Я пишу этот текст в интернет в надежде, что его заметят и мне помогут. Меня зовут Сергей Витальевич Касьянов, мне девятнадцать лет. На дворе тринадцатое апреля две тысячи семнадцатого года. Сейчас половина восьмого вечера, и я должен успеть рассказать вам всё, пока это вновь не началось. Сразу скажу – история будет длинной, но, чтобы избежать лишних вопросов, я должен рассказать всё с самого начала.
Всю свою жизнь я провёл в маленьком городке под названием Верхний Островной. Это название вам ни о чём не скажет – и немудрено, ведь в городе проживают от силы несколько тысяч человек. Сам по себе он представляет удушливые бетонные коробки и небольшие дворы, где даже летом на тебя давит серость и уныние. Да и тёплых деньков у нас, честно говоря, не так уж и много – погода почти всегда около дождливая либо облачная.
Что-то я отвлёкся.
Так вот, всю свою жизнь я жил в Верхнем Островном. Не сказать, что моя жизнь чем-то отличалась от жизни моих сверстников – сначала детский сад, потом школа. После девятого класса ушёл в местный техникум машиностроения – в городе даже есть завод, где берут на работу по этой специальности. Не суть. Короче говоря, всё началось с того, что я съехал от предков в квартиру, которая окнами выходит на нашу местную реку Хмурую. Это довольно большая река, которая практически полностью огибает наш городок – в детстве я часто ходил с друзьями на местный пляж, да и в целом на берегу довольно часто можно встретить рыбаков. Хотя после случившегося я вовсе не уверен, есть ли в ней рыба.
Простите что я отвлекаюсь – тело бьёт крупной дрожью, и я не могу собраться с мыслями. Так или иначе, я продолжу.
Всё, как я и сказал, началось с переезда. Квартира на берегу реки досталась мне от какой-то бабки по материнской линии – даже не пришлось искать съёмную хату. Для меня это было отличной возможностью начать самостоятельную жизнь – особенно учитывая моего строгого отца, который всё время ворчал, мол «Пора взрослеть, Серёг, а у тебя всё херня на уме». А тут удачно получилось, что нам по наследству перешла однушка от мамкиной родственницы – та завещала квартиру ей, ну и родители сплавили меня на отдельное жильё, дабы наконец начал жить самостоятельно.
Сейчас я жалею, что не отказался, что не вцепился в дверной косяк в родительской квартире – как знать, может это спасло бы меня от того удушливого ужаса, который я переживаю сейчас, в этих бетонных стенах, где даже дверь не способна защитить меня от происходящего.
Но тогда, с месяц назад, я с радостью принял это предложение – и уже через пару дней заносил свой нехитрый скарб в новую квартиру. Та была крайне «совковой» по антуражу и какой-то душной – но, подумал я, обживу и будет самое то. Открыл окна на проветривание, разложил свои вещи, приготовил ужин – и к вечеру квартира стала хоть немного, но уютнее. Особенно в своей хате меня привлекала возможность приводить девушек – явно удобнее, чем выжидать момент, пока родителей нет дома, или искать другие варианты.
Короче, суть в чём.
Недели три назад я курил в окно на кухне – на часах было где-то два часа ночи, и мне было влом спускаться вниз. Курил, думал о дальнейших перспективах, куда стоит пойти работать и всё такое – классические ночные загоны. Но потом вдруг среди ночной тишины и журчания реки я услышал другие звуки. Сначала отдалённые, но затем приближающиеся. Причём шли они со стороны реки – будто кто-то сплавлялся по ней ночью, при этом…
Так. Давайте я попробую объяснить.
Представьте себе, что двуручной пилой елозят по металлу, параллельно с этим кто-то бьёт молотком по железному тазу, а в довесок к этому стучат по бочке. А кто-то ещё и хрипит, будто бы содравший горло певец пытается взять ноту повыше. И всё это играется в каком-то определённом ритме, что отдалённо напоминает музыку. Вот эту какофонию из звуков – раздражающую, нелепую, но вместе с тем почему-то нервирующую, я услышал в ту ночь.
И звук приближался.
Я попытался вглядеться в темноту – и смог разглядеть на фоне тёмной, будто бы целиком из нефти, реки, очертания небольшой лодки и фигур на ней. Ни лиц, ни движений с их стороны видно не было – но весь этот набор звуков продолжал исходить именно оттуда.
Сплавлялись они довольно медленно, и я уже было подумал, что своей музыкой они перебудят весь дом. Хотел уже крикнуть, мол, завязывайте с этой хернёй, но меня опередили. Сейчас я понимаю, что тогда счастливая случайность спасла меня – не окажись у меня под окнами того алкаша, который, похоже, возвращался домой с попойки, я бы уже не писал этот текст.
– Э, уёбки! – закричал он им. – Я вам щас ваши звукалки в жопу запихаю!
Фигуры в лодке никак не отреагировали – ни стали играть громче, ни замолчали, а просто продолжили воспроизводить свою странную музыку.
– Оглохли что ли? – в тусклом свете уличного фонаря я увидел, как алкаш бежит к берегу, размахивая кулаками. – Слышь, бля!
Когда я потерял его из вида – он уже скрылся в тёмном участке берега, куда не доставал свет фонаря, я уже хотел пойти спать. Но тут он снова крикнул что-то невразумительное, а затем, судя по всему, достал телефон и включил на нём фонарик.
И посветил в их сторону.
Я рад, что я не разглядел ничего из окна – света его фонарика было недостаточно, чтобы что-то увидеть. Но он, похоже, увидел.
Я описываю этот момент, и мне особенно страшно. Понимаете, я ни разу. Ни разу не слышал ТАКОГО воя. Я не думал, что люди способны кричать и выть так, как выл тогда этот алкоголик. Будто бы он попал ногой в капкан, а под ногти ему тем временем загоняли иголки – настолько громкий и пронизанный болью был его крик. Даже не болью – вечным стенанием, каким-то непринятием смерти.
Я честно не знаю, как описать этот вой.
Так или иначе – он начал натурально выть и биться в истерике. Я поспешил закрыть окно и выключить свет на кухне – не знаю почему, но в секунду стало очень страшно. Стало страшно, что ОНИ – те, что на лодке – заставят меня завыть так же. Сквозь открытую форточку я лишь продолжал слышать его крики и эту неестественную музыку – вой перемежался какими-то словами. Он выкрикивал какие-то непонятные мне слова, а потом я услышал плеск воды – судя по звукам, он полез в реку.
Спустя несколько минут закончилась и музыка. Я выглянул в окно – всё было как обычно.
Уснул я в ту ночь с трудом – ещё с час я прислушивался к звукам снаружи, но больше ничего не происходило.
Первые странности начались ещё тогда – но я не обратил на них внимания. Дело в том, что у нас есть местные городские новости – и в них не было ни слова о пропавшем/сошедшем с ума человеке. Я не искал намеренно информацию об этом алкаше двадцать четыре часа в сутки, но в последующие дни никаких новостей ни о нём, ни о странных звуках с реки не было. Будто все пропустили происходящее мимо ушей.
Буквально. Ха-ха.
Я списал этот ночной случай на алкоголизм мужика – ну привиделись чёртики в лодке, а потом вдруг полез в воду, хрен его знает что у него на уме. Какофонии из звуков на лодке я тоже нашёл оправдание – мол, перевозили ночью какую-то бытовую утварь. Довольный своим объяснением, я прожил так ещё несколько дней.
Пока это не случилось снова.
Так. У меня мало времени. Стены вокруг будто сжимаются, словно квартира – да что там, целый город – хочет растереть меня в труху, выдавить из меня всё живое. Нужно торопиться.
Второй случай с музыкантами в лодке – я буду называть их так – произошёл пару недель назад. Я тогда ночевал дома не один, а с Алиной – знакомая девчонка с техникума, мы общались давно, но что-то наклёвываться у нас начало только сейчас. Она давно намекала на нечто большее, чем просто ходить за ручку, но возможность совместной ночёвки появилась лишь недавно – и потому я пригласил её к себе.
В ту ночь мы поужинали, выпили пива – она взяла себе вишнёвое – и начали смотреть какую-то мелодраму на моём ноутбуке. Мы лежали обнявшись, и дело уже дошло до поцелуев, как вдруг я снова услышал за окном это.
Музыка. Неживая, неестественная, и почему-то жуткая.
Я взглянул на Алину – если бы она продолжила вести себя как ни в чём не бывало, то мне стоило бы вставать на учёт в психдиспансер и начинать пить таблетки. Но она тоже услышала этот звук.
– Это что за концерт у тебя там? – улыбнулась мне она.
Лучше бы я соврал. Лучше бы сказал, что кто-то включил на колонках малоизвестную группу с экспериментальной музыкой, либо просто переставляет мебель в одной из соседних квартир. Но я был пьян, и язык мой работал вперёд мозга, а потому я так и ответил – какие-то дебилы плывут по Хмурой на лодке и исполняют дебильную музыку.
– Да ну? Пошли посмотрим! – её глаза загорелись, и она, вскочив с дивана, побежала в прихожую. – На видос заснимем, вообще угар же! Выстрелит! Только представь: видос где забулдыги плывут по реке, играют на пиле, топоре, стамеске, и название мол «Трое в лодке, и воют как собаки», – она рассмеялась.
Я было попытался отговорить её, но она уже зашнуровала ботинки и накинула ветровку. Вздохнув, я поплёлся следом.
Когда мы выбежали с ней на улицу, «музыка» ещё не стихла – напротив, судя по громкости, лодка только подбиралась к нам.
– Реально дебилы! – хмыкнула она и побежала к берегу. Я замешкался, вспомнив предыдущий случай, и окрикнул её – но куда там, она уже на всех порах бежала с телефоном в руках.
Я было хотел предупредить её, позвать обратно домой, но не успел. Она включила камеру – а вместе с ним и вспышку.
То, что я стоял поодаль, снова спасло меня – я не увидел ничего из того, что успела увидеть Алина.
– Это чтоооооооооооооооооооооооооооооооооооооооо, – её вопросительная интонация уже спустя секунду переросла в жуткий вой, рыдание, которое будто бы дополняло хрипящую партию из музыки на лодке.
Я оцепенел, а Алина продолжала выть, рыдать, и биться в истерике, пока музыка с лодки продолжала играть, разрезая ночную тишину механическими звуками. Я хотел закрыть уши, только чтобы не слышать всё это, но буквально не мог пошевелиться. Продолжая выть и кричать, а вместе с этим даже мычать, Алина полезла в воду. Раздался плеск – она будто не видела преград на своём пути и хотела прикоснуться к источнику музыки, проплыв до него в холодной мартовской реке.
Вы можете обвинить меня в том, что я никак ей не помог. Я пойму. Но я не мог ничего поделать. Мне было очень страшно. Страшно увидеть то, что увидела она. Страшно сдвинуться с места – дыхание спёрло, и я еле дышал, всматриваясь в темноту и поневоле слушая всё это. Я уверен, на моём месте вы бы поступили так же.
Я не помню, как я поднялся обратно в квартиру. Я лёг спать, а после – с трудом переживал следующий день, боясь что вот-вот ко мне нагрянет полиция с вопросами о том, куда пропала Алина. Ведь я не смог бы им объяснить ничего. Что я скажу? Мол, по реке на лодке катаются какие-то идиоты, и люди, которые их видят, сходят с ума и топятся в реке?
Но ничего не потребовалось. Когда на третий день после той ночи мне так никто и не позвонил, я решил, что возможно Алина жива. И что она выбралась из реки, вернулась домой, и заблокировала мой номер. Нужно было удостовериться, поэтому я решил сходить к ней домой – номер её не отвечал.
Уже по дороге к её квартире я заметил, что что-то изменилось. Моя улица будто стала уже чем обычно, бетонные махины словно медетативно брали район в свои тиски, а главная дорога на выходе из двора, по которой раньше свободно проезжали сразу несколько машин, теперь едва-едва вмещала лишь одну. Я списал всё это на переутомление от произошедшего и поспешил к дому Алины – благо, идти было в районе двадцати минут.
А дальше начался полный кошмар.
Я должен был заметить эти знаки ещё тогда. Ещё когда двор начал сужаться. Когда я внезапно пошёл по улице, которой у нас в городе раньше отродясь не было. Когда привычный дом культуры оказался в ста метрах от его прежнего места.
Знаете, у людей вроде есть такой защитный механизм, что они до последнего отказываются верить в изменение окружающей действительности? Вот и я оправдывал всё это нервами и недосыпом. Но когда я дошёл и постучался в дверь Алины, а её мать на вопрос о своей дочери переспросила «Кто?» и сказала, что я ошибся квартирой – вот тогда я сломался.
Нина Евгеньевна, мать Алины, совершенно ничего о ней не слышала. Как и меня она видела якобы впервые. Притом что я пару раз заходил к ним в гости, и даже пил чай с её родителями.
Всё начало напоминать глупую, страшную шутку.
Тогда я вернулся домой, уже с опаской озираясь на дома вокруг меня – те будто бы нависали, готовясь стереть меня с памяти города под увертюру из ночной лодки. Мне стало будто тяжело дышать в квартире, я не мог больше находиться среди этой серости, особенно после произошедшего, и я решил уехать. Хотя бы на время.
Дело за малым – накидал минимум вещей в рюкзак, взял нехитрые сбережения, спрятал ключ под коврик и двинулся в автопарк. Ближайший автобус выезжал вечером и должен был доставить меня до соседнего городка. Оттуда я бы двинул ещё дальше – пока Верхний Островной, окружающий меня переплетениями улиц, как удав свою жертву, не остался бы лишь на задворках памяти.
Но нет. Я сел в автобус, мы поехали. И знаете что?
Спустя пару часов езды, за очередным из поворотов я увидел знакомую реку. И знакомые – те же самые – дома.
Я был готов разрыдаться прямо в салоне. Остальные люди, едущие со мной, будто не замечали, что мы приехали туда же, откуда и уехали – выйдя из автобуса, они довольно быстро разошлись.
Уже смеркалось. Я, в шоковом состоянии, понимая, что другие автобусы уже никуда не поедут, вернулся в квартиру.
Той ночью я снова слышал музыку из лодки. Я даже не стал смотреть в окно.
Последующую неделю я пытался покинуть удушливый город всеми разными способами – на старом отцовском велосипеде; на заказном такси; разве что не вплавь по реке. Все варианты приводили к одному итогу – за тем или иным поворотом меня ждали дома и Верхнего Островного, и река Хмурая, и нескончаемые улицы, с каждым разом сужающиеся всё больше и больше.
Город перестраивался. Город сморщивался. С каждым появлением музыкантов в лодке. И я был в нём лишним.
Я старательно рылся в вещах маминой родственницы, надеясь найти хоть какие-то объяснения – но там не было ничего, за исключением каких-то вырезок газет об аварии на местной ГРЭС. Я рыдал, я пытался говорить о происходящем с другими людьми – но те лишь недоумённо смотрели на меня либо крутили пальцем у виска, когда речь заходила о музыке на реке и изменении города.
Итак, вернёмся к главному. Меня зовут Сергей Витальевич Касьянов, мне девятнадцать лет. На дворе тринадцатое – точнее, уже четырнадцатое – апреля две тысячи семнадцатого года. Сейчас в районе часа ночи. Я пишу этот текст в сеть, потому что недавно меня не узнала собственная мать. Я с трудом нашёл дорогу до дома в изменившемся городе, захотев навестить родителей и попросить у них хоть какого-то совета, но мать просто не пустила меня на порог, сказав что видит меня впервые.
Я пишу этот текст, зная, что в скором времени по реке опять начнёт сплавляться лодка с фигурами, играющими ужасную, сотканную из забвения и тесноты, музыку. Проблема лишь в том, что в последнее время лодка стала появляться чуть ли не каждую ночь.
Я пишу этот текст в надежде на то, что мне помогут. Если вы можете приехать в Верхний Островной, найдите меня по адресу Коломяжский проспект, дом три, квартира сорок шесть, и заберите меня из этого города, пока не стало слишком поздно.
А то, что мне осталось немного, я знаю наверняка.
В последние дни я заметил, что мой дом стал ближе к реке. И музыка стала звучать отчётливее – не помогают даже закрытые окна.
Мне страшно думать о том, что будет, когда мой дом изменится настолько, что я буду вынужден увидеть их.
Или что будет, когда они сойдут на берег.