Солненый ясный осенний день, я ещё мелкий, сталкерим с посонами в заброшке — старой четырёхэтажке с просторным тёмным чердаком. По конструкции здание походило на типичную совковую школу — квадратное, с двориком в центре. Посоны были не из нашего двора, мне незнакомые, цыганята — чернявые, грязные, в обносках. Искали в основном что пожрать и во что одеться. Я был просто за компанию. Они говорили между собой на своём, я не понимал, но звучало таинственно.
Внезапно вспомнил, что обещал маме сделать уроки, и говорю посонам: ну, посоны, я домой. Они даже не обернулись, только отмахнулись — мол, иди, сами тут пороемся. Вышел я на освещённую солнцем из окна лестничную площадку, а за мной увязался один мелкий цыганёнок. Он остановился, не выходя на площадку, уставился на меня и спросил:
— Больше не придёшь что ли? — при этом в его голосе была нотка обиды, словно я его подвёл.
— Потом приду, только уроки сделаю.
— Ты приходи, а то скучно тут.
Спускаясь по лестнице, где-то между третьим и вторым этажом я услышал в глубине тихого покинутого здания жалобный всхлип. Аж вздрогнул. Естественно первая мысль — неведомая бабайка пробудилась и пошла на поиски хавчика.
Сначала хотел бежать обратно наверх, к посонам, но вдруг с ужасом понял, что не слышу голосов цыганят — то есть, «оно», что бы это ни было, уже разобралось с ними и спускается ко мне! С дико колотящимся сердцем я стремительно скатился на первый этаж, выбежал во двор этой «школы», оглянулся на широкие окна с выбитыми стёклами. Там никого не было. Всё ещё дрожа, я развернулся и пошёл по асфальтовой тропинке между маленьких ёлочек (типичная такая школьная аллейка).
Внезапно меня охватило смутное предчувствие пиздеца. Я замер и судорожно оглянулся на оставшееся позади здание. Над заброшкой стояла мёртвая тишина, и не виднелось никакого движения ни во дворе, ни в окнах. Даже ветра не было. Только ярко сияло на безоблачном небе солнце, высвечивая золотые кроны печальных берёзок.
И тут меня осенила мрачная догадка. Тело прошиб холодный потец, сердце заныло от сайлентхилловской тоски и суеверного ужаса. Я стоял посреди залитого солнцем пустыря, согретый мягким сентябрьским солнцем, и тем страшнее был контраст этого ясного дня и моего кошмарного озарения.
«Ты приходи, а то скучно тут.»
Они будут играть на этом чердаке вечно.
Опустив взгляд, я медленно побрёл домой.