В детстве прабабушка рассказывала Лилии, что ровно за тринадцать дней до смерти к людям по ночам начинают являться тени. Некоторые не замечают их, другие замечают, но ссылаются на дурной сон, третьи просто начинают панически бояться каждого шороха. Иные, такие как прабабка Лилии, знают, что это за тени и принимают свою участь гордо и смиренно. Лилия часто вспоминала, как умерла старуха. За день до смерти та сходила в церковь и исповедалась, потом по пути домой попросила прощения у каждого встречного, раздала милостыню. Вечером она тщательно намылась в бане, убрала волосы, нарядно оделась, попрощалась со всеми родными и легла спать в отдельной комнате. Утром старуха уже не проснулась.
* * *
Сегодня Лилия сделала для самой себя неожиданное открытие — оказывается она чертовски отважная женщина. Жить ей осталось полтора суток, а она, вместо того чтобы лежать где-нибудь вдрызг пьяной, спешно доделывает начатый еще в прошлом месяце проект. Не хотелось покидать этот мир с долгами. Живот болел невыносимо, вдобавок к этому дико раскалывалась голова. Таблетки ни от того, ни от другого уже не помогали.
Лилия неверной рукой потянулась за кружкой и, разумеется, пролила горячий кофе на свежеотпечатанные листы. Слезы хлынули в ту же секунду, словно только и ждали команды. Пожалуй, это наименее страшное и опасное явление, когда страх перед неминуемой смертью выражается обычными женскими слезами. Не ожесточением, не глубокой депрессией и не сумасшествием, а просто слезами.
— Нет,— твердо проговорила сама себе Лилия,— доделать. Закончить. Хоть как-нибудь, пусть даже плохо, но закончить.
Почему-то сейчас это казалось особенно важным — завершить начатое. Женщина утерла слезы с пухлых щек, заново распечатала проект и остервенело принялась за работу. От боли, страха и слез перед глазами все плыло, голова отказывалась работать, будто решив завершить свою земную деятельность раньше назначенного срока, но Лилия продолжала трудиться с бессмысленным упорством Сизифа. Осталось немного, потом можно отдохнуть. Потом можно включить телевизор, наглотаться таблеток, завалиться на диван с любимым котом и не думать ни о чем. Да, так...
Каждый человек хоть раз да и задумывался, какова длинна его жизни, если перевести ее в минуты? Сейчас Лилии не понадобилось бы и деревянных счёт, чтобы прикинуть эту цифру. Она и прикинула, отвлекшись на некоторое время, а получив результат взялась за работу с удвоенным усердием.
Прошел час, второй, третий... Каждый из этих часов был одним из последних сорокалетнего жизненного пути Лилии. Не так уж и мало их было, хотя могло быть и больше.
За окном сгустилась темнота. Понемногу наступала ночь — последняя ночь, которую было суждено пережить Лилии. Женщина завершила работу ближе к часу. Это одновременно и огорчило и обрадовало ее. Лилия уже была полностью измождена, усталость последних дней и непрекращающаяся боль давали о себе знать. Тем не менее, она еще на раз перепроверила каждый график, каждую цифру и каждую аббревиатуру. И только после этого она аккуратно разложила листы по файлам, скрепила их в специальной папке и в последнюю очередь выключила компьютер.
— Вот и все,— выдохнула женщина.
Стало невыносимо грустно и печально, как бывает от просмотра последней части любимого сериала. К горлу подкатил горький ком, в виски ударил жар, и Лилия снова не смогла сдержать слез. Так, под невеселый аккомпанемент собственных рыданий, женщина просидела до двух. Наконец, она нашла в себе силы подняться, дошла до кровати и, не смотря на нечеловеческую усталость (да и, признаться, бессмысленность действия) постелила белье, прежде чем лечь. Немецкая педантичность всегда была ее сильной чертой.
Сон накатил тяжело, почти мучительно, словно в какую-то секунду по венам женщины вместо крови пустили ртуть. Она никогда не видела, как этот призрак приходит. Каждый раз она просыпалась посреди ночи, а он уже был рядом. Вот и сейчас она слабо открыла глаза и увидела его. Точь-в-точь, как описывают смерть: матово-черный балахон с просторным капюшоном парит в полуметре от пола и внешне не проявляет никаких чувств — ни любопытства, ни злобы, ни, тем более, сочувствия. Косы, правда, не было. Под капюшоном чернота. И ни единого звука, только призрачная, безликая тень.
— А вот и ты.
Лилия с трудом приподнялась на локте, чтобы лучше рассмотреть ночного гостя. Это уже была их двенадцатая встреча, но впервые Лилия отнеслась к его визиту спокойно, почти хладнокровно. Убегать бесполезно, равно, как и умолять. Физические атаки, в том числе сковородкой и перцовым баллончиком, пустая трата времени. Молитвы и заговоры бестолковое сотрясание воздуха. Все уже проверенно. Оставалось лишь смотреть друг на друга и вести этот немой диалог.
Лилия смотрела на призрака внимательно, очень серьезно. Он и судья, и проводник, и палач. В его присутствии хотелось раскаиваться и хвалиться, смеяться и плакать, рассказывать все без утайки. Этот дух не был ни добром, ни злом. Идеальный в своей справедливости камень, беспристрастный, непричастный и одинокий в своей бесконечной незыблемости. Лилия молчала. Он и без слов видел и знал все.
Захотелось спать. Такое будничное, земное и главное жизненное чувство. Лилия не стала отказываться от заманчивой привилегии хотя бы в последний раз хорошенько выспаться. Она знала, что дух до поры до времени не тронет ее и не причинит вреда. Женщина повернулась на левый бок, положила щеку на ладонь и закрыла глаза. Ей вдруг отчаянно захотелось не быть сейчас одной. Но так уж случилось, так уж вышло к сорока годам... И в третий раз слезы потекли из ее уже закрытых глаз.
Но сон в этот раз пришел мягко и незаметно, как деликатный гость, как кот, что ночевал уже двенадцатую ночь на кухне.
* * *
Долгий-долгий день. Для чего человеку годы, если все лишь один день может показаться длиннее и прекраснее всей жизни?
В этот день Лилия делала все в последний раз. В последний раз проснулась и заправила кровать, в последний раз почистила зубы и умылась, с неподдельным удовольствием вкусила последний завтрак под неунывающую, но все же немного состарившуюся мордашку Тимура Кизякова. Потом связалась с шефом и отправилась на работу. Поболтала о том о сем с коллегами, оказавшимися в выходные на рабочем месте. Картинно посетовала на продолжающие расти цены, и даже получила некоторые замечания по поводу небольших ляпов в завершенном проекте. Переделывать отказалась напрочь.
Раскланявшись с коллегами (они думали, что Лилия на больничном, и желали скорейшего...), женщина отправилась в банк, где сняла с карточки и книжки всю оставшуюся наличность. По пути в церковь еще раз позвонила Рафаилу, так звали одного из работников бюро ритуальных услуг. Он заверил, что место на кладбище готово, равно, как гроб, оградка и крест. Все пытался втюхать венки по схожей цене, но Лилия отказалась — было бы слишком цинично покупать для себя и венки тоже. Рафаил ведь не знал, для кого все это заказывается.
У церкви Лилия раздала все деньги бедным, оставив себе только необходимую сумму на такси. Нищие кланялись, крестились, желали здоровья и Божьего благословения. Только одна старуха приняла пятьсот рублей молча. Не проронив ни слова, она стянула с себя косынку (хотя на дворе уже был ноябрь), губы ее задрожали, а из выцветших, будто бы померкших глаз потекли мелкие слезы. Они бежали по морщинам на щеках, как ручеек по руслу высохшей реки, и падали с подбородка на землю, на косынку, на деньги. Лилия некоторое время смотрела на старуху, после чего зашла в церковь.
Божий дом не принес ни облегчения, ни смирения. Лилия и не верила никогда особо, она и в церковь-то пошла только лишь потому, что часто вспоминала прабабку. Исповедоваться не стала. Что бы она рассказала батюшке? Что к ней по ночам приходит вестник смерти? Тут бы сразу же образовался религиозный парадокс: верующий человек не поверил бы неверующему, который знает. В лучшем случае, ей бы в конце исповеди пожелали больше отдыхать и молиться. Только время даром терять, а осталось его немного.
Лилия прошлась взад и вперед, тихонько помолилась, перекрестилась и собралась на выход. Но что-то остановило ее. Она вернулась назад, надолго задумалась, после чего решительно поставила свечку за упокой собственной души. Что заставило ее сделать это? Неожиданно проснувшееся чувство юмора или подсознательная и неестественная тяга любого к вандализму и кощунству? Лилия не знала. Так или иначе, но из храма Божьего женщина вышла с еще более тягостным чувством.
Следующие несколько часов Лилия пробыла в гостях у подруг: сначала у Лены, бывшей одноклассницы, затем у Марии и, в последнюю очередь, у Кристины. Именно ее Лилия уже перед выходом попросила зайти завтра к ней с утра.
— Вот, откроешь сама,— проговорила Лилия, протягивая ключи.
— Ну, хорошо,— Кристина удивленно пожала плечами.— Только не пойму, к чему это?
— Просто так.
Лилия распрощалась с подругой и уже пешком отправилась домой. Кристина была из тех, которых называли «железными леди». Пусть уж лучше она обнаружит тело Лилии. Ее волевой характер не даст скатиться в панику и бестолковую суету. Кристина все правильно сделает.
День был пасмурным, но теплым, как раз таким, какие любила Лилия. Женщине захотелось прогуляться. Она вдруг отметила, что с самого утра чувствует себя более чем неплохо. Желудок не давал о себе знать ни единой коликой, голова не болела, ощущался даже некоторый прилив сил. Лилия свернула в знакомые дворы и не спеша побрела в сторону набережной.
Город словно задремал. Звуки перестали быть единым гомоном, а словно бы разбились на мелкие, незначительные составляющие. Проехала машина, гаражник открыл ворота, каркнула ворона. Все они звучали как-то сонно, лениво и ненавязчиво. Слышно было, как падает снег, а если бы кто-то заговорил шепотом, то и это тоже было бы слышно.
Лилия вышла на набережную и остановилась. Ей было грустно и хорошо. Она смотрела на еще не замерзшую, черную воду, на ветки деревьев, облипшие мокрым снегом, на пролетающих птиц. Она благодарила природу за то, что в последний день жизни, та подарила Лилии столь прекрасную и выразительную погоду. Что-то было у Лилии в подобный же день, уже очень давно. А что — нам не положено знать. Женщина ушла в воспоминания настолько личные, что их будет неуместно описывать даже здесь.
Вернувшись домой, Лилия все в той же задумчивости встала у окна. Она вдруг испугалась того, что ей возможно так и не придется больше увидеть солнце? Это огорчило ее, но не так, чтобы сильно. Много вещей еще осталось, которые она не успела сделать в последний раз: побыть на могилках родителей, посмотреть любимый фильм, прочитать любимую книгу, встретить Новый год...
И тут случилось маленькое чудо: на самом горизонте небо прояснилось и показалось солнце. Не целиком, только самая верхушка. Его было видно не больше минуты и вскоре оно уже скрылось за горизонтом, но этого вполне хватило для прощания.
Иные подумают: «Ерунда! Книжный штамп!». Может быть. Но Лилии понравилось. Она улыбнулась, поблагодарила кого-то за еще один маленький подарок и отошла от окна.
Голодный кот уже сорок минут терся об ноги, требуя кормежки.
* * *
Это ночью Лилия решила не спать. Ей захотелось увидеть, как этот дух приходит. Как он проникает в ее дом? Вылетает из темноты? Или дымком просачивается в розетки и вентиляционные отверстия? А может быть, просто открывает дверь своими ключами и заходит?
Лилия постелила белье, переоделась в ночнушку и легла, не включая ни свет, ни телевизор. Электронный циферблат показывал полночь, когда она вдруг обнаружила присутствие ночного гостя. Женщина неотрывно смотрела на дверной проем, в какой-то миг моргнула, и того мгновения, за которое веки ее сомкнулись и открылись вновь, хватило, чтобы демон оказался рядом с ее кроватью. Он стоял, все такой же спокойный, зловещий и безмолвный.
По спине пробежал холодок. Горло пересохло.
«Это все», — только и успела подумать Лилия.
После чего вернулась боль, дремавшая весь день и вечер...
Сначала спиралью свернулся кишечник, да так, что это отдалось и в ребрах, и в гортани, и в мочевом пузыре, и вообще по всему телу. В висок что-то ударило, и в тот же момент сотни раскаленных игл вонзились в глаза и мозг женщины. Лилия сдавленно застонала и заметалась по кровати. Боль была настолько жуткой, настолько нечеловеческой, что, казалось, нервные окончания вот-вот перестанут ее воспринимать. Но они воспринимали.
Ноги и руки похолодели. В секунду все тело скрутили судороги, настолько сильные, что еще чуть-чуть и мышцы начнут лопаться и дробить кости. Лилия извернулась на кровати в невероятную для ее комплекции позу, спина изогнулась дугой, кончики пальцев касались ледяных пяток. Она не ожидала, что страдания будут настолько сильными.
В ушах загремели струны тысяч расстроенных скрипок. Что-то огромное пульсировало в груди женщины, от каждого толчка ее буквально подбрасывало на кровати. Судороги не переставали вязать несчастную узлами. Взвыли зубы, челюсть свело от немого крика, глаза, казалось, вот-вот выпадут из орбит. Воздух в легких кончился. Женщина пыталась вдохнуть и вдыхала, но легкие не принимали и с сипением выталкивали его обратно. Она задыхалась и молила всех богов, чтобы уже поскорее задохнуться и избавиться от этих неведомых ни одному живому существу мук.
Но муки не прекращались. От страшных страданий Лилия уже ничего не видела и не слышала ничего, кроме возни собственного тела на кровати. Ни мыслей, ни слов, только боль. Женщина изорвала простыню, скинула одеяло; ваза, стоявшая на журнальном столике, со звоном полетела на пол. Она вся взмокла, даже не плакала; кровь из прокушенной насквозь губы мелкими струйками стекала по подбородку; мочевой пузырь и сфинктер расслабились, залив и измарав ночнушку и матрас. Лилия хватала ртом воздух, пыталась его откусить, словно это было огромное яблоко, но ничего не удавалось. Хриплый, уже не женский крик вырвался из ее полыхающих легких. Вскоре он превратился в уродливое, жалобное бульканье — горлом пошла кровь.
Тело ее разрывалось на части. Пальцы самопроизвольно сжимались и разжимались, руки и ноги колотили по кровати, будто бы каждая часть тела Лилии обрела свободу и зажила своей жизнью. И все это длилось не вечность. Нет, не вечность, но минуту, десять минут, полчаса, час...
* * *
Темные, почти синие веки скользнули по яблокам впалых глаз. Белое, осунувшееся лицо Лилии уже ничего не выражало. Электронный циферблат на стене показывал три часа сорок две минуты. Три часа... Ночной гость куда-то делся.
Последняя толика сил, как последняя капля бензина в двигателе малолитражки. Ближе к четырем Лилия смогла встать. Ноги подкашивались, будто переломанные. Возможно, страшные судороги все-таки повредили ей какие-то кости и сухожилия. Женщина воспринимала реальность уже на половину, или даже на четверть. Она видела один угол комнаты, но не видела другой.
«Кота надо покормить»
Шаг, и Лилия как тряпичная кукла летит влево и врезается в сервант. С полки на ковер летит «Синьор Лимон» — новогодняя игрушка, еще советская, доставшаяся от деда. Лилия с трудом выпрямляется. Еще шаг и точно такое же падение, но уже вправо, на компьютерный стол. Монитор, за которым она еще вчера заканчивала работу, возмущенно качается на своей круглой подставке.
«Кис-кис-кис»
Женщина снова выпрямляется. На этот раз перед собой она вновь видит призрачного гостя. Что-то в нем неуловимо изменилось. Но что? Рука. Из-под плаща выглядывала бледная, но не отвратительная рука. По ней невозможно было определить ни пола, ни возраста хозяина, да и не было у него ни того и ни другого. Лилия выпрямилась и посмотрела на него безразличным взглядом; нижняя челюсть ее безвольно повисла, сухой язык выпал на изгрызенную, окровавленную губу. Гость медленно взял Лилию за запястье и резко, почти грубо рванул на себя. Лилия коротко вскрикнула. Что-то кулем повалилось к ее ногам. Она опустила взгляд и увидела собственное, обезображенное смертью тело, сорванное с нее ночным духом, как уже ненужный чехол.
Лилия снова посмотрела на ночного гостя. Он по-прежнему держал ее. В то же мгновение очертания квартиры, мебели, покойника на полу стали растворяться в густой, сияющей синеве, а лицо обдали порывы мягкого, неземного ветра. Лилия куда-то летела, и ей предстоял долгий путь.