Помню, что когда я работал вожатым в лагере, мы пугали детей всякой ерундой, чтобы они скорее уснули, а мы со спокойной душой ушли бы пить пива. Однажды после такой попойки возвращался я к себе в комнату для вожатых. Только сигареты кончились, а курить сильно хотелось. Ну, думаю, надо зайти в кладовку — там вроде мои пионеры постоянно сигареты прячут. Открыл и начал протискиваться между вещами вглубь. Дошёл почти до конца и тут слышу: то ли дышит кто, то ли сопит, причём как-то с какими-то мокротами, как больной бронхитом.
Хоть и пьяный я был, но испугался, хотя не сильно. В лагере дети часто друг друга по ночам пугают — думаю, пионеры надо мной так пошутили. Сам стою, не могу решить, идти вперёд или назад. В итоге прихожу к мысли — ладно, черт с ним, потом покурю, — и начинаю пятиться назад. Тут кто-то явно начал двигаться на меня, причём медленно так, маленькими шажками. Меня аж озноб прошиб. Стою, боюсь зашевелиться. И под конец, когда до меня метр остался, этот «кто-то» резко бросился на меня. Я встретил его мощным ударом туда, где должно было быть лицо. Ударил несколько раз со всей силы. Не знаю насчёт сломанного носа, но синяки точно должны были быть. Этот «кто-то» отступил обратно в дальний конец кладовки, всё так же тихо и медленно. Тут я решил, что оставаться здесь и дальше выяснять, кто это, мне уже как-то неохота. Выскочил из кладовки и дверь захлопнул. Смотрю — на руке кровь: видимо, губу или нос точно разбил. Ну, думаю, завтра встану и найду по следам на лице...
Утром весь лагерь обыскал — ни у кого на лице ничего не было, ни синяков, ни царапин. Только одна маленькая черноволосая девочка постоянно наблюдала за мной, как будто хотела что-то сказать, но боялась. На следующий же день её забрали домой родители, хотя до конца смены оставалось семь дней. Помню, когда она садилась в машину, то я вновь поймал на себе её взгляд, причём на лице девочка играла злая усмешка, совершенно не присущая ребёнку, а глаза казались старыми и пропитанными злобой.