— Маргарита Сергеевна, я надеюсь, вы меня поймете правильно. Я ни в коем случае не пытаюсь вас отговорить, это все-таки ребенок и она тоже заслуживает счастливую семью, но…
Пожилая женщина растерянно крутанула на месте чашку с давно остывшим черным чаем, побарабанила пальцами по краю стола, нервно тряхнула седыми кудряшками, и, наконец, снова подняла глаза на свою собеседницу – женщину лет тридцати с небольшим, некрасивую, полноватую, с добрым лицом булочницы или поварихи.
— Вы же читали ее личное дело. Вы понимаете, что без профильного образования совместная жизнь с таким, — при слове «таким» Тамара Васильевна, работница службы опеки, внушительно похлопала по толстой папке, лежащей на краю стола, — ребенком превратится в тяжелое испытание и для вас, и для нее.
— Послушайте, Тамара Васильевна, — отозвалась посетительница, стараясь не давать волю дрожи в голосе – ей не хотелось, чтобы эта женщина, так напоминающая пожилую учительницу почувствовала ее слабину и надавила сильнее, — Я прекрасно отдаю себе отчет, в том, на что решаюсь, я все-таки педагогический закончила. Мне не двадцать и даже уже не двадцать пять, розовые очки у меня давно спали. Думаете, я учебников не читала? Лекций не слушала? Да я год уже добиваюсь опеки над Настенькой, хожу, обиваю пороги, собирая документы. И вот сейчас, когда у меня все на руках, вы на финишной прямой пытаетесь меня отговорить остановить? – все же истерично дрогнул голос Маргариты на последней фразе.
— Да нужно мне вас отговаривать! – стукнула кулаком по столу работница службы опеки и алюминиевая ложечка жалко звякнула по краю кружки, — Вы думаете, у меня проблемных сирот мало? Да мне только в радость, что у ребенка семья появится. Только вы же сами ее обратно и приведете, только лишний раз дитю психику испортите! Были уже такие, — зло бросила взгляд серых стальных глаз Тамара Васильевна куда-то за блестящую лаком оконную решетку, словно нерадивые приемные родители стояли там, за окном.
— Да как вы смеете? – задыхаясь от возмущения, прошипела Маргарита Сергеевна, тут же растеряв любое сходство с доброй булочницей, превратившись в какую-то злую сказочную великаншу или медведицу, — Да кто вам дал право на такие слова? А не я сюда год ходила, подкармливала ее? Я что, не видела, что ребенок ничего вкуснее гречки раньше не пробовал? А синяки и ссадины ее кто перевязывал? А игрушки кто дарил – ей, и всем остальным, чтобы ее потом стулом от зависти не отходили? А кто – вот этими самыми руками, — под нос Тамаре Васильевне взметнулись две полные натруженные, похожие на свежие батоны, руки, — Щели в окнах замазывал и потолок красил, чтобы Настенька не простудилась? А? Что, нечего сказать?
— Да есть что мне сказать! – сварливо, уже переходя на иной уровень общения гаркнула в ответ соцработница, — Вы с ней не жили, не видели, как с ней тяжело. Вы дело ее читали? А вы знаете, что в деле не все можно указывать? Решились удочерить? Тогда слушайте! Ее сюда на скорой привезли. Кровь на лице, вся в синяках, тощая, как палка. Волосы клоками лезут, ногти не стрижены, вся в лишаях и псориазах, знай себе бормочет «Бог не Тимошка, видит немножко, бог не Тимошка, видит немножко». И так — трое суток.
— Ну, истерика у ребенка была, — несколько растерянно произнесла Маргарита, немного остывая, оседая, точно сбегающее молоко, снятое с огня.
— Истерика? У нее на глазах отец в белой горячке младшего братика... На милиционерах потом лица не было. Вы считаете, это просто истерика? Она в кладовке пряталась, а на полу мать задушенная лежала. Вы правда думаете, что здесь могло обойтись истерикой? Девочке специалисты, врачи нужны, терапия, обращение особое. Вы полагаете, что справитесь? Я не вас спасаю, я ребенка спасаю! Бедняжка и так настрадалась, — из-под широких очков с толстыми линзами скатилась слеза, — В общем, поступайте, как знаете, но вот вам крест – если вы с Настенькой не справитесь – я вас больше даже на порог не пущу!
Растерянно, словно машинально, Маргарита накрыла своей пухлой ручкой сухую, покрытую вздувшимися венами, руку соцработницы. Та подняла глаза и сквозь пелену слез и толстые линзы взглянула в лицо Маргарите.
— Простите меня, пожалуйста, Маргарита Сергеевна. Я же тоже человек, я тоже мать, у меня сердце кровью обливается, когда я ее вижу. Такая тихонькая, спокойная, как куколка. Только все про Тимошку бормочет. Другие дети итак ее не очень любили, а уж как она повадилась вещи таскать…Ну, да вы сами ей ссадины зеленкой мазали, знаете, в чем дело. Конечно, ей не место в приюте, я даже отпираться не буду. Но сами посмотрите – здесь не педагоги, здесь психиатры нужны.
— Никакой психиатр не заменит семьи и материнской любви, — мягко, но решительно отрезала Маргарита, прикрываясь этой уверенностью как щитом от увещеваний пожилой соцработницы, — И я смогу о ней позаботиться, уверяю вас. Давайте не будем расстраиваться понапрасну. Не сомневайтесь, нет никакой более действенной терапии, чем собственный дом, собственные игрушки и собственная кровать.
— В общем, я вас предупредила, — взяла себя в руки Тамара Васильевна, вновь возвращаясь к образу строгой учительницы, — Ребенок со сложностями, с серьезной психологической травмой, из неблагополучной среды. Если что потом пойдет не так – не говорите, что я вас не предостерегала.
Обычно Маргарита Дрожжина добиралась до детского дома №1 имени Католикова на двух автобусах, но для этого столь желанного и ожидаемого праздника все же заказала такси. Усатый водитель молча крутил руль, цыкая время от времени зубом, когда кто-то задерживался на светофоре, а женщина сидела на заднем сидении и прижимала к полной груди покрытую мышиного цвета волосами голову своего маленького сокровища. Для Тимошки они предусмотрительно оставили пустым небольшой кусочек сиденья – Настенька сказала, что места ему нужно немного.
Пятилетняя малышка запала в сердце Маргариты с первого взгляда. В общей «игровой» комнате все дети были заняты своими делами – опытная Тамара Васильевна специально не стала афишировать появление потенциальной приемной мамы, чтобы дети вели себя естественно. Мальчишки устраивали какие-то свои детские разборки у ящика с кубиками – все, как на подбор, настороженные, подвижные, словно маленькие зверьки. Девочки же, лежа на полу, соревновались в искусстве рисования, старательно выводя карандашами принцесс, замки и домики мечты. И лишь Настенька – маленький, щуплый мышонок сидела в углу у окна и что-то тихонько лепетала, словно разговаривая с кем-то. Уже тогда, почти год назад, до всех этих мытарств с бумагами, до еженедельных поездок в детдом, до знакомства с Настей решение было принято. И ни «склонность к клептомании», зафиксированная в личном деле, ни запущенный «синдром Карлсона», ни общая замкнутость и пугливость девочки не заставили Маргариту ни на секунду отступить от своего решения.
И вот, маленькое солнышко молчаливо прижималось к женщине, которая везла ее в новый дом.
— Тетя Рита, а где будет спать Тимошка? – неожиданно нарушила тишину салона девочка, так что даже водитель оглянулся – словно забыл, что везет двух пассажиров.
— Теперь можешь называть меня мамой, детка. А где он спал раньше? – нежно спросила Маргарита.
— У него не было своего места, спал где придется. У Тимошки вообще ничего нет, — грустно продолжила девочка.
Маргарита с трудом подавила желание пустить слезу – вот еще, нюниться перед ребенком. Тот самый «синдром Карлсона» не вызывал у свежеиспеченной матери сомнений относительно своего генеза – бедный ребенок просто не смог вынести всех страданий, свалившихся на ее голову и научился транслировать все на воображаемого друга – очень кстати пригодились лекции по психологии в пединституте, которые большинство студентов старательно прогуливали. Из размышлений ее вывели слабые, но настойчивые тычки в бок.
— Тетя Рита, так где же будет спать Тимоша? Я не хочу, чтобы как с Артемом...
— Что с Артемом? — Маргарита Сергеевна постаралась задать вопрос с нейтральным интересом, хотя внутри у нее все клокотало от желания вызнать все и устроить разгром в офисе этой лицемерки. Ишь ты, значит, семья у девочки неблагополучная, а сами у себя порядок навести не могут! Пухлые кулачки сжались, но женщина взяла себя в руки, заметив, что ребенок молчит и смотрит куда-то в пустоту, туда, где осталось место для Тимошки. Видимо, этот эпизод был для нее особо болезненным. Осторожно, словно исподтишка, она спросила:
— Настенька, не бойся. Тебя больше никто не обидит. Хотя ты можешь не рассказывать, если не хочешь. Здесь нет никакого Артема. Если он такой гадкий мальчик, то и с ним тоже все будут поступать гадко, и никто не будет дружить.
Девочка, кажется немного обиделась за Артема, потому что ответила она очень быстро:
— Артем не гадкий. Он просто не понимает ничего. И жадина. Но он не виноват.
— Так что же было с этим Артемом? Это который Кошкин, что ли? — Маргарита Сергеевна вспомнила хилого, забитого мальчика, прятавшего в рукава засаленной рубашки куски вчерашнего дарницкого хлеба. Чтобы этот обидел девочку? Хотя... в детских домах и не такое бывает.
— Да, тетя Рита. Который Кошкин.
— Он тебя обидел? — Маргарита Сергеевна участливо попыталась обнять девочку, но так как-то рефлекторно отстранилась.
— Артем — ябеда! Артем — трусливый, глупый ябеда! – лоб девочки прочертила почти взрослая гневная морщина, и женщина слегка улыбнулась от умиления.
А Настенька тем временем продолжила:
— Артем не дал Тимоше подушку. я просила, а он не дал, а я ведь не для себя даже. А я никогда не брала у него без спроса!
— Подушку? — Маргарита Сергеевна слегка растерялась.
— Не дал подушку, — девочка кивнула. — А Тимоша хотел подушку. У него вообще ничего нет.
— Он бедный, — последнюю фразу девочка произнесла как-то заученно, точно попрошайка на паперти.
— А что случилось дальше?
— Дальше? — Настя задумалсь, вспоминая, или выдумывая. — Дальше Тимоша забрал подушку. И порвал. Перья по всей комнате были, будто в курятнике!
— И зачем же Тимоша испортил подушку? – Маргарита не хотела раньше времени начинать вытеснять Тимошу – сначала девочке надо попривыкнуть и к ней, и к новому дому.
— Он бедный, — повторила Настя упрямо и продолжила, — а потом пришла Борисовна.
— Борисовна? Воспитательницу так зовут?
— Домомучительницу, — хихикнула девочка, радуясь своей внезапной смелости – видимо, она давно мечтала так назвать неприятную женщину. Никакой Борисовны в дни своих визитов Маргарита в детском доме не видела. Новая воспитательница? Или старая, но почему тогда они ни разу не столкнулись? Или... еще одна выдумка?
— Борисовна орала — сказала Настя — а потом Борисовна меня била. Больно. Грязной, вонючей тряпкой по попе! И все смотрели. И мальчишки тоже.
Девочка смутилась, щеки ее зарделись. Насте стало неловко, что она поделилась таким неприятным переживанием не только с мамой, но еще и с усатым дядькой за рулем. До конца поездки девочка молчала, провожая любопытным взглядом проплывающие огни вечернего Подмосковья.
Настя много раз слышала о доме, в котором ей предстоит жить, но все же застыла у калитки, ведущей во двор, где возвышался аккуратный бревенчатый сруб, похожий на дом из сказки. Ухоженный садик, явно взращенный чьей-то заботливой рукой, пестрел огнями августовской малины и спелого крыжовника. Взлетела пыль из-под колес такси, и новоиспеченная мама с дочерью остались на тихой улочке одни. Почти одни – поправила себя Маргарита – был ведь еще и Тимоша.
— Ну что же, детка, добро пожаловать в твой новый дом! – немного торжественно, стараясь побороть неловкость произнесла хозяйка, долго копаясь в объемной черной сумке в поисках ключей. Наконец, брелок в виде человечка в синем комбинезоне, показывающим большой палец, нашелся и свежеокрашенная калитка отворилась. Девочка робко шагала за женщиной по краю гравиевой дорожки, словно уступая место кому-то невидимому. «Ладно, этим мы займемся позже, сначала ей надо пообвыкнуться», — мысленно произнесла Маргарита.
Когда дверь в дом отворилась, глазам Настеньки предстал чисто убранный коридор, ведущий в две светлые комнаты и кухню, из которой густо веяло аппетитным ароматом какой-то выпечки. С заговорщическим видом Маргарита жестом указала Настеньке постоять в коридоре:
— Закрой глаза и вытяни ладошки, милая, у меня для тебя есть небольшой сюрприз.
Девочка послушно выполнила наказ, а когда тетя Рита вернулась, ощутила, как ее рук коснулось что-то теплое и пушистое.
— Держи осторожно, он еще совсем маленький. Можешь открывать глаза.
Когда Настя распахнула свои карие глазенки, на ее ладонях копошился крохотный серый котенок с белым пятнышком на лбу и пронзительно-голубыми глазами. Визг восторга, который издала девочка напугал и хозяйку и животное – такой беспредельной была ее радость. Бережно, не желая навредить маленькому созданию, Настя прижала зверька к груди, куда он ткнулся носом и мгновенно заурчал.
— Он такой милый, спасибо большое, тетя Ри… Мама! – с явным усилием произнесла девочка, но у Маргариты в уголках глаз все равно заблестели упрямые капельки.
— Ну, теперь это твой питомец. Как его назовешь? Может, Тимоша? – с надеждой предложила женщина, но Настя так активно замотала головой, что Маргарита мысленно одернула себя – не торопись, все в свое время.
— Дымок. Пусть будет Дымок. Спасибо! – девочка осторожно поставила животное на пол и крепко обняла Маргариту.
— А теперь, пойдем пить чай с пирогом! – нарочито весело сказала хозяйка, стараясь не пустить дрожь в голос. Ее милое сокровище – как же хорошо, что они наконец-то дома, как хорошо, что они теперь семья.
Пироги у Маргариты Дрожжиной получались отменные – не позорить же такую фамилию – на столе, разложив пухлые бока по противню покоилась карамельная шарлотка. Пока Маргарита заваривала чай, девочка сюсюкала с котенком, сидя на высоковатом для нее стуле. Когда чай был готов, хозяйка принесла чашки, поставила их на стол и уже собиралась присесть, когда Настя тонко вскрикнула, зажав рот рукой.
— Что случилось, детка? – выпрямилась Маргарита, озабоченно осматривая свою подопечную. Котенок поцарапал?
— Там Тимоша сидит. Вы его чуть не придавили, — слегка смущаясь ответила девочка.
— Ох, прости, я его совсем не заметила! – Маргарита села на следующий стул, отметив про себя и обращение на «вы» и тот факт, что «Тимошин» стул теперь являл собой своеобразную защитную преграду между новоиспеченными мамой и дочкой. Мысленно Маргарита похвалила себя, что заметила такой тонкий психологический момент.
Чаепитие продолжалось довольно долго. Настя слопала пирог с жадностью пса, у которого часто отбирали еду, буквально за секунды, не выпустив котенка из рук. Чай с ароматом малины вызвал у малышки настоящий восторг – в детдом всегда закупали стандартный байховый черный чай – без красителей и ароматизаторов, чтобы не спровоцировать у детей аллергию, ну и, конечно же, потому что он был дешевле. Малышка почувствовала себя уютней и разговорилась – разумеется, большая часть ее рассказов была о Тимоше, но Маргарита слушала очень внимательно, зная, что воображаемые друзья – лишь проекция того, что творится у ребенка на душе на самом деле. Так, за разговорами, новоиспеченная семья не заметила, как в узком окошке над поселком угнездился хитрый прищур месяца. Кинув взгляд на часы, Маргарита принялась убирать со стола.
— Мама Рита?
— Да, солнышко? – Ну вот, потихоньку привыкает, думала она.
— А можно мне еще кусок пирога, пожалуйста? – вежливо спросила Настя.
— А ты уверена, что стоит объедаться на ночь? Будешь плохо спать . — А это не для меня, это для Тимоши. Он никогда не ел пирога, да еще такого вкусного. Бедный Тимоша.
В конце концов, это ее первый день в новом доме – не начинать же все с отказов и запретов? На тарелку лег ровный треугольник шарлотки – поменьше того, что был в первый раз. Маргарита отправилась мыть посуду, а когда обернулась – куска не было и в помине, даже крошек не осталось.
— Пойдем, я покажу тебя в твою комнату.
— Целую комнату? – Настя вытаращила глаза почти картинно, но удивление явно было неподдельным.
— Конечно. Там хватит места и тебе и Тимоше. Он большой, Тимоша?
— Нет, он маленький еще совсем, ему еще расти и расти. Он бедный.
— Ну, тогда – вот, — они уже зашли в небольшую комнатку с кроваткой под окном и небольшим стеллажом с игрушками и книгами, — Мне кажется, он отлично уместится под кроватью. Ему вроде нужна была подушка? У меня как раз есть одна лишняя на диване.
Самостоятельно почистив зубы над умывальником, девочка послушно легла под одеяло, которое Маргарита заботливо подоткнула.
— Ну, солнышко, спокойной ночи!
— Спокойной ночи, тетя Ри… мама, — девочка свесилась, заглянула под кровать и привычным шепотом добавила, — Спокойной ночи, Тимоша.
Маргарита, чувствуя себя немного глупо, тоже наклонилась и встретилась глазами с тьмой и клочком паутины в углу:
— Да, спокойной ночи, Тимоша.
Маргарита вышла из детской комнаты и направилась в ванную. День был слишком насыщен событиями. Осознание того, что она наконец достигла своей цели, получила свое маленькое сокровище, спасла Настю из этого казенного ада, навалилось на женщину, как скала. Слезы, сдерживаемые в течение дня, полились нескончаемым потоком. Это были слезы радости, слезы осознания того, что настал конец ее одиночеству, слезы радости за Настеньку и невыплаканные, накопившиеся слезы, что она сдерживала в себе весь этот год, готовясь к появлению малышки в своей жизни, добывая справки, отчитываясь перед службами опеки, готовя дом, покупая детские вещи и улучшая жизнь Насте, пока та была вынуждена ждать удочерения в приюте. Понимая, что в таком состоянии не уснет, Маргарита приняла две розовые таблетки из белого пузырька, легла на незастеленный диван и вскоре провалилась в сон без сновидений.
На следующий день Маргарита проснулась раньше Насти, пришедшей на кухню на свист чайника. Растрепанное солнышко сонно присело на краешек стула, не выпуская из рук Дымка – тот проспал с девочкой всю ночь, и так же сонно копошился у малышки на руках. Наскоро позавтракав вчерашней шарлоткой, мама одела дочку в новое платьице. Сегодня у них по плану поездка в детский мир – Маргарита, конечно, накупила разнообразных игрушек, но хотела, чтобы девочка почувствовала сама удовольствие от возможности выбрать. Котенку налили блюдце молока, насыпали корма в крохотную миску и оставили «за главного».
Подмосковный детский мир навряд ли впечатлил бы ребенка из обычной семьи – из тех, кто уже привык к роботам, планшетам и прочим дорогим новшествам. Но Настя буквально онемела от вида полок, заваленных куклами, плюшевыми игрушками, платьицами и монстрами из мальчиковых мультфильмов. Маргарита, наклонившись предложила подопечной выбрать что угодно, и это возымело на девочку эффект команды «Марш!». Женщина с умилением взирала на то, как ребенок бегает между полками с горящими глазами, прижимая к груди то диснеевскую принцессу, то огромного плюшевого тигра. Набегавшись, ребенок вернулся, скромно решив в пользу большого, чуть ли не вполовину роста самой Насти, пупса и детского набора для чаепития – миниатюрного столика, чайного сервиза и двух стульчиков. Оплатив покупки из предварительно отложенных денег, Маргарита с Настей направились к выходу. Мерзкий писк раздался, стоило девочке потянуться к дверной ручке магазина. Откуда-то из-за угла с неожиданной прытью выкатился полноватый охранник в черной засаленной форме.
— Будьте добры, сумку покажите! – пробулькал он сквозь густые усы.
— Пожалуйста, — Маргарита распахнула просторный черный ридикюль. Охранник заглянул, зачем-то посветил внутрь лампочкой рации, попросил сумку и провел ей рядом с «пищалкой». Звука не было. Маргарита уже было собралась возмутиться, когда перевела взгляд на Настю. Девочка изо всех сил прижимала к груди коробку с чайным набором, пальчики до белизны впивались в жесткий картон, а на лице застыло уже виденное Дрожжиной в детдоме выражение вины и страха.
— Настенька, детка, ты что-то взяла?
Губы у малышки затряслись, Маргарита еле успела поймать чайный набор, прежде чем тот рассыпался бы по кафельному полу магазина. Моргая невпопад, словно ожидая удара, ребенок вытащил из нагрудного кармашка платьица дешевую пластиковую диадему. Из глаз девочки потекли слезы:
— Это не я, это Тимоша попросил. Он такой бедный…
— Пройдемте-ка, — начал казенно бормотать охранник, пытаясь в одиночку окружить мать с дочерью.
— А ну-ка! Позвольте! – во всю силу своих широких легких строго приказала Маргарита Сергеевна, — Девочка просто забыла принести товар к кассе. Сейчас я все оплачу!
Уже на улице, гневно отбрив на выходе уже было вскочившего со стула охранника, Маргарита присела на колени перед Настей.
— Солнышко, послушай меня сейчас внимательно. Я на тебя вовсе не сержусь. Просто в следующий раз, когда Тимоша что-то захочет сделать или взять – скажи об этом мне, ты знаешь, я тебе никогда не откажу.
— Прости, мама, — бормотала девочка себе под нос, давясь всхлипами, — Но Тимоша так просит, так просит… Он такой бедный. Бог не Тимошка, видит немножко. Видит, но ничего не делает. А Тимошка помогает, но не видит. Он такой бедный…
Истерика у малышки набирала обороты. Взвалив сумку с игрушками на плечо, Маргарита с легкостью посадила девочку на сгиб локтя и уверенно зашагала к автобусной остановке, а на плече женщины растекалось мокрое пятно от слез.
Тимошка напомнил о себе снова через две недели, в один из солнечных августовских дней. Из набора, лежавшего на верхней полке в серванте пропало несколько десертных ложек и вилочек. Маргарита бы не обратила внимания еще долго на недостачу, если бы не собралась сегодня обработать набор – серебро быстро темнело без внимания, а набор этот был одной из немногих ценностей, доставшихся Маргарите в наследство. Разумеется, Маргарите было прекрасно известно – такие сложные психологические проблемы не исчезают сами по себе. Какой бы покой и понимание не царили в семье – некоторые раны не зарастают так быстро. Досчитав про себя до десяти, приведя нервы в порядок, чтобы не сорваться на ребенка, Маргарита направилась в комнату девочки.
Настя сидела за недавно купленным столиком и устраивала чаепитие для плюшевого медведя и новенького пупса, держа на коленях сонно урчащего Дымка. Среди пластиковых кружечек и приборов серебряных приборов не было.
— Настя? – позвала Маргарита, стараясь, чтобы ее голос звучал максимально дружелюбно.
— Да, мама? – она все еще произносила это слово на разный манер, словно катая его на языке, привыкая к нему.
— Солнышко, ты не брала мои ложечки, помнишь, красивые, которые я к пирогу положила? Такие, блестящие?
— Нет, мама, я не брала. – смотрела на нее в упор девочка своими ясными честными глазами. Надо же, ты погляди, врет и не краснеет!
— А может, их взял Тимоша? – с хитрецой в голосе спросила женщина, слегка склонив голову набок.
— Тимоша мог, — с готовностью подтвердила Настя. Странно она как-то это сказала, похоже на «Тимоса», — Он же бедный, ему надо.
— Настенька, — с легким нажимом в голосе, уже немного распаляясь, произнесла Дрожжина-Старшая, — Тимоша не должен брать чужое. Помнишь, о чем мы договорились? Тимоша мог просто попросить. А брать чужое нехорошо.
— Тимоша знает, — с дрожью в голосе ответил ребенок, — Но он ничего с собой не может поделать. Он бедный. Ему все нужно, у него же ничегошеньки нет.
— Малышка, — присела Маргарита перед ребенком на колени, словно став четвертым участником миниатюрного чаепития, — Тимоше больше не нужно ничего брать. Он теперь живет с нами, и получит все, что только захочет. Он больше не бедный, теперь он с нами солнышко. Куда Тимоша уносит вещи?
— Я не знаю, — помотала головой девочка, — Он забирает их себе.
— Ладно! – с досадой крякнула Маргарита, вставая с колен – лишний вес давал о себе знать. В конце концов, пойдет Настя собирать малину в сад, а она быстренько все обыщет. Наверняка, ложечки и вилки лежат под кроватью или где-то в комнате. Ни к чему лишний раз наседать на ребенка. Настя тем временем уже лепетала с игрушками о чем-то своем, временами поглядывая на четвертый, пустой стульчик. Отпив воображаемого чая из чашечки, девочка поставила ее на столик, и в глаза Маргарите бросилось странное, красное пятнышко на кромке.
— Детка? – обеспокоенно спросила Маргарита, — Посмотри на меня, пожалуйста.
Настя подняла головку, тряхнув своими косичками, похожими на мышиные хвостики. Такое же красное пятнышко было у девочки на губе.
— Скажи «А-а-а-а».
— А-а-а-а, — покорно распахнула рот девочка.
Действительно, один из передних молочных зубов отсутствовал. Как скоро они начали меняться, как быстро она растет.
— У тебя зубик выпал, детка. А куда ты его дела?
— Зубик? – спросила девочка, словно и вовсе не знала, о чем речь,— Тимоша, наверное, забрал. Ему же все надо. Он еще растет. У него нету зубика, — теперь Маргарита заметила, что в речи ребенка появилась некая умильная шепелявость.
Ох уж этот Тимоша! Чего он только не вытворял. Сначала отрезал девочке косички по одной, причем ни ту, ни другую, сколько Маргарита не искала найти не смогла, как и серебряные приборы. Вскоре пропал и брелок от ключей в виде человечка, подаренный Дрожжиной одним из студентов. Женщина знала, на что шла, но некая усталость все же начала поглощать всю подготовленную, накопленную за долгие годы одиночества любовь и нежность. Все меньше удавалось проверять курсовых, все реже удавалось выезжать на репетиторство – все-таки, такого ребенка лучше не оставлять дома одного. Зубы изо рта малышки пропадали один за другим, вот уже даже с мягкой сдобной выпечкой Маргариты справляться стало непросто. Дрожжина советовалась со знакомым детским психологом по телефону, не может ли девочка вредить себе подобным образом сама, прикрываясь Тимошей. Разумеется, сходили они и к терапевту, который подтвердил, что, хоть и изредка, но случаются ситуации, когда зубы меняются очень быстро, особенно, когда резко меняется рацион питания.
Уживаться, конечно, с таким ребенком было непросто. У Маргариты хоть на этот счет иллюзий и не было, но все же, находиться в постоянном напряжении от мыслей о том, что еще может выкинуть Тимоша было непросто. Помимо прочего, девочка часто плакала во сне, и Маргарита приходила ее будить, и укачивала на своей дородной груди. Бедняжка частенько бормотала во сне свою навязчивую фразу про Бога и Тимошку, которая начинала Дрожжину понемногу раздражать. В один из таких вечеров Маргарита, утомившись от укачивания уже потяжелевшей от сытного питания Насти, женщина легла в постель и потянулась к шее, чтобы снять подаренный матерью нательный крестик. Пухлая рука женщины наткнулась лишь на слегка влажную от пота неухоженную кожу. Где же он? На тумбочке нету. Может, упал? Дрожжина включила в комнате свет и осмотрела каждую поверхность, каждый закоулочек. Нигде нету. Ну, держись, Тимоша! Пришло время уже избавиться от этого дебильного синдрома и приучить девочку к ответственности. С одним расстройством – клептоманией – справляться будет явно легче. В окнах уже забрезжило утро, когда женщина после бессонной ночи осторожно присела на край кровати к Насте. Та почти мгновенно проснулась, словно маленький зверек, готовый в любой момент сорваться с места.
— Доброе утро, Настюш.
— Доброе утро, тетя Рита, — настороженно ответил ребенок, и это «тетя» кольнуло сердце женщины. Неужели все сначала?
— Настенька, ты послушай меня, для меня это очень важно. Я никак не могу найти свой крестик. Может, ты его видела?
— Тимоша…
— Нет, — даже излишне резко перебила девочку Маргарита, так громко, что разбуженный Дымок смешно засеменил лапками и спрятался за свою маленькую хозяйку, — Настя, я сейчас серьезно. Не смей сваливать это на Тимошу. Его не существует! Пожалуйста, малышка, отдай мне мою вещь.
— Но, тетя Рита, я не брала! – искренне недоумевала девочка, — Это все Тимоша!
— Его! Не! Существует! – зло, срываясь на крик, и ненавидя себя за это, чеканила Дрожжина, шлепая в такт словам ладонью по одеялу, — А ты, Анастасия, сейчас мне вернешь мой крестик, иначе мы серьезно поссоримся!
-Ты такая же, как Артем! – дрогнувшим голосом выкрикнула девочка. Слезы душили ее, маленькая грудь под пижамой, содрогаясь, словно готовясь изрыгнуть рыдания, — Ты мне тоже не веришь! Никто мне не верит, никому не жалко Тимошу! Он такой бедный, тетя Рита! Бог не Тимошка, видит немножко...Не Тимошка…А Тимошка ничего не видит!
Девочка бросилась лицом в подушку, маленькие плечи дрожали от рыданий. Сердце Маргариты сжалось при виде маленькой головенки с торчащими клочьями волосами – и зачем дурочка косы себе обстригла? Котенок, поняв, что ему ничего не угрожает принялся бодать хозяйку в ухо, будто пытаясь утешить. Маргарита хотела погладить девочку по спине, но та дернулась в сторону, накрылась одеялом и продолжила тихо подвывать. Ничего, полежит, проплачется, успокоится, тогда и пообщаемся – подумала про себя Маргарита и, совершенно опустошенная конфликтом и бессонной ночью отправилась к себе – вздремнуть хоть пару часов. Пусть повоет в одиночестве, подумает над своим поведением. Приняв привычные розовые таблетки, женщина наконец смогла уснуть.
Проспала Маргарита неожиданно долго. Настя, похоже, так и не вставала, то ли не зная, что ей делать, то ли стесняясь ходить по еще пока чужому дому. Кольнула совесть – оставила бедного ребенка в истерике, завалилась дрыхнуть, забыла обо всем. Привыкла жить одна, наверное, — досадовала на себя Маргарита. Быстро вскочив и приведя себя в порядок, женщина ринулась на кухню – порадовать Настю свежими сырниками. Остатки молока женщина вылила в блюдце на полу – для Дымка.
— Кис-кис-кис, — прошептала Дрожжина. Никто не появился – видимо, котенок, не услышал. Не страшно, с Настей вместе и придет. Когда сырники были готовы, хозяйка полила их собственноручно сваренным малиновым джемом и позвала:
— Настя, солнышко, иди завтракать.
Вот голые пятки шлепнули по половицам, раздались легкие шаги и на пороге кухни появилась малышка, потирая сонные, красные от слез глазки.
— Доброе утро, детка.
— Доброе утро, мама, — еще сонно произнесла девочка.
Повернувшись от плиты к ребенку, Маргарита забыла, как хотела извиниться за ссору, забыла, что хотела принести чай. В глаза ей бросились бурые пятна засохшей крови, покрывавшие руки девочки, налипшие на рукава пижамы в слониках и забившиеся под ногти. И чего-то не хватало, категорически не хватало в этой идиллической утренней картине, испачканной кровавыми пятнами.
— Настенька, — вкрадчиво и настороженно спросила Дрожжина, — Солнышко, а где Дымок?
— Дымок? – как-то отстраненно произнесла девочка, будто, не желая о чем-то вспоминать, — Тимоша.
— Что Тимоша, — упавшим голосом спросила Маргарита, уже предполагая худшее. Говорила же Тамара Васильевна… — Что Тимоша, Настя! – не сдерживаясь, крикнула Маргарита.
— Бог не Тимошка, видит немножко. А Тимошка не видел! – расцвела сумасшедшей улыбкой девочка, демонстрируя голые десна, — У Дымка такие красивые глаза, а у Тимоши не было, он бедный. Теперь Тимоша тоже видит. Как Бог. Краем глаза Маргарита заметила какое-то неловкое шевеление из-за угла кухни и начала оседать по стене, держась за сердце. Ох не слечь бы с инфарктом. Спотыкаясь, роняя капельки крови на желтые доски пола, жалобно мяукая на голоса шел Дымок. Он слепо тыкался в углы и жалобно крутил головой, пытаясь что-то увидеть пустыми глазницами с болтающимися по мордочке зрительными нервами. Сердце нестерпимо кололо, а где-то на задворках сознания Настенька продолжала лепетать:
— Тимоша очень просил глазки, ему надо, он такой маленький и бедный…Бог не Тимошка, видит немножко, Тимошка видит, Тимошка — бог…
За окном барабанил по подоконникам дождь. Маргарита заперла Настю дома, и поехала с Дымком к ветеринару. Тот лишь развел руками – глазки выковыряли так грязно и неаккуратно, что животное было легче усыпить, чем вылечить. Разумеется, сердобольная Маргарита вымолила у небритого мрачного мужика хотя бы почистить и обработать раны, после чего отправилась к маршрутке. На пути домой женщина пыталась успокоить жалобно пищащее животное и силилась понять, что же она сделала не так. Неужели никакого педагогического образования не хватало бы, чтобы исцелить этого ребенка? Неужели Дрожжина была так наивна, что решила, будто такие страшные психологические травмы лечатся любовью и заботой, а не аминазином и галоперидолом? А может, речь идет и вовсе не о травме, а о генетической предрасположенности к садизму? Такие невеселые мысли сопровождали Маргариту всю дорогу, и дождь вторил монотонной долбежкой по крыше автомобиля биению ее беспокойного сердца. За ребрами, где-то под лопаткой угнездилась боль с самого утра, да так там и осталась, напоминая о себе, стоило вновь вспомнить эту безумную улыбку одними деснами и эти ясные глаза без пятнышка вины.
Зайдя домой, Маргарита опустила бедное животное на подушку в своей комнате и лишь после этого приоткрыла дверь в детскую. Настя, как ни в чем ни бывало поила чаем безголового пупса и безногого плюшевого медведя. Когда только успела испортить – устало подумала Маргарита.
— Мама! – радостно пискнула девочка, вскочив со своего маленького стульчика и бросилась к женщине, обняв ее за поясницу. Извиняется так? Или и вовсе забыла о содеянном и винит во всем проклятого Тимошу, — А мы тут чай пьем! Попей с нами, пожалуйста.
— Я очень устала за сегодня, Анастасия, поиграй сама, пожалуйста, — бесцветным голосом произнесла Дрожжина.
— Ну пожа-а-алуйста! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – презабавно шепелявила девочка. Маргарита сдалась. В конце концов, все равно она ничего не способна делать, а обижать ребенка, пусть даже совершившего такое ужасное злодеяние, ей не хотелось. Все же, это ведь ее дочь.
Женщина грузно осела на один из пластиковых розовых стульчиков, на удивление крепких. В маленьких чашечках плескался прохладный, излишне сладкий чай.
— Пей, мама, пей Миша, пей Тимоша, пей Дымок, — радостно попискивала девочка, усаживаясь спиной к подоконнику с безглазым котенком на коленях, а за ее спиной продолжал настойчиво барабанить дождь.
-Детка, а разве Тимошу не стоит наказать за то, что он забрал глазки у Дымка?
— Да как же его накажешь? – почти по-взрослому, со вздохами, причитала малышка, — Он же такой бедный. У меня рука не поднимается. У него же ничего нету. Ему все надо. Пей чай, мама.
Чай отдавал какой-то горечью, и был холодный. На дне чашки плескался сахар – Маргарита постаралась поскорее проглотить странную бурду. «Надо научить ее заваривать чай» — невпопад отметила она про себя.
— А теперь Тимоша немного подрос, окреп. Уже не такой бедный больше. Большой совсем стал… — лепетала девочка всякую ерунду, усыпляя Маргариту. Веки стали свинцовыми, голова, словно чугунок клонилась вниз, а девочка все продолжала и продолжала болтать:
— Тимоша любит красивые вещи, важные вещи. Он хочет только самые любимые вещи. Теперь у Тимоши такие красивые косички и зубки, — болтала малышка, а под кроватью слышалось нетерпеливое шуршание, — Теперь Тимоше нужно сердце, а то он не может никого любить, он такой бедный, ему нужно сердце, мама, бедный Тимоша…
Под это бессмысленное бормотание сквозь полог сомкнутых ресниц, Маргарита увидела, как девочка берет с подоконника что-то длинное и блестящее, что-то опасное, тревожное. И было что-то неуловимо неправильное в этой круглой, до боли знакомой белой крышечке у самого чайника. Крышечке, под которой обычно покоились розовые горьковатые таблетки.
Тяжелая, сильная рука пихнула в грудь Настю, которая тянулась ножом к горлу Маргариты. Ребенок отлетел, стукнулся затылком о подоконник и упал на пол. С трудом поднимаясь со стульчика, женщина запнулась о пластиковые ножки и упала на пол. Лицом к лицу к ней лежала Настя, ее тело тряслось в конвульсиях, словно от эпилепсии, а под головой растекалась лужа чего-то густого, похожего на темную патоку. А за спиной женщины раздалось скрипучее, нечеловеческое:
— Тимоша бе-е-едный. Очень бе-е-едный.
Под лопаткой кольнуло сильнее, растеклось по всему телу. Выброшенной на берег белугой, Маргарита неловко перевернулась и поглядела в ту сторону, откуда шел звук.
Медленно, неуклюже, осторожно переступая неустойчивыми длинными руками с серебряными вилками вместо пальцев к женщине полз Тимошка. Грязный, словно склеенный из гнили и палок торс венчала голова недавно приобретенного пупса прямо на губы которого каким-то непостижимым образом были наклеены неровные молочные зубы. Пыльные серые косички волочились по дощатому полу, а скошенные к носу, окровавленные кошачьи глаза пытались сфокусироваться на Маргарите.
— Тимоше нужно сердце... — разнородно скрипело чудище.
Маргарита выдохнула почти с облегчением, когда поняла, насколько вовремя все произошло. Тело налилось свинцом, воздух будто кто-то высосал из легких, а свет померк, а боль в груди дошла до предела. Да, это было сердце.
Автор: German Shenderov, совместно с Günther Stramm