Хочу поделиться весьма жуткой и, скажу честно, до сих пор вызывающей у меня при мыслях о ней мороз вдоль позвоночника историей, косвенным свидетелем которой я стал в начале 2000-х годов, в очередной раз отправившись к родственникам в другой город на каникулы.
В городе том у меня было немало знакомых из местных ребят, мы с ними проводили фактически всё время на улице, поскольку, хоть компьютеризация и стала становиться массовым явлением в то время, всё же подростки предпочитали проводить большую часть времени на улице. И, как и всех детей, нас тянуло в том числе и на различные «криповые» места, будь то различные недострои, заброшки, всякие подвалы, чердаки и т.п. Излазили мы их немало, однако в списке подобных мест было одно, куда, вопреки всей потенциальной привлекательности (для любителей подобной «романтики», естественно), старались не ходить и никогда никого не брали на «слабо» с целью заставить сходить туда и продемонстрировать остальным своё бесстрашие. Таковым местом являлась Собачатня – самое старое кладбище города из трёх действующих.
Если более новые два кладбища были достаточно благоустроенны, то Собачатня представляла из себя крайне запущенный погост, где более половины могил были частично или полностью заброшены, в соответствии с чем хоронили там тех, у кого на более приличное последнее пристанище не было средств, а также и вовсе неопознанные безродные трупы. Приличные и ухоженные могилки можно было встретить разве что на периферии кладбища, где всё ещё использовали остатки свободной земли под новые захоронения, да и то благоустроенных захоронений там было не очень много, поскольку в соответствии с принципом дешевизны хоронили там людей из особых слоёв населения – очень многие нашедшие приют в Собачатне были при жизни алкоголиками-люмпенами, наркоманами, бомжами, никому не нужными стариками, а также неизвестными, обнаруженными вдоль обочин хмурыми осенними утрами, да так и не опознанными милицией.
Мы ходили туда на разведку ровно один раз и, я вам скажу, зрелище было не из приятных – кладбище заросло обильной растительностью, из-за травы и бурелома во многих местах было не пройти, многие могилы буквально провалились, обнажая гробовые доски, памятники сгнили, проржавели, покосились, на кладбище практически постоянно клубился редкий туман из-за расположения в низине. А главное – собачья шерсть, много собачьей шерсти, целые собачьи лежбища, собственно из-за этого кладбище и получило своё народное название. Днём можно было относительно безопасно ходить по нему, так как собаки разбегались по окрестным свалкам, однако ночью со стороны кладбища можно было слышать пронзительный лай и вой. Даже снова приехав в этот город спустя годы, уже будучи взрослым, довелось мне поехать после какой-то вечеринки кататься с ними на машине по городу, в том числе заехали мы и на территорию кладбища, и поняли, что название не потеряло актуальности по сей день – мы сразу же увидели наблюдающих за нами из кустов собак и услышали протяжный собачий вой вдалеке. А вслед за этим мы вспомнили историю Кости Патокина, после чего поспешили покинуть заросший кустарником погост, однако настроение наше было уже безвозвратно омрачено воспоминаниями более чем 10-летней давности.
Костя Патокин учился в той же школе, что и все ребята, с которыми я общался, приезжая в город моих родственников на каникулах. Он всегда был довольно-таки серьёзен, не склонен к выдумкам, эксцентричным выходкам и вообще странностями в поведении не отличался. Однако именно он заставил людей вновь вспоминать мрачные городские легенды, окружавшие старое кладбище с давних времён. Большинство этих слухов были досужими домыслами, а то и вовсе откровенным враньем школьников, из всех них несомненную реальность представляли только, пожалуй, три – про обитавших на кладбище агрессивных и несомненно опасных для человека собак, про старшеклассника, зарезанного неизвестными на территории кладбища, а также про местного пьяницу, ушедшего попить водки на могилы, да бесследно пропавшего там. А четвёртым претендентом в этом ряду не вымышленных историй стал случай с Костей Патокиным.
Случилось это весьма пасмурным августовским вечером, на закате, впрочем, было ещё вполне светло. Мы гуляли с друзьями во дворе нашей пятиэтажки, когда во двор прибежал Костя в состоянии, которое перепугало нас не на шутку – у него был шок, в будто невидящих глазах стоял непередаваемый ужас, лицо было бледным, а сам Костя попеременно не то плакал, не то судорожно всхлипывал. Естественно сбежались и взрослые, были немедленно оповещены Костины родители (его мать, в домашнем халате выбегающая из подъезда, запечатлилась у меня в памяти, наверное, навечно). Ничего от Кости расспросами добиться так и не удалось, пока не вызвали «скорую», после чего ему сделали какой-то укол, судя по всему, успокоительного (надо сказать, после всего произошедшего он вообще стал более замкнутым, начал периодически заговариваться, у него появились не свойственные ранее фобии и вплоть до старших классов он наблюдался то ли у невропатолога, то ли у психиатра).
Сначала он поведал случившееся с ним родителям и особо приближённым соседям по дому, которые собрались в квартире Патокиных с готовностью оказать необходимую помощь, позже он рассказывал её и нам. Репутация Кости как человека не склонного к выдумкам, а также ужас в выражении лица, с которым он говорил о тех событиях, заставляли поверить в сказанное. А рассказал Костя вот что: он возвращался домой из соседнего жилмассива, куда ходил к другу поиграть на компе, дорога пролегала между гаражами и кладбищем, и Костя, вопреки своей не склонной к авантюрам и приключениям натуре, решил сходить на кладбище, как он говорил, «не глубоко, просто краем глаза посмотреть». Что было до, а что после – либо сначала он увидел, что свежая могила вскопана, либо сначала он услышал какие-то непонятные звуки, а уже после решил осмотреть могилу, — Костя не запомнил. Равно как и не запомнил, как глотая слёзы и задыхаясь, бежал на полном автопилоте до своего двора. Костины родители обращались в милицию с просьбой сходить и проверить место, в отделении скептически записали Костины показания, нехотя отправили туда группу, как говорят, постановили следующее – могила была разрыта некими бомжами по чьей-то наводке, якобы, тело похоронили с некими ценностями, бомжи же, выкопав могилу, разломав гроб и не обнаружив упомянутых ценностей, на это дело плюнули, да так и оставили, тело же было повреждено собаками.
Вот только вряд ли вид копающих могилу бомжей способен довести человека до помешательства. Я сильно сомневаюсь, что пусть и мерзкое, но довольно стройно укладывающееся в материалистическую картину мироздания зрелище бродячих собак, поедающих труп, может заставить кого-то годами наблюдаться у врачей и спать с включенным светом. Можно по-разному относиться к рассказу Кости, но неподдельный страх в его глазах заставил нас всех ему верить. Потому что видел он там не бомжей и не собак, а человека в достаточно запачканном и драном костюме не по размеру, который держал в запачканных грязью, с землей под ногтями руках конечность выкопанного им мертвеца, и неспешно, будто безучастно глодал её, глядя куда-то в пространство своими подёрнутыми мутной пеленой глазами, белесовато-серыми пятнами выделявшимися на его покрытом зелёно-синими трупными пятнами лице.