Его даже звали как-то, что ли, по-дурацки... Тихон Гришин. Что за имя вообще такое, Тихон? Как тихоня. В сущности, таким он и был. Учась с ним вместе в 5«Б», я как-то ненароком осознала, что на него совершенно никто не обращает внимания. Этот парень не становился ни жертвой буллинга, ни чьим-то другом. Он пришел к нам год назад, был бесцветным во всём и стал совсем привычным, как предмет мебели. Это было странно, но никто не обращал внимания, включая меня. Как-то раз на уроке литературы мне было скучно и, сидя от него по диагонали сзади, я стала его рассматривать. С тех пор-то он и стал объектом моего внимания. Сначала я подумала, что у меня что-то не то с глазами, потому что глядя на остальных ребят в классе, я видела их силуэты. С Тихоном поначалу было также, но если повернуться под определенным углом и смотреть чуть дольше...
— Дроздова! Что ты всё вертишься? — нет, ну только этого мне сейчас не хватало.
— Простите, Марь-Петровна, отвлеклась, — виноватым тоном отозвалась я.
— Вроде мала ещё на мальчиков заглядываться, — вот пристала, дева старая.
Мария Петровна, учительница литературы, и правда стереотипная старая дева, в очках и бесформенной строгой блузке в сочетании с какими-то нелепыми старомодными юбками. Женщина лет пятидесяти, строгая к ученикам. Тихона она расспрашивала как-то формально, не особо обращая на него внимания, как и остальные учителя. Как все остальные. Как будто он находился в классе просто «для галочки». Вёл он себя как-то так, словно специально старался чтобы на него никто не обращал внимания. «Да ну, бред какой-то, - думала я про себя. - Меньше надо всякой фантастики на ночь читать. Только вот этот его взгляд ...» В момент реплики Марь-Петровны он на меня посмотрел, оглянувшись. Так, что сердце похолодело. Не знаю, как это описать, но взгляд был пронзительный и злой. Наверно, так смотрят дети-уголовники.
В последнее время в районе постоянно пропадали кошки. Уличные и одна домашняя. Идя домой из школы в этот день, я вспомнила, что пропадать они стали примерно когда Тихона к нам перевели. Может он их мучает? Бывают же такие нелюди среди детей. От этой мысли я содрогнулась. И решила за ним проследить. В тот день в столовой он сел сбоку от меня, за соседний столик, так что я могла следить за ним краем глаза очень пристально. Чем я и занималась. От увиденного волосы зашевелились у меня на спине. В тот самый момент я поняла что такое «шерсть встала дыбом». Я увидела то же темное пятно вместо силуэта, что и раньше, словно от человека в черной одежде, когда видишь его нечетко. Только в этот раз оно еще и шевелилось. Блин, что за черт. Я встряхнула головой, поморгала, посмотрела снова. Не прошло. После очередной попытки я заметила, что уже он смотрит на меня, повернул голову — и пялится, подавилась киселем и закашлялась.
На уроках, когда он сидел где-то за моей спиной, я больше не могла ни о чем думать. До сих пор какая-то рациональная часть меня отрицала происходящее. Успеваемость снизилась, родители ругались на меня и больше так продолжаться решительно не могло. И я пошла к нашему «главному по тарелочкам», так, чтобы Леонова со Зверевой не заметили — самые популярные девчонки в школе, которые всех травили. В том числе Павлика Сапогова — любителя всякой чертовщины и паранормальщины. Дрищ в очках такой, но учился на одни тройки. Смеялись над ним, наверно, все кому не лень. Кроме меня и Олеси, мы были нейтральными. Олесе я о Тихоне рассказать не решалась, ещё за умалишенную примет. Родителям и подавно. А длилось это где-то с месяц, была середина октября. Я догнала Павлика после школы и всё ему выдала. Реакция его была неожиданной: он меня высмеял. Заявил, что так не бывает и что у меня просто какие-то глюки, и выпросил часть карманных денег на обед, чтобы не сдавать меня остальным. Вот ведь гад, правильно его все травят. Деньги пришлось отдать, но на просьбу давать их ему регулярно я огрызнулась, что тоже ведь могу сделать ему ещё хуже. Он отвалил. Видимо, Тихон в круг его интересов не входил.
В библиотеке тоже не нашлось ничего похожего. Во взрослый отдел меня никто не пустил, конечно же, а среди сказок никакой подобной дряни не было. Пойти вслед за Тихоном я не решалась, он ходил домой из школы совсем в другую сторону. Но однажды он пошел за мной.
— Эй! — услышала я за спиной. Обернулась и оторопела, увидев его. Взгляд был не злой, скорее какой-то... пустой, и я остановилась.
— Ты хотела знать, где я живу? Отрицать было бесполезно, и я просто кивнула.
— Пошли, — сказал он и развернулся в свою сторону.
Не знаю зачем, но я за ним пошла. Весь путь мы шли молча, он впереди, а я за ним. Не знаю, на что я рассчитывала тогда. Просто хотелось хоть какое-то объяснение всему найти. Это были знакомы улицы, день, в любой момент можно было убежать и закричать. Страшно стало, когда мы дошли до заброшенного санатория. За ним был соседний район, и я подумала, что Тихон решил срезать дорогу. Или зарезать очередную кошку. Или меня... Я отогнала прочь плохие мысли, но он будто прочитал их, повернулся ко мне и сказал совершенно безразлично:
— Можешь не идти, — я промолчала и пошла за ним. Всё так же в двух метрах. Тут я поняла что уже вообще-то поздно и начинает темнеть, но продолжала идти. Это было похоже на игру, правила которой я приняла. Он дошел до заброшенного бассейна, который бассейн представлял собой большую глубокую емкость, в которую наливалась вода, а пловцы заходили сверху. Остались три стены, небольшая лестница наверх на два с половиной метра и бывшее дно, посыпанное завезенным откуда-то песочком. Тихон пошел по дну, а я зачем-то поднялась по лестнице и легла на спину. Инстинктивно — так меня не было видно снизу, и он мог бы подумать, что я развернулась и ушла.
На небе начали появляться звезды, дул мягкий ветер, было не холодно и красиво. Но мне отчего-то было очень жутко. Я вслушивалась в каждый звук внизу и наконец услышала. Нет, не оклик, не жалобное «мяу» и не что-то, что могло бы быть похоже хоть на что-то человеческое. Вжавшись спиной в дорожку по периметру бывшего бассейна, я услышала жуткий чавкающий звук, который не прекращался минуты две. Потом всё стихло. Я медленно приподнялась на локте и увидела то, чего не смогу забыть наверно никогда. Там валялся портфель Тихона, его одежда и что-то большое красно-желтое. Кожа — поняла я. Там внизу лежала его кожа, а то, что её сняло, уползло в яму — углубление, на краю которого эта кожа находилась. Я замерла и лежала так ещё вечность, думая, что мое сердце бьется слишком громко, пока не услышала звук, похожий на шорох. Шуршало некоторое время. Потом раздались шаги. Я чуть не умерла от ужаса, ведь ОНО могло подняться по лестнице за мной. Но оно просто куда-то ушло. Пролежав так ещё вечность, я отправилась домой, вздрагивая от каждого шороха.
Но ничего не произошло. Был двенадцатый час ночи, и родители чуть не убили меня, отец заявил что я рановато начала задерживаться после школы и потребовал объяснений. Но потом разглядел мое состояние и сказал: «Да не расстраивайся ты так. Марш в постель!»
Как ни странно, уснула я быстро, видимо потому что обессилела. — Зря не пошла! — раздалось возле самого моего уха у входа в школу. Весь день он смотрел на меня насмешливо, вызывая паранойю и ужас.
Я выдумала, что мальчики издеваются надо мной, что нам надо срочно уехать отсюда, но долго стараться не пришлось. Отец заявил, что на моё счастье ему дали работу в другом городе. Я с облегчением покинула эту школу и надеялась, что никогда больше не увижу ЭТО.
Однако события повернулись иначе. Был уже шестой класс, и я почти пришла в себя, перестав вздрагивать от каждого шороха из кустов. Нашла себе новую подругу Марину. А потом как-то спросила у неё вдруг:
— У вас тут кошки не пропадали? — Марина неожиданно помрачнела. Оказалось, что год назад пропал её любимый кот Мурзик. Выбежал из открытой двери и не вернулся. Я извинилась, что расстроила Марину и попыталась выбросить все эти мысли из своей головы. Но никак не получалось. А потом какая-то девочка на улице толкнула меня плечом. Мы обернулись друг на друга, и обе замерли. Лида Степанова из 3 «Б» была вторым Тихоном. Такая же. Я поняла это по одному её взгляду, и она тоже поняла. Такая же тварь... значит, их много. Интересно, что они делают с кошками? Впрочем вопрос довольно глупый. Ясно, что.
— Мы смотрим, — сказала Лида, догнав меня через несколько дней по дороге. — И тебе повезло, что ты об этом не болтаешь.
Она начала говорить, не церемонясь. Я устало села на скамейку, она уселась со мной рядом, продолжая говорить и говорить без остановки то, что никак не совмещалось с нормальным представлением о реальности. Маленькая, невзрачная. Волосы светлые, заплетены в две косички, глаза карие. Какое-то незаметное осеннее пальто.
Они следят, чтобы никто не выбивался. Сложно объяснить, что такое выбиться, это бывает по-разному. И я почти выбилась, но вместо всего, что могла бы, увидела их самих, смотрящих. Иногда выбиваются твари оттуда, и смотрящие их убирают назад, закрывая дыры. Сложнее, когда выбиваются люди. Приходится заботиться о том, чтобы их закрывали в лечебницы, лекарства в которых в большинстве случаев убирают внезапные способности выбившихся. Да, в психбольницы. Кошки? Нет, это здесь ни при чем. Кошки уходят из районов с повышенной аномальностью, потому что не выдерживают напряжения, а смотрящие наблюдают за такими районами. Это как электрический ток. Я вне опасности, пока вижу только их и больше ничего, вижу даже больше психологически, что ли, интуитивно чувствую. Это всё. Если будет что-то ещё, она мне скажет. А если я увижу что-то ещё, мне лучше написать ей первой. По электронной почте — и она оставила мне визитку. Нечто, похожее на визитку, бумажку с одним только е-мэйлом, написанным детским карандашом.
В психушку не хотелось. Становиться героем истории с рукой из-под кровати тоже. Как и просить о новом переезде. И я попыталась забыть обо всём как могла, стараясь никак не пересекаться с Лидой. Марина ни о чем не знала, но вот пришла пора расстаться и с этой школой тоже — отца перевели в другой район по работе. В дальний район. Ну и слава богу. Здравствуй, новая жизнь, новая школа, и прощайте непонятные вещи.
Мальчика звали Павлик, как того нашего ненормального «по тарелочкам». Только этот был симпатичным, из старшего класса, и помогал мне нести портфель до дома. Он мне нравился. Как-то я его спросила о кошках, он задумался и вдруг сказал: — Странный вопрос. Нет, но, знаешь, тут пропадают люди. Уже вторую неделю. Мужчины и женщины, дети пока не пропадали. Их не могут найти. Наверно, маньяк какой-то, ты не ходи никуда, без меня во всяком случае, хорошо? Я сказала, что конечно, а потом задумалась. И посмотрела выпуск вечерних новостей вместе с папой. Там вещали о мистических пропажах троих людей, о том, что тела не могут найти уже два месяца, и о странном мальчике, который утверждал что видел нечто, забирающее мужчину в парке. Мальчика даже показали. Он бесконечно рыдал, когда его пытались расспрашивать, что за оно и как именно оно забирало мужчину. Мальчика поместили в психбольницу...
«Виталий Валерьевич — командированный к вам смотрящий. Постарайся не пересекаться с ним», — гласило ответное письмо от девочки, если ее вообще можно было называть девочкой. Легко сказать «постарайся не пересекаться», если физика каждый четверг. Что же за несчастье-то. Конечно, он меня увидел на первом же уроке. Тень по взгляду скользнула стремительно и быстро, будто сделав на миг голубые глаза абсолютно черными. Он всё понял, хотя и старался вести себя со мной как обычно. Люди продолжали пропадать. Потом перестали. А потом начались убийства. Сначала девушки, потом ребенка.
— Дроздова, останься.
Ну, здравствуйте.
— Я не буду перед тобой расшаркиваться, — сказал он, закрывая дверь в класс. — Я не могу закрыть эту тварь. Потому что не могу поймать.
— Кого? — почти даже с неожиданной для себя иронией сказала я. — Маньяка?
— Не ерничай. Мы посовещались... — я внезапно разозлилась и стукнула тетрадью по столу.
— Даже не думай меня в это вмешивать! — заорала я не своим голосом. Он испуганно посмотрел на меня, а потом на дверь, в которую вошла завуч Надежда Анатольевна.
— Что здесь происходит? — строго вопрошала она. — Макашов, вы же только что к нам пришли, как подающий надежды учитель. Что, уже ссора с ученицей? — я растерянно хлопала глазами и не знала, что и сказать.
— Надежда Анатольевна, — сказал он наконец спокойным тоном. — Речь об олимпиаде. Полина стесняется, это естественно в её...
— Так, замолчите. Вам замечание, скажите спасибо что не дисциплинарное, Дроздова — к школьному психологу.
Недели две я пыталась отвертеться от психолога, выдумав какую-то историю об отце и олимпиаде. Когда пригласили в школу отца, выяснилось, что я его оговариваю и выдумываю то, чего не было. Списали всё на переходный возраст и сняли меня с учета. За это время произошло ещё два преступления, полиция стояла на ушах.
— Дроздова! — он пошел за мной по дороге домой, стараясь оставаться незаметным. Мы сели за несколько домов до моего во дворе. — Просто послушай.
Мне было нужно, чтобы от меня отстали и всё. Чтобы вернули и так уже испорченное детство, дали спокойно наслаждаться прогулками с Павликом. И он это прекрасно понял. Он поймал меня на этом, очень мягко объяснив, что нет другого выхода. Я должна была стать приманкой для маньяка. А он подождет около дыры, вернее «дыры». Между мирами. Тварь уже слишком сильная, пятьдесят, шестьдесят? — спрашивал он — Сколько ещё должно погибнуть? Мне вдруг стало стыдно, хотя я здесь была совершенно ни причем. Тварь нашла человека и стала убивать его руками, чтобы питаться энергией. Звучало это как полнейший бред, но к сожалению было правдой.
Суббота, новолуние. Какой-то подходящий день. Отцу я рассказала, что буду смотреть фильмы у новой подруги Насти. Насте — чтобы подтвердила отцу, что я у нее, что у меня с Павликом всё серьезно. Павлику — что хочу провести эту субботу с Настей (да, прости, такая вот я странная. В парк с тобой сходим завтра, обязательно, обещаю).
Он ждал меня у отдаленного торгового центра. То что взрослый мужчина примеряет на молоденькую девушку, ещё ребенка, красивые обтягивающие платья, объяснялось как «ну она сама же просит, нельзя же было отказать?». Он купил мне косметику. Я в жизни ей не пользовалась. Чтобы нанести макияж в туалете торгового центра ушла куча времени. Он стоял и нервничал, глядя на часы, я несколько раз выходила сообщить что ничего не получается. Но раза с четвертого получилось подвести глаза, ресницы и накрасить губы довольно сносно. Увидь меня отец или учителя с таким макияжем...
Красные платья были на жертвах уже два раза. Я пошла к фонтану, он ушел в лесополосу, как он сказал, к дыре. Возле дыры тварь становилась сильнее и еще сильнее с каждым преступлением, которое совершала поначалу она сама, а теперь маньяк — около дыры, места преступления, которое никак не могли найти, потому что маньяк утаскивал свои жертвы подальше оттуда. Я стояла около фонтана с мороженым, пока он меня не заметил. Первой я заметила его. Он сидел на скамейке, выбиваясь из общей картины, чем-то неуловимым. Мерзкий, противный мужик в клетчатой рубашке. В этот момент я поняла, что плана как такового не было, или мне его не сообщили, и мне стало очень страшно. В сознание пробивались вопросы: что я вообще творю? Но что-то заставляло верить Виталию, не могу объяснить что именно, и я прониклась каким-то чувством долга. Следующие часы моей жизни пришлось прорабатывать с психологом довольно долго, а на маминой голове добавилось несколько седых волос. Странно, что их не добавилось на моей собственной голове. Отец строго-настрого запретил мне возвращаться домой позже девяти, но было уже плевать. Я закончила школу и поступила в институт в крупном городе. В крупных городах этого меньше, потому что больше людей. Отчасти, люди влияют своим сознанием на происходящее, помните все эти теории про кота Шредингера и так далее? Ну вот.
Дождавшись десяти вечера, я пошла по тропинке. Мужик встал со скамейки и пошел за мной. Я просто гуляла, в сторону «дыры», и даже уже почти успела забыться, как внезапно оказалась в какой-то яме на неприметной лесной поляне с кляпом во рту. Меня тошнило, кляп был грязный, связанные за спиной руки дико болели, веревки врезались мне в голени. Я поняла что — всё, пути обратно нет, и пользовалась какими-то примитивными трюками по самоуспокоению, которыми поделился школьный психолог. Вообще-то большую часть времени просто пыталась орать не своим голосом и даже перенапрягла связки. Тщетно, разумеется — рот был завязан накрепко.
Он вернулся часа через два и вылил мне на лицо воду из бутылки, не знаю зачем. Наверно, чтоб пришла в сознание. Потом вытащил меня из ямы и начал возбужденно задирать на мне юбку, полез руками по моему телу. Мне было мерзко. Это длилось всего минуту, или две, но они растянулись у меня в уме в вечность. В какой-то момент внимание привлекла темная вспышка, которую я видела-чувствовала в кустах ближе к тропинке. Словно что-то очень сильно расширилось, а потом схлопнулось. Как черная дыра. А потом что-то заорало, на грани слуха, как если бы вы услышали ультразвук. А потом маньяк, который уже почти стянул с меня нижнее белье, совершенно не соответствующее платью — обычные хлопковые трусики — начал заваливаться на меня. Я увернулась, упала на землю и зарыдала.
— Прости, прости, всё хорошо, никто тебя больше не тронет, всё хорошо — это был подбежавший Виталий, который гладил меня по голове и поил водой, пока у меня была истерика. Он отпустил меня и скрылся в лесу, когда увидел фонари подъехавшей полиции, которую он вызвал, как свидетель.
С маньяком случился инсульт, как потом выяснилось, а мне «очень сильно повезло».
Я сидела на уроке физики, через время, ещё не окончательно придя в себя. И почему-то сама задержалась после него.
— Пятерка в четверти. — Твердо сказал Виталий Валерьевич.
— Да вы издеваетесь все что ли? — как можно тише попыталась заорать на него я.
— Тихо, опять завуч придет. Ну прости, милая, я не представлял что тебе придется пережить такое, обычно он... гораздо раньше появляется и ждет.
— Так. Мне это всё не интересно!
— Я знаю, зачем ты здесь. Прости, Полина, но «развидеть» то что ты видишь у тебя не получится больше никогда. Ты учишься в одиннадцатом классе. Уезжай и держись подальше от поселков, деревень, дач... Мы не будем трогать тебя, и не будем лечить в больнице. Нам никто не помогал уже сотни лет, но если помог, то это против кодекса...
— Да идите вы..
— Полина, лекарства, которыми лечат в психушке такие галлюцинации, могут вызвать у тебя опасные осложнения... Ладно. Не смотри на меня так. Всё же хорошо, прошло больше года, и ты ничего не видела с тех пор. Знаю что сильно не хочешь увидеть.
— Всё, я поняла. Лечить вы меня не упрячете, способности мои не закроете. Давайте адрес почты. — Он безропотно выдал мне карточку. — Я не хочу больше вас видеть, слышать, встречать. Никого из вас.
Он тогда просто промолчал в ответ. Говоря откровенно, мне было даже стыдно перед ним. Это существо ни в чем не виновато, оно хотело сделать как лучше. А я так грубо с ним попрощалась. Сейчас мне уже двадцать лет и я учусь на третьем курсе универа. Есть парень, дело даже движется к браку, но... в последние два месяца прямо в районе моей общаги начали пропадать люди. А парень, черт возьми, не может меня забрать, потому что живет с родителями. «Дыра» где-то рядом. Я её чувствую. И просыпаюсь в холодном поту с каждой новой жертвой.