Утро выдалось жарким и солнечным. Пашка толкнул железную дверь подъезда и сощурился от яркого света. Через щелочку век весь мир был пересвеченно-белым, будто кто-то накинул на него неудачный фильтр из «Инстаграма». Пашка спрыгнул со ступенек на горячий асфальт и утер мгновенно выступивший на лбу пот.
Лето в этом году вышло жарким, но скучным. Все друзья разъехались кто куда, и приходилось дружить черт-те с кем, вплоть до девчонок. Те дети, которым не повезло уехать на пляжи Турции или к родственникам в деревни, бродили по опустевшему микрорайону и заново знакомились друг с другом, чтобы ближе к осени, когда вернутся их старые друзья, вновь стать чужими. С одной стороны, это было прикольно — вчера, например, Пашка играл в баскет с двумя старшаками, которые в другое время и на площадку бы его не пустили. А с другой стороны, старшаки ходили на площадку редко, поэтому по большей части приходилось возиться с малышней или играть в прятки с девчонками, с которыми каждый раз все заканчивалось спорами, руганью и слезами. Он уже и поддаваться начал, и подглядывать перестал, когда выпадало водить, — а все равно легко у них выигрывал. Ну кто играет в прятки в желтом платье, если его сквозь любые кусты видно? И кто прячется, сидя на коленях вообще? Прятаться надо в такой позе, чтобы можно было сразу вскочить и понестись к столбу застукиваться, а иначе хоть фору им давай, пока они с колен поднимутся. Не умеют девчонки сидеть на корточках, это факт.
Сегодня Пашке повезло — на площадке, развалившись на затененной скамейке, сидел Тимур. Увидев идущего к нему Пашку, он лениво махнул рукой и стал вновь пялиться на кружащих по площадке девчонок. Пашка рухнул на скамейку рядом с ним, и они пожали друг другу руки.
— Скучаешь? — спросил с ходу Пашка. — Го в прятки какие?
— Вдвоем? — лениво спросил Тимур.
— Ну — с девчонками.
— Интересно тебе с ними играть, что ли?
Пашка смутился. Действительно, чего это он. Тимур в прятки играл редко, а с девчонками не общался вообще.
— Ну давай тогда в футбик?
— Надо мяч просить у кого...
Пашка открыл было рот, но вспомнил, что последний мяч во дворе был у Рустама, а тот уже три дня как уехал. Теперь мячи были только у старшаков. Свой мяч Пашка еще в июне запулил на крышу подъезда, а найти не смог — мяч попросту сгинул, будто его там и не было никогда.
— А чего тогда предлагаешь? — спросил Пашка обиженно. Тимур переехал сюда недавно, никого не знал и вообще редко появлялся на улице. Иногда соглашался поиграть в прятки, но все время выигрывал — несмотря на то, что он был новеньким, мест, где спрятаться, он знал множество. — Вдвоем в прятки играть тоже ни разу не топчик.
— Не топчик? — рассмеялся Тимур.
— Ага, — Пашка почувствовал себя чуть получше. Тимур, несмотря на показную крутость, в трендах рубил не особенно. — Это означает не интересно. Или что-то вроде того.
— Да я знаю, просто думал, так только на «Ютубах» говорят...
Внезапно рядом с ними появилась толстая старая тетка с красным от солнца лицом и, не говоря ни слова, бухнулась задом на скамейку, чуть не придавив руку Тимура. Тот в последний момент отдернул руку и неприязненно посмотрел на тетку. Пашка решил вступиться.
— Извините, — сказал он. — Тут, вообще-то, сидят.
Тетка покосилась в его сторону.
— И что мне? Стоять прикажешь? Ничего страшного, можно и потерпеть. Я человек пожилой, молодые мне уступать должны. А мне на солнце нельзя. Я потею. Людочка, иди сюда, в теньке посидишь! Нечего на солнце бегать! — закричала она визгливо в сторону площадки. Понять, кто из бегающих девчонок та самая Людочка, было невозможно, потому как никто из них на крик никак не отреагировал.
Тимур с Пашкой переглянулись, и Тимур кивнул на подъезд. Затем мальчики встали со своих мест и, стараясь держаться в тени деревьев, направились подальше от площадки с крикливой теткой.
— Людочка, иди сюда, говорю! Иди сюда, тут тебе место уступили! — донеслось позади.
— И ничего мы ей не уступали, — пробурчал Пашка. — Типичная яжмать.
Тимур хохотнул. Затем кивнул в сторону подъезда, к которому подходил бородатый парень в синем комбинезоне.
— Смотри, ремонтник идет! Пойдем глянем?
— На что? — спросил Пашка. — Чего на него смотреть?
— А на то, какой он код наберет, — сказал Тимур. — Посмотрим и запишем.
— А какой он код наберет? — Пашка ничего не понял, но на всякий случай ускорился вслед за Тимуром. — У них что, какие-то особые коды?
— А то! Вот ты когда заходишь в падик — ты свой код набираешь, да?
— Ну да. Семь-семь, решетка, четыре-пять-шесть.
— А семь-семь — это твоя квартира, так?
— Ну да.
— А у меня — сто тридцать девятая, потом тоже код. И когда ты этот код набираешь — у тебя домофон в квартире пикает, верно?
— Верно. — Пашка вдруг охнул. — Погоди, а у них, значит, свой, беспалевный код?
— А то ж! Называется — технический код. Раньше, на старых домофонах, один код на всех ставили, а потом только у ремонтников такой остался... — Пашка замер на месте и вздохнул. — Ну вот... Не успели...
Ремонтник скрылся в подъезде. Хлопнула, закрываясь, магнитная дверь.
— Это с таким кодом можно будет в падик заходить, чтобы родители не палили. — Пашка мечтательно улыбнулся. — Блин, а может, так прямо и спросить его?
— Кто ж тебе скажет? — удивился Тимур. — Но мы подождем, может, он обход делает. Еще один падик остался.
— Твой ведь? — спросил его Пашка.
— Ага, — кивнул Тимур. — Было бы неплохо код прошарить в своем подъезде.
— А мне скажешь?
— Мы вместе посмотрим. — Тимур подбежал ко входу в подъезд. — Только надо все по-чистому сделать. Я типа вот здесь такой стою, на деревца пялюсь. А ты как бы вон оттуда идти будешь, понял? Если он плечом мне загородит — то ты из-за спины подсмотришь.
— Ясно, — кивнул Пашка. Идея ему понравилась. — Потом можно будет девчонкам рассказать...
— Это еще зачем? — спросил, нахмурившись, Тимур.
— Да нет, не всем, просто... некоторым только...
— Не надо некоторым. Они сразу всем остальным растреплют, и ремонтники код тогда сменят.
— А-а. Ну ясно... — Пашка был зол на себя. И дались ему эти девчонки, в самом деле! — А откуда ты знаешь, что есть второй код? — спросил он, чтобы сменить тему.
— Да так, — сказал Тимур. — Знаю кой-чего... — Он посмотрел на Пашку, раздумывая, затем, будто решившись, приблизился и прошептал: — Я вообще хочу третий код найти, сечешь?
— Не-а, — сказал Пашка. — Что за третий код?
— Ну ты чего, — разочарованно протянул Тимур. — Третий код. Не читал крипипасты, что ли?
— Читал, конечно, — соврал мгновенно Пашка, который только однажды прослушал крипипасту про статую ангела у какого-то озвучальщика на «Ютьюбе», и с тех пор вообще избегал заходить на каналы, у которых было слово «крипи» в названиях. — А какую именно?
— Про третий код в каждом домофоне. — Тимур кивнул на дверь своего подъезда. — Для призраков и всего потустороннего и темного.
— Да ну, — сказал Пашка неуверенно. — Бред какой-то. На фиг духам код от домофона?
— А сам подумай. Вот умер человек, да?
— Какой?
— Да без разницы. Умер он, да? И три дня его душа находится здесь. Пока не улетит вверх там или вниз — как повезет.
— Ну да...
— Ну так вот. А потом на девять дней ведь собираются все, так?
— Так...
— Это потому, что душу отпускают обратно на землю на один день. Чтобы, значит, с родственниками увидеться. А потом — снова на сорок дней. И еще на год.
— И правда, — сказал Пашка. — Но ведь это ж духи. Они и в окно запорхнуть могут.
— А вот и нет, — уверенно сказал Тимур. — Духи просто так в окна не залетают. Иначе тебе бы сквозь форточку каждую ночь всякие твари потусторонние в комнату набивались. Духам ведь в свой мир живого ребенка утащить — как нам водички холодной в жару глотнуть. Это их муки ненадолго ослабляет.
Пашка поежился. Несмотря на жару, ему стало как будто даже холодно.
— Ну так вот, — продолжал Тимур, наслаждаясь произведенным эффектом. — Раньше, чтобы духи не проникали в дом, люди всякие обереги вешали на дверях и по-всякому их запирали, по-особому. А когда родственника мертвого ждали — то приоткрывали проход ненадолго, чтобы, значит, он мог обратно прошмыгнуть. Но с этим родственником могло и что-то другое проникнуть, что-то зловещее. Темное и потрясающее сознание.
— Ну это ты загнул, — хохотнул Пашка. — Потрясать сознание, тоже мне.
— Ну не так выразился, — немного смутился Тимур. — Но смысл в том, чтобы одного духа впустить, а других — нет. Поэтому с одного окна обереги снимали, а вешали туда вещь умершего или старую фотографию. А потом, значит, сымали, чтоб, не дай бог, не остался насовсем. А теперь никаких оберегов и запоров — только домофон. Как же тогда духам проникать?
— Как? — послушно спросил Пашка.
— А так, что технический код, который люди придумали, чтобы определенных людей пускать, — тот же оберег. Поэтому его надо просто набрать, но задом наперед. И это тогда будет потусторонний код.
— И все? Так просто? — с легким разочарованием спросил Пашка. — Эдак кто угодно может его набрать да по потустороннему коду войти. Любой ремонтник.
— Это только первая часть кода, — махнул рукой Тимур. — Вторая гораздо сложнее. После того как наберешь технический код задом наперед, нужно набрать номер квартиры.
— Какой квартиры?
— А такой, в которой человек умер. Но не просто умер, а чтобы он последним был, кто в этом подъезде на тот свет отправился. Как только еще кто-то умрет — код тоже изменится. И если сорок дней с момента смерти прошло — код вообще никакой не подействует, какую квартиру ни набирай. Понятно теперь?
— Тут же бабку какую-то вывезли недавно, — протянул Пашка. — Из твоего подъезда.
— Ага, — сказал Тимур. — Она в больнице умерла, я это точно знаю. Вот только квартиру не удалось выяснить. Знаю только, что где-то с верхних этажей.
— А ты на каком?
— Я в самом низу живу, — махнул рукой Тимур. — Ее на грузовом лифте везли, удалось только сквозь щелочку подсмотреть, как ее выносили. А спросить-то и некого — я здесь не знаю пока никого.
— И что же это, теперь все духи знают код от подъезда? — Пашка поежился. — Их там, получается, до фига сейчас тусуется?
— Ага, разбежался, — улыбнулся Тимур. — Духи людских цифр и букв не понимают. Только бабка эта помнит, где жила, да и то — скоро забудет. А остальным духам приходится как нам с тобой, подглядывать да подслушивать — авось чего углядят, и получится в подъезд прошмыгнуть, а то и в мир живых. И тогда они хватают маленьких мальчиков и к себе утягивают, ХВАТЬ!
Пашка вскрикнул и отскочил от рассмеявшегося Тимура. Затем обиженно потер плечо.
— Больно схватил, — сказал он с досадой. — И нефиг меня пугать. Я не боюсь духов.
— А что ж тогда дернулся?
— Я от внезапности. А не от историй этих. Тоже мне... Я таких крипипаст знаешь сколько прослушал в свое время? Штук, наверное...
— Тихо! — Тимур повернулся в сторону пискнувшего домофона в соседнем подъезде. — Это он! Давай шуруй на исходную!
Тимур отпрыгнул от двери и застыл, разглядывая кусты повядшей сирени и одним глазом косясь на кнопки домофона. Пашка ринулся в сторону площадки, затем развернулся и стал ждать.
Ремонтник, позевывая, шел по улице и явно не торопился уходить обратно с солнышка в темноту подъезда. Плечи его, как и всю шею, покрывал густой бронзовый загар, по которому было понятно, что к уличной жаре он давно привык. Когда он поравнялся с подъездом Тимура, у Пашки екнуло сердце — ему показалось, что сейчас ремонтник пройдет мимо, но тот остановился, достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист, развернул его и, сощурившись, что-то прочитал. Затем взглянул на подъезд, убрал лист обратно — и направился к дверям.
Пашка кинулся за ним, стараясь идти расслабленной походкой, но внутри себя понимая, что ничего у него не выходит. Ремонтник тем временем уже начал подниматься по ступенькам, и Пашка прибавил шагу, запрыгнув на бетонную платформу прямо вместе с бородачом, который кинул на него любопытный взгляд.
Тимур, отвернувшись от кустов сирени, состроил злобную гримасу, намекая, что таким макаром Пашка провалит ему все дело. Но ремонтник, не обращая на детей никакого внимания, протянул руку, набрал короткий код и потянул пикнувшую дверь на себя.
«Решетка-четыре-шесть-один-два, — прошептал Пашка. — Только бы не забыть!»
— Ты идешь? — Ремонтник стоял, придерживая дверь и рассматривая Пашку. Тот облизнул губы.
— Ага, иду... Я живу здесь, на десятом этаже!
Ремонтник хмыкнул, и Пашка понял, что сморозил глупость. Чтобы не ляпнуть еще чего-нибудь, он побыстрее забежал в подъезд, встретивший его успокоительной прохладой, а затем, слыша, как позади идет ремонтник, направился к лифтам.
«Я ж квартиру не знаю, — подумал он с ужасом. — А вдруг он спросит? Хотя с какой стати ему меня об этом спрашивать?»
Загремел, открываясь, лифт, и ремонтник вместе с Пашкой зашли внутрь.
— Мне на десятый, — сказал Пашка, а потом, поняв, что у кнопок стоит именно он, замолчал и надавил пальцем на нужный этаж. Лифт начал закрываться.
— Мне на самый верх. — Ремонтник протянул руку и, наклонившись над Пашкой, нажал на кнопку с цифрами «14». — На крышу полезу.
— Понятно, — сказал Пашка, а сам вдруг представил, что на площадке десятого этажа кто-то будет стоять и что ему, Пашке, придется объяснять им, стоящим, чего он вообще забыл на их этаже.
Лифт остановился, дернулся — и двери поползли вправо, открывая пустую лестничную площадку десятого этажа. С облегчением выдохнув, Пашка почти выбежал из лифта и, подойдя к дверям с развешанными по бокам кнопками звонков, замер, прислушиваясь к звуку закрывающихся за ним дверей. Дождавшись, пока лифт тронется дальше вверх, Пашка развернулся и, выскочив на лестницу, побежал вниз, перепрыгивая через две ступеньки разом и повторяя про себя «решетка, четыре, шесть, один, два». «Решетка, четыре, шесть, один, два». «Решетка, четыре, шесть, один, два».
Почти не запыхавшись, он добрался до первого этажа, нажал на большую черную кнопку выхода рядом с дверью и выскочил обратно на солнце. Оглядевшись, увидел невдалеке фигуру Тимура — тот стоял, опустив голову и чем-то расстроенный.
— Успел! — крикнул Пашка, подбегая к нему. — Этот мужик даже не заметил ничего!
— Я тут на бабушку свою нарвался, — сказал Тимур. — Зря перед своим подъездом торчал. Она меня загоняет обратно. Надо собираться для переезда.
— Для какого переезда? — удивился Пашка. — Ты же только что переехал!
— Да я ж не навсегда сюда, — вздохнул Тимур. — Оказалось, что уже завтра сваливаем. Нужно к бабушке спешить, она там уже готова почти. Боится, чтоб я в последний день ничего не натворил.
— Так ты что, уже завтра, что ли? — расстроился Пашка.
— Ага. Блин, ну почему старики такие скучные? Будь их воля, целыми днями бы валялись где попрохладнее и вообще б не вставали, да еще и тебя б с собой рядом положили, а то вдруг чего! Вдруг то, вдруг это — у бабушки все подряд — плохо. И так меня не выпускает почти никуда, так еще и кайф обламывает. Блин, зачем меня вообще к ней закинули! — Он со злостью пнул железный заборчик и поморщился от боли. — Тоже мне, защитница...
— А родители твои где? — спросил Пашка. Ему было жалко Тимура, но некоторые его слова были немного обидные. — Ты к ним уезжаешь?
— Не, пока нет... Пока мы с бабушкой будем, вдвоем, а там — как получится. У родителей сейчас, ну... непростое время. Они там пока решают, может, мама вскоре с нами будет, а может, с папой останется — тогда вообще непонятно. Я с мамой иногда только вижусь, звоню там или голосовые шлю, а папка вообще меня замечать не хочет...
— Ясно, — сказал Пашка, у которого и самого родители уже два года не могли решить, разводиться им или нет. — Ну ты зато можешь с них два подарка на день рождения просить, да?
— Да сдались мне эти подарки, — махнул рукой Тимур. — Я просто хочу, чтобы хотя бы мама была с нами. Ладно, я пойду к бабушке, а то вдруг она опять за мной выскочит, еще и тебе достанется. Может, пока время есть — с мамой свяжусь. Надеюсь, она не станет тянуть со всем этим... А там, глядишь, и папа присоединится... хотя этот упрямый, не поведется, наверное...
— Все так плохо? — спросил Пашка. Тимур кивнул. Пашка вдруг вспомнил про код и радостно выпалил: — А я код-таки подсмотрел! Он простой совсем!
— Да чего уж теперь, — снова махнул рукой Тимур. — Мы все равно номер квартиры той бабки умершей не знаем. А теперь уж не успею. Ладно, пойду я... — Тимур кивнул на прощание и направился к дверям. — Может, еще по темноте выйду, если спать не будешь. Когда бабушка угомонится. А пока — не могу, сорян!
— Давай, удачи! — Пашка помахал рукой ему вслед.
Дверь за товарищем закрылась. Пашка вздохнул. Затем, обернувшись, направился обратно на детскую площадку. Приключение закончилось, так и не успев начаться. Теперь даже и с девчонками в прятки играть не хотелось — куда уж, после разгадывания паранормального кода! Он прошел к той самой скамейке, на которой повстречал Тимура, но там все еще сидела тетка, поэтому он просто сел на траву в теньке деревьев позади нее. Тетка разговаривала по телефону и не обращала на него никакого внимания.
Пашка посмотрел на девчонок, но те сгрудились вокруг песочницы и то ли считались, то ли играли во что-то свое, девчачье. Подходить к ним сейчас не было никакого смысла — замолчат все разом и уставятся на него огромными глазами, будто он гадость какую принес. Старшаков на поле для баскета тоже видно не было. Жарко и скучно. Как всегда.
Внезапно он что-то услышал, что-то знакомое, а затем весь подобрался и вытянулся в сторону скамейки, стараясь не пропустить ни единого слова.
— ...никакого сочувствия! Сама этот кредит выписывала, сама пошла в эту контору грязную, или куда она там ходила — так нечего и удивляться! — говорила в мобильный старая тетка. — Говорят, три миллиона взяла! Думала, что когда достроят — свою квартиру продаст, и долг отдаст, да еще на ремонт останется, а вон оно как вышло! И стройка встала, и денег нет... Что за подъезд у нас, святый боже, то скинется кто, то наркоманы на лестнице шприцов набросают, то теперь вот... Да нет же, что ты несешь! В банке ей бы и не дали. А кто дал — неизвестно уже... Не знаю, кому теперь квартира ее перейдет, как она умерла. Квартира хорошая, двенадцатый этаж, окна на парк, а не как у нас, на двор этот... Дочь не приезжала даже на похороны, куда там. Она после того, что случилось, вообще со старухой не говорила. Ну как не ее вина? А кто у бандитов деньги брал? Это у мини-займов коллекторы неадекватные, а тут вообще звери! Загубили пацана, а пальцы его в почтовый ящик подкинули — где ж тут выдержишь! Она тогда с первым инсультом и слегла, а второй добил вот теперь... Она вообще в последние месяцы из квартиры не выходила, да у нас и лифт не всегда работал, а с двенадцатого этажа гляди-ка спустись старому человеку... А того, что они у нас старые, оттого и не работают. Мы когда сюда приехали — вообще совсем древние стояли, так у одной женщины коляску зажало и потащило, девочку грудную убило... Ну она сама дура, коляску ж нельзя впереди себя... Ну да, я вообще с коляской невестке запрещала в этот лифт заходить. Напривыкали, что их везде возят, — а так коляску в руки — и по лестнице. Ничего, мы ходили — и они походят, им полезно вообще, всю жизнь за своим компьютером, да еще и Людочке мобилку уже купили, я так-то отбираю, пока она здесь, а они заставляют вернуть, чтобы, значит, она им звонила, а она минуту позвонит — а час играет! Нет бы повышивать с бабушкой сесть, а все в игрульки свои, оно ей в жизни зачем в телефоне уметь сидеть, а вышивание бы помогло — все профессия какая...
Пашка вскочил и бросился обратно к подъезду. Сердце его грохотало как бешеное. Как там сказала эта злобная тетка? Двенадцатый этаж, окна на парк?
Пашка подбежал к двери, набрал технический код (решетка, четыре, шесть, один, два) и, запрыгнув внутрь, взлетел по лесенке к лифтам. Пока ждал лифт, переминался с ноги на ногу. Вот бы сегодня Тимур вечером вышел, как и обещал! Тогда бы он ему код потусторонний на блюдечке преподнес! А то смотрит так, будто он один во всем дворе в паранормальном разбирается!
Пашка заскочил в лифт, нажал на кнопку двенадцатого этажа и прикрыл глаза.
«Так, подъезд, хоть и другой, а планировка та же. Значит, у двух квартир по бокам коридора окна с обеих сторон, и на парк, и на двор, а две, что по центру, — смотрят только на двор. Значит, она жила или в первой по счету на этаже, или, наоборот, в последней».
Лифт приехал на двенадцатый этаж, и дверь не спеша поехала вправо. Пашка протиснулся в щель, не дожидаясь, пока он раскроется полностью и, выскочив на площадку, уставился на номера квартир на звонках.
Сто двадцать седьмая или сто тридцатая. Либо одна, либо другая.
Лифт еще не успел закрыться — а Пашка уже проскочил внутрь и нажал на кнопку первого этажа. Спуск показался ему еще дольше, чем подъем, — он грыз губу и покачивался на ногах, задумчиво улыбаясь.
«Вот Тимур-то удивится! — думалось ему. — А когда он уедет — покажу девчонкам, и плевать, что он там думает! Девчонки уписаются от страха, зуб даю! История с третьим кодом — это ж вообще топчик!»
Он сбежал по лесенке рядом с почтовыми ящиками, нажал на кнопку выхода и толкнул дверь, затем вышел на солнце, обернулся и, дождавшись, пока домофон перестанет пищать, а дверь с хлопком присосется обратно к магниту, протянул руку к кнопкам.
«Как там было? Технический код в обратную сторону?»
Два. Один. Шесть. Четыре. Решетка.
Сто двадцать семь.
Домофон обиженно запиликал, лампочка моргнула красным. Ошибка.
Пашка нажал сброс и вздохнул. Вдруг ему подумалось, какая все-таки глупость — этот мифический третий код. Пашка впервые понял, что он может и не сработать, а Тимур ему все наплел. Да и кому он вообще поверил? Пацану, которого он знает третий день и которого бабушка не отпускает гулять на улицу?
Два. Один. Шесть. Четыре. Решетка.
Сто тридцать.
Домофон не пискнул, и лампочка не загорелась — ничего вообще не произошло, но Пашка почувствовал, как дверь с шелестом оторвалась от магнита. По лицу пробежал почти незаметный сквозняк из образовавшейся щели.
Пашка, сглотнув, потянул ее на себя — и не встретил никакого сопротивления. Дверь открылась. Код сработал!
Вне себя от радости, Пашка зашел внутрь и огляделся. Потусторонний подъезд ничем не отличался от обыкновенного, что его разочаровало. Но что-то все-таки было не так — просто Пашка не понимал, что. Справа все так же блестели железом почтовые ящики с номерами квартир, над ними начиналась лестница наверх, а впереди были закрытые двери первого этажа да двери лифтов. Один из лифтов громыхал где-то сверху, но очень далеко и еле слышно.
Пашка поднялся по лесенке к лифтам и, остановившись, уставился на их двери. Они были какие-то не такие. Более старые, и разделение на створки у грузового лифта было по центру, хотя он точно помнил, как дверь уходила вправо, оставляя у левой стенки лишь маленькую створку.
«Это, наверное, старые лифты, — понял Пашка. — Значит, все-таки удалось!»
Он протянул руку и нажал на кнопку вызова лифта. Ничего не произошло.
«Сломались, — подумал Пашка. — Надо по лестнице».
Он подбежал к ступенькам и что есть духу взлетел на третий этаж, затем вышел на лестничную площадку и выглянул в окно. Он ожидал увидеть ночь, зиму или серый пепельный мир, как в Сайлент-Хилле, но увидел тот же двор с качелями и детской площадкой и все то же солнце. По площадке бегали туда-сюда девчонки, да сидела на скамейке та же тетка. Правда, звуков из-за стекла не долетало, и было непривычно тихо. Разочаровавшись, Пашка уже было отошел от окна, как вдруг его взгляд упал вниз, на козырек над подъездом — и он замер, раскрыв рот.
Весь козырек был завален мячами разных форм и размеров — футбольными, волейбольными и детскими резиновыми, а среди них лежали воздушные змеи, пластмассовые самолетики, воланчики и даже вертолет на радиоуправлении. Все это было засыпано бычками, шприцами и пачками из-под сигарет, из-за чего посреди козырька образовалась огромная разноцветная гора из различного мусора. Пашка прижался к стеклу, стараясь разглядеть как можно больше — и вдруг увидел человека, лежащего на крыше почти у самых окон, — видно было только голову и руки, кисти которых скрывались под шприцами.
А затем человек поднял голову и повернул окровавленное лицо прямо в его сторону.
Пашка отскочил от стекла и хрипло выдохнул. Тело его дрожало мелкой дрожью.
Из глубин памяти всплыл образ — у соседнего подъезда стоят плачущие люди, на табуретках покоится яркий гроб. И зеленеет похоронный венок, висящий на углу смятого от удара подъездного карниза.
«Никогда не принимай наркотики, — говорит мама и тянет маленького Пашу прочь от плачущих людей. — А то видишь, до чего это доводит?»
Паша не понял тогда — до чего. А сейчас понял.
Он вдруг осознал, где находится, и ему впервые стало страшно. Не так страшно, как когда мертвый наркоман, разбившийся о козырек подъезда, посмотрел на него — а по-другому. Не так сильно страшно, но гораздо холоднее и глубже.
Рядом зашумел лифт. Пашка вздрогнул.
Из шахты донесся далекий, надрывный детский плач. Плакал младенец.
«Нет, — понял Пашка. — Не младенец. А девочка. Маленькая девочка, чья мама забыла про технику безопасности при входе в лифт».
Он развернулся и, стараясь не подходить к окну, бросился вниз по лестнице. Где-то наверху хлопнула дверь, и Пашка услышал, как вниз по лестнице застучали тяжелые шаги. Ему не надо было гадать, кому они принадлежат. Он и так знал, что это бывший жилец сто тридцатой квартиры спускается с двенадцатого этажа, чтобы познакомиться с ним, с Пашкой, по дурости воспользовавшимся чужим кодом. Почему, ну почему он не подумал сразу о том, что, когда набираешь код с номером квартиры, — в этой самой квартире пикает домофон?
Он выбежал на первый этаж и замер, будто уткнувшись в невидимую стену.
Пока его не было, все почтовые ящики распахнулись настежь, и теперь на Пашку глядело пятьдесят с лишним черных пустых глазниц. Или, что еще страшнее — кто-то их открыл, пока его не было, и прятался где-то тут, под батареей или в тамбуре у двери. Закрытым оставался только ящик с надписью «130». Что-то еще было не так в этих ящиках, что-то, связанное с числами, но Пашке сейчас было не до того. Стараясь держаться противоположной от почтовых ящиков стенки, он направился к лестнице. Позади него хлопнул дверями лифт, и Пашка, вскрикнув, обернулся. Дверцы грузового лифта открывались и снова закрывались, продолжая раз за разом сминать старую, истлевшую коляску, а затем вдруг, дернувшись, замерли — и коляска рванула вверх, уперлась в железный каркас и с хрустом исчезла, затянутая в шахту. Всхлипнув, Пашка на негнущихся ногах спустился по лесенке, косясь на почтовые ящики, и вдруг остановился, разглядывая последнюю открытую дверцу, под которой белели пустые безномерные ящики, на которые в этом подъезде квартир уже не хватило.
На последней пронумерованной дверце белело число «138».
И это было абсолютно логично. Если последняя квартира на двенадцатом — это сто тридцатая, то последняя на четырнадцатом — как раз сто тридцать восьмая.
А сто тридцать девятой в этом подъезде, получается, вообще не было.
И это был последний подъезд в доме.
Безномерная дверца почтового ящика, расположенная сразу под цифрой «138», не спеша раскрылась, внутри что-то зашевелилось, и наружу высунулась голова Тимура.
— Пашка, — сказал он, будто все происходящее было в порядке вещей. — Ты все-таки пришёл!
Пашка, подвывая и держась за стену руками, побрел к выходу, не отрывая взгляда от торчащей улыбающейся головы в почтовом ящике. Шаги на лестнице зазвучали чаще и ближе.
«Я в самом низу живу», — вспомнилось ему.
— Погоди, сейчас. — Тимур вытащил сквозь щель хрустнувшее плечо, затем обе руки, одна из которых была вся измазана в крови, — и вывалился из почтового ящика, в котором он непостижимым образом помещался до этого. — Я тебя видел через щель да решил подождать немного... Секунду, я сейчас. — Тимур подошел к закрытому ящику сто тридцатой квартиры. — Они мои пальцы отдельно от меня бабушке доставили, а я без них — как без рук, ахахах. — Он помахал окровавленной ладонью, а потом запустил ее в щель ящика, и та проскользнула туда разом, появившись вновь уже совершенно целой. — Только нам надо побыстрее с этим закончить, пока бабушка не спустилась. Она у меня строгая! Не позволяет выходить надолго!
Пашка, спустившийся наконец с лестницы, отвернулся, выскочил в тамбур подъезда, хрипло дыша, заспешил к железной двери, уткнулся в нее лбом, поморщился и, не в силах утереть слезы, зашарил ладошкой по холодному металлу.
«Духам ведь в свой мир живого ребенка утащить — как нам водички холодной в жару глотнуть», — вспомнились ему слова Тимура, звучавшие теперь издевательски.
— Я уж и не надеялся. — Тимур шагнул в тамбур. — Мама в последнее время таблетки принимает и совсем меня не слышит, как я ни стараюсь. Наверное, не придет. А тут вдруг ты.
Пашка взвыл, вытер слезы и, сморгнув, стал обшаривать прояснившимся взглядом железную дверь, стены и даже потолок.
И тогда он понял, что именно было «не так» в этом потустороннем подъезде. Что он заметил еще на входе, боковым зрением — но о чем не подумал сразу, а только теперь, когда уже слишком поздно.
В этом подъезде на двери не было кнопки выхода.
Шаги позади него замерли. Пашка, стараясь не делать резких движений, скосил глаза и взглянул за свое плечо. В этот момент все дверцы ящиков с оглушительным лязгом захлопнулись, и Пашка, наконец, завизжал.
— ХВАТЬ! — выкрикнул Тимур прямо ему в лицо.
И стало темно.