— Сонный паралич, — констатировала Наташа, уставившись в бледно-серый потолок. С усилием сделала вдох — грудная клетка, казалось, не шелохнулась, но девушка знала, что впечатление обманчиво. Секундная густая паника, накатившая по пробуждении вместе с придавившей тело невидимой бетонной плитой, медленно отступала.
Паралич был не первым, и Наташа знала — нужно просто подождать, очень скоро мозг снова отключится, проваливаясь в сон.
Жидкая, сильно разбавленная темнота в комнате совсем не походила на тот концентрат, который держится за сомкнутыми веками, но приходилось мириться — глаза закрыть пока не удастся.
За окном зашуршало, заскребло.
— Ветер, — подумала Наташа, — еще и какой-то жуткий ветер, может быть, из-за этой погоды и…
Стекло хрустнуло льдом под подошвой, как на тех белых октябрьских лужах по утрам, которые Наташа с наслаждением топтала по пути в школу.
Там, в нижнем углу форточки, был маленький скол, и, чтобы из треугольной дырочки не поддувало, соседка заклеивала ее скотчем. Сейчас именно оттуда, от основания этого отверстия, должны были побежать по стеклу трещины.
Хруст повторился, словно кто-то с силой надавил на раму рукой, и Наташе показалось, что край ее глаза, крутанувшегося в глазнице, даже увидел на секунду эту распластанную на черном от темноты снаружи стекле серую, как сумерки в комнате, руку.
«Грабитель, — подумала она, и ей захотелось рассмеяться. — Грабитель, разумеется, выдавливающий форточку на седьмом этаже, замечательно, сонный паралич и галлюцинации, шизофрения прогрессирует».
В окне чуть заметно мелькнуло, и хруст оборвался в звон, когда осколки брызнули в комнату. Один плеснул, попав в вазу с подувядшим букетом, шлепнул по воде, как играющая рыбка, второй глухо ударил по стопке учебников и отскочил на кровать, беззвучно упав на подушку. Наташа могла даже видеть его. Маленький, тускло блестящий глазок в сплетении ее собственных волос.
Остальные разлетелись по полу и столу, глянцевито-серые, крупные и угловатые.
Наташа еще смотрела, задыхаясь, на стекла — воздуха не хватало — когда в опустевшей раме тяжело заворочалось.
Нечто темное, бугрящееся мышцами под тонкой, полупрозрачной грязно-серой кожей и похожее на набитый мусором пакет, протискивалось внутрь.
«Господи, позволь мне закричать, — взмолилась Наташа, до боли скосив глаза на вздувающийся в окне пузырь плоти, — я должна закричать, я ведь сплю, я должна проснуться, это ведь просто кошмар, иначе Лилька давно бы услышала, она бы проснулась, мне нужно просто закричать, чтобы она проснулась, и она разбудит меня».
Слабый звук — раздираемой тонкой марли бинта, воздуха в испорченном водопроводе — созрел в ее горле, но не прорвался сквозь безвольно сомкнутые губы, когда тварь, высвободив тонкую узловатую руку, уперлась ею в раму и, оттолкнувшись, ввалилась клубком в комнату.
Снова захрустели осколки, а над полом вырастало, выпрямлялось серое, угловатое. Руки с неестественно широкими кистями — как на детских рисунках слишком толстым фломастером, где не уместить иначе все пять пальцев — поднимались, безжизненно качаясь, над лицом Наташи, за ними блестел, будто мокрое стекло, покрытый неровной, словно исчерканной застарелыми оспинами или шрамами, кожей почти человеческий торс.
Голова, казалось, развернулась последней, высунулась из туловища, как у улитки — мертвая голова свиньи, с землисто-серым листовидным пятаком, кончик которого подергивался и трепетал, как отдельное существо, мучимый агонией плоский червь, и остроконечными крупными бесцветными ушными раковинами, направленными вперед, будто у крадущегося шакала.
Тварь принюхивалась — Наташу затошнило от понимания, что та ощущает запах ее пота, смешанный со стиральным порошком, полумертвыми тюльпанами и Лилькиной жидкостью для снятия лака, даже не замечая собственной вони — псины, и плесени, и озерного бурого ила. Липкого, густо вползающего в легкие, невыносимого запаха.
Тварь сделала шаг неверной походкой пьяного, пригнулась, опустилась почти на колени у изголовья, шаря по кровати руками. Клацнуло над головой, когда когти наткнулись на спинку, уронив развешанное полотенце.
Слепые белесые глаза твари смотрели вперед, сквозь пространство.
Наташа уже не пыталась закричать, скорее, беззвучно и мелко скулила сквозь сведенные судорогой челюсти, когда лапы твари добрались до ее лица.
Когти — черные и просвечивающие, словно отлитые из пластика плохого качества — неуверенно черкнули по скуле, потом широкая ладонь опустилась на лоб, пачкая кожу Наташи белесой, похожей на клейстер, слизью.
Нет, не на клейстер — Наташа вспомнила, как в детстве, забытая ей почти на неделю, умерла в аквариуме рыбка. Серебристые бока у нее раздулись и облезли, превратив тельце в кусок разварившегося теста, и, когда трясущаяся зареванная Наташа вытаскивала трупик, сквозь сетку сачка сочилась точно такая же беловатая густая муть.
Когти твари нырнули в глазницы, колюче вдавились в веки, растягивая их.
Наташа сделала еще одну бесполезную и отчаянную попытку зажмуриться, и боль одновременно полыхнула в груди и в черепе — двумя взорвавшимися петардами, когда склизкие лапы сжали, выхватили ее глазные яблоки и с жадностью рванули их вверх, выскребая со дна глазниц. Обрывки плоти мелькнули, лохмотьями свесившись между бледных узловатых пальцев.
Паралич вдруг разжал оковы и, разразившись беззвучным криком, Наташа вцепилась себе в лицо, зажимая кровавые рваные дыры, села в кровати.
Сердце, бешено колотящееся, еще отдавало болью, а под прижатыми к лицу ладонями ощущались горячие, укрытые кожей век шарики, но Наташа долго сидела в темноте, боясь отнять руки от лица, боясь открыть глаза и не увидеть ничего.
В жидкой темноте комнаты на столе поблескивали бокалы, черной кротовиной громоздилась брошенная соседкой на стуле горка одежды. Глотая воздух приоткрытым ртом, Наташа осторожно спустила с кровати ноги — бессмысленно ожидая, что в ступни вопьется расколотое стекло — и, вскочив, выбежала в коридор.
Прислонилась к беленой стене, щурясь от яркого света ламп и переводя дыхание, вышла к раковинам.
До упора отвернула кран с холодной водой и сунула голову под ледяную, твердую от напора струю, ударившую в затылок.
Вода потекла за ворот пижамы, по спине, обжигая горячую кожу, защипала лицо, попадая в нос. Отфыркавшись, Наташа выжала намокшие и потемневшие волосы, утерла подбородок. Теперь ее знобило, но стало чуть легче.
Она возвратилась в комнату, оставив дверь приоткрытой — свет падал на пол узкой желтой полоской, но соседку не разбудил бы.
Чайник вскипел быстро и шумно — воды в нем вечером оставалось мало, и, налив, сколько удалось, в кружку, Наташа перемешала чересчур крепкий чай, прислушиваясь к вновь наставшей обманчивой ночной тишине.
Где-то далеко, может даже в другом крыле общежития, смотрели телевизор, а часы тикали громко и замедленно, словно тоже совсем засыпали.
— Купить новую батарейку, — отметила Наташа, вспомнив круглый, с фосфоресцирующими стрелками циферблат в бабушкиной комнате. Больше никто такими часами уже не пользовался — есть же телефоны. Ни она, ни Лилька уж точно, да и странно бы они смотрелись в обклеенной постерами и кусками конспектов комнате.
— А ведь действительно, часов в комнате нет, — поняла она полуудивленно, и медленное «тик-тик» превратилось в неравномерное, тяжеловатое «кап-кап», отдающее по линолеуму пола. Вода из подтекающих кранов капает совсем не так тягуче и плотно.
Похолодев — тянущийся сквозь зеленую сетку белесый кисель разложившихся рыбьих внутренностей вновь задрожал перед ее глазами — Наташа ударила по выключателю, сильным звонким шлепком, словно убивая таракана.
Маленькое черное пятно на полу под Лилькиной кроватью, между перепутавшихся проводов от наушников и зарядного, превратилось в блестящую лужицу, такую же темно-красную, как пятна на подушке и одеяле, как размазанная, уползающая за ухо дорожка на бесцветной щеке, едва видимая из-за неестественного поворота уткнутой в смятую наволочку головы.
Наташа, пятясь, извергла пронзительный, переливчатый, как кукареканье рассветных петухов, крик, вырвавшийся сквозь прижатые ко рту ладони.
Не смытые потоком ледяной воды бурые кромки окружали ее ногти.
ㅤ
Автор: Мартовский Выползень
Источник: ficbook.net