Каждый в жизни переживает тот миг, когда кажется что весь мир — это самое ужасное и однообразное место в нашей Вселенной. Но могу вас уверить, даже в таком скучном мире, как наш, могут происходить события, которые сложно объяснить с логической точки зрения. Если кому-то повезло быть свидетелем таких необычных событий, он (или она) обычно забывает об этом, говоря фразу: «Пусть это все останется тайной». А кто-то всячески пытается в определенной истории разобраться и понять истинный смысл, чтобы снова спать по ночам спокойно. Я не вхожу ни в одну из этих сторон (по крайней мере теперь), я здесь для того, чтобы рассказать вам историю, которая произошла со мною очень давно. Время, когда могло быть абсолютно все, что угодно. Это были прекрасные и одновременно ужасные дни под названием «девяностые».
Тогда я проходил стажировку на канале «Останкино». Как ни странно, в те нелегкие времена обыкновенный человек мог попасть, что называется, с улицы в самый центр российского ТВ. Хоть мне и приходилось заниматься только светом на студии, я видел чрево телевидения собственными глазами. Страсти, интриги на различных передачах — всё это происходило рядом со мной. Словом, жизнь не стояла на месте и двигалась своим чередом... До одного определенного момента.
На дворе стоял новый 1995 год, когда моя сестра серьезно заболела. Ее угораздило где-то подхватить туберкулез. Здоровье сестры уже давно было не ах, но поправить его своевременно она не могла. Не хватало времени: ей приходилось крутиться на нескольких работах... Лёгочная форма болезни хоть и была закрытой, но развивалась ужасающе быстро. В это время я начал думать об увольнении, чтобы провести последние дни только со своей сестрой. Мне не хотелось ни с кем общаться, все раздражало глаз и казалось мрачным. Даже Останкино стало мне напоминать черную, жуткую башню из романов Стивена Кинга. Помню еще местную старушку, которая часто прогуливалась мимо телебашни и телецентра, — от нее я и вовсе шарахался в сторону, если доводилось сталкиваться на улице. Но и дома мне не было покоя. Постоянное хриплое дыхание сестры — слушать его было невыносимо. К тому же, я перестал высыпаться, потому что мне постоянно снились кошмары. Например, что сестру сбивает машина, она ещё жива, но истекает кровью, и я прошу прохожих о помощи, а они меня игнорируют...
В итоге в конце февраля я пришел к своему начальнику с заявлением об увольнении. Тот возмутился внезапности моего решения, я психанул и хлопнул дверью, но уже у выхода из телецентра меня догнал сам Листьев. До этого мы никогда не сталкивались с ним лицом к лицу. Но в тот день он мягко, но решительно остановил меня и попросил уделить ему хотя бы пять минут. Я не смог ему отказать, и мы прошли в его кабинет.
Больше того, я почему-то решил рассказать Листьеву о своем несчастии. Владислав Николаевич, выслушав меня, после недолгой паузы вдруг сказал:
— Я хочу помочь вам.
Дальнейшее повествование покажется вам абсурдным, но как бы то ни было... Предложив мне помощь, Листьев стал рассказывать о том, как помочь моей сестре:
— Дорогой коллега, — сказал он, — то, что я хочу вам посоветовать, не должно разглашаться. Я хочу чтобы данная информация оставалась только в стенах этого кабинета. Сегодня, когда вы придете домой, положите свою сестру спать в той комнате, где у вас обычно стоит телевизор. В три часа ночи на первом канале начнется технический перерыв, потом...
Но здесь Владислава Николаевича прервал декоратор, который позвал его в студию — мол, там произошли какие-то неполадки. Листьев ответил, что придет через минуту, и перед тем как уйти, тихо повторил:
— Помните, друг мой, ради своей сестры включите в три часа телевизор. Не забудьте, Останкино, в три часа ночи, во время технического перерыва.
Я не понял смысла этой рекомендации, но на шутку все это было не похоже. Да и в моем положении было не до сомнений.
Сестру в этот вечер я уложил, как и полагалось по рекомендациям, в зале. Потом завел будильник ровно на три часа ночи, и теперь оставалось только спокойно спать в ожидании звонка в самую глубокую ночь. Правда, уснуть оказалось непросто. Меня даже порой бросало в дрожь от ожидания неизвестно чего. Как телевизор может помочь сестре и принести душевный покой мне — по-прежнему было совершенно непонятно. Но я всячески отгонял привычные дурные мысли, уставившись на смутно различимый в темноте циферблат будильника. Мол, когда уже стрелка на будильнике остановится на цифре три и прозвучит мерзкий взвизг аппарата... Но звон раздался для меня внезапно — я все-таки уснул и не заметил этого. Встав, я направился в зал, нашарил на столике пульт от телевизора, включил «ящик» и осторожно сел в наше старое, вечно скрипучее кресло, стараясь не разбудить сестру.
Думаю, современное поколение, любящее интернет-страшилки, предположит, что в сию минуту произошло подобие известного инцидента в штате Вайоминг, когда тысячи американских зрителей перед просмотром новостей внезапно увидели нечто на экранах телевизоров, после чего многие мучились всеми мыслимыми болезнями. Уверяю вас, ничего подобного не было. Просто где-то минут пятнадцать на экране висела настроечная таблица, и абсолютно ничего не происходило. Вдруг начали показывать какую-то заставку: синие и красные полосы, хаотично бегущие в разных направлениях. Через несколько секунд полосы замерли, а поверх появились крупные белые буквы: «ТЕЛЕСТАНЦИЯ ОСТАНКИ». Слова располагались одно над другим и были одинаковыми по длине. Как будто так и было задумано, а не просто обрезалась надпись «Останкино».
Еще с четверть часа я сидел и смотрел на замершую заставку. «Может, над мной пошутили, очень жестоко пошутили», — завозилась в голове тяжёлая мысль. Запоздало вспомнилось: на месте то ли телецентра, то ли Останкинской башни когда-то было кладбище, и поэтому сотрудники иногда называли канал «Останками». Но если это шутка, то почему она так затянулась, и дурацкая надпись до сих пор не сменилась какой-нибудь другой страшной картинкой или нормальной настроечной таблицей?
И внезапно раздался крик моей сестры. Она кричала настолько громко, протяжно и жутко, что у меня аж зубы застучали от страха. А она упала с дивана и стала корчиться, как одержимая в ужастиках про экзорцистов. Я же не мог даже пошевелиться, обуянный ужасом. Вдруг сестра, резко перестав дергаться, открыла глаза и приподнялась с пола, а потом села на край дивана и уставилась немигающим взглядом в по-прежнему неподвижную заставку с надписью. Стряхнув оцепенение, я окликнул её, но она не ответила. Наверное, со стороны это выглядело кошмарно: полумертвый человек пристально смотрит на идиотскую надпись, да еще и что-то бормочет. Я попытался прислушаться к шепоту, но не разобрал ни слова. Вдруг сестра снова потеряла сознание, и как раз в эту секунду вместо заставки снова появилась настроечная таблица. Я бросил взгляд на лицо сестры, и увидел, что оно как будто слегка порозовело. Как будто впервые за долгие недели болезни ей стало лучше.
А на следующее утро самочувствие больной значительно улучшилось. Дыхание перестало быть столь хриплым, а взгляд оживился. Словом, сестра резко пошла на поправку.
Единственная маленькая неприятность той ночи — это недовольная соседка: когда я поутру пошёл на работу, она встретила меня у подъезда и строго спросила, почему ночью из нашей квартиры слышался шум и крик. Но я что-то сочинил насчёт жара и бреда у сестры, и соседка не стала ругаться.
Мой начальник не стал даже вспоминать про конфликт накануне. Наверное, Листьев накануне замолвил за меня словечко. Я как ни в чём не бывало приступил к обычной работе, но все мысли были об одном: снова встретиться с Листьевым и поговорить. И, конечно же, поблагодарить, хоть я и не знал, какой должна быть достойная благодарность за такую неоценимую услугу. Но Владислав Николаевич, как назло, все время был занят. Вновь встретить его мне удалось только через несколько дней, перед съемками передачи «Час пик».
— Как ваша сестра? — спросил он меня вместо приветствия.
— Хорошо. — Болезнь действительно отступала с каждым днём. — Но... что это было в ту ночь? Если можно, расскажите мне хоть немного...
— То, что вы видели, это наш небольшой телепроект. Он еще не вышел к широкому зрителю и... Впрочем, поверьте мне, лучше пока о нем не знать. Он выйдет когда-нибудь, но пока... пусть это будет тайной, как и тайна всей телестанции «Останки».
— Какие «останки»? — переспросил было я, но наш разговор снова прервали.
Все-таки любопытство не отступало. Раз уж Владислав Николаевич заикнулся о загадочном телепроекте, то быть может, в следующий раз он расскажет что-то еще? К тому же, в эти дни я как бы ненароком спросил у сестры, не помнит ли она чего-то необычного за последнее время. И она рассказала, что как раз в тот день, когда ей впервые стало лучше, ей снилось, что мы вместе смотрим какой-то старый и очень интересный выпуск передачи «Спокойной ночи, малыши».
Я решил попробовать перехватить Листьева завтра, заранее приготовив ряд вопросов. Но, увы, в этот день я видел Владислава Николаевича последний раз. На календаре было 1 марта 1995 года. Поздним вечером этого дня Владислав Листьев был убит неизвестными, и это дело не раскрыто до сих пор.
Что-то новое по поводу «Телестанции Останки» мне удалось узнать только через два года. Судьба свела меня с одним человеком, который недолгое время тоже работал в «Останкино» — как раз зимой девяносто пятого; правда, в ту пору мы ни разу не пересекались. И когда однажды мы разговорились обо всем помаленьку, тема зашла о покойном Листьеве. И совершенно неожиданно для меня друг спросил:
— Ты же помнишь тот мистический проект, который мог типа исцелять людей через телевизор морально и физически?
Я аж подскочил на стуле:
— Ты про «Телестанцию Останки»?!
— Конечно! — Друг перехватил мой растерянный взгляд и сильно удивился: — А ты разве не в курсе этих дел?
Оказалось, что Листьеву и его верной группе энтузиастов во время экспериментов со студийным оборудованием случайно удалось выделить особую последовательность звуков на грани ультразвукового барьера. Причем именно выделить, а не создать: ее генерировали сами приборы и это был незадокументированный эффект. Однако проявлялся он только в ночное время, и к тому же сигнал был маломощным — чтобы использовать, его прежде надо было отделить от многочисленных шумов. Эта последовательность в некоторых случаях оказывала гипнотический эффект — погружала зрителя в забытье и транслировала ему самые приятные моменты из жизни (включая любимые фильмы и передачи). Поначалу предположили, что на этом эффект и исчерпывается, но через некоторое время один из сотрудников заявил, что вылечился от внезапно подкосившей его тяжелой болезни как раз благодаря такому сеансу гипноза. А потом даже пошел разговор, что с помощью этой системы можно было даже загадывать определенные желания.
— Знаешь, я и сам однажды загадал желание, — признался наконец мой друг. — Мне показали какую-то политическую программу. И ведущий вдруг обратился ко мне. Он спросил, какое у меня самое заветное желание...
— И какое же? — перебил я его.
— Чтобы Ельцин ушел в отставку, — с неожиданной злостью сказал мой друг. — Стране нужны перемены, а не этот пьяница у власти. Как же хочется, чтобы на его место сел кто-нибудь другой... Но ведущий ответил, что не может выполнить это желание прямо сейчас. Можно только сделать так, чтобы Ельцин не пошел на третий срок.
— Хм, ну твое желание еще может и сбыться, — задумчиво протянул я. Год назад Ельцин и Зюганов выиграли первый тур выборов, но во втором действующий президент одолел коммуниста.
— Если только со мной не случится то же, что с Листьевым, — вдруг сказал друг.
Я во второй раз подскочил на месте:
— В смысле?!
— Когда Листьева не стало, тайный проект сразу закрыли, — в голосе друга зазвучали металлические нотки. — Конечно, ничего официально не объявляли, но разговор пошёл такой, что Листьев стал первой жертвой проекта. Боком ему вышла эта «Телестанция Останки», короче, и как бы мне тоже боком не вышла...
— Но постой, со мной же ничего не случилось до сих пор... — и я рассказал свою историю. А в конце добавил, что сестра жива-здорова, да и со мной ничего непоправимого не случалось.
— Ну да, не факт, что каждый что-то обязательно потеряет, — несколько успокоившимся тоном сказал мой друг, когда я закончил вопрос. — Может, это кто-то из врагов Листьева посмотрел «Телестанцию Останки» и загадал поскорее убрать конкурента. Поэтому его и объявили первой жертвой... Короче, давай закроем тему, а то кошки на душе скребут вовсю.
Как нетрудно понять, лезть в эту тему глубже у меня желание пропало. Довольно было и того, что я, сам того не желая, сунулся играть в смертельную игру и вышел из нее целым и невредимым.
Но в последний день уходящего 1999 года «Телестанция Останки» снова заставила вспомнить о себе. Да, когда по телевизору показали «уставшего» и «уходящего» Ельцина, я побежал к телефону и набрал номер друга. Тут-то я и выхватил ужаса как никогда. Трубку подняла его жена и дрожащим голосом сказала, что он накануне попал в аварию. А через две недели он скончался в больнице, не приходя в сознание...
Что если «Телестанция Останки» действительно забирает у людей что-то жизненно необходимое? Мой друг загадал желание и расплатился за него жизнью. Листьев, возможно, тоже не удержался от искушения что-то загадать — и тоже расплатился жизнью. Я не произносил своего желания вслух, но включая телевизор той февральской ночью, думал только об одном: хоть бы моя сестра поправилась. И если это считается за желание — оно ведь сбылось! — то и мне предстоит чем-то поступиться. А может, я уже что-то потерял, но пока не заметил этого. Например, я лишился удачи. А потому, например, когда я в очередной раз сяду за руль, лихач на встречной полосе не справится с управлением и влетит мне в лобешник. Или когда я поскользнусь на ледке, припорошенном ноябрьским снежком, бордюр окажется аккурат там, куда я упаду головой.
Сейчас мне уже сорок с изрядным хвостом, а сестре за пятьдесят, и мы живем нормальной для своих лет жизнью. Но и сейчас меня порой окутывает панический ужас. Особенно когда я смотрю на длинную иглу телебашни, вонзающуюся в небо. Кто знает, сколько еще таит Останкино неизвестных людям сил, которые вторгаются иногда в эфир, а иногда и в судьбы людей?