Я никогда не держу окна открытыми. Даже, если лето и жара. Если к сковородке пригорает яичница или мой пес оставляет «подарок» посреди комнаты. А еще я ни за что не раздвигаю шторы.
Нет, я не из тех, кто считает, что моя личная жизнь важна любопытным соседям. И боязнью открытого пространства, как можно подумать, я тоже не страдаю.
Всё это началось в позапрошлом году. Мне было шестнадцать, и я жил с родителями и сестрой в районе-спальнике. Дом – обычная панельная девятиэтажка с видом на раздолбанную детскую площадку и обоссанные гаражи. Картина, знакомая практически каждому жителю нашей страны.
Тогда мы только переехали: отца перевели в другой филиал, и родители сняли квартиру поближе к работе. Я же тут никого не знал, потому после школы чаще всего сидел дома.
То, что соседи здесь странные, мы заметили сразу. Например, пара пенсионеров, с которыми мы делили предбанник, постоянно смотрели в глазок, проверяя – закрываем ли мы общую дверь, и не обламывались напоминать нам защелкнуть на два оборота. А бабулька снизу, когда мы только въезжали, посоветовала окна зашторивать, чтоб – как она сказала – фонари не светили.
Ну, где соседи нормальные?
Для ясности скажу: дом наш был построен буквой «гэ», и мы смотрели на окна соседей по диагонали. Как, соответственно, и они на наши.
Обитателей другого корпуса на таком же девятом, как наш, этаже, мы приметили на утро после переезда.
Выйдя на балкон с кофе, папа услышал отборный мат от лысого толстого мужика, щеголявшего в одних семейниках. Обращался мужик, однако, в пустоту, угрожая неким неизвестным б***, которых проучить надо. Вечером он же высунулся со своего открытого балкона наполовину и стал стучать в застекленный соседский. Ненормальный – решили мы, и, посочувствовав его ближайшим соседям, тихо порадовались, что нам досталась лишь параноидальная пенсия.
Понемногу привыкли, и всё шло своим чередом. Просто старались лишний раз не задерживаться на балконе, потому что попасть в поле зрения психа, ясен пень, не хотелось. А другие соседи… их мы вовсе старались не замечать.
Я вот теперь думаю, что – зря.
Как-то папа, возвращаясь с работы, обнаружил в лифте окровавленного пьяного деда, который обнимал бутылку и хрипел:
— Ой, Сенька, уходи!
А в другой раз бабулька снизу шкреблась под нашей дверью. И, когда мама выглянула спросить: в чем дело? Та порвала шаблон и ответила, что соль нам принесла. И прочие мелкие эпизоды, которым мы тогда не придавали значения, но я сейчас возвращаюсь к ним все чаще и беспрерывно кручу в голове.
Тогда, зимой, мы с Катькой, моей сестрой, остались дома одни. Нет, не первый, но очередной раз. Она пришла взвинченная после экзамена в универе, походу дела поссорилась со своим парнем и лучшей подругой, и прямым ходом на балкон устремилась, сигарету по пути достала. А я – за ней высовываюсь, всякое там: офигеть, ты куришь? А попробовать дашь?
Она такая – отвали, да ты мелкий, уроки учи и прочее…
И тут мы как-то синхронно обернулись. С квартиры, которая расположена по диагонали, уставившись, на нас безотрывно палил тот жирный лысый сосед. Вот просто стоял в своих семейниках и сверлил нас глазами.
Нет, он и раньше пялился, даже орал что-то нечленораздельное резким, слишком высоким для мужика голосом. Мы не реагировали: зачем провоцировать больного?
Но тут сестра почему-то решила обернуться на него в ответ и, затягиваясь, крикнула:
— Чего уставился, придурок?!
Сосед, как стоял, так и остался. Но я различил, как его жирные губы расползлись в совершенно неадекватной улыбке. Он продолжал таращиться, и у него как-то странно блестели глаза. Может, он сидит на чем-то, подумал я тогда. И хотелось бы мне, чтобы так это и было.
А сестра, тем временем, завелась.
— Ну чего тебе надо-то? Глаза сломаешь, урод!
— Катюх, ладно тебе… — окликнул я сестру, а она распсиховалась, сигаретой демонстративно затянулась и психу этому фак показала.
И он вдруг дернулся как-то неестественно, лыба его совсем стремная стала – нечеловечески широкая, а зубы… нет, я не видел – он стоял слишком далеко – но по ощущениям их было много, мелких и острых, торчащих в разные стороны…
Я замер, а Катька не замечала этого животного, неестественного взгляда, и продолжала орать ему, жесты показывать неприличные. Короче, понесло ее конкретно. А он высунулся со своего балкона по пояс, а потом оперся руками об ограждение, и вспрыгнул на него всей своей тушей! Как огромный мерзкий жук или паучара вообще! Этаж – девятый, расшибиться тут ничего не стоило… и я, в общем, сперва испугался, что дебил этот не удержит равновесие и вниз полетит… а мы с сеструхой виноваты окажемся!
— Кать, завали, а?! – пробормотал я, но она и сама офигела, сигарету выронила и шаг назад сделала.
Конченный же этот с невероятной ловкостью для своего огромного веса, прошерстил по тонкому ограждению – в нашем направлении! Что он, мать его, делать собрался?! Взгляда он не отводил, и мне это напомнило взгляд дикого животного, которое готовится к нападению!
Черт побери – на дворе день! И я… только тогда обратил внимание: все окна в нашем и соседнем домах – плотно зашторены. На дворе, на других балконах – никого! Как будто район просто вымер! Да, будний день, но не могут же все быть не дома! Эта мысль промелькнула в моей голове лишь на мгновение, а затем… я и сейчас все еще не могу поверить в реальность случившегося!
Сосед пригнулся весь, спружинил и – прыгнул! На ближайший к нему по диагонали балкон! На нашей стороне дома!
Мы с Катькой синхронно дернулись. Думаю: ни я, ни она не понимали, что это вообще за жесть такая происходит?! Но на офигевание нам осталось от силы секунды две… в следующую на наш так же незастекленный балкон молниеносно, как кузнечик гребаный, влетел этот урод!
Мы впервые увидели его вблизи. Рожа у него рыхлая, с сухой трескающейся кожей, глаза бегают, черные, как будто вообще без радужки… башка лысая и на ней язвы и наросты какие-то. Увидеть такую харю где-нибудь в подъезде – блевануть можно! Но нам в тот момент стало до трясучки страшно!
Он сидел на бортике нашего балкона, вот в той же нечеловеческой позе! Смотрел на нас, раззявив пасть… да, полную мелких острых зубов! А между них быстро, как у рептилии какой-то дергался тонкий раздвоенный язык!
Меня как будто парализовало! Я даже дышать забыл вообще! А Катя как завопит! И в ту же секунду эта тварь рывком кинулась на мою сестру, подтаскивая к краю балкона и вгрызаясь в шею своими жуткими зубищами!
А я не знал, что делать, как спаси Катьку, как вообще вести себя в ситуации, когда наша привычная реальность просто треснула, пропуская то, чего – как нас с детства учили – существовать не может?!
Я схватил первое, что мне попалось: мамин какой-то распылитель для цветов, и в харю этому чудищу химикатами зарядил. Сосед поднял башку, а рот в крови весь! Зубы эти, и язык раздвоенный торчит! Я вскинул распылитель еще раз, а тварь эта как зашипит, оскалившись. Баллон я выронил, а он Катьку за собой потащил, намереваясь выволочь с балкона!
Она орала страшно – но никого! Ни один сраный сосед не выглянул! Я в отчаянии схватил ножницы, которыми мама свои розы подстригала, и, что было сил, воткнул этой сволочи в ее черный глаз! Сосед завизжал так, что мне заложило уши!
Он отпустил Катьку, и я пнул его, чтобы летел с нашего балкона! Он – полетел! Только вот в последний миг его жирная рука дернула мою сестру, и та с жутким воплем полетела вместе с ним…
Я метнулся следом, но было уже поздно… я увидел, как Катя с жутким глухим звуком ударилась об асфальт и застыла в переломанной позе. А тварь эта, которую я человеком назвать не могу… он был жив. Я видел, как он дернулся и калечной походкой двинулся в сторону кустарника рядом…
Моя сестра лежала там, вся переломанная, а этому упырю – хоть бы что! Он упал с девятого этажа и выжил…
Я стоял и смотрел, и тут – двор как будто пробудился. Откуда-то набежали люди, бабульки заохали, раздался вой скорой и полиции…
Дальше я паршиво помню происходящее. Родители плакали, а менты, опросив гребаных соседей, сказали: это было самоубийство! Мол, девчонка прыгнула с балкона из-за неразделенной любви и чрезмерного стресса в универе!
Я кричал им, чтобы они проверили ту квартиру, чтобы задержали тварь, которая там живет!
В результате я провел месяц в дурке с толпой препаратов, превращающих меня в овощ. И в какой-то момент мне начало казаться, что там и правда не было никакого соседа. Что Катька реально бросилась с балкона сама…
Но, когда я вернулся домой, спустя пару дней, во дворе я столкнулся со старушкой: она мела двор, сухая, маленькая, сгорбленная… но, завидев меня, обернулась и уставилась так пристально. А глаза у нее – черные… я дернулся, попытался в секунду списать это на то, что мне приглючилось просто! Но она лишила меня шанса на такую иллюзию:
— Ты моего Сенечку искалечил, гаденыш… в глаза мне смотри, гаденыш! – и, пока она это говорила, я увидел тонкий раздвоенный язык, быстро, по-змеиному, облизнувший ее сухие растресканные губы.
И… мне почему-то стало невыносимо трудно отвести взгляд. Как будто парализовало! Внутри меня просто колотило и хотелось бежать, но я… не мог. Я, как завороженный, сделал шаг в ее сторону, второй, третий… мимо прошел сосед с ведром, посмотрел на меня и дворничиху, а взгляд… пустой абсолютно, как будто и он – загипнотизированный, чтоб его!
Я понятия не имею, чем бы все это закончилось, но, когда между мной и жуткой старухой оставалось не больше полутора метра, в нее на всей скорости своего детского самоката впилился какой-то пацаненок лет десяти. И… я как очнулся. Очнулся и бросился бежать, что было сил!
Я умолял родителей съехать немедленно, но они восприняли это как блажь, посттравматическое после смерти Катьки…
Тогда я стал пропадать целыми днями: по друзьям, знакомым, в школе… где угодно, лишь бы не в этом кошмарном доме с людоедскими тварями и зомбированными соседями!
Я кое-как закончил школу, поступил в шарагу и поселился в общаге. К счастью, отца вскоре понизили, и, чтобы быть рядом с работой, они снова переехали.
А я… я не могу отпустить этот эпизод. Я дергаюсь от каждого шороха. А вчера мне показалось, что уборщица нашей общаги облизывала губы… раздвоенным языком.