в груди.
— Черт, — простонал Александр и принял горизонтальное положение. Усталость помаленьку затягивала мозг серой пеленой.
Захотелось спать. Но сил добраться до дивана или до кровати в спальни не оставалось.
Саша решил не вспоминать про разговор с матерью, про летающие хохочущие яблоки.
Завтра.
Всё завтра.
Влад
Я почти физически ощущаю темноту вокруг. Ни одного живого огонька. Луны нет, света в окнах домов — тоже. На небе лишь колкие точки звезд, от которых никакого толку.
А ведь я умер.
Двадцать минут назад. Или тридцать.
Умер, как только воткнул иглу в вену.
Но почему я не зову на помощь?
Злость.
Злость, вот соломинка, которая не дает мне утонуть в страхе.
— А вот и не страшно, — говорю я в пустоту.
— Ошибаешься, — отвечает она.
«А разве пустота может говорить?» — задаюсь вопросом.
«Конечно!» — говорит внутренний голос. Я соглашаюсь с ним.
Зарядил дождь.
Капли мелкие, но частые и жутко холодные. Тело сразу деревенеет.
Как я попал на улицу?
— Как я попал на улицу? — спрашиваю пустоту я.
В ответ — тишина.
Надо возвращаться домой.
Вспыхивает фонарь. Тот самый, который я видел в окне кухни. Только свет не оранжевый, а красный.
И вроде бы кто-то стоит за конусом света.
— Эй! Я тебя вижу! Да-да.
И тут дохнуло холодом, словно лбом налетел на ледяную глыбу. Дохнуло и прошло дальше, как проходит рука, чуть задевшая что-то в темноте.
— Су-у-у-у, — раздается голос за спиной.
Я оборачиваюсь. И, разумеется, никого не вижу.
— Не боюсь тебя, — заявляю я. — Не боюсь!
Становится трудно дышать. Будто одеяло накинули на голову.
Я пытаюсь улыбнуться — кожа лопается и выступает кровь. Я это вижу. И одновременно чувствую, как стекают капли по подбородку. Мои волосы тронуты сединой, несмотря на возраст. Лицо испещрено морщинами. Я не старик. И это видно по глазам!
— Как ты это сделал? — кричу я.
— Ай-ай-ай. — Голос хриплый, гудящий, нечеловеческий.
Свет фонаря притягивает.
Слышу непрерывное бормотание, распевное, затягивающее меня, оплетающее, как паутина.
«Ай-ай-ай-су-су-су-ай-ай», — пульсирует в голове.
Я вдруг понимаю, что больше никогда не увижу свою жену. Не смогу отомстить ни ей, ни ее бойфренду.
Я пытаюсь закричать. Но крика нет. Язык дохлой лягушкой лежит во рту. Хочу вздохнуть, но не могу. Тело наполняет колючий и тяжелый жар.
— Отпусти меня, — говорю я.
А потом добавляю: пожалуйста.
Свет фонаря притягивает.
Делаю шаг.
Еще шаг.
Я иду к фонарю. Длинными шагами. По спирали.
Некто заставляет меня направляться к этому чертову фонарю!
«Это действие наркотика, - говорит внутренний голос. - Тебе все кажется».
Я пытаюсь поверить в его слова, но не могу.
— Су-су-су-су.
Вспышка. Свет от фонаря кажется чересчур ярким.
Заставь суку-жену страдать. Су-су-су-су.
Вспышка.
Убей ее бойфренда. Ай-ай-ай.
Вспышка.
Докажи, что ты умеешь мстить.
Вспышка.
Я вижу, кто прячется возле столба — моя жена. Моя королева шлюх.
Она теребит жемчужины на шее. Ее рот — я знаю! — испачкан кровью.
— Владлен, — говорит она. — Я хочу, чтобы ты пропылесосил ковер в зале. Там же невозможно находиться! Удивительно, что мы не подхватили еще какую-нибудь аллергию.
Я должен ее убить...
— Что ты молчишь, Влад? Нельзя же быть таким эгоистом.
...но на улице это делать опасно — могут засечь.
Чем ближе подхожу к фонарю, тем сильнее бьет сырой, затхлый воздух.
— А еще, Влад, сготовь, пожалуйста. Ты же знаешь, что у меня плохо получается.
Чувствую удары пульса в ушах, чувствую, как они отдаются в кончиках пальцев, будто чуть вздрагивает холодная плоть под ними.
— Владик, я люблю тебя. Даже не верю своему счастью.
Вспышка.
Александр
Александр рассматривал себя в зеркало. Его грудь и живот расцветились всеми цветами радуги. Пурпурный над левым соском переходил в красный, а на животе — отвратительное темно-желтое пятно.
Парень улыбался и нежно-нежно, почти не касаясь, гладил живот. Он дал себе зарок больше не пить. Даже пиво. Хватит с него. Вчера нахрюкался до чертиков, а что будет дальше?
Он выпил две кружки зеленого чая и раскинулся в кресле. Чувствовал он себя хуже некуда. Покоя не давал вчерашний вечерний кошмар.
Приснилось или словил глюк?
Откуда синяки?
Все усугублялось тем, что сегодня предстоял визит к новому работодателю. А выходить на улицу — в это пекло! — совсем не хотелось. Но если Александр прошляпит собеседование, то вечером ему придется объясняться перед матерью: парень не смог бы солгать ей.
Мысли о самоубийстве вновь нахлынули на Сашу. Он попытался не думать об этом, но перед глазами лишь отчетливее проявилась сцена его смерти. Вот он подходит к перекладине для сушки белья, в руках — мыло и веревка...
«Прекрати!» — приказал он самому себе.
Экран и кнопки телефона засветились оранжевым светом.
Кто-то звонил.
Кто-то хотел услышать Сашу.
Но в квартире никого не было. Или был? Если бы Александр находился дома, то он бы почувствовал присутствие Полтергейст. Но ни тщательный осмотр комнат, ни угрозы парня не заставили бы выйти его.
Чужак следил.
Чужак видел абсолютно все.
И чужака не существовало.
Может быть, он призрак или полтергейст?
Нет. Но иногда его размытый силуэт Саша видел в зеркалах глубокой ночью.
Он — ночной кошмар.
Он — сама квартира.
И он любил убивать.
Древний как ацтекские пирамиды. Могучий как тигр. И хитрый как лиса.
Супай.
Супай-смерть.
Он бродил по комнате. Его кожа была полупрозрачной — такой бывает пластинка сушеного мяса, если смотреть сквозь нее на свет. Весь он казался сухим и матовым, за исключением глаз — двух сверкающих полусфер. Огромного роста, макушка его лошадиной головы почти касалась потолка.
Ему не терпелось поскорее дождаться Александра и расправиться с ним.
Высосать его кровь.
В ночи монстр слышал, как бьется сердце парня.
Бум-бум-бум-бум-бум.
Медленно.
И так сладко.
Так сла-а-а-адко.
Монстр провел длинным когтистым пальцем по стене.
Он мог бы сделать так, чтобы Саша сам отдал ему свою кровь. Он мог оторвать голову парню одним движением руки.
Но супай наслаждался моментом и биением живого человеческого сердца.
Вслушайтесь только!
Биением. Живого. Человеческого. Сердца.
Монстр растянул губы в хищном оскале.
Супаю надо от Александра не только его мясо и кровь. Кое-что еще.
Ему действительно было смешно. И он рассмеялся.
Его очень сильно мучила жажда. Но по счастью, в памяти всплыл способ, принесший избавление при схожих проблемах. Супай, долго не раздумывая, шагнул в комнату и вмазал по стене сильнейшим ударом.
Возвращайся скорее, Александр.
Возвращайся.
Саша пришел домой усталым и злым. С работой опять пролет. И все из-за того, что он, видите ли, слишком грубо разговаривал. Парню больше всего на свете сейчас хотелось выпить четыре бутылочки светлого пива (хотя утром он обещал даже не смотреть на алкогольные напитки) и — забыться. Пускай приятное тепло разольется по телу. Пускай мысли разлетятся, как стая испуганных воробьев. Ему насрать на эту жизнь. И он смирился с тем, что ему крупно не везет.
Мир несправедлив, раздумывал Саша. Почему у кого-то все получается с первого раза? Как кто-то выигрывает миллионы рублей в бинго? Как заманить удачу? Может, я проклят? Тогда стоит сходить к гадалке.
Тут мысли Александра оборвались. Он обнаружил, что в кухне творился беспорядок. Посуда была разбита, на полу валялся телевизор.
— Вот это да, — только и сказал парень.
Его еще сегодня и ограбили.
Саша рванул в зал. Комната оказалась чистой. Все вещи на своих местах. Александр обладал здоровой, непробиваемой, просто слоновьей психикой и в жизни не интересовался ничем потусторонним; парню даже в голову не взбрело, что разгром кухни — дело рук монстра.
Осмотрев все комнаты и никого не найдя, Саша уверил себя, что все произошло из-за кошки. Форточка-то у него открыта. Вот и проскользнула тварь. В следующий раз он будет умнее. Да и вообще давно пора установить сигнализацию в квартире.
Саша открыл дверь туалета и... обомлел. На стойке для освежителей воздуха сидели вороны. Много ворон. Невообразимо много.
Птицы вели себя апатично. Не пытались взлететь, не хлопали крыльями. Не каркали — лишь изредка раскрывали клювы.
Зазвонил телефон.
— Я сейчас, — то ли воронам, то ли самому себе сказал Саша.
Он почувствовал, как спина покрывается холодным потом. Мелькнула паническая мысль: сейчас в трубке он услышит не маму, а голос из Ада.
— Алло.
Тишина.
— Алло, — повторил парень.
Тишина.
— Не смешно.
Из Срачной комнаты донеслись звуки рвоты. От неожиданности Александр зацепился за гнездо зарядки телефона и упал. А потом из спальни в туалет пополз человек. Точнее — его половина. Ноги и нижняя часть торса заканчивались идеальным срезом. Рассеченные сосуды ярко краснели свежей кровью, виднелось содержимое кишечника и спинномозговой жидкости. И все это отвратительно пахло землей и гнилью.
Саша зажмурился.
Наверное, ударился головой, думал он, и появились галлюцинации. Но ведь сначала услышал звуки рвоты, а потом увидел труп. Тогда все дело было во вчерашнем пиве! Или нет?
Затем тишину разорвал истошный вопль. Кто-то орал и орал, не от боли, не то от ужаса — без слов, на одной ноте.
Саша вскочил и рванул в коридор, чтобы выбежать на лестничную площадку. Но из стены вылезло чудовище и преградило путь. Парень поразился росту монстра, тот почти доставал головой до потолка. Руки неестественно длинные и тонкие. Губ нет.
Александр потерял сознание второй раз за сутки.
Влад
Сознание возвращается тугой вспышкой боли.
Я с трудом разлепляю глаза.
Я лежу в ванне. В той ванне, где первый раз купался. В той ванне, где играл в солдатиков и трансформеров.
— Больше не буду ширяться, — хрипло говорю.
Пытаюсь подняться, но организм не желает слушаться.
Лучше полежать, собраться с силами. Предстоит тяжелая работа. Несмотря на двойную порцию, голова работает ясно.
— Проснулась, жена? — пробасил я.
Молчание. Неужели не отошла от наркотика? Навряд ли. Либо ты спишь, либо игнорируешь. Либо пытаешься выбраться.
— Хватит дрыхнуть, — продолжаю я.
Хотел бы сейчас взглянуть в тебе глаза. Увидеть, как будешь страдать.
Встаю, ноги дрожат. Руки почему-то болят, и к тому же приходится делать неимоверные усилия, чтобы не упасть лицом на кафель.
Опираясь о стену, медленно иду в кухню.
Ты не спишь — смотришь в потолок. О чем-то думаешь. Наверное, о том, как я перехитрил тебя, шлюха.
— Страдаешь? — спрашиваю я.
Ты киваешь.
— И знаешь, что с тобой сделаю?
Мотаешь головой.
— Убью.
— Влад, прости, — говоришь ты. — Я... я не хотела. По дурости все получилось.
— Верю, Натаха. Месяц с лишним дурила. И потому страдать будешь до-о-олго.
Я сажусь на стул. Разговор обещает быть интересным и захватывающим.
— Когда они придут? — говорю.
Ты молчишь.
— Когда они придут? — повторяю я.
— О чем ты? — Ты гадливо скривилась.
— Вот не надо врать и делать вид, что ничего не знаешь.
— Хорошо, — признаешь ты после паузы. — Я должна позвонить... должна была позвонить покупателю вчера ночью.
Я позволяю себе легкую, чуть виноватую улыбку. Что-то здесь не так — слишком быстро сдалась, сука.
— Почему ночью?
Бросаешь на меня сердитый взгляд. Глаза твои влажнеют: похоже, тебе обидно до слез. Обидно, что гениальный план по продаже меня по частям провалился.
— Я не знаю, Владик. Так захотел покупатель. Может, ночью не прослушивают его. Может, их главный просто свихнулся.
Тупо смотришь на стойку с ножами — прикидываешь, сможешь ли дотянуться до них. Я тебе отвечу: нет, не сможешь. Я тоже все рассчитал.
— Владик, отпусти меня. — Ты тонко улыбаешься. — Я ведь люблю тебя. Да-да, люблю. Обстоятельства так сложились.
— А продать на органы зачем решила? Тоже из хороших побуждений? Почему меня нельзя было просто убить? Или в деревню к чуркам рабом пахать?
Твой голос срывается.
— Отпусти! Если я не позвоню, то днем наведается покупатель со своими парнями.
— Ты же сама сказала, что должна была позвонить ночью. — Я делаю ударение на слове «ночью». — Да и пусть наведываются. Я против, что ли? Дверь-то железная стоит. Хрен кто выбьет.
— А если я закричу?
— Раз только и крикнешь, — отвечаю я. — Потом так накачаю наркотиками, мало не покажется. Теперь не ты мне будешь указывать, сука. — Перед глазами все поплыло — остаточное действие наркотика. — Я и бойфренда твоего порешу. Убью перед тобой. Отрежу яйца и засуну...
— Прекрати, — говоришь ты.
— Нет. Я заслужил пятиминутку ненависти.
Я поднимаюсь со стула, подхожу к графину с водой.
— Не надо никого убивать, — шипишь ты. — Тебе не хватит духа.
— Смешная женщина, — твердо говорю я.
Моя задача: заставить страдать тебя. Желательно как можно дольше.
Воспоминание: я привязан к кровати. Хочу закричать, но не могу — ты вставила в рот кляп. Высвободиться нет ни возможностей, ни сил. Мне остается только смотреть либо в потолок, либо на фотографию мамы и папы. Ты со своим сладким мальчиком трахаешься в кухне. Я слышу, как вы стонете, как трясется деревянная стойка. Господи! Как мне было больно, как тошно. Я не мог в это поверить.
— А хочешь я тебе тайну расскажу? — говорю я.
Ты бросаешь на меня сердитый взгляд. Злись, сука. Злись, моя королева шлюх. Ты заслужила того, чтобы тебя ненавидели.
Я выхожу из кухни и иду в комнату, где привязал к кровати парня. В руке у меня нож. Но я не собираюсь убивать твоего сладкого мальчика. Я разрезаю веревки и веду его к тебе.
— Жена, — начинаю я. — Александр продал мне тебя за свободу. Правильно говорю?
Парень кивает, он спокоен и сдержан.
Ты улыбаешься и спрашиваешь:
— Это правда, Алексьен?
«Алексьен? - думаю я. - Ты всегда придумывала глупые имена на французский манер. Моя глупая-глупая детка».
Сашок молчит. Сашка смотрит в окно.
Сашеньке нечего сказать.
— Когда я выбрался, то хотел убить Санька, — говорю я. — Но он так молил о пощаде. Просто плакал и говорил, что хочет жить. А я и подумал — какой смысл убивать парня? Лучше сделать тебе больно. Ну а теперь пора...
Я решил, что убью тебя сейчас.
Александр
«Темнота».
Сотни голосов заговорили в моей голове. Эти голоса были так похожи на мой собственный, матери, Сергея Анатольевича. Я попытался закрыть уши руками, но только ни ушей, ни рук не было.
Вокруг темнота. Закричать бы. Но сил нет. Устал, я очень устал.
«Спаси нас! Мы хотим с тобой!» — кричат голоса и смеются.
Куда?
Зачем?
Почему?
Я умер. Но ведь не хотел! Или нет?
Опять вопросы. Куча вопросов, еще чуть-чуть и слова обретут форму насекомых.
Кузнечики и тараканчики. У всех есть усики и лапки. А жвала? Жвала есть? Как они меня будут кусать? И больно ли?
Мухи и стрекозы. А у них есть крылышки. Мухи буду ползать по мне, забираться в нос, в рот, в уши.
Но у меня нет ни носа, ни рта, ни ушей.
«Свет. Увидь его».
Яркая вспышка. Я жмурюсь. Но век-то нет. Мне больно.
Пустота взорвалась. Мир взорвался.
Бах! И все пространство пронизали красками. Сначала формы были слишком хаотическими, чтобы увидеть в них смысл, но я ждал. Пылинки белых, зеленых, желтых и красных цветов подлетели ко мне.
Сейчас я чихну. Нет. Нечем.
Пылинки упали на мои ноги, выпустив крошечные ростки. У меня есть тело! Я вижу его.
Ростки начали превращаться в зверей: кошек с шестью лапами, собак без шерсти, трехглазых крыс с металлическими зубами, белых летучих мышей с длинными игольчатыми хвостами.
Я в аду.
«Александр... ты в моих угодьях», — говорят голоса... или уже голос? Я киваю. Я хочу убежать. Я устал.
Звери окружили меня. Смотрят своими белыми глазами-бусинками. Наблюдают. А может, хотят сожрать?
Но я невкусный. Да-да, невкусный.
«Идите все к черту!» — хочу закричать я, но из глотки вырывается лишь сдавленный хрип. Звери засмеялись.
Протяжно так. И противно.
«Теперь ты в моей власти»!
Я молчу. Боюсь.
Пылинок все больше и больше. Некоторые из них падают на зверей, и тогда из ростков появляются насекомые и цветы. Нити окутывают пустоту и окрашивают в фиолетовые цвета. Там, куда я иду — фиолетовый в моде.
«Отвечай мне»!
Иди в задницу.
Я смелый. Я не боюсь. Я выдержу. Хоть и устал.
Звери разбегаются, вереща. Бум-бум-бум! Крысы взрываются кровавым туманом. Кровь цвета спелой вишни.
Кровь повсюду.
«Я не отпущу тебя».
Куда ты денешься? Отпустишь. Мне надо провернуть одно дельце, чувачок. И у меня есть билетик. В один конец, конечно. Но я не унываю. Ведь обратно я проеду «зайцем». И подружку с собой захвачу, хе-хе. Мы спрячемся в тамбуре.
В тамбуре...
«Ты знаешь, что тебя ждет теперь»?
Знаю!
Или нет? Не могу вспомнить. Голову словно забили ватой.
Насекомые ползут ко мне. Тараканчики и кузнечики. Мухи и стрекозы. Все их тела покрыты прочнейшим хитином, которые красиво блестит в фиолетовом цвете. Ти-лим. Тир-лим. Тир-лим.
«Ты знаешь, что тебя ждет теперь»? — повторяет Голос.
Я оглядываюсь. Я хочу домой. Я устал. Но в то же время, я не могу уйти обратно. Что-то меня держит. Может, чувство долга?
Кровь смывает насекомых. Повсюду кровь, она грозит затопить мир. Но зачем?
«МОЙ»!
Фиолетовые ростки потянулись ко мне.
«Ты умрешь, если ослушаешься меня».
Я набирал полную грудь воздуха и закричал: «Я НЕ ТВОЙ. Я...»
Мир взорвался яркими красками.
Звонок в дверь.
На пороге оказалась девушка лет двадцати. Немного пухленькая, но все равно очень красивая.
— Здравствуйте, — представилась она. — Я соседка сверху.
— Добрый день, — ответил Александр. Он знал, что она к нему придет. — Заходите, не стойте на холоде. Вас, кстати, как зовут-то?
— Наташа.
— А меня Саша.
— Я буду называть вас Алексьеном.
И девушка вошла.
Влад
Как ты хороша, когда мертва. Бледная кожа придает аристократичности, а в больших, безжизненных глазах виден ум.
Я бью левой ногой прямо тебе в грудь и чувствую боль в ноге после столкновения подошвы с твоим черепом. Я слышу треск ломающихся ребер. Я в ужасе, но твой вид дает мне чувство какого-то чувства удовлетворения.
— Я могу идти, — скорее утверждает, чем спрашивает парень.
— Иди.
— А ведь это еще не все.
Я оборачиваюсь. Неужели Сашок полезет драться, отстаивать честь моей королевы?
— По-моему, это конец, — говорю я.
— Нет, — отвечает парень. — Выгляни в окно.
По спине словно пробегает холодная ящерица.
— Не мели попусту, придурок, — говорю я.
— Влад, посмотри на фонарь.
Я облизываю губы и медленно направляюсь к окну, приподнимаюсь на подоконнике и всматриваюсь в темноту.
Вспышка.
Возле фонаря удается увидеть фигуру... человека ли?
Вспышка.
Сердце начинает биться, как отбойный молоток. Фигура взлетает. Да-да, взлетает.
Вспышка.
— Это Супай, — говорит Александр. — Бог мертвых. И он пришел за тобой.
ㅤ
Автор: Годов Александр