Суббота. Девять часов вечера. Уроки закончились уже давным-давно, впереди без ночи целые сутки отдыха от этой ненавистной школы. Антон — пятнадцатилетний ученик восьмого класса, не очень твёрдый троечник. Учиться Антон не хотел и не любил, по-этому каждый выходной или каждый прогулянный день он проводил так, что бы полноценно забыть об этом одиннадцатилетнем проклятии (Как сам он величал школу). Вот и в эту субботу в качестве подобного «забытия» Тоха собрал свору своих ровестников, с коими приобрёл n-ое количество алкоголя, и отправился в городской парк. Сам парк был достаточно чист и просторен, по центральным аллеям туда и сюда прогуливались влюблённые парочки,семьи с детьми и просто любители природы. В центре парка располагался небольшой пруд, ограждённый невысокой оградкой, из-за которой люди периодически швыряли в уток куски хлеба. Антоха с компанией любили этот парк, ведь были в нём пара-тройка пятачков с самодельными скамейками, находящиеся в отдалении от протоптанных тропинок. Мало кто знал про эти места. Гуляки не забредали, полицейские патрули тоже не захаживали, если не привлекались криками и орами. Именно в одном из таких «убежищ» и базировались школяры. Были они все одного возраста и учились в одной школе, равзе что в параллельных классах.
Антоха сидел с полупустой (или полуполной) полторашкой «жигуля» и думал о своём.
— «Тоха! Чего грустишь?! Смотри, что Костян припас!» — окрикнул Антона один из друзей и тот самый Костян демонстративно достал из-за пазухи бутылку «Августа».
— «Костян, твою мать! Меня с пива уже ушатывать начало, а ты что тут удумал? В этом пойле градусов двадцать!» — для виду начал протестовать Антон, машинально облизнув губы.
Допили пиво. Распили бутылку «Августа». Было их целых пять человек, но восьмикласникам, для того, чтобы напиться, хватило и этого. Часы показывали половину одиннадцатого. Многие начали канючить, что пора бы и домой, мамка, мол, убьёт. Ребята вышли со своей полянки и попали на центральную дорожку парка. На небе давно уже сияла полная луна, но её свет практически полностью заглушало освещение парка. Кучка пьяных школьников уверенно шла в сторону выхода, как вдруг один из них заметил одинокого старика, дремлющего на скамеечке под одной из неработающих ламп.
— «Так, банда, настало время повеселиться...» — шепнул один из толпы, и сместил курс движения коллектива в сторону деда.
Старику на вид было около семядесятипяти лет. Он был бородат, полностью сед и чрезвычайно сух. Сидел, облокотившись рукой и головой о трость. На голове была широкая клетчатая кепка, с небольшим пятном чёрной краски на козырьке. Дед слегка похрапывал.
— «Тоха! Ты у нас... Типа лидер, во! Так что давай, ты первый!» — подстегнул Антона заплетающимся языком пухлый Семён.
— «Пацаны, да вы что? Он же старый совсем!» — ответил Тоха. Ему эта идея не нравилась. Но после пары «Слабо» и «Ссыкло», решил, что, так уж и быть, деда придётся «слегка» потревожить. Школота тихо и почти беззвучно подкралась к деду. Тот продолжал дремать. Не заметил.
Антоха с разбега ударом ноги выбил трость. Дед уронил голову, ахнул, и, подняв голову, непонимающе посмотрел на толпу малолетних отморозков.
— «Извините, уважаемый» — как можно более трезво и серьёзно произнёс Антон. — «А правду говорят, что старость — не радость?»
Сразу же после этого вопроса Тоха, под дружный гогот остальных ублюдков выхватил у деда трость и кепку, повертел их в руках и бросил своим дружкам.
— «Внучки... Да вы чего? Зачем вы так... Не надо...» — с растерянностью и обидой в голосе едва слышно пробормотал дед, видя как толпа пьяных, безмозглых, малолетних тварей топчут его кепку и ломают на части трость. По щеке деда покатилась слеза беспомощности. Однако он стиснул зубы, ухмыльнулся и вытер слезу, оставив рядом с левой ноздрёй мазок грязи.
Опустив пару «остроумных» колкостей в адрес бедного старика, доломав его трость и окончательно втоптав в пыль кепку, шпана выкинула их в кусты и двинулась прочь, оставив деда одного. Вдоволь насмеявшись, ребята собрались было вместе идти к выходу из парка да разбредаться по домам, но Тоха, похлопав себя по карманам, обнаружил, что умудрился посеять свой мобильник.
— «Ребят, тэху просрал. Вы идите, а я к скамейке нашей сбегаю, посморю. Меня можете не ждать.» — отрапортавал он и, развернувшись, пошёл искать своё средство связи.
Антон шёл, насвистывая свою любимую песню, алкоголь гулял в его крови, настроение было просто прекрасное. Скамейку с дедом он решил обойти стороной, не смотря на то, что для этого надо было сделать крюк в половину парка. Не хотелось слушать его проклятия. Внезапно небо заволокли густые тучи. Он бы и не заметил этого, если бы по совершенно необъяснимой причине не погасли разом все парковские фонари. Абсолютно все. Парк погрузился в непроглядную тьму. Тоха поневоле начал трезветь.
— «Что за херня? Может по всему городу свет рубанули? Авария там или ещё чего... Да нет, вон вдалеке, поверх деревьев виден свет ночного города. Чёрт возьми! Так, срочно искать телефон и валить от сюда нахрен!» — подумал Тоха. Глаза уже немного привыкли к темноте и он более-менее уверенно двинулся к месту распития.
Внезапно Антон заметил движение слева, на самом краю перефирического зрения. Резко остановившись и мотнув головой в сторону раздражителя, Тоха всмотрелся в темноту, но не увидел абсолютно никого и ничего, способного к самостоятельному движению.
— «Может белка? Или кот? А я тут сцусь, как малолетка» — про себя улыбнулся Тоха, всматриваясь в кусты. Такое же движение, но только справа. Небольшое чёрное пятно, мелькнувшее на той тропинке, по которой предстояло идти пацану. Антон почуял неладное. Сердцебиение участилось, хмель почти полностью вышел из крови, уступив место адреналину. Снова движение. Слева. Только Тоха повернул туда голову, как тоже самое повторилось справа. Колени Антона начали предательски дрожать. Он несколько раз крутанул головой наупреждение, пытаясь увидеть это нечто.
Сзади отчётливо и громко хрустнула ветка. Хрустнула так, как будто на неё наступили специально и с силой. Уровень непонимания, страха и, возможно, паники, вырос в голове Антона до достаточного уровня, чтобы этот хруст сработал как бесприкословный триггер, которому тело его было неспособно сопротивляться. Он стартанул вперёд по тропинке. Тоха не понимал что происходит, от того и боялся в несколько раз сильнее. Он бежал и бежал. Чёрное пятно мелькало то слева, то справа, периодически сзади слышались хруст и треск палок и веток, но Антон этого почти не замечал. И вот, показался поворот на их скамейку. Казалось бы, творится непонятная чертовщина, нужно рвать когти. И быстро. Но в мозгу восьмиклассника родилась мысль, весьма часто рождающаяся в мозгах восьмиклассников.
— «Телефон не найду — сопрут к чертям. Да и мать уже сегодня люлей ввалит нехилых. А не сегодня — так завтра.» — решив так, он свернул к потайной скамейке.
Стоит отметить, что Антон рос не в самой благополучной семье. Два младших брата, пьющая мать-одиночка, полностью забившая на воспитание детей, видящая смысл лишь в том, чтобы прийти со смены и всадить пузырь-другой с очередным хахалем. И если сын придёт среди ночи пьяный, она отреагирует лёгким подзатыльником «для галочки» и не ахти каким ворчанием. А за потерянный телефон... Тоха не хотел знать, что она сделает с ним за потерянный телефон.
В общем, Антон свернул к «убежищу» и, прибежав, кинулся на поиски телефона. Мелькания чёрного пятна участились и стали сопровождаться треском веток. Тоха старался игнорировать его, уделяя всё своё внимание поиску телефона. Внезапно слева опять мелькнуло... Но не пропало. Антон плавно повернул голову влево и оторопел. Из кустов на него смотрел полностью чёрный силуэт. Если бы в парке была не почти абсолютная темнота, то Это можно было бы назвать тенью. Тень стояла неподвижно, вытянув одну руку с корявыми пальцами в сторону Антона. Судя по контурам, одето на ней было что-то вроде просторного и длинного балахона, с накинутым на голову широким и просторным капюшоном. Слегка присмотревшись, Тоха разглядел едва различимый свет двух красных глаз. Антон впал в настоящий ступор. Простоял неподвижно около четырёх секунд и простоял бы дольше если бы свет полной луны, на долю секунд высунувшейся из-за плотного покрова облаков, не бликанул на экране лежащего в траве телефона и не засветил пацану прямо в глаз. Тоха со скоростью мангуста схватил свой девайс и опять уставился на тень. Та, в свою очередь, зарябила, словно телевизионный канал со сбоящим сигналом, пропала и появилась на пару метров ближе к Антону. Заняла у неё эта операция пару долей секунды.
Антон взвыл от ужаса и бросился наутёк к центру парка, намереваясь либо встретить кого-нибудь, либо побежать к выходу. С грацией улипётывающей от гепарда антилопы он домчал до кольца деревьев, окружающих полянку и, не найдя тропу, ломанулся прямо сквозь деревья. Ширина леска, отделяющего потайную скамью от остального парка — от силы метров десять, но, пробежав добрую минуту на своей максимальной скорости, в парк Тоха так и не выбежал. Ещё через тридцать секунд он увидел вдалеке конец леска и, собравшись с силами и прибавив к своей максимальной скорости ещё пять процентов, выбрался на свободное от деревьев пространство. Сбавил темп, затем остановился. Оглянул местность и... Его сердце ушло в пятки. Он, бежав по прямой, никуда не сворачивая, выбежал к той же скамейке ровно из того места, в котором он, собственно и забегал. Мелькнуло слева, затем справа. И ровно напротив него, на самой границе поляны и деревьев опять появилась тень. Та же поза. Тот же фокус с помехами и появлением ближе. Но быстрее. Антон завизжал как девчонка, развернулся и вновь рванул прочь от этого проклятого места. Бежал на этот раз три минуты и всё равно вернулся туда же. Дыхание сбилось, к горлу подкатывал ком ужаса. Дикого. Первобытного. Снова тень. Повторила свой финт три раза кряду и оказалась ровно в центре поляны. Снова вопль, снова пробежка, на этот раз пятиминутная, тот же самый результат. Снова на поляне. Тоха не чувствовал в себе сил бежать. Он устал и был почти готов сдаться. Тень появилась на исходной позиции — на противоположном краю. Зарябила. Исчезла. Появилась на два метра ближе. Повторила снова. И снова. Вот она в середине поляны. Ближе. Ближе...
Внезапно она оказалась в двух метрах от Тохи и замерла в той же позе, с протянутой к парню правой рукой. Антона обдало волной не просто могильного — адского холода. Тело мгновенно покрылось мурашками, а при выдохе изо рта повалили клубы пара. Холод открыл в Тохе второе дыхание. Ведь он всегда зимой следовал принципу «Ты не мёрзнешь, пока идёшь быстро». Развернулся. Побежал. Только его ноги сошли с занимаего ими места, на него тут же переместилась Тень. Антоха бежал вперёд, периодически ощущая то появление, то пропажу могильно-адского мороза за спиной. Бежал около семи минут, ветки хлестали по лицу, пару раз он запинался, но успевал вовремя выкинуть вперёд другую ногу, сохраняя равновесие. Второе дыхание начало подходить к концу, появилась отдышка, скорость Антона начала неумолимо снижаться. И вот, снова конец леса.
— «К чёрту! Если опять увижу это треклятую скамейку — просто сдамся этой херне!» — в отчаянии решил Тоха, зажмурился и перепрыгнул через границу леса. Остановился. Открыл глаза. Парк!!! Он выбежал в парк.
— «Не... Не может быть! Парк. И свет горит! Неужели всё закончилось?» — не веря своему счастью, в слух пробормотал Антон.
Дав себе передохнуть пару минут, он собрался было припустить в сторону центральных ворот, как вдруг сзади его обдало волной уже знакомого холода. Слеза скатилась по Тохиной щеке и он нехотя, очень медленно обернулся. За ним стояла Тень. В мгновение ока она расщеперила свою пасть, из глубины которой исходило тусклое голубоватое свечение, и кинулась к шее Антона, сомкнув на ней свои челюсти, прогрызая мышцы, связки, вены и артерии. Тоха попытался закричать, но услышал лишь невнятное бульканье. Кровь ручьём хлынула по шее. От неё шли клубы густого, белого пара, однако она застывала и леденела за считаные секнды. Острая, невыносимая боль и ужас.
— «Если... это... сон... Пора бы... проснуться.» — явила себя последняя мысль Антона. Спустя пару минут ужас сменился безразличием, боль значительно притупилась, а потом и вовсе пропала. Тоха булькнул последний раз и потерял сознание. А потом, наверное, умер...
* * *
Антон — мальчишка, учащийся в восьмом классе, напившийся с друзьями накануне, проснулся на парковой скамейке. Голова невыносимо болела, во рту пересохло. Разбудило Тоху утреннее солнце, бьющее ему прямо в глаза.
— «Вот блин... Знатно вчера нарезался. Да ещё и приснилась херобора такая. Как я вообще умудрился на скамейке заснуть? И почему кости так ломит? — подумал Антон и, вспомнив сон, навеянный пьяным мозгом, полез в карман. Телефон на месте. —
Ну, посижу ещё минут пятнадцать и домой двину. Один хрен воскресенье сегодня.
Неожиданно внимание Антона привлёк парнишка, на вид его ровесник, тихо стоявший рядом с отпохмельным страдальцем. Пацан стоял, смотрел на Тоху и молчал. И лишь уголки его губ были едва заметно приподняты. Спустя минуту неловкого молчания, Антон хотел уже было спросить какого ляда надо этому парнишке, как тот заговорил наупреждение.
—
Извините, уважаемый! А правду говорят, что старость — не радость?— прозвучал вопрос, смысла которого Тоха не уловил вовсе.
—
Что ты такое нес...— начал Антон и осёкся. С его губ сорвался не его привычный, почти сломавшийся голос восьмиклассника, а скрипучий и слабый голос старика. Не понимая абсолютно ничего, Тоха достал телефон и посмотрел в экран на своё отражение. Тонкий нос, тонкие поджатые губы, впалые глаза и морщины. Морщины по всему лицу. Старческие пигментные пятна. Антон не верил своим глазам.
—
Держи, дед, а то голову напечёт— сказал мальчуган, вытирая со своей щеки мазок засохшей грязи, и протянул что-то шокированному Тохе.
Тоха протянул руку. Одним богам известно, каких усилий ему это стоило. Кости и суставы болели, а сил не было вовсе. Тем не менее, взяв из рук пацана предмет, Антон своими, теперь уже слабыми глазами, разглядел пыльную и потрёпанную клетчатую кепку. С чёрным пятном на козырьке.
—
Старость — не радость, дед— повторил пацан, делая акцент на слове
деди, звонко, взахлёб засмеявшись, побежал прочь. Антон встал с намерением догнать засранца, да куда там? Простояв так добрых пять минут, бывший пятнадцатилетний ученик восьмого класса Антон сел на скамейку и горько заплакал.