Я куковал в аэропорту: рейс откладывали уже второй раз, и настроение ухудшалось с каждым часом. Веселый дедок, сидевший напротив, увидев мою тоску, подмигнул и протянул мне яблоко.
— Что, паря, застряли?
— Застряли, дед, — яблоко оказалось кислым, вырвиглаз.
— А делал-то в наших краях чего? Командировочный али отпускной?
— На охоту ездили, — я поднял руки и потянулся так, что хлипкое сидение чуть подо мной не треснуло. — Ребята остались, а я вот раньше еду. Еще пару раз отложат, глядишь, вместе с ними обратно полечу.
— На кого ходили? — заинтересовался дед. — На лося?
Я скромно ухмыльнулся.
— Медведя я взял. Килограмм на пятьсот. Заднюю лапу на трофей оставил, мужики потом привезут.
Я ждал, что дед заохает или хоть головой покачает уважительно, но он почему-то смотрел на меня жалостно, словно я ему рассказал, что медведь меня задрал.
— С пятизарядки, — добавил я, словно оправдываясь.
— Эх, паря, — крякнул старик. — Лучше б ты на лося охотился...
— Да охотился я на лося уже. Не раз и не два. Чего ты, дед, рожи корчишь? Тоже мне, выискался защитник медвежих прав.
— Небось, медвежатину ел? — сочувственно спросил старик.
— Ел я медвежатину, ел! Дрянь отвратная, хуже даже твоего яблока.
— Кто ж ее ест? — печально вздохнул старик. Вот и лапу взял... Сказки, что ли, не помнишь?
— Какой еще сказки?
Дед заерзал, глаза его затуманились завирательной дымкой.
— Мужик как-то зимой пошел в лес, — завел он. — И повстречался с медведем. Стали они бороться. Боролись-боролись, мужик вырвался да топором отхватил медведю лапу. Утек домой, а лапу с собой забрал — как ты вон.
— Ну и?
— Отдал лапу старухе. Та из мяса похлебку стала варить, а из шерсти куделю прясть. За окном темень, мороз. Сели вечерять. Вдруг слышат, — сказочник сделал драматическую паузу. — Скирлы-скирлы.
— Чего-о?
— Скирлы-скирлы, — еще старательней просипел дед и заперхал многослойным кашлем завзятого курильщика. — Медведь себе ногу липовую сварганил и к мужику пошел. Идет, ногой скрипит: скирлы-скирлы, да песню поет...
— Не надо песни, дед, — твердо остановил я разошедшегося рассказчика. — Я все понял. Медведь мужика задрал. Медведей трогать неповадно. Скирлы-скирлы. Пошел я.
— Ничего ты, паря, не понял, — старик вцепился в мою куртку. — А ну-ка скажи, как медведь смог ногу себе приладить?
— Не знаю, — я попытался высвободить рукав. — Дрессированный был.
— Оборотень он был, понял, паря? Оборотень. Обернулся человеком, вырубил ногу из липки, обернулся обратно медведем — пошел мужика драть. А еще подумай, случайно ли эту сказку в наших местах сказывают?
— Не случайно, — я отвоевал рукав и встал. — У вас все медведи — оборотни, а все мужики — медведи. Я, наверно, твоего родича на охоте слопал, и ты мне мстить сейчас будешь. И нога у тебя, небось, липовая. Скирлы-скирлы, так?
Во взгляде старика опять проступила жалость.
— Не выбраться тебе отседова, дурья голова, — сказал он. — Кто мясо оборотня ел, от оборотня не уйдет.
— Вот пусть твой дохлый липовый медведь за самолетом чапает. Догоняет, — я подхватил с полу рюкзак. — Бывай, дед, не кашляй.
— Баб-то у них нет, — прокричал мне вслед окончательно спятивший собеседник. — А плодиться-то надо.
На меня оглянулось ползала. Я напялил безразличную мину и семимильными шагами зашагал к сортиру.
До рейса оставалось еще два часа. Я плеснул себе водой в лицо и посмотрел в зеркало. Разговор с психованным стариком оставил омерзительный осадок. В голову полезла всякая чушь — вспомнилось, что медведь вышел к лабазу не на четырех, а на двух лапах, что, когда освежевали тушу, поразились, до чего она похожа на человеческое тело. «Медведи, они такие» — сказал мне тогда Серёга.
И ведь действительно, должно быть похоже, но всё равно стало не по себе...
«Кто мясо оборотня ел, от оборотня не уйдет». Что, другие заявятся, кровь за кровь? Я криво усмехнулся. Или тот самый, которого я жрал? Соберет разделанную тушу, сделает липовую ногу, накинет снятую шкуру на плечи и притопает в гости: скирлы-скирлы. Пульки-то серебряной под рукой не было.
От мысли о медвежатине меня затошнило. «Не выбраться тебе отседова». Живот неожиданно свело судорогой. Заломило кости. Я повернул тяжелую голову. В загвазданном окне выжидательно замерла луна. «Он же меня не кусал» — подумал я, холодея. «Баб-то у них нет... А плодиться-то надо..». Вот как он меня нагонит, понял я.
Изнутри.
Боль скрутила меня в дугу, а в ушах зазвучал зловещий скрип: Скирлы-скирлы.