Меня можно назвать счастливым человеком. Я пришел к этому пониманию как-то внезапно, и первое время сам был в шоке. Так-то хватало проблем — особенным баловнем судьбы я не был, как и наследником внушительного состояния или высокого статуса. Счастье, оно, если подумать, совсем не в этом.
Я любил свою работу, любил трудности, которые она приносила, сорванные дедлайны и рискованные, но верные решения, которые все спасали в последний момент. Даже свои неудачи я любил — терпкие, солоноватые, они многому учили меня, и даже начальник несколько раз обмолвился, что без меня у них бы все давно развалилось.
Я любил свой дом. Простая, непритязательная квартирка в спальном районе с окнами, выходящими на детскую площадку. Там было уютно, там были тяжелые дорогие наушники, которые не пропускали случайные шумы, огромный компьютер, переливающийся всеми цветами радуги, простенькая, но мягкая кровать. Там было безопасно, и там я отдыхал. По-настоящему отдыхал, сбросив с себя любые тревоги, как тяжелое пальто.
Я любил… Ну, в этом смысле я, наверное, так никого и не полюбил. Но я любил то, что у меня иногда получалось с женщинами. Легко, тепло, непринужденно. До постели дело доходило далеко не всегда, чего-то более серьезного не происходило вовсе. Встречались, мило беседовали, смеялись. Оставались друзьями — я раньше считал это выдумкой, но оказалось, что это возможно. Без обид и недомолвок. Некоторые стали хорошими собеседниками или надежными коллегами. Я даже не воспринимал неудачи на этом фронте именно как неудачи, даже в голову не приходило.
Я любил свое хобби. В компьютере, главном моем сокровище, стоящем больше, чем вся немногочисленная мебель в квартире, радостно дышали игры. Несколько сотен, но активно я играл в две или три. Был в топ-10 рейтинга любимой, и не на последних ролях в остальных. Даже кланлидером был. Чтобы хорошо работать, надо уметь хорошо отдыхать.
В общем, я был счастливым человеком. Богатство, слава, какие-то внешние атрибуты — когда меня посетила эта мысль, я вдруг понял, насколько это все не имеет значения. Я тогда хмыкнул и налил себе полстакана виски, хоть сегодня и был всего лишь обычный понедельник. Его я тоже, как ни странно, любил. И виски, и понедельник.
Понедельник означал работу. Когда ты ее любишь, этот день воспринимается совсем иначе, чем принято. Мозг с утра проворачивает в голове задачи, оставленные на следующую неделю, прикидывает возможные сложности, структурирует и организует твой личный список дел. Даже не терпится наконец-то добраться до офиса, открыть все нужные окна браузеров и программ и прикинуть, что именно тебе оставила предыдущая неделя, и чего от тебя потребует неделя текущая.
В тот понедельник я его и встретил, хотя тогда, вечером, потягивая виски, даже и не вспомнил об этом событии.
* * *
Котик смотрел осуждающе. Всего его пронизывало холодное чувство собственного достоинства, а на мордочке застыли высокомерие и осознание тщетности бытия. Он лежал, аккуратно устроившись на подстилке из опавших листьев, и смотрел в какие-то одному ему ведомые дали, скрывающиеся за тканью реальности.
Котик был симпатичный — черно-белый, пушистый до невозможности. Подобрав под себя лапки так, что их было не видно под мехом, и спрятав там же, в меху, хвост, он был похож на большого пушистого колобка. Шарик с узкими, пронзительными глазками. Только подрагивающие иногда усы выдавали, что котик на чем-то сосредоточен.
Охотился он на шальную птичку, или решал философские вопросы, я не знал. Я просто умилился котику, как положено, и прошел дальше. К крыльцу, к лифту на седьмой этаж, к работе, к проекту, который все никак не желал превращаться в прибыльный актив, и только я мог это недоразумение исправить. Единственное, что в тот день случилось, это одна быстрая, юркая мысль, которая прошелестела на границе моего разума.
Котик наверняка голоден.
Надо ему вискаса какого купить.
На следующий день котика с утра возле крыльца не оказалось. Что и неудивительно — он не был наивным котенком, и почти наверняка уже не первый год обитал в этой местности, знал наизусть все местные подвалы и подъезды, в которых водились сердобольные старушки, раскладывающие по утрам возле балконов свертки с разнообразной снедью. Я только стрельнул глазами в сторону, ничего не увидел, и тут же забыл о пушистом комке. Мало ли их в округе бегает. Симпатичных и не очень.
Голодных.
Последнее слово почти против моей воли появилось в голове, и я даже не успел нахмуриться. Просто споткнулся на лестнице.
— Григорий Афанасьевич, осторожнее. Тут только что помыто.
— Господи, Аня, ну сколько можно повторять, — закатил я глаза, — зовите меня Гришей.
— Ну как же, вы же тут большой человек, — развела руками уборщица.
— Не больше вашего, — хмыкнул я, — Вы пол от грязи отмываете, я — доброе имя нашей великой компании.
Она сдавленно захихикала — то ли ей и правда понравилась шутка, то ли из вежливости.
А я ввалился в офис и всецело погрузился в предстоящую уборку. Метафора мне понравилась. Можно сказать, я и ее полюбил. Как вы помните, я неожиданно для самого себя оказался счастливым человеком.
* * *
Курил тут только я. Ну и директор, может. Почему-то я седалищем чувствовал, что он из наших. Но что с него взять — директор. Курить он мог прямо в кабинете, да и вообще, где угодно. Кто его остановит-то. Поэтому, когда котик появился из-за угла, встретил его у крыльца одинокий я. Мой отдел почти в полном составе свалил в пиццерию неподалеку, соседние кто как — кто закрывал дрожащие дыры в рабочих задачах, игнорируя законный обеденный перерыв, а кто просто занимался фигней.
Заниматься фигней — это нормально. Я и сам это часто делал. Это даже помогает решать задачи вовремя, если пользоваться этим инструментом правильно.
Я не знаю, что меня на это подбило. Я просто метнулся в ближайшие «Соседи», маленький магазин, запрятанный среди подъездов многоэтажки, и купил там пару пачек того самого вискаса. Выбор был небольшой — китекет или он. Но где-то в глубине сознания буравило осознание, что китекет — вот вообще ни о чем. Для самых нищебродов.
Я не боялся показаться нищебродом, но…
Черт, наверное, все-таки боялся. Не перед коллегами. Перед котиком.
Когда я вернулся, он сидел на уже примятой листве и изредка показывал из-под шерсти мягкие лапки, которые мяли эту подстилку, погружали в нее когти, заставляли пушистый хвост своего владельца выписывать кренделя. Отсутствующий взгляд животины все так же буравил крыльцо, то ли в поисках очередной неосторожной птички, то ли просто от скуки.
Я надорвал упаковку и быстро выпростал содержимое пакетика с кормом на асфальт. Котик принюхался. Приподнялся, заинтересованный. Но так никуда и не двинулся. Я отошел на пару шагов — с какой-то опаской, сам не понимая толком, что я делаю. Котик двинулся навстречу. Я снова отошел. Наконец, черно-белая морда с раскосыми, хитрыми глазами ткнулась в угощение.
Котик начал кушать.
Я, испытывая все ту же неожиданную робость, отошел от него, чтобы не беспокоить, и выбросил пустой пакетик.
Что-то меня тревожило, но я не знал, что.
* * *
Хедшот. Приятное слово, когда ты примкнул к прицелу. Неприятное, когда ты оказался в его перекрестье.
Уже пятый раз меня, выходящего с респавна, ловили на мушку и отправляли в долгое сорокасекундное ожидание. Куда бы я не пытался вылезти — на точку А, коридорами в неизвестность, в простреливаемую зону между обоими крыльями здания, заботливо сгенерированного движком игры, я получал пулю в лоб.
Я, занимающий восьмое место в рейтинге среди тысяч игроков.
Хотелось одновременно по-детски плакать и по-взрослому бить морды. Ощущение было знакомым — ну, это не первый раз, когда на сервере заводится грифер. Ну или тролль, назови как хочешь. Человек — обычно довольно скилловый, стоит это признать, — который выбирает себе одну цель из вражеской команды, и доводит до исступления, атакуя только ее.
Обычно меня это не особо трогает. В особо тяжелых случаях я просто меняю сервер. Но не в этот раз. Не знаю, почему. У него 17 фрагов. У меня 17 смертей. Он здесь ради меня. Даже когда наши прорываются на точку, он молчит. Сдает ее без единого выстрела. Но стоит мне появиться в его прицеле, как…
Вы умерли. До возрождения осталось…
Я бросил мышку в стену. Именно этого они и добиваются, чтобы ты расстроился, потерял самообладание, стал писать в чат гадости. Их это греет. Нет, дружище, уж такой радости я тебе не доставлю.
Я изменил класс персонажа и попытался переломить ситуацию на поле боя. Ситуация переламываться не спешила.
Меня прошибало на излете, меня ловили на коротких перебежках между укрытиями, иногда я вообще не мог понять, откуда именно прилетел виртуальный свинцовый гостинец в мою не менее виртуальную голову. Я уже не бросался предметами в стену, не отвлекался от экрана, забыв и про стакан, наполовину заполненный (именно так, не наполовину опустошенный) виски, и про картошку фри, вообще обо всем.
Матч мы вытянули. Во многом из-за моей умелой наводки артиллерии. В этом было стыдно почему-то признаться самому себе, но именно из-за него, из-за этого придурка с ником CatFood я выбрал самый безопасный класс, который мог спокойно отсиживаться в тылу, пока своими пиксельными задницами рисковали соратники.
В конце, зачем-то задержавшись на сводках результатов побоища, я слепо пялился на статистику того самого грифера. Процент попаданий — 100%. Выстрелов — 27. Фрагов — 27.
Моих смертей — 27.
Наверное, это был первый раз, когда я не получил от игры, даже победной, никакого удовольствия.
* * *
Котик мяукнул. Я не ожидал его встретить так рано, поэтому с собой у меня была только бутылка минералки. Было очевидно, что котик явно ей не обрадуется.
После вчерашней игровой мясорубки я психанул и выдул почти всю бутылку вискаря — не в первый раз, конечно, мне случалось на работу являться и в более помятом состоянии, но сегодня было особенно отвратно. Я почему-то остановился, достал минералку, и от души отхлебнул.
Котик еще раз мяукнул. Не совсем понимая, зачем я это делаю, я наклонил бутылку и сотворил небольшую лужицу. Минералка закончилась.
А котик размеренно начал лакать из этой лужицы. Словно завороженный, я смотрел на него, на булькающие пузырьки углекислого газа, не верящие своей свободе, на пыльный асфальт и, конечно же, на котика.
Он тихонечко лакал воду, но было понятно, что ей он точно не насытится.
В обед я выбежал в магазин. Всего во второй раз, но и вправду выбежал. Боялся, что пушистый решит слинять куда-то в сторону, и мне не удастся его покормить. Глядя на котика, возюкающего своим носом по еде, я испытывал какое-то новое удовольствие. Помните же — я много чего любил в своей жизни. Как выяснилось, я любил смотреть, как котики кушают.
Может, в этом была виновата бабка. Когда умерла мать, я полностью превратился в любимого внука. Так сказать, законодательно. Отец ушел куда-то, и я уже привык — к чему не мог привыкнуть, так это к бабкиному «кыш».
Смешно, правда? Меня она любила, не обижала, защищала и от соседских сорванцов, и от гнева школьной системы. Без устали сочиняла записки о том, что у меня температура, насморк и грыжа. Или вообще мне капец, рак пожирает печенку, и школа сама должна передо мной извиняться, что я в нее не успел. Наверное, из бабки вышла бы первоклассная журналистка. Но она была всего лишь простым человеком с руками по локоть в грязи. И она ненавидела котов.
Даже не так, она их боялась. Никогда не била, не прогоняла, но могла целый день провести, застряв где-то в угле двора, им твердя одно и то же. Кыш, кыш, кыш.
Коты ее тоже не любили, старались обходить кругами. Она не была живодеркой, не подумайте. Ни разу не видел, чтобы она пнула какого-нибудь кошака или накричала на него. Только кыш, кыш, кыш.
— Заберет, все заберет — бубнила она, перебирая вышивку, — Чует, поганец. Забрать хочет.
Я любил бабку, но эта ее причуда с котами… Я любил котов. Наверное, не сам по себе, а назло бабке. Коты, казалось, это понимали. Ели еду, но в последнюю очередь. Приходили, но всегда отскакивали в сторону, будто чего-то опасались.
Если подумать, я так и не погладил ни одного котика в своей жизни. И, конечно же, так и не завел своего.
Повинуясь внезапному порыву, я попытался погладить этого таинственного колобка, но тот в пару прыжков ускакал от меня и подозрительно скосился одним глазом, даже забыв о еде.
Дикий, стервец. Ну и ладно. В голове крутились уже вполне земные мысли — и лотка у меня нет, и переноски, на ветеринара еще раскошелиться, да и ест он, на самом деле, не так уж мало…
Наверное, просто кормить его на улице будет намного дешевле и удобнее. Да и во время особо жаркой онлайн-баталии точно никто не прыгнет на клавиатуру и не пошлет шальной снаряд черт-те куда.
Правда, я никогда не любил класс наводчиков артиллерии. И, если честно, уже не очень хотел снова запускать игру.
О чем-то задумавшись, я пошел на рабочее место.
* * *
— Гриша!
Я оторвался от графиков и даже не сразу понял, что меня зовет Анфиса. В голове крутились сложные кривые зависимости расходов от доходов, какие-то показатели эффективности… Но медленно отступали перед этим словом. Анфиса.
Честно говоря, запал я на нее именно из-за имени. Нет, и с внешностью у нее было все в порядке — не топ-модель из глянцевых инстаграмов, но довольно симпатичная кудрявая девчонка. Получилось у нас с ней как-то сумбурно, внезапно, знаете, обжигающе неожиданно. Ни я, ни, если верить Анфисе, она так и не поняли, как оказались в подсобке, и тихо взвизгивая, роняли все возможные свертки и предметы вокруг.
Даже странно, что нас никто не услышал и не спалил. Хотя, пожалуй, эта рисковость, угроза разоблачения, эта внезапность и заводила больше всего. Она даже ни разу не была у меня дома — каждый раз это происходило то в опустевшем в обеденный перерыв офисе, то в вечернем парке. Нам это обоим нравилось. Кроме того, я прекрасно знал, что в офисах установлены камеры, а, судя по хитрым взглядам Валерки, который за них отвечал, их еще и просматривали.
Когда я рассказал это Анфисе, она напрыгнула на меня особенно жадно.
Но сегодня у нее было какое-то грустное лицо. Вернее, не грустное, а скорее удивленное, подавленное, словно она только что узнала, что небо, оказывается, вовсе не было голубым. Что-то в ней если не сломалось, то как минимум дало трещину.
Уединились мы в туалете. Это для нас уже было банально, хотя я провел руками по ее бедрам. Больше по привычке, чем всерьез собираясь продолжать. Она не отстранилась, но как-то нервно вздрогнула, взглянула в зеркало, взглянула прямо в мои зеркальные глаза, словно боялась посмотреть в глаза реальные. И тихо сказала:
— У нас будет ребенок.
— Ты же на таблетках, — протянул я, продолжая машинально гладить ее бедра.
— Да. Но вот.
Она уронила в умывальник тест. Две полоски.
— Ты точно все проверила?
— Пять раз.
— Но это же невозможно, — я наконец отпустил ее и нахмурился.
— Гриша, — как-то всхлипнула она.
Я смотрел в ее испуганные зеркальные глаза, тоже не решаясь встретиться с настоящим, заплаканным лицом. Здесь тоже были камеры — отчего-то от мысли, что Валерка просмотрит и это наше домашнее видео, вдруг встал так, что аж заболело. Но сама Анфиса выглядела жалкой, покинутой, мокрой медузой, выброшенной на берег океана. И выглядела уже не такой привлекательной.
— Мы же играли…
— Доигрались.
Больше никто из нас так ничего и не сказал. Нет, вы конечно можете назвать меня бессердечным ублюдком, но и Анфисе какие-то дети в ее 31 год не впивались совершенно. Я это знал. Она просто была шокирована, не более.
Мы с того дня почему-то не разговаривали. Вежливо здоровались, сдержанно шутили, но не то что каких-то эксгибиционистских выходок, даже по душам так и не поговорили ни разу. Но живот у нее не рос. Врачи свое дело знали.
* * *
Почему-то, после этого я вообще мало с кем общался, тем более с женщинами. Не знаю, испугался этих сакральных двух полосок, или просто не мог пока что переварить, что подобное случается. Всецело рухнул в работу.
Графики росли как на дрожжах. Я рычал почти так же, как когда спускал в Анфису, и щелкал кнопками и галочками. Корректировал параметры кампаний, чертил от руки в старом блокнотике прогнозы, записывал в собственном блоге идеи, которые на утро тут же удалял. Чтобы никто не украл.
Я просто с цепи сорвался. Директор лично пожал мне руку и объявил о премии, и даже позвал с ним выпить пива. Я вежливо отказался. Почему? Я же люблю пиво? И работу. И директора — ну, как начальника. Союзника в моей работе. Мудрого сюзерена.
Я просыпался в три часа ночи и жадно что-то набирал на ноутбуке, а с утра пытался разобрать, что за гениальная схема пришла в мою несчастную голову. Компьютерные игры ушли на какой-то сто десятый план. Соклановцы даже звонили мне, но я сбрасывал звонки. Наверное, выбрали нового кланлидера. Звонки прекратились.
Черт, черт, и еще раз черт, это же… Гениально. Я не мог дождаться утра, грыз ногти, и неизменно попадал своими идеями в точку. Я не хотел по вечерам уходить с работы, материл охранников, выпроваживал их из офиса. Уже даже директор поглядывал на меня с опаской.
В столе у меня лежали три пакетика кошачьего корма и блокнот, густо исписанный одному мне понятной вязью.
Котик любил гулять у офиса по вечерам. Уже после рабочего дня, в 8-9 часов. Он зачем-то рылся в земле, оценивающе рассматривал ворон, и кушал — черт, как сладко кушал свежий корм.
Я уже знал, что ягненок ему не нравится, а зайца он жрать точно не будет. Что утку отведает только под томатным соусом, а если корм с говядиной, то слопает только желешку, а мясо не тронет. Что он любит вытягивать мохнатую левую заднюю лапку, и не переносит прикосновений. И что мяукает он только тогда, когда увидит меня.
И я был счастливым человеком. Посвященным в тайны этого пушистого комка, доверенным лицом чего-то, что слегка не от мира сего бродило рядом.
Я ругался с продавцами и вызывал такси, чтобы успеть до закрытия добраться в магазин, где продавались нежные куриные корма его любимой марки, а не опостылевшая говядина. Только я это знал, только я.
А Анфиса нашла себе нового любовника. Я знаю, я просил у Валерки посмотреть записи из офиса. Черт, пару раз там даже был сам Валерка.
* * *
И вот это случилось. Моя гениальная, горячечная, как обычно, нежданная идея вдруг не сработала. Контрмеры не сработали тоже, и пришлось сворачивать всю кампанию. Нет, директор на меня не кричал, да и вообще ничего не случилось. У всех бывают неудачи, правильно? Даже у самородков, у гениев, у котиков — бесстрастно подсказал кто-то.
Но дело было не в этом.
Мне было плевать. Я не чувствовал рычания уязвленного самолюбия, жаждущего сатисфакции. Обиды я тоже не чувствовал. Разочарования и злости, досады, спортивного интереса, азарта, желания отыграться, ровным счетом ни хрена.
Невидимый, будто игнорируемый всеми, занятыми в самой суете рабочего дня, я вышел покурить. Котик, разумеется, был на месте. Корм, конечно же, я держал в кармане. Сигареты, очевидно же, я забыл.
Ну, сейчас. Покормлю котейку, а потом вернусь за пачкой, которую зачем-то бросил в ящик стола, а не в нагрудный карман.
Котик склонил свой маленький носик к корму и со знанием дела его обнюхал. И вернулся обратно. Животина так же сидела столбиком, лениво разминая лапки, и смотрела прямо на меня. А я не понимал.
— Это ж твой любимый, — вырвалось вслух.
Но котик был сыт. Это осознание холодным листом металла припечатало меня откуда-то сверху, и я упал на колени так, что кучка корма оказалась у меня прямо между ног.
Котик лениво подошел к ней и начал неспешно кушать. Так, скорее из вежливости. А я смотрел в небо. В небо, под которым у меня больше не было хобби. Которое не собиралось меня одарять лучами солнца, когда я удачно проведу фланговый маневр. В котором у меня не будут рваться брюки в паху от мысли о том, что за мной кто-то наблюдает. И в котором моя работа — это просто унылый набор ежедневных, одинаковых операций.
Но я чувствовал что-то еще. Не счастье, нет. Тихое спокойное удовлетворение. Котик кушает. Ему вкусно. Вот и молодец. А мое счастье сузилось до по-монгольски хитрых глаз котика.
В его глазах Анфиса жадно бросалась на штык интернет-грифера, который пулю за пулей извергал винтовкой из нее тяжелые вздохи, компания продавала видеозаписи со мной, вцепившимся в ягодицы незнакомой мне женщины, а из крана в туалете лился чистый виски. Неизвестные мне животные улюлюкали, обтекали, легонько постукивали по обнаженным телам своими лиловыми отростками, а я, как заправский владелец аукциона, метал на стол одно, два, три по цене пяти, и все они рыдали и кровоточили. А котик, маленький черно-белый котик с хитрыми раскосыми глазами выглядывал отовсюду — из-под стола, из-за покрывала, из дыры в стене, и голодными глазами провожал то, что уже больше не принадлежало ни мне, ни кому либо еще. Я кончил, темное пятно набухало на брюках.
Котик был сыт. Поэтому оно больше не мое. А корм, на самом деле, это просто необходимая формальность.
— Ты будешь тут завтра? — прохрипел я.
Котик не ответил.
— Вкусного. принесу. Я…
Котик зыркнул на меня своим узким глазом. Да, конечно. Я понял. Вкусное закончилось. Но можно хотя бы…
Можно.
Тупое, тихое чувство удовлетворения. Все, что у меня осталось. Невкусное. Но жить можно.
Котик был сыт и счастлив.
Автор: Alexbrain