«Смерть ведьмы» — развлечение, любимое в детстве многими. И не только в детстве: тут требуется подготовка, при которой без взрослых рук не обойтись, а взрослые – не то племя, чтобы заниматься тем, что их нисколько не забавляет.
Играют в «Смерть ведьмы» в Хэллоуин: для этого нужен подвал, или просторный чулан, или хотя бы темная комната с зашторенными окнами. И, конечно, дело должно быть поздним вечером – какой смысл пытаться нагнать жути, если на улице белый день? К тому моменту, как участники собираются в помещении, где не видно ни зги, ведьма уже мертва. И не просто мертва – тело ее разъято на части, которые пускают по рукам всей честной компании.
— Это глаза ведьмы! – зловеще объявляет кто-то, и в темноте раздаются визги и ойканье, когда осклизлые кругляки кочуют из ладони в ладонь.
— А это – ведьмины волосы! – и косматый скальп вызывает новую череду возгласов.
— Сердце ведьмы!.. Зубы ведьмы!.. Ведьмины кишки!.. Мозги!..
Расчлененная ведьма добросовестно пугает малых и веселит больших. Миски с требухой постукивают, задевая одна другую. Разумеется, их наполняют заранее. Проще всего сделать глаза из вареных вкрутую яиц, очистив их от скорлупы и пленки. Можно также снять кожуру с крупных слив, чтобы под пальцами ощущалась влага. На волосы пойдет мочало или спутанная кудель. Зубы получатся из кукурузных зерен, а еще лучше – из жестких фасолевых бобов, с одного конца надсеченных кухонным ножом. Для мозгов подойдет сладкое желе; кто-то предпочитает говяжий студень, но после желе приятнее облизывать пальцы. Мертвую ведьму можно пробовать на вкус! – самые смелые так и поступают, посмеиваясь над остальными.
Кажется, когда-то октябрьскую ведьму создавали из бычьих глаз, сырой печенки и ливера, принесенных с бойни. Эти грубые потехи остались в прошлом: ныне никому не хочется, чтобы их ребенок мазался в запекшейся крови или тянул в рот сырое мясо. Теперь ведьм и не судят вовсе, не приговаривают к веревке или костру, не добиваются от них признаний пытками. Вот почему они так вольготно себя чувствуют. Взять, к примеру, миссис Хилл.
Сколько помню, никто ее особо не жаловал, характер у нее был пакостный, и неприятностей от нее было хоть отбавляй. Яблоки на ее заднем дворе вымахивали едва ли не крупнее, чем у прочих соседей, а ведь она ухаживала за деревьями не усерднее других и не нанимала в помощь садовника. Я однажды наведался за ее ограду после заката, мне хотелось узнать, каковы они на вкус, эти увесистые плоды. Уж на что я был осторожен и ловок, но как начал взбираться на дерево – сук подо мной подломился, и я всю спину себе отшиб с задом в придачу, а нога после болела так, будто мне на нее в жизни больше не ступить. Миссис Хилл высунулась из дома и страшно ругалась, только я уже был далеко, выбрался из ее владений каким-то чудом, а все же проклятия добавили мне бед: отец – тогда он был еще жив – устроил мне хорошую взбучку за порванные штаны, и полученные мною ушибы его не остановили, даже наоборот.
Обиду на миссис Хилл я затаил, хоть и не понятия не имел, как отплатить ей за тот случай. Как-то, зная наверняка, что ее нет дома, метнул ей камень в окно, и надо же – тот попал аккурат в балясину, отскочил и рассек мне бровь, я едва без глаза не остался, и рубаху кровью замарал. Дома мне снова пришлось несладко, кровь-то плохо отстирывается, мне ли не знать: раз хотел при помощи ножа выяснить, чем отличается внутри щенок от лягушки, и били меня за то крепко, коль от следов мне избавиться не удалось. А уж ногу я сломал – в том сомнений никаких: миссис Хилл подсобила – я раскачивался на веревке, привязанной к дубовой ветви на холме, дом миссис Хилл с того места как на ладони; ничего удивительного, что веревка оборвалась, и я полетел кувырком.
В том, что с миссис Хилл дело нечисто, я и сам догадывался, но мистер Джейкобсон мне просто глаза открыл: я вошел в его магазин сразу после того, как оттуда выбралась миссис Хилл, и услышал его слова:
— Вот ведь старая ведьма!..
Неудивительно: миссис Хилл придирками любого допечь могла, только меня вдруг осенило: вот в чем корень зла! Ведьмой была миссис Хилл, оттого все несчастья. И отцу моему через нее конец пришел: свалился с чердака, нахлебавшись кукурузной, как она ему и пророчила. Только ей и тогда все с рук сошло, шериф Крэл ее даже в расчет не принял, а мне сказал:
— Теперь за тобой отцовского догляда не будет, придется мне заняться присмотром. Честно предупреждаю: лучше бы тебе не привлекать моего внимания!
Я и не собирался привлекать. Я устроился в мастерскую Роберта Краузе, только жизнь все равно шла наперекосяк: вышло так, что мой подельщик Кейт затеял со мной драку по какому-то пустяку, я в долгу не остался и отделал его от души. Место у Краузе я потерял, да вдобавок шериф вспомнил о моем существовании. Летом я перебивался случайными заработками, но дела были все хуже и хуже, и как-то само собой мне становилось ясно, что кроме миссис Хилл в этом винить некого.
А потом наступили холода, и мелких работ стало не найти. Я валялся дома, жилище мое все больше становилось похожим на берлогу, а я размышлял о причине моих несчастий – и, значит, мысли вертелись вокруг миссис Хилл. Честно говоря, я ее побаивался. Глупо, конечно. Я пытался убедить себя, что нельзя вечно подчиняться навязчивой идее, будто какая-то ведьма затеяла сжить меня со свету. Было в этом что-то нездоровое, я и сам сознавал, но поделать ничего с собой не мог. Вот тогда-то мне и пришло в голову, что скоро Хэллоуин, и народ начнет прорезать в тыквах глаза и зубастые рты, а по улочкам забегают ряженые черти, и, разумеется, где-нибудь да затеют играть в «смерть ведьмы». Вспомнил я, как миссис Фэннинг в выпускном классе рассказывала нам, что тяжелые сомненья не следует долго держать в голове, а от страхов лучше всего избавляться, шагая им навстречу. Я аж подскочил, когда подумал об открывшейся возможности. Если б в темной комнате растаскивали на куски не безымянную хэллоуинскую ведьму, а называли ее при этом «миссис Хилл» — это могло бы означать конец колдовской власти проклятой старухи!
Вот только что скажет на все это сама ведьма? Еще несколько дней я обдумывал затею так и сяк. Октябрь подошел к концу, тянуть было нельзя. Я решился и направился в гости к миссис Хилл.
Был вечер. Когда я вышел на улицу, ветер швырнул мне в лицо сухие листья. Дом миссис Хилл был по обыкновению неприветлив. Я позвонил в дверь и вздрогнул, когда изнутри до меня донесся сварливый голос хозяйки. Она отворила створку и уставилась на меня – фурия фурией.
— Миссис Хилл, — забормотал я просительно, — пожалуйста, не гоните меня сразу, у меня есть к вам огромная просьба.
Как ни странно, она позволила мне войти. Правда, когда я начал ее посвящать в свой план, она явно была против, но я был настойчив, и в конце концов мне повезло — все устроилось как нельзя лучше. Я провел у миссис Хилл довольно много времени, чтобы завтра вечером представление прошло на ура. Однако, несмотря на удачное начало, ее дом нагонял на меня тоску, и последние приготовления я решил завершить у себя. Захватив все необходимое, я удалился и почти до утра чертил при помощи карандашей и линейки приглашения. Перед рассветом я успел разнести их адресатам и только затем лег передохнуть.
Должно быть, соседи удивились, найдя у себя в ящиках записки, зазывавшие их вечером в обозначенное время в гости к миссис Хилл. На исходе последнего дня октября в выдолбленных тыквах зажглись свечки, а между домами засновали привидения в простынях из бабушкиных шкафов. Я караулил визитеров перед домом миссис Хилл. В окнах горел свет. Не все соседи откликнулись на приглашение, но с десяток человек собралось – от мала до велика.
— Что это миссис Хилл вдруг вздумалось поиграть в чертовщину? – спросил Бигглз, наряженный в черное трико с нашитым на него скелетом.
Мальчишка Пол шмыгнул к двери и затрезвонил.
— Да тут записка!
К косяку ножом был приколот лист. Черточки, проведенные по линейке, складывались в ломаные буквы: «Ведьма в подвале!!!» Дверь была приоткрыта.
— Странно все это, — произнес Бигглз.
Я не дал ему внести сомнения в головы и шагнул внутрь. В коридоре светила лампа, дверь в подвал была нараспашку, лестница вела вниз, а внизу, разумеется, была темнота.
— Мисси Хилл, вы там? – спросил громко Дэвид, поправив на себе маску.
Ему никто не ответил.
— Может, пойдем отсюда?
— Лучше проверим, что внизу.
Мы спустились гуськом во тьму. Бигглз шел первым, он-то и наткнулся на стол, чертыхнулся и пошарил перед собой:
— Бррр… Кажется, я нашел то, что осталось от ведьмы.
— От миссис Хилл? – прошептал Пол.
— Хм, — запнулся Бигглз. – Просто от ведьмы. От ведьмы, с которой покончено.
И началось:
— Это глаза ведьмы!.. Это ее мозг!.. Сердце!.. Волосы!..
Я слушал, обмерев. Во тьме причитали и хихикали. Останки ощупывали, перебирали, пускали по кругу. Наконец, Бигглз подвел итог:
— Ведьма мертва.
Я ликовал.
— Да, миссис Хилл мертва! – подтвердил я и повернул выключатель.
Вспыхнул свет, кто-то вскрикнул от неожиданности. Некоторые зажмурились от боли в глазах.
Я обвел подвал взглядом и замер. Гости столпились вокруг большого стола. Миски и плошки беспорядочно стояли на столешнице. Их содержимое частично вывалилось, частично находилось внутри. Одно облупленное яйцо (второе было раздавлено чьими-то неловкими пальцами). Длинные макароны, призванные изображать кишки. Спутанная пакля. Оплывшая масса из желатина. На столе лежали части октябрьской ведьмы – обычной октябрьской ведьмы, а никакой не миссис Хилл.
Я начал подниматься по лестнице. На меня не обращали внимания.
В коридоре по-прежнему тускло горела единственная лампа. Я открыл одну дверь, потом другую. В кухне пылали все светильники. Я вошел – и задохнулся.
Миссис Хилл была здесь. Ее внутренности были разбросаны по столу, по мойке, что-то лежало на полу, что-то блестело у моих ног. Повсюду были прежде красные, а теперь потемневшие подтеки – и отпечатки ладоней. Одних только моих ладоней, а ведь я так здорово придумал: в подвальной темноте останками должны были запятнаться все приглашенные; их – наши! – руки оставили бы множество беспорядочных следов, поди разбери, где чьи! Как же так? Кто помешал мне и все переиначил? Кто перетащил останки из подвала, подменив их там дурацкими подделками?
Я повернул голову. Ведьма! Это она обманула меня! Миссис Хилл все подстроила, и теперь ей оставалось торжествовать, смеясь надо мной. Я завопил, потому что понял: я схожу с ума. Зажмурившись, я орал до тех пор, пока кто-то, протопав, не примчался снизу – прибежал и закричал со мной вместе.
Первое, что сделал вызванный шериф Крэл, это проблевался. Второе – надел на меня наручники. Теперь я сижу в камере и жду своей участи. Свет здесь не гаснет, и я этому рад. Будь иначе, кто знает, что можно было бы обнаружить в темноте на ощупь?
Когда я один, я стараюсь не вертеть головой и смотреть в одну точку. Потому что даже свет не гарантирует полной защиты. Оскверненная кухня в доме миссис Хилл была залита им, и пока я торчал там один, я видел все очень четко. Когда ко мне прибежали, она уже замерла, как ей и было положено, однако до того момента – выпотрошенная мной, освежеванная, с выколотыми глазами миссис Хилл стояла у мойки и оттирала кастрюлю из-под желе, красного желе, сваренного ею после смерти для хэллоуинской потехи в подвале.