Вика отбросила одеяло, поднялась в сидячее положение, тряхнула непослушными рыжими кудрями и сладко потянулась. За окном занимался серый городской рассвет, где—то там еле слышно чирикали воробьи. Марка в комнате не было. Внял многолетним просьбам и решил—таки сходить в магазин? Нет, вряд ли. Скорее встал пораньше, чтобы приготовить ей завтрак.
При мысли о свежей яичнице с весело шкворчащим беконом девушка невольно улыбнулась и спустила ноги на пол, где ждали этого момента мягкие домашние тапочки с белыми помпонами. Ее взгляд привычно скользнул по маминому подарку – висящей на стене картине, изображающей английскую (по словам дарительницы) охоту с собаками на лис. Сама Вика ни за что не купила бы в дом такой ужас, но обижать маму не хотелось, да и собаки на картине вышли совсем маленькими, так что, поколебавшись немного, она все же повесила это произведение в спальне. Но разве…
Впрочем, ноги уже вынесли Вику в полутемный коридор, и она услышала с кухни медленные, тяжелые шаги. Бедный Марк. Нелегко, должно быть, вставать в такую рань, когда ты фрилансер без четкого графика.
— Доброе утро, Лунтик, — Вика дразнила его этим именем, когда бывала в хорошем настроении. Она направлялась в ванную, но не могла сдержать любопытства. – Что—то готовишь?
Шаги прекратились и что—то гулко упало на пол. Сковородка? Что—то в этом всем…
— Ладно, по закону ты имеешь право хранить молчание, — насмешливо бросила девушка, остановившись у двери в ванную. – Но лучше бы это было что—то вкусное, не то придется съесть тебя.
Это была их тайная маленькая игра. Вика потешно рычала и кусалась, делая вид, что вымещает таким образом свое недовольство, а Марк делал вид, что ему это страшно не нравится. Но что же все—таки…
Рука девушки замерла на полпути к ручке двери, а в животе резко похолодело.
Картина. Они ведь несколько дней назад все же заменили ее на какой—то южный пейзаж.
— Марк? – голос Вики чуть дрогнул. – А зачем ты перевесил…
И тут ее поразило как молнией: утренняя проверка! Как она могла забыть?
Девушка обернулась в противоположный конец коридора, где с момента ее переезда в эту квартиру висела люстра с тремя вечно пыльными, даже после уборки, плафонами. Висела всегда.
Но теперь люстры под потолком не оказалось.
С кухни, находившейся за углом, раздался низкий, утробный рык. Отчетливо пахнуло сырым мясом. Тяжелый шаг. Еще один. Неравномерные, с цокающим призвуком, как от...
Вика открыла рот, но вместо крика смогла издать лишь жалкий хрип. Она вцепилась в ручку двери, но та, конечно же, не поддалась. Они никогда не поддавались. Воздух стал вязким как кровь, не давая броситься в сторону комнаты. Еще один шаг – уже совсем рядом. Со следующим шагом они покажутся из—за угла, и ее сердце разорвется от невыносимого ужаса. Вика замерла, не в силах оторвать взгляд от их пульсирующей, пухнущей, извивающейся тени на полу коридора. «Сейчас все кончится, сейчас все…»
Дверь ванной с деревянным треском распахнулась – сломались щепки, почему—то заменявшие ей замок. Из последних сил Вика рванулась внутрь и дверь захлопнулась за ее спиной, отрезав от угрозы и погрузив все в спасительную темноту.
* * *
Вика открыла глаза и тут же едва не закричала от ужаса снова.
Он стоял, склонившись прямо над ее лицом. Длинные черные волосы, свисая, касались ее лба. Страшный, пустой взгляд был направлен на ее переносицу. Бледные руки с необычно тонкими для мужчины пальцами пребывали в движении, будто он плел какую—то невидимую нить, вытягивая ее из головы Вики. Из таких же бледных полуоткрытых губ доносился слабый хрип – как помехи из ненастроенного радиоприемника.
— Марк?.. – Вика сглотнула, пытаясь унять бешеное сердцебиение, и коснулась рукой его холодной щеки. – Марк, ты опять лунатишь. Ложись…
Мужчина моргнул и сомкнул губы, оборвав жутковатый звук. Его взгляду вернулась осмысленность, хоть и с заметной толикой дезориентации.
— Пугаешь каждый раз, как в первый, — полушутя насупилась Вика. – Ложись, говорю.
— Прости, я… — Марк моргнул и протер глаза ладонями – должно быть, ему нелегко было после такого пробуждения сориентироваться в материальном мире. – На самом деле я, кажется, выспался. Пойду лучше, приготовлю тебе что—нибудь.
— Подожди, — девушка вспомнила сон и ее плечи судорожно дернулись. – Пойдем вместе, ладно?
— Конечно, — Марк подал ей руку и помог встать. – У тебя как раз сейчас должен…
Предвосхищая его слова, с тумбочки простенькой монофонической трелью отозвался будильник смартфона. Вика подобрала его по пути и привычным движением пальцев отключила противный звонок. Ужас, который она испытывала во сне, остался где—то там, на подушке. Будто между этим ужасом и пробуждением было что—то еще. Что—то, чего она не запоминала.
— В ванную я первый, — заявил Марк.
Вика не стала спорить. Вместо этого она обернулась и бросила внимательный взгляд на люстру. Та была на месте, и плафонов насчитывалось ровно три. Утренняя проверка была пройдена успешно.
* * *
Дружок. Это безликое, лживое имя носил беспородный пес, добытый ее отцом по случайному знакомству. Внушительных габаритов кобель, вероятно, с генами овчарки или волкодава, жил во дворе их пригородного дома без будки и привязи. Спать он приходил на крыльцо, за что периодически получал крепкого отцовского пинка. Наверное, ему хотелось хотя бы в этой крошечной степени быть частью семьи. Но была у него и другая, менее трогательная сторона.
Никто не знал, что Аркадьич делал с несчастным животным еще до рождения Вики, но все, кто когда—либо приходил в его дом, видели результат. Дело в том, что к людям Дружок относился с тем слепым подобострастием, какое может сформироваться только от одинокой жизни при остром дефиците еды, удобств и ласки. Он вилял хвостом, тыкался острой мордой в колени, виновато заглядывал в глаза…но только в непосредственной близости от дома или древней, постепенно гниющей беседки. Стоило кому—то подойти к забору или калитке – и у него, как говаривали местные беспризорники, «срывало башню».
Взгляд Дружка становился почти столь же тяжелым и пустым, как у его хозяина, из тощей груди поднимался глухой рык, а зубы обнажались в холодном оскале, роняя на землю капли пенистой слюны. Сделай еще шаг, говорил пес всем своим видом, и узнаешь, какой я тебе «дружок». Всякий, кто не внимал этому предупреждению, в следующую секунду должен был со всех ног бежать к дому и прятаться за дверь, подгоняемый бешено—истеричным, хриплым гавканьем и челюстями, щелкающими прямо за спиной примерно с частотой вращения циркулярной пилы. Весь поселок знал про «тот случай», когда Дружок чуть не оставил без руки почтальона, пытавшегося на американский манер закинуть через забор газету на крыльцо.
Никто не входил и не выходил из участка без личного присутствия его хозяина.
Никто не знал, что Аркадьич сделал с Дружком, чтобы добиться такого результата.
Никто не хотел знать.
* * *
От психотерапевта Вика возвращалась в несколько подавленном настроении. Накрапывал серый дождик. Вокруг спешили куда—то раздраженные серые люди. Ее серое, в тон окружению, пальто совершенно промокло и противно липло к телу сквозь тонкую кофточку. И кто только придумал, что осень – якобы красивое время года? «Воистину нужно иметь очень богатое воображение, чтобы так считать», — подумалось ей.
И этот психотерапевт… «О, у вас кошмары? Чудно, пейте эти таблетки. Снова кошмары? Пейте еще больше таблеток. Что, все еще кошмары? Ну, вы уже догадались, что делать, верно?»
На самом деле доктор, конечно, говорил не так. Он пытался что—то объяснить Вике про травмы и связанные с ними стрессовые расстройства. Только вот Вике не были нужны объяснения. Ей было нужно Решение. Именно так, с большой буквы. У психотерапевта такого, конечно же, не было.
— Ненавижу мокнуть, — прошептала Вика одними губами, спускаясь в гулкий подземный переход.
Заворачивая за угол, она потянулась отряхнуть капли воды с капюшона. Но навстречу ей, из—за угла…
Вика толком не разглядела, что это было. Что—то маленькое, дерганое бросилось ей под ноги с лаем, многократно усиленным акустикой перехода. Вика вскрикнула и отпрянула к стене. Ей показалось, что реальность вокруг нее пропадает и появляется вновь в такт лихорадочному биению ее сердца. За своим тяжелым, сбивчивым дыханием она едва услышала – и только через полминуты поняла – чье—то скомканное «извините».
Еще минута потребовалась временной линии, чтобы восстановить непрерывность своего хода. Облаявшая Вику мелюзга вместе со своим хозяином уже растворилась в дожде где—то наверху. Все хорошо. Все хорошо. Никакой угрозы нет. Никакой угрозы…
Повторяя про себя эти успокаивающие мантры, Вика наконец отлепилась от стены – и тут же налетела всем телом на чье—то массивное плечо. Что—то глухо стукнуло пару раз под ногами, разлетевшись на несколько составных частей.
— Э, мля! – громко возмутился владелец плеча. – Новая мобила же была, ну!
Вика скользнула по его лицу диким, отрешенным взглядом и инстинктивно подалась в сторону от угрозы, но была твердо схвачена за локоть.
— Стоять! – грубо прикрикнула угроза. – Никуда не пойдешь, пока…
Дальнейшую часть предложения Вика уже не слышала. Реальность поплыла в сторону и с оглушительным звоном вывернулась наизнанку, погрузив ее в совсем другое место и совсем другую осень.
* * *
Та осень еще играет яркими красками, понемногу устилая волшебно, непередаваемо пахнущей рыжей листвой тихий поселок полугородского типа. Еще играет, да. Но Вике уже не до нее. Она слушает шаги.
Тяжелые, неравномерные. В такт им стонут половицы – не то прогнили, не то рассохлись. Кажется, будто это стонет сам дом, стонет от настоящей, живой боли. Будто за стенкой ходит вовсе не человек, а кошмарное чудовище, способное причинить боль даже дереву. И как только суд оставил ее с ним наедине после развода?
Самым страшным в этих шагах было то, что Вика никогда не могла предугадать, что за ними последует. В любую секунду в разделяющую их стену, сопровождаемый пьяным криком, мог с грохотом полететь табурет. Или бутылка. Бутылка даже хуже, ведь за ней нужно будет убирать осколки. А может, вовсе хлопнет дверь – и Вика опять окажется в чем—то виновата, опять окажется «последней гнидой», как ее «мать—кукушка».
Была и еще одна небольшая вероятность. Вика до дрожи старалась не думать о ней. Она никому не рассказывала. Не знала, кому можно. Да и не представляла, как.
Дом сотряс мощный удар скрипучей двери об косяк. Дурной знак. Очень дурной. Первым порывом Вики было броситься к другой двери – ведущей в ее комнату. Закрыть, запереть, несмотря на запрет, только бы не пускать…
Но она не смогла.
Ужас. Абсолютный, пронизывающий ужас. Тот, от которого ватные ноги намертво прирастают к полу, а рвущийся из глотки крик не может выйти, как ни пытайся.
— В—ви (ик!) ка!.. – на пороге возникает и останавливается на секунду, покачиваясь, огромный черный силуэт. – А ну отвечай, гадина, когда посуда помыта будет?!
— Уж—же… — лепечет Вика, не поднимая глаз.
При всей отцовской непредсказуемости она твердо знает – если посмотреть ему в глаза, за этим тут же последует удар наотмашь. И скорее всего не один.
— Уж—же? — Аркадьич снова икает и тяжело опирается рукой на дверной косяк. – Ну, вот, во—о—от. Можешь же, когда это…когда з—з—хочешь.
Вика смотрит в пол. По ее плечам периодически пробегает дрожь. При мысли, что он это видит, дрожь становится крупнее.
— Ну—ка, подь сюда.
Шаги. Тяжелые. Неравномерные. На ее плечо тяжело ложится грубая ладонь.
— А ну, посмотр (ик!) на меня. Смотри, кому говорят!
Вика медленно поднимает глаза, но прежде чем ее мозг успевает обработать увиденное, в ее щеку, в опасной близости к губам впечатывается поцелуй. Он оставляет влажный след с запахом лука и водки, который, кажется, никогда не отмоется. Не отдавая себе отчет, она отстраняется, пытается сделать шаг назад, но отцовская рука с силой, до боли сдавливает плечо, не давая разорвать дистанцию.
— Ч—что, отцу уже нельзя поцеловать родную дочь? – рычит нависший над ней силуэт не то с угрозой, не то с насмешкой.
— Я… — Вику тошнит одновременно от страха и отвращения. – Мне надо идти… Меня Ирка в гости ждет…
— Врешь, — значительно более твердо констатирует Аркадьич, и в место поцелуя со всей его дюжей силой впечатывается его вторая ладонь. – Ни (ик!) куда ты не пойдешь…
У Вики из глаз брызжут слезы, а ноги чуть подгибаются от боли и унижения. Плечо, на которое опирается Аркадьич, уходит вниз, и он с неразборчивым матом валится в сторону, потянув за собой книжную полку.
«Бежать, — ударяет ей в голову мысль. – Сейчас или никогда».
В спину ей летят оскорбления и угрозы, а глаза все еще застилает соленая пелена. Она больше не чувствует себя человеком. Она чувствует себя дворовой кошкой, из последних сил удирающей от огромного пса.
На крыльце она сталкивается с Дружком. Тот подпрыгивает от радости и бросается бежать вместе с ней – с ним играют! Добрая, самая любимая на свете девочка! Наконец—то!
Но в паре метров от калитки пес вырывается вперед и разворачивается, преграждая путь. В его голове только что щелкнул забитый туда тяжелой палкой механизм. Он больше не хочет играть. Он больше не знает, что такое любовь. В его взгляде холодная пустота. Пенистая слюна капает с его оскаленных зубов. «Еще только шаг, — говорит он без слов. – Сделай еще только шаг».
Вика замирает. Ее сердце гулко колотится где—то в районе горла, а ноги подкашиваются, угрожая уронить тело прямо в осеннюю грязь. Секунды тянутся, как вечность, но пролетают за один миг – сильная рука хватает ее сзади за волосы и тащит обратно к дому.
— Ты никуда не пойдешь, — слышит она сквозь острую боль от выдираемых с корнем волос за злобным гавканьем искалеченного Дружка. – Я сказал, никуда не пойдешь.
Через неделю Аркадьичу позвонят из школы, и на следующий же день Вика вернется к занятиям. Уже с сухими глазами. Уже без синяков на видных местах.
Никто не знал, что он делал со своей дочерью.
Никто не хотел знать.
* * *
Ты никуда не пойдешь.
Рот Вики приоткрылся и скривился как от плача, но в ее глазах было так же сухо, как в горле. Наверное, существует какой—то лимит на количество слез, которое может пролить человек за свою жизнь. И она свой давно исчерпала.
Ты никуда не пойдешь.
Где—то бесконечно далеко, в совсем другой реальности, кто—то чего—то у нее требовал. Потом что—то втолковывал. Что—то спрашивал. В конце концов, кажется, обратился к кому—то еще. Ничто из этого не имело совершенно никакого значения.
Ты никуда не пойдешь.
Она закрыла руками уши, но это не помогло. Никогда не помогало. Кажется, кто—то издал крик. Безумный, исступленный крик недобитого забойщиком животного, в последний миг осознавшего, что не имеет права на жизнь. Возможно, это кричала она сама.
— ТЫ НИКУДА НЕ ПОЙДЕШЬ, — рычали тысячи псов в ее голове.
* * *
Ключ дважды тихо щелкнул в замке. Тихо хлопнула дверь. Вика тихо шмыгнула носом, направив пустой взгляд на грязные носки своих туфель.
— Что—то ты долго, — Марк, позевывая, вышел из кухни ей навстречу, но при первом же взгляде на девушку его сонливость моментально исчезла. – Что—то случилось?
— Все хорошо, — тихо ответила Вика, не поднимая глаз.
— Тебя опять забирали на скорой, да? – Марк шагнул к ней и осторожно протянул вперед руки. – Давай, я помогу тебе раздеться?
— Все хорошо, — повторила Вика ровным, бесцветным голосом. – Мне сделали укол. Мне…мне нужно в ванную.
В ванной, под ослепительно ярким светом голой лампочки над дверью, она вытащила из кармана пальто левую руку с зажатой в ней до дрожи в побелевших пальцах маленькой бумажкой. Бумажка отправилась на полку и после недолгих размышлений была прикрыта полупустым тюбиком крема для рук. После этого Вика вытащила из кармана правую руку. В ней была упаковка купленных перед спуском в переход таблеток.
Какой в этом смысл? Каждую гребаную встречу врач твердит о прогрессе, который она якобы делает. Да, она перестала накачиваться дешевыми энергетиками и незаконными стимуляторами, чтобы проводить ночи без сна. Да, страх перед незнакомыми мужчинами уже почти не мешает ей взаимодействовать с продавцами и водителями маршруток. Да, проблема с непроизвольными мочеиспусканиями во сне тоже осталась в прошлом. Но что с того, если ее может накрыть вот так, чуть ли не посреди улицы?
Вика извлекла из картонной упаковки фольгированную пластинку. С тихим чпоком первая освобожденная из ее плена таблетка отскочила от бортика раковины и скрылась в водостоке. За ней вторая. Губы Вики дрогнули в слабой улыбке. Забавный звук.
Чпок. Чпок. Чпок.
* * *
Вика сидела на кухне и клевала носом. Когда она в последний раз смотрела на часы, они показали 02:42. Уже очень давно она не ложилась так поздно. Впрочем, в ту ночь она не собиралась ложиться вовсе. Лучше вздремнуть немного в автобусе, по пути на учебу. Или на лекции по матану, в которой она все равно ничего бы не поняла. Так меньше вероятность увидеть полноценный сон.
Марк заглядывал на кухню незадолго до этого. Вика слабо улыбнулась, вспомнив прикосновение его тонкой, нежной руки к ее подбородку. «Тебе нужно поспать», — сказал он, гипнотизируя ее любящим взглядом своих изумрудных глаз. Часто это срабатывало. Но в этот раз Вика была совершенно уверена: после пережитого днем, ночью ее ждет совершенно невыносимый кошмар.
Впрочем, бессонную ночь выдержать было немногим легче. Мягкой и уютной уже стала казаться даже деревянная столешница, на которую опустилась ее левая щека…
Вика вздрогнула и вскочила на ноги – не спать, не спать. Подумать только, чуть не...
Девушка замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. В ушах едва слышно звенело, а тело казалось легким, словно пушинка. Такое бывало с ней и во сне, и наяву в подобных ситуациях – всплеск адреналина от испуга. Нет, здесь определенно была нужна утренняя проверка. Вика покосилась на часы и нервно хихикнула. Да уж, утренняя. Настолько ранняя, что еще поздняя.
В коридоре было очень темно – Вика не стала зажигать свет, боясь разбудить Марка. Вместо этого она освещала себе путь тусклым экраном мобильника, что едва позволяло ей видеть пол примерно в метре перед собой и не впечататься лбом в стену там, где коридор заворачивал влево.
Чтобы достичь своей цели, девушке пришлось подойти почти к самому выходу из квартиры и поднять руку с телефоном. Люстра, к ее огромному облегчению, была на месте. Все четыре плафона. Вика для верности подняла вторую руку и пересчитала их, успокаиваясь тем самым окончательно. Один, два, три, четыре. Ложная тревога. Утренняя проверка пройдена. Вика снова тихо хихикнула, вспомнив последние показания часов. Какое к черту утро в три часа и девяносто с лишним минут?..
Что—то оглушительно рявкнуло снизу. Телефон упал в сгустившуюся там черноту экраном вниз. Ледяной, парализующий ужас отобрал у нее контроль над собственными ногами. Ее рот приоткрылся, но она не услышала собственного крика, словно воздух вокруг нее превратился в вакуум.
Перед ней поднималась подергивающаяся в разные стороны бесформенная тень. Казалось, что они могут заполнить собой весь коридор, когда распрямятся полностью. Их утробное рычание вибрировало, резонируя в ее грудной клетке. Их влажный нос коснулся ее щеки. Они шумно втянули воздух забитыми слизью и гноем ноздрями и выдохнули его своей пастью ей в лицо, отравив тяжелым запахом сырого мяса. Их шершавый язык провел мокрую полосу снизу вверх от ее подбородка до носа. И Вика прекрасно знала, что это означает.
«Ты принадлежишь нам. Всегда принадлежала. Всегда будешь принадлежать».
Знала она и то, что стоит ей сделать неверное движение – и на ее горле тут же сомкнутся их мощные челюсти, усаженные грязными, острыми зубами. А может, сомкнутся и без такого движения. Может, им просто нравится растягивать удовольствие. И стоит лишь поблагодарить породившую их на сей раз тьму за то, что она скрывает их невыносимо кошмарный облик от ее глаз.
Вика зажмурилась, стиснула зубы и сжала кулаки. Сейчас они разорвут ее. Сейчас все кончится. Сейчас…
Щелк.
Вика открыла глаза и прерывисто выдохнула. Люстра горела, ярко освещая коридор от входной двери до самого поворота. Вика была одна.
«Но ведь…», — начала было шевелиться у нее в голове мысль, и тогда…
…она услышала.
* * *
Вика открыла глаза и вскрикнула от испуга.
Стоявший над ней Марк отшатнулся к стене, потирая глаза. Да, именно глаза в его лунатизме пугали Вику больше всего. Тяжелые, стеклянные – будто это не живой человек, самый мягкий и добрый из всех, что она когда—либо знала, а что—то другое. Что—то.
— И—извини, — проговорил он сбивчиво. – Что—то я в последнее время…
— Это ты извини, — выдохнула Вика, вновь откинувшись на подушку. – Я могла бы уже привы…
Не договорив, девушка резко приняла сидячее положение и напряженно потерла виски пальцами.
— Я ведь…я ведь не ложилась вчера в постель, — негромко произнесла она. – Я ведь не хотела ложиться…
— Хотела, — спокойно подтвердил Марк. – Но уснула. Да так, что не проснулась даже когда я отнес тебя сюда. Ты, вероятно, хотела бы, чтобы я тебя разбудил, но я подумал, что тебе нужен сон. Особенно после стрессовых ситуаций. Ты ведь знаешь, для организма…
— Да, — сухо прервала его Вика. – Я все знаю.
Марк вздохнул и опустил взгляд, а девушка встала и направилась в ванную, захватив с собой смартфон.
Возможно, это было не слишком рационально, но она чувствовала смутную обиду на Марка. Ведь он будто бы нарочно оставил ее наедине с самым страшным чудовищем в мире, когда мог спасти, всего лишь разбудив. Вика не хотела снова слушать его доводы о пользе ночного сна. Ей не нужны были лекции. Ей нужно было Решение. Ведь, как показала последняя ночь, она не может доверять даже устоявшемуся ритуалу утренней проверки.
Ее рука сама собой потянулась к заветной полке. Вот и бумажка под тюбиком крема.
«Экстрасенсорная диагностика.
Найдем и устраним любую проблему.
+7…»
Два бесконечных длинных гудка. Короткий шорох, сигнализирующий о том, что трубку сняли. И тишина.
— Э…алло? – в полголоса обратилась к загадочному собеседнику Вика.
На том конце что—то упало, после чего послышалось шумное, будто испуганное дыхание в трубку. Но когда палец Вики уже потянулся к красной кнопке завершения вызова, ей все же ответили. Женский голос:
— Приезжайте. Срочно.
* * *
Вика дважды сверилась со спутниковой картой и записанным адресом. Все вполне однозначно указывало на возвышающееся над ней здание. Серый высотный дом, один из нескольких в этом районе. Комсомольская, тридцать один. Совсем непохоже на обиталище взаправдашней колдуньи. Если подумать, непохоже, начиная уже с названия улицы. На несколько секунд Вика задумалась, что будет глупее – развернуться и уйти, или дать шанс очевидному обману.
«Может быть, лучше не идти?»
«Ты никуда не пойдешь», — эхом отозвалось где—то под грудиной.
Вика вздрогнула и почти бегом двинулась в сторону указанного подъезда.
Внутри было темно, пахло сыростью, мочой и дешевыми сигаретами. Поперек дверей лифта висела пожелтевшая от каких—то потеков бумага, на которой, должно быть, когда—то было написано, что он не работает. Благо Вике из шестнадцати этажей был нужен всего лишь третий.
Ободранная, будто гигантским котом, дверь в квартиру была приоткрыта, и изнутри доносились голоса. Вика стыдливо улыбнулась сама себе, проскользнула внутрь и двинулась на звук по коридору, как две капли напоминающему ее собственный.
— И все—таки вы мне скажите, — допытывалась, видимо, уже какое—то время пенсионерка в шерстяном платке, сжимающая в костлявом кулаке несколько сотенных бумажек. – Будет греча в цене расти?
— Будет, — вздохнула женщина с красной шалью на плечах, стоявшая к посетительнице спиной у приоткрытого окна, и затянулась тонкой сигаретой со странным запахом.
— А… — пенсионерка запнулась, но только на секунду. — А может, все—таки не будет? Скажите мне точно, будет или не будет.
— Тамара Петровна… — женщина снова вздохнула и затушила сигарету о черное от частых повторений этой процедуры пятно на стене. – В ближайшее время все ваши тревоги разрешатся самым удачным для вас образом. Когда вы в последний раз видели сына? – она подняла руку в останавливающем жесте, пресекая намерение гостьи вставить реплику. – Мне не отвечайте, себе ответьте. Идите, Тамара Петровна. И позвоните ему. Сегодня же. А на деньги, что для меня приготовили, купите себе самую дорогую шоколадку. Съешьте и ни о чем не беспокойтесь.
Пенсионерка уставилась на купюры в своей руке, затем на собеседницу и, почему—то так ничего и не ответив, засеменила к выходу. Вика замялась, не зная, как обратить на себя внимание. Но когда за приставучей посетительницей скрипнула входная дверь, хозяйка квартиры вдруг заговорила сама:
— Ей три дня осталось. Повторный инфаркт, организм слабый, ни один врач не спасет. Пусть хоть побалует себя напоследок, да с семьей побудет. Вы сами—то с чем пожаловали?
— Здрасьте, — наконец вспомнила о приличиях Вика. – Я вам звонила сегодня…
Женщина в красной шали резко развернулась. По—восточному горящие глаза впились в лицо Вики. Да, хозяйка явно видела в нем что—то. И это что—то ей ни капли не нравилось.
— Что—то не так?.. – Вика почувствовала себя неуютно под этим взглядом.
Да и можно ли чувствовать себя уютно, когда тебя читают, как открытую книгу?
— Времени нет, времени нет, — забормотала провидица, отведя взгляд, и заметалась между двух книжных полок. – Он или она в любой момент может…в любой момент…
— Кто? – ее паника стремительно передавалась Вике. – Что может?
— Морок, – хозяйка выдернула из стопки толстенную старую книгу и грохнула ею об стол. – Мара. Знаешь эти имена?
— Я, наверное, лучше пойду… — пролепетала Вика, но ее ноги от испуга вновь словно приросли к полу.
— Кто—то считал, что Морок служит Маре, — провидица открыла книгу на середине и начала быстро листать к началу. – Другие – что он и есть Мара. Морок властвует над сном. Мара – над жизнью и смертью. Но что есть сон, как не маленькая смерть? Что есть смерть, как не сон, который никогда не закончится?
— Я…я не понимаю… — голос Вики дрогнул синхронно с ее коленями. – Что еще за морок?
— Иные говорят, демон, — провидица наконец нашла нужную страницу и поднесла книгу поближе к глазам, словно хотела убедиться в достоверности каждой буквы. – Иные говорят, бог. Было время – от Дона до Иртыша каждый знал, кто такой Морок, кто такая Мара. Каждый знал и каждый боялся. Сказано было, что она, в двух ликах единая, правит кошмарами, величайший из которых смертию кличут. Душит человека во сне, пока у того сердце не разорвется от ужаса, что вынести вовсе неможно. Ходит по городам и селам, где печали много, слез, да крови, а как прилепится к человеку – тот, почитай, уже не жилец…
— Но если все знали… — Вика отчаянно цеплялась за остатки своего скептицизма. – Как тогда…
— В этом суть Морока, — провидица снова бросила книгу на стол и развернула к девушке. – Он – мастер обмана, иллюзий. Недаром от его имени пошло слово «морочить». Захочет – ты псину подзаборную родным братом представишь, во вшивые уши целовать будешь. Скажи лучше, знаешь ее?
Вика растерянно обратила взгляд на рисунок. С него, облаченный в женское, со своей вечной печальной полуулыбкой на тонких губах, смотрел Марк.
— Мне не отвечай, — хозяйка обогнула стол и твердо взяла Вику за подбородок. – Себе ответь: помнишь, как вы познакомились?
Взгляд Вики затуманился, против воли погружаясь в воспоминания. Она хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
— Вот, — провидица сунула ей в руку что—то гладкое и холодное. – Зеркальце тебе заговоренное. Взгляни на нее незаметно – и ты увидишь. А как убедишься – приходи ко мне, пелену Морока снимать. Тут твоя воля нужна, твое желание…
— Бред… — Вика отступила на шаг, обводя расширенными глазами бедное убранство квартиры, которое вдруг стало похожим на дешевые декорации в театре абсурда. – Это все бред…я не верю…не верю…
— Проверь, — тихо произнесла хозяйка, когда за Викой хлопнула дверь. – Просто проверь, девочка.
* * *
Осторожно закрыв за собой дверь, Вика тихо разулась и, не снимая пальто, проследовала в комнату, из которой доносился уютный перестук клавиш домашнего ноутбука.
Марк сидел за столом в мятой футболке, растянутых домашних штанах и очках. Как обычно, набирал какой—то текст по работе – быстро и с восхитительной равномерностью, словно вовсе не тратя времени на обдумывание.
— Привет, Лунтик, — улыбнулась ему Вика.
— Привет, — ответил он, коротко стрельнув теплой улыбкой в ответ. – Куда—то ходила?
— Да так, — Вика опустила глаза. – Ничего особенного.
— Я видел упаковку от лекарств в мусорном ведре, — мягко произнес Марк, не прекращая тихо стучать по клавиатуре. – Не знаю, что произошло, но тебе, наверное, нужен новый рецепт. Созвонишься с врачом?
— Да… — Вика густо покраснела от стыда. – Да, пожалуй.
— Славно, — кивнул Марк, не отвлекаясь от работы.
— Марк… — девушка замялась, не зная, как лучше подать этот вопрос. – Ты ведь…ты никогда бы не причинил мне вред?
— Конечно нет, — тонкие пальцы Марка замерли над клавиатурой. – А почему ты спрашиваешь?
— Я просто пытаюсь понять, видела ли я тебя когда—нибудь вне дома…
— Солнце, — Марк издал добрый смешок без насмешки. – Ты же знаешь, я фрилансер, и должен много работать. Давай, расскажи мне, что тебя беспокоит на самом деле?
— Ты… — очередная заминка вышла особенно долгой. – Помнишь, как мы познакомились?
— Конечно, — Марк повернулся к ней и снял очки. – Конечно же, я помню.
— Забавно, — нерешительно, одним уголком губ улыбнулась Вика. – Потому что я…кажется…
— Все хорошо, — Марк понимающе улыбнулся. – Ты как—то говорила, что у этих таблеток могут быть побочные эффекты, особенно если резко перестать их принимать. Я понимаю, тебе хотелось бы более быстрого прогресса, но я со стороны вижу, что с помощью своего врача ты уже добилась очень и очень многого. Медицина, наука – путь прогресса, единственный путь, которым ты можешь получить настоящую помощь. А это… — он извлек из кармана бумажку. «Экстрасенсорная диагностика…» — Это путь к безумию.
— Ты прав, — стыдливо потупилась Вика. – Как всегда, прав. Но я…я должна проверить.
Она повернулась к Марку спиной и извлекла из кармана зеркальце. Медленно, с неохотой ее рука двинулась вверх. Вика не знала, чего боится больше – того, что она может там увидеть, или того, что может не увидеть ничего. Ведь это значило бы, что ее мечты о Решении в который раз останутся мечтами и…
…Марк щелкнул пальцами.
Зеркальце выпало из моментально ослабших пальцев и прокатилось по полу. Вика моргнула. Сделала нетвердый шаг в сторону кровати и рухнула на нее без движения.
Она забудет о своих подозрениях. Как забывала и несколько раз до этого. Забудет, когда проснется. Если она проснется.
Марк вздохнул, положил очки на стол перед ноутбуком и поднялся со своего места. Теперь он мог видеть свое отражение в лежащем под ногами зеркальце. Это был долгий и тяжелый взгляд. А после Марк занес над ним ногу и с силой опустил на зеркальную поверхность, расколов ее на десяток маленьких разрозненных мирков.
Теперь его взгляд обратился на лежащую без чувств девушку в пальто. Лежащую, конечно же, как всегда, к нему спиной.
— Ничего, — тихо произнес Марк вслух, и когда он шагнул в сторону Вики, оставив на полу кровавый след, его тонкие губы тронула тень улыбки. – Ничего. Это легко поправимо.
* * *
Вика бежала по коридору.
Мимо мелькали их с Марком вешалки, обувные полки, окна отцовского дома, черное пятно со стены провидицы – по очереди и вперемешку, сливаясь в один расплывчатый собирательный образ Коридора. Того самого коридора, который был во всех ее кошмарах, начиная с подросткового возраста.
Они настигали. Под ударами их тяжелых когтистых лап прогибался и стонал деревянный пол. Все как в детстве: чудовище, способное причинить боль даже дереву. Обычно ей хватало одного звука, одного осознания, что они рядом, но на сей раз…
Кажется, непослушная девчонка подошла слишком близко к забору.
Щелкали за спиной бесчисленные челюсти с бесчисленными рядами острых зубов. Они рявкали на нее раз за разом, сливаясь в единую многоголосую какофонию ужаса, и ее сердце каждый раз пропускало при этом удар.
Вика знала, что стоит ей только остановиться, и ее разорвут. Позже, после пробуждения, она, наверное, сказала бы, что разорвется ее сердце, но здесь, в пучине кошмара, угроза была куда менее фигуральной, и это подстегивало ее бежать быстрее, быстрее, еще быстрее, и…
…и Вика споткнулась.
Удар всем телом о доски пола вышиб воздух из ее легких. Из разбитого носа побежала жиденькая кровь. Вика развернулась, выставила вперед руки и закричала – и они мгновенно навалились на нее всей своей тушей.
Огромные челюсти клацнули прямо перед ее лицом и тут же скрылись, втянулись в общую массу плоти, но на их месте тут же разверзлись другие и щелкнули еще ближе – беспрерывный, текучий процесс. Там, в этой облезлой шкуре, были заперты, должно быть, все собаки, когда—либо виденные Викой, помноженные на ее детские воспоминания об огромной, агрессивной псине ее отца. Им было тесно и больно в собственной шкуре. Может, поэтому они так стремились сделать больно и ей?
Вика слабо хватала ртом воздух, из последних сил удерживая их на расстоянии вытянутых рук. Нарастала боль, давление за грудиной. Сердце то колотилось как бешеное, то пропускало удары. Ее глаза против воли закатились к равнодушно белесому потолку. И бесконечно щелкающие челюсти, челюсти, челюсти…
Вдруг давление ослабло.
Вика с трудом вновь перевела взгляд на их массивное тело, жадно глотая драгоценный воздух, смешанный с ее кровью. Что—то черное обвилось поперек туши, а в следующую секунду та взмыла в воздух и с сочным хрустом впечаталась в пол в отдалении. Теперь их с Викой разделяло несколько метров и…фигура.
Тонкая, выше самого высокого человека, не имеющая ни рук, ни ног, только бесконечно змеящиеся черные щупальца, начинающиеся там, где у человека должна была бы быть голова. С тихим хлюпающим звуком что—то разверзлось в той ее части, что была повернута к ним, и коридор сотряс РЫК.
Свет замигал. Со стен посыпались куски штукатурки. Они с визгом, едва слышным за этим рыком, отползали, оттаскивали свое поломанное, бесформенное пуще прежнего тело от неведомой угрозы. Вика боялась представить, как должно выглядеть то, что способно издать такой звук, но ее едва начавшее восстанавливаться дыхание перехватил неописуемый детский восторг. Ведь это, новое чудовище защищало от всего мира не какой—то там дурацкий забор.
Оно защищало ее.
Рык прекратился. Они исчезли где—то вдали, за поворотом. Несомненно, они еще вернутся. Но сейчас…сейчас она в безопасности.
Черная фигура медленно, осторожно обернулась. Ее нижнюю часть надежно скрывали от глаз переплетающиеся щупальца, но вот голос и эти глаза…
Эти глаза она узнала бы из миллиона.
* * *
— Ложись, Лунтик…
Марк дезориентированно моргнул.
— Я…я не Лунтик…эй, что это с тобой?
— Лунатишь – значит Лунтик, — сонно, но совершенно безапелляционно заявила Вика и снова закрыла глаза. – Кажется, кровь во сне носом пошла. Утром закину все в стирку. Ложись.
Марк послушно обогнул кровать и сел со своей стороны.
— Знаешь… — Вика помедлила, собираясь с мыслями. – У меня снова был кошмар.
— Это ужасно, — посочувствовал Марк. – А ведь на таблетках их как—то не было почти месяц. Обещай мне, что вернешься к лечению в ближайшие дни.
— Хорошо—о—о, — протянула Вика. – Но я не об этом. Ты был там, в этом сне.
— Правда? – усмехнулся Марк, укладываясь на свое место. – Что ж, как говорил дедушка Фрейд, иногда сны – это просто сны.
— …а сигара это просто сигара, — подхватила Вика с сонной улыбкой. – Марк, ты ведь никогда не дашь меня в обиду?..
— Никогда, — ответил Марк уже сам себе, и поцеловал вновь засыпающую девушку в плечо. – Ни за что.
Провидица говорила правду. Ему не раз приходилось мучить и убивать людей. Насильники. Убийцы. Живодеры. Некоторых из них люди наказывают сами. Другие – работа для Морока. Люди считают остановку сердца во сне легкой, милосердной смертью.
О, как же они заблуждаются.
У Вики слабо дернулась левая нога. Должно быть, она снова от кого—то убегала. Марк невесомо приподнял голову над подушкой. Спит. Точно спит. И опять лицом к стене. Из—за этой ее привычки и пришлось выдумать этот дурацкий лунатизм.
— Держись, мое солнце, — прошептал он одними губами и поднялся с постели. – Еще немного. Я иду.
Да, были на его памяти и другие случаи. Одинокие, потерянные души, запертые в клетках из детских травм. Они не заслуживают своих кошмаров. Им нужен кто—то, кто может помочь. Открыть заклинившую дверь к спасению. Включить свет, разгоняющий тьму. Заслонить от чудовища, порожденного их больной психикой. Им нужен кто—то, кто скажет в конце…
— Я всегда буду рядом, — прошептал Марк чуть громче, склонившись над спящей девушкой. – Пока я нужен, я всегда буду рядом.