Я неподвижен. Два
бедра холодны, как лёд.
Венозная синева
мрамором отдаёт.
И.А. Бродский
Промозглым вечером двадцать шестого ноября Пашка Назаренко, обнаружив у порога своей квартиры свиную голову, окончательно осознал — он по уши в дерьме. Терпение кредитора, отморозка Игната Попова, было на исходе. И он предупреждал об этом так изящно, как только мог.
Вскоре прибавилась ещё одна проблема – Пашку стало ломать. Взгляд застилал густой красноватый туман, стены убогого жилища ходили ходуном — то сжимались в узкую щель, то вдруг раздвигались, образовывая настоящий Гранд-Каньон. Из каждого угла, бешено вращая налитыми кровью глазами, на Пашку таращилась голова Игната (почему-то отделённая от туловища), хищно щерила слюнявую пасть и несла какую-то чушь.
Пульс звучал в висках ударами молота, а мышцы скрутили такие сильные спазмы, что хотелось кричать, но сил уже не было. Короче говоря, «ни вздохнуть, ни пёрднуть», как бы сейчас выразилась острая на язык Александра Ивановна, покойная Пашкина бабушка. Женщиной она была строгой и за словом в карман не лезла.
«Деньги,— билась в воспалённом сознании наркозависимого навязчивая мысль,— где взять денег…».
Да-да, в калейдоскопе из боли и галлюцинаций Пашка, как ни странно, думал не только о спасительной дозе. Причиной тому служила осведомлённость о методах, которыми пользовался Игнат при выбивании долгов: сломанные челюсти, раскроенные головы, отбитые почки и прочий свойственный преступному миру арсенал казался Попову слишком банальным, и он постоянно придумывал что-то новенькое, ухитряясь при этом каждый раз уходить от ответственности.
Совершенно некстати память подсунула Пашке историю о том, как на окраине города нашли обезображенное тело его дружка, который задолжал Игнату приличную сумму. Тогда эксперт, осматривавший труп, недосчитался у потерпевшего нескольких пальцев и детородного органа.
К слову, ни того, ни другого следствию обнаружить так и не удалось.
* * *
Февраль 1902 года, Москва
За высокими окнами дома Будуровых завывала метель. Бессильно метался в печной трубе ветер, точно обезумевший в холодном и тёмном узилище арестант. Мерно тикали в зале ходики.
А наверху в жарко натопленных покоях беспокойным сном спала Варвара Юрьевна, повредившаяся рассудком после смерти любимой дочери.
Женщина отказывалась мириться со страшной потерей. Она запрещала говорить о Катеньке в прошедшем времени, наказывала сервировать стол как и прежде, на троих, и ревностно следила, чтобы прислуга каждый день прибирала в покоях усопшей, взбивая для неё перины и подушки.
Несколько месяцев назад ситуация усугубилась – за завтраком Варвара Юрьевна с восторгом сообщила мужу, что Катеньке скоро семнадцать, а значит, она совсем уже невеста! Пора собирать приданое. Алексей Антонович, успевший привыкнуть к причудам жены, лишь тяжело вздохнул.
Супруга меж тем времени зря не теряла и стала собирать Катеньке приданое – прятать по всему дому деньги и драгоценности. Когда несчастная поняла, что её тайники не столь надёжны, как хотелось бы, она начала проявлять несвойственное ей ранее воображение, и однажды супруг попросту перестал находить большинство схронов. Любые попытки разговорить больную заканчивались ничем, и в конце концов Варвара Юрьевна окончательно замкнулась в себе.
С тех пор в доме Будуровых перестал звучать её красивый, удивительно мелодичный голос, а сама женщина превратилась лишь в бледную тень самой себя.
* * *
Пашку колотила дрожь. Метель будто издевалась над ним – то швыряла в лицо охапки мелких снежинок, казавшихся ледяными иглами, то норовила сорвать с головы шапку. Стуча зубами, парень ускорил шаг и засеменил по тротуару, уткнувшись подбородком в поднятый ворот куртки.
— Куда торопимся?
Выругавшись сквозь зубы, Назаренко обернулся. Конечно, это был Игнат. Бывший одноклассник, а ныне – ненавистный кредитор. На квадратном лице качка ходили желваки, тяжёлый взгляд исподлобья также не предвещал ничего хорошего. Пашка невольно перевёл взгляд на стальные мускулы, обтянутые не по погоде тонкой курткой, и на мгновенье представил, как Игнат играючи сворачивает ему шею.
— Куда торопимся, я спрашиваю?
— Я… я домой иду... Привет,— отрывисто проблеял Пашка.
— А я к тебе всё с тем же вопросом. Когда долг отдашь, гнида? Сколько мне ещё ждать? Или, может, за каждый день просрочки по пальцу тебе отрезать, а? Как думаешь?
— Игнат, я отдам. Правда отдам. Дай мне ещё пару дней.
Собеседник схватил Назаренко за грудки и, легко оторвав от земли, грубо тряхнул, будто тряпичную куклу. Тщедушный Пашка коротко клацнул зубами и застонал – тело в очередной раз пронзила мучительная судорога.
— Слышь ты, моль,— прошипел Игнат. Изо рта его разило ароматом крепких сигарет и мятного «Дирола».— Я добрый. Очень. Но и моему терпению приходит конец.
— Два дня,— просипел Пашка,— я отдам. Ты же знаешь.
Кредитор скривил пухлые губы в презрительной усмешке и отшвырнул от себя тщедушного наркомана так же непринуждённо, как бросают в урну скомканный листок бумаги. Назаренко влетел спиной в стену какого-то ларька. Дыхание перехватило, перед глазами замелькали чёрные точки. Попов посмотрел на него, как на ничтожество, смачно харкнул на заиндевевший асфальт и обронил:
— Через два дня не будет бабла – начну принимать в качестве валюты твои пальцы.
Сделав акцент на последнем слове, он резко развернулся и, прихрамывая, бесшумно растворился в белой мгле метели. Пашка без сил уронил голову на грудь. В душе медленно поднималась чёрная волна из странной смеси страха, ненависти и обиды.
Решено. Он сейчас же отправится в ту заброшку на Малой Валеевской, заберёт оттуда своё сокровище и исчезнет. Если сбыть ценности нужным людям, то должно хватить на несколько месяцев относительно безбедной жизни. А там уже можно устроиться на работу, и, возможно, даже начать новую жизнь…
Но это всё потом.
… Через несколько минут Пашка наконец собрался с силами, оторвал задницу от ледяного асфальта, встал и медленно поковылял в сторону Малой Валеевской.
Туда, где совсем недавно вместо закладки он обнаружил небольшой ларец с золотыми монетами и женскими побрякушками.
* * *
Игнат стоял за углом небольшого круглосуточного магазинчика и, выпуская изо рта клубы табачного дыма, внимательно наблюдал за Пашкой. Вот он с трудом поднимается, вертит головой в разные стороны и, поправив шапку, начинает движение. Секунды хватает Игнату для того, чтобы понять – Назаренко идёт не домой.
Удовлетворённо ухмыльнувшись, Попов раздавил окурок кроссовкой сорок шестого размера и осторожно отправился вслед за должником.
* * *
Новый офис родной компании, открывшийся в центре Москвы, Антон Воронцов ненавидел всеми силами своей души. Во-первых, в красивом старинном здании, благополучно пережившем реконструкцию, было холодно, как в склепе — среди роскоши белоснежной лепнины, широких мраморных лестниц и сверкающих паркетных полов постоянно гулял сквозняк, а просторные кабинеты с высокими потолками не могли обогреть ни батареи, ни даже самые мощные тепловентиляторы. Во-вторых, Воронцова страшно бесил вид из окна его кабинета – он открывался на непарадную сторону старой Москвы, где будто в безвременье застыл вечно безлюдный переулок и одинокое старинное здание в явно аварийном состоянии.
… Это случилось поздним вечером третьего декабря, когда офис давно вымер, и напоминал опустевший дворец (или, скорее, помпезный мавзолей, как саркастически окрестил памятник архитектуры Воронцов). Не цокали в длинных коридорах высокие каблуки непробиваемо тупой секретарши Олечки, не летела из кабинета напротив отборная брань финансового директора, не раздавался из бухгалтерии резкий звук обрушивающихся на документы ярких синих печатей.
Стрелки часов плавно подбирались к десяти, и в это время лишь в одном кабинете на первом этаже всё ещё горела настольная лампа – Воронцов готовил презентацию к завтрашнему совещанию. Круг мягкого жёлтого света выхватывал из темноты стол, заваленный документами, кружку с недопитым кофе и гору фантиков от «Красной Шапочки».
Антон откинулся на спинку кресла, с наслаждением размяв затёкшую шею. Глянул в окно. За стеклом всё так же бесновалась метель. Одинокий фонарь озарял светом безрадостный переулок и заброшенное здание напротив. На мгновение Воронцов представил, как ещё в начале минувшего века этот особняк видел элегантно одетых дам и статных кавалеров, как среди коридоров то и дело слышались взрывы хохота и звон хрустальных бокалов, а на ступенях широких лестниц шуршали драгоценными шелками длинные платья.
Но вот красавицы одряхлели и сошли в могилу, кавалеры покорно подали руку Её Величеству Костлявой, а вслед за людьми ушло в Небытие и само здание – ныне стоит оно, никому ненужное, осиротевшее, с частично обрушившейся кровлей, да чёрными провалами окон.
«Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века»,— вдруг подумал Воронцов, взирая на памятник умирающей старины. Может быть, эти стены тоже ждут своего воскресения?..
Антон тряхнул головой. Какие только дурацкие мысли не лезут в голову на ночь глядя, право слово...
Он выключил лампу и краем глаза заметил на улице какое-то движение. По переулку шли двое — первый, невысокий и тщедушный, двигался быстрой семенящей походкой, уткнувшись подбородком в поднятый воротник видавшего виды пуховика. Вслед за ним, прихрамывая, следовал второй субъект – высокий плечистый амбал с бритым черепом.
Воронцов не удивился странной парочке – знал, что за аварийное здание давно ведут конкурентную борьбу бездомные и закладчики.
Наблюдать за подозрительными типами не было никакой охоты. Отчаянно зевая, Антон закрыл кабинет и спешно покинул офис.
* * *
Настороженно озираясь по сторонам, Пашка зашёл в особняк. Под ногами тут же предательски захрустел битый кирпич и куски штукатурки. На мгновение среди беснующихся снежинок Назаренко вдруг почудилось посеревшее лицо висельника – отвратительная, перекошенная харя с высунутым, почему-то непомерно длинным языком. Пашка зажмурился, отгоняя наваждение, и принялся рыться в тайнике. Наконец рука ощутила приятную тяжесть, и секунду спустя наркоман уже плотоядно глазел на монеты с профилем последнего российского императора и женские украшения, не заметив, как за спиной выросла высокая массивная тень.
— Так вот, значит, как, — присвистнул Игнат, — однако…
Назаренко вздрогнул и вскочил, как ошпаренный. Сокровища соскользнули с его острых, обтянутых потёртыми джинсами колен, и упали в искрящийся снег.
Попов продолжал ухмыляться:
— У тебя нычка здесь, оказывается. И что мы имеем?
Он сел на корточки и принялся методично осматривать находки. В толстых пальцах, похожих на сардельки, замерцало золото и заискрились сиянием благородные камни – глубокая синева сапфиров и таинственная зелень изумрудов, ослепительно-надменный блеск бриллиантов и ало-розовое пламя шпинели.
С каждым мгновением лицо Попова всё шире расплывалось в довольной ухмылке. Теперь уж Светка точно ему даст, ведь этого добра с лихвой хватит не только на погашение Пашкиного долга, но и на многое, многое другое…
Назаренко тем временем стал аккуратно пятиться к выходу, но споткнулся о выступающую из снега балку и бесшумно упал навзничь. Рука ударилась обо что-то холодное, твёрдое и шершавое.
Кирпич.
Сознание помутилось. Пашка медленно, словно сомнамбула, поднялся, бесшумно приблизился к потерявшему бдительность Игнату со спины и резко обрушил на его бритую, сверкавшую лысиной голову увесистое орудие. Не издав ни звука, Попов рухнул лицом вниз, на снег брызнули горячие алые капли. Секунду поколебавшись, Пашка поудобнее перехватил кирпич и нанёс поверженному противнику ещё несколько ударов, после чего, отдышавшись, принялся судорожно распихивать по карманам сокровища.
Вскоре к остывающему трупу подбежит местная дворняга, осторожно обнюхает бездыханное тело и, разразившись громким лаем, скроется в ближайшей подворотне.
* * *
Февраль 1902 года, Москва
Болезнь развивалась стремительно. Всё началось с безобидной простуды, на которую Варвара Юрьевна поначалу не обращала внимания. Но буквально через пару дней прибавилось колотьё в боку, тяжёлый, надрывный кашель, одышка, и женщина слегла.
Обеспокоенный супруг, не взирая на молчаливые протесты жены, вызвал доктора. Матвей Ильич, старинный друг семьи и человек, которому Будуров доверял безоговорочно, прибыл незамедлительно.
… Больную лихорадило. Тёмно-золотистые локоны липли к мокрому лбу, длинная сорочка, казалось, пропиталась пόтом насквозь, хоть выжимай. Фарфорово-белое лицо с болезненным румянцем на щеках горело огнём. И чем дольше врач осматривал пациентку, тем более мрачнел его взгляд, и сильнее хмурились густые кустистые брови. В толстой тетради доктора появились первые тревожные строки.
«Больная чрезвычайно слаба и блѣдна. Присутствуетъ удушье. Температура высока – за 39°. Время отъ времени наблюдаются сокращенія брюшныхъ мышцъ, которые у здороваго человѣка при дыханіи не задѣйствованы совершенно... Пульсъ частый – 114 ударовъ въ минуту, зѣвъ красенъ, середина языка покрыта бѣлымъ налетомъ… Подозрѣваю пораженіе альвеолъ цѣлой доли лѣваго легкаго... Ощупываніе печени въ лѣвой ея доли болѣзненно...».
Матвей Ильич в глубокой задумчивости закрыл потёртый саквояж и вышел в коридор, где его уже ждал Будуров. Увидев сосредоточенное лицо старого друга, Алексей Антонович поднялся с кресла и глухо произнёс:
— Не молчи. Только не молчи, Матвей, прошу тебя.
Доктор взял собеседника под локоть и мягко произнёс:
— Ты сядь, Алексей Антоныч, сядь. В ногах правды нет.
— Говори.— Голос купца буквально звенел.
— Недуг поразил лёгкие.
Будуров на мгновение прикрыл глаза, а затем привалился к стене. Матвей Ильич участливо поддержал его и усадил обратно в кресло.
— Болезнь опасна?— глухо спросил Алексей Антонович.
— Она протекает типично, и это в некоторой степени меня обнадёживает. Вот.— Сухие пальцы врача, едва уловимо пахнущие какими-то аптечными порошками, протянули Будурову листок,— ей надобно принимать таллин в количестве 0,3… Я буду приходить каждый день в три часа пополудни и осматривать Варвару Юрьевну.
Алексей Антонович без сил кивнул, затем поднялся и крепко обнял друга. Прошептал еле слышно:
— Благослови тебя Господь, Матвей… Благослови Господь… Ты же знаешь – если я потеряю и Варю, жить мне будет уже незачем.
Матвей Ильич промолчал. Этот невысокий пожилой мужчина с безукоризненной осанкой и аккуратной седой бородкой никогда не был образчиком утешительного красноречия, которое порой так необходимо людям, и за это его частенько считали человеком чёрствым, даже жестокосердным.
Впрочем, с правдой это не имело ничего общего.
* * *
Чертыхаясь, капитан Стрельников бродил по заброшенному зданию, то и дело спотыкаясь об обломки кирпичей и прочий мусор. Наконец Олег Евгеньевич остановился и в великом унынии посмотрел на свои новенькие ботинки, которые уже успел изрядно замарать.
— Евгенич…
— А?
— Смотри.— Эксперт-криминалист с необычным для русского парня именем Дамир подал следователю изрядно потрёпанный паспорт. Капитан натянул на заледеневшие руки перчатки и зашелестел засаленными страничками. Попов Игнат Владимирович, 1991 г.р., уроженец г. Тотьма Вологодской области. На фотографии было запечатлено не обременённое интеллектом квадратное лицо с массивными челюстями и плотно сжатыми губами.
— Ценные вещи не тронуты,— продолжал Дамир,— мобильный телефон, бумажник… золотая цепочка, часы, перстень – всё на месте.
Стрельников невольно перевёл взгляд на труп.
«Стало быть, мотив не корыстный…».
— И вот ещё,— криминалист сунул под нос Олегу Евгеньевичу окровавленный кирпич. На орудии убийства были отчётливо видны заиндевевшие частички мозгового вещества,— красота какая, ты глянь! «Пальцы» идеальные просто. Наш злодей ими в кровь вляпался.
«Кирпич. Взял первое, что подвернулось под руку… Значит, убийство было спонтанным?..».
— Что-то ещё есть?— поинтересовался следователь.
— Несколько окурков и разбитых бутылок, которые, судя по состоянию, появились здесь задолго до нашего потерпевшего. Изымать?
— Естественно.
Дамир, пожав плечами, молча ретировался выполнять указание, а Олег Евгеньевич, секунду поколебавшись, подошёл к судмедэксперту. Тот, склонившись над покойным, внимательно изучал раскроенный череп потерпевшего и что-то тихонечко бубнил себе под нос.
— Что думаешь?— спросил Стрельников, без особого энтузиазма взирая на тело.
Романов пожал плечами:
— Голову ему размозжили, чего тут думать-то... Тяжёлым тупым предметом. Ударов было несколько. Сколько – пока сказать не могу, сам видишь, какая тут каша. Смерть наступила примерно двенадцать-шестнадцать часов назад.
— А поточнее?
— А поточнее — после вскрытия.
Стрельников поднял глаза и обвёл цепким взглядом толпу зевак. Внимание привлёк молодой мужчина в тёмно-зелёной аляске. Он тёрся у красно-белой ленты, то и дело вытягивая шею, будто пытаясь что-то рассмотреть. К незнакомцу подошёл опер и тактично оттеснил любопытного:
— Уходите, уходите, не мешайте работать.
Гражданин что-то буркнул в ответ, опер на мгновение замер, а затем жестом подозвал Стрельникова.
— Что?— коротко спросил Олег Евгеньевич не то у коллеги, не то у типа в аляске.
— Вчера вечером, около десяти… я видел тут двоих,— сказал последний.
— Очень интересно. А вы, собственно, кто? Представьтесь для начала.
— Воронцов Антон Александрович.
— И кого же вы вчера здесь видели, Антон Александрович?
— Двоих мужчин. Один тощий, невысокого роста. Лицо постоянно в воротник прятал, а второй, амбал, шёл позади. Здоровый такой, лысый. Хромал вроде.
— Амбал, говорите?— протянул Стрельников, припоминая внушительную комплекцию убитого и его бритый череп.— Лысый?
— Ну да.
— И это было в десять?
— Да.
— А что вы здесь делали в такое время?
— Работал,— дёрнул плечом мужчина и, ничуть не смутившись, ткнул пальцем в особняк на противоположной стороне переулка,— вон окно моего кабинета. На первом этаже, третье слева.
— Понятно. Итак, эти двое шли… Что было дальше?
— Без понятия. Я собрался и домой поехал.
— То есть, они просто шли и всё? И больше вы ничего не видели?
Воронцов кивнул.
— Так, ясно… Ярослав.— Следователь зыркнул на опера внимательными серыми глазами.— Показания запиши, данные все возьми… ну как обычно, короче. Спасибо,— кивнул капитан бдительному гражданину,— мы с вами свяжемся.
* * *
В тишине небольшого кабинета Стрельникова раздался телефонный звонок.
— Здорово, Евгенич,— прозвучал в трубке бодрый голос судмедэксперта Романова,— ну что, закончил я с твоим трупом.
— Слышь, шутник, ты это… с приколами своими завязывай.
— Ой, да ладно, Евгенич, я ж любя. Короче, что могу сказать: по темечку нашего клиента стукнули накануне около десяти вечера, ну, плюс-минус. Били наверняка, по всей видимости, так сильно, как только могли. И, как я уже говорил, ударов было несколько, четыре или пять. Но ему, судя по всему, и одного хватило.
— М-м-м… понятно. Что ещё?
— Да ничего. Ни алкоголя, ни наркотиков. Есть неправильно сросшийся перелом малоберцовой кости, но травма старая, получена ещё, по всей видимости, в детском возрасте.
— Он мог из-за неё хромать?— спросил капитан, вспомнив слова случайного свидетеля об особой примете покойного.
— Вполне. Я бы даже сказал, наверняка. А что?
— Да так… значит, больше ничего особенного?
— Ага,— смачно зевнул в трубку Игорь,— ладно, пошёл я... День суматошный. Пока, Евгенич. Заключение я набросал, завтра будет готово.
— Спасибо. Пока.
— И тебе не хворать,— промурлыкал Романов, и в трубке раздались короткие гудки.
Капитан потянулся, с наслаждением помассировал виски. И вдруг в торшере ярко вспыхнула, а потом с лёгким хлопком погасла лампочка.
— Перегорела,— вслух констатировал Стрельников, закрыл бледными ладонями лицо и вздохнул,— ещё один год без отпуска, Олег, и с тобой будет то же самое.
* * *
Судмедэксперт Романов запер кабинет, и поигрывая ключами, отправился в сторону выхода. В конце коридора он увидел двоих мужчин в серо-красной форме, которые, перемежая свою речь сальными шуточками, неспешно ковырялись с какими-то проводами. На полу стояли открытые ящики с инструментами, лежали обрезки разномастных кабелей и ещё чёрт знает что.
Игорь Сергеевич, который грязь и беспорядок в силу профессии терпеть не мог, лишь поджал тонкие губы и молча прошмыгнул мимо, подумав: «Не понимаю, чего они тут возятся уже третью неделю?!».
Дело было в том, что некоторое время назад привычный и довольно монотонный ритм деятельности одного из московских моргов был нарушен, когда руководство решило озаботиться установкой новой современной системы видеонаблюдения. Чем была плоха старая, Романов так и не понял, но снующие по всему зданию угрюмые мужики с откровенно бόрзыми замашками успели изрядно поднадоесть не только ему — упорно игнорируя просьбу надевать при входе бахилы, сотрудники «Всевидящего ока» за рекордно короткое время умудрялись загадить полы так, что санитарки сбивались с ног, пытаясь поддерживать в помещениях надлежащую чистоту. Особенно негодовала пожилая Зоя Николаевна – дама не робкого десятка, проработавшая в морге без малого тридцать лет и успевшая повидать многое, она одна не стеснялась вступать с работягами в открытые боевые столкновения, и стены почтенного заведения то и дело сотрясала нецензурная брань.
Быстро миновав лестничный пролёт, Романов подошёл к посту охраны. За столом, опустив взгляд в потрепанный томик очередного третьесортного детектива, самозабвенно коротал время охранник Дурин. Увидев судмедэксперта, он оторвался от увлекательного чтива и, сверкнув парочкой золотых коронок на верхней челюсти, отметил:
— Поздно вы сегодня, Игорь Сергеевич.
— М-да.— Романов невольно бросил взгляд на элегантные наручные часы. Было без пяти девять.— Есть такое. Слушай, а долго ещё у нас эти будут, с камерами?
Дурин пожал плечами:
— Да кто ж их знает.
— Ясно,— без энтузиазма отозвался судмедэксперт, сдал ключ и бегло расписался в журнале. Тут неожиданно замигали лампы. Игорь Сергеевич на мгновение застыл, всё еще сжимая в изящных пальцах дешёвую шариковую ручку. Светло-зелёные глаза с любопытством обвели потолок.
— Это что?
— Так стройка ж через дорогу,— пояснил Дурин,— вот напряжение и скачет.
Романов хмыкнул и, ничего не ответив, толкнул дверь. От пронизывающего ветра защипало лицо, и мужчина, подняв ворот строгого пальто, поспешно пересёк парковку и юркнул в машину.
Пока автомобиль прогревался, Игорь Сергеевич невольно засмотрелся на окна морга. На разных этажах приземистого здания то тут, то там продолжал мигать свет.
* * *
В два часа ночи в морге было тихо. Еле слышно гудели в пропахших дезрастворами коридорах ряды узких ламп, смирно лежали под казёнными простынками покойники. По лестничным пролётам гулял едва ощутимый сквозняк.
Санитар Серёга Климкин сидел в своей каморке, склонившись над конспектами по микробиологии. В углу не затыкался допотопный кассетный магнитофон – настоящий реликт начала девяностых. Из пыльных динамиков раздавались по-идиотски весёлые голоса ведущих, то и дело перемежающиеся взрывами хохота.
В дверь коротко постучали, и через мгновение в проёме показалась короткостриженая голова охранника Дурина:
— Зубришь, студент?
Серёга оторвался от ненавистной тетрадки и воззрился на визитёра красными от недосыпа глазами:
— Да блин, уже ум за разум заходит… чего? Привезли кого?
— Да не. Я это… так просто. У меня Маринка, кстати, наливку сготовила. Клюквенную. Будешь?
Серёга смутился:
— Ну так… Не положено.
Дурин ухмыльнулся:
— Ой, да ладно. Ну по маленькой, ну? Чего случится-то? Не сбегут никуда твои покойники.
— Ладно,— сдался студент после недолгих уговоров,— валяй. Только чуть-чуть.
Уже через несколько минут мужчины сидели в каморке Климкина и вели задушевные беседы — Дурин травил армейские байки времён далёкой молодости, а Серёга сетовал на свою безответную любовь к одной из здешних лаборанток.
Пили культурно, без фанатизма. Закусывали преимущественно ирисками и твёрдыми, как гранит, мятными пряниками.
* * *
В это самое время Игнат Попов очнулся в каком-то тёмном, узком и холодном пространстве. В теле ощущалась странная лёгкость, если не сказать – опустошённость. Мужчина попытался поднять руки, но не тут-то было — ладони тут же наткнулись на ледяной металл. Затем какое-то внутреннее чутьё подсказало Попову упереться ступнями в стену и резко оттолкнуться. Голова ожидаемо ударилась обо что-то твёрдое, а потом металлическое ложе вдруг неожиданно выехало вперёд.
В полной прострации качок слез с каталки и обвёл мутным взглядом небольшое, довольно тускло освещенное помещение, облицованное белым кафелем. Принялся недоумённо рассматривать собственное тело — начал с головы, но быстро одёрнул руки, когда пальцы наткнулись на какие-то неровности и провалы. Затем Игнат увидел тянущийся от шеи до паха аккуратно зашитый разрез, сделал глубокий вдох и почувствовал тяжёлый запах крови и чего-то едкого, неприятного. Мгновение спустя он понял – так пахнет формалин.
А ещё через секунду до Попова дошло, что он мёртв, и находится в холодильнике одного из столичных моргов. В голове вихрем пронеслись события последних дней и обрывки образов, слов, поступков. В проблесках сознания вдруг возникло лицо Пашки. Вечно бледное, измождённое, с тёмными кругами под глазами и бисеринками пота на узком лбу. Кажется, в тот вечер была метель… Вот Игнат идёт за Назаренко. Заходит в заброшенный особняк, где часто ошивается всякое отребье. В свете единственного фонаря видно, как Пашка перебирает в пальцах что-то блестящее. Игнат окликает наркомана, тот испуганно вздрагивает, роняя свои сокровища, и начинает пятиться к выходу. Игнат сгребает в кулак монеты и украшения… каплей крови горит на старинном перстне шпинель, загадочным синим отблеском мерцают в массивных серьгах сапфиры… а через мгновение на бритый череп Попова вдруг обрушивается что-то тяжёлое. Последнее, что краем глаза успевает увидеть качок – искажённое злобой лицо Пашки, который заносит кирпич для очередного удара.
Потом наступит темнота, а после Игнат очнётся здесь, в холодильнике морга.
* * *
Динамики магнитофона закашлялись помехами и умолкли, нервно замигала под потолком лампа, а потом свет померк. Климкин выудил из кармана смартфон, и каморку озарило мертвенно-голубоватое сияние.
— На подстанции проблемы, что ли?
Дурин как ни в чём не бывало подцепил с тарелки кусок сыра и с важным видом пояснил:
— Тут стройка неподалёку, студент. Вот напряжение, видать, и скачет. Обычное дело.
Он был прав – напряжение действительно упало до критического значения, но источник аварийного электроснабжения включился лишь спустя сорок три секунды.
Этого времени хватило для того, чтобы электромагнитный замок на двери, ведущей в холодильную камеру, отключился, и Игнат покинул помещение.
* * *
Прикрыв собственную наготу простынкой, он аккуратно высунулся в коридор и удовлетворённо отметил, что вместо камер видеонаблюдения из углов торчат лишь пучки разномастных проводов.
Нетвёрдой походкой умерший, повинуясь странному чувству, поднялся на этаж выше. Взгляд упёрся в лежащее на каталке тело крупного мужчины средних лет. На груди — тощая папка. «Шафиев Юсуф Сулейманович, 1981 г.р…». Дальше Попов читать не стал. Он стащил с трупа одежду, напялил на себя, не забыв нахлобучить на пробитую голову идиотскую шапку с помпоном и, бдительно озираясь, направился в сторону выхода. Он шёл, будто ведомый кем-то – точно знал, где надо свернуть, когда затаиться и в какие моменты — ускориться. Так, мимо каморки санитара Климкина покойный проскользнул абсолютно бесшумно, буквально на цыпочках — чувствовал, что за дверью скрываются ненужные свидетели.
Затем, убедившись, что охранника нет на месте, Игнат покинул морг через главный вход, предусмотрительно уткнувшись носом в высокий ворот дублёнки.
От свалявшегося меха удушающе несло мерзким дешёвым парфюмом так сильно, что при жизни, наверное, от подобного аромата засвербило бы в носу.
* * *
Зябко кутаясь в засаленный пуховик, Андреич брёл по узкому переулку. Вперёд мужичка гнал даже не холод, а подспудный, удивительно въедливый страх — недавно в заброшенном особняке нашли тело какого-то бугая с проломленным черепом, после чего бездомные стали появляться тут крайне неохотно. Всё чаще и чаще среди бомжей кто-то заводил разговоры про «взгляд в спину», непонятные звуки и прочую чертовщину.
— Господи, спаси и сохрани мя грешного,— пробормотал старик, размашисто перекрестился и ускорил шаг.
Неожиданно замигал фонарь, а впереди показалась высокая широкоплечая фигура. Андреич прищурил подслеповатые глаза и то, что он увидел, ему совершенно не понравилось.
Мешковатые брюки, надвинутая чуть ли не на глаза шапка с помпоном, старенькая добротная дублёнка, нелепо перекошенная на груди. Незнакомец двигался, заметно прихрамывая на левую ногу. Походка настораживала — ломаная, дёрганная,— будто человек просто-напросто забыл, как ходить, и сейчас неуверенно пытался копировать движения себе подобных. Лицо подозрительного типа было синюшно-бледным, с заострёнными чертами.
От греха подальше бездомный перешёл на противоположную сторону переулка, сжимая в кармане шило. Не ахти, конечно, какое оружие, но лучше, чем ничего.
Тем временем странный субъект проследовал мимо, а Андреич почувствовал смрад, который не мог спутать ни с чем.
Потому что десять лет работы медрегистратором в морге просто так не забываются.
* * *
Февраль 1902 года, Москва
— Матвей, ей лучше,— торжествующе улыбаясь, тихо шептал Будуров, провожая доктора в покои больной,— намного лучше! Вид гораздо бодрее, температура спала! Ты наш добрый ангел!..
Женщина полулежала на больших взбитых подушках, смежив веки. Услышав тихие шаги, она медленно открыла покрасневшие глаза и встретила доктора слабой улыбкой.
— Здравствуй, Варвара Юрьевна. Не вставай, не вставай, не надо.— Мужчина поспешно коснулся плеча пациентки.— Ты ещё очень слаба. Расскажи о своём самочувствии.
Женщина не ответила, лишь по-птичьи склонила голову набок. Врач покосился на небольшой круглый столик. Там лежали несколько небольших бумажных пакетов с сернокислым таллином, а на столешнице едва заметно угадывались крупинки этого желтовато-белого кристаллического порошка с кисловато-солёным вкусом.
— Принимаешь ли ты прописанное мною лекарство?
Варвара Юрьевна кивнула. Матвей Ильич осмотрел её, тщательно зафиксировав наблюдения.
«Сердечные тоны достаточно чисты. Спереди съ обѣихъ сторонъ, сверху и до низу, жесткое дыханіе, при вдохѣ и выдохѣ отмѣчаю выраженные свистящіе
хрипы. Кашель съ мокротой, сопровождается болями въ подложечной области, временами бываютъ познабливанія. Не смотря на паденіе температуры вслѣдствіе пріема таллина, лихорадочное состояніе паціентки пока сохраняется...».
Вскоре Матвей Ильич покинул дом Будуровых. Алексей Антонович, провожая дорогого гостя, чуть ли не целовал его руки, называя доктора не иначе как «спасителем» и «добрым нашим ангелом».
Менее чем через час кухарка Софья распахнёт дверь спальни Варвары Юрьевны, а мгновение спустя стены особняка содрогнутся от пронзительного женского крика. С противным лязгом упадёт на дубовый паркет красивый металлический поднос с тонкой чеканкой, разлетится белыми осколками большая фарфоровая кружка с горячим молоком.
Алексей Антонович молнией взлетит на второй этаж и обнаружит свою жену мёртвой. Хрупкая фигурка утопала на белоснежных толстых перинах, тонкие руки лежали поверх кружевного одеяла, а ясные голубые глаза немигающим взором смотрели куда-то вверх.
На пределы, недоступные взору живых.
* * *
Следователь достал из холодильника вчерашние бутерброды с изрядно заветренной колбасой, заварил крепкий кофе, но позавтракать не успел – зазвонил телефон. Это был Дамир.
— Привет. Минута есть?
—Для тебя – всегда. Хоть две.
— Короче. Я по поводу пальчиков на кирпиче. Наш клиент.
— Да ну?
— Ага. Назаренко Павел Алексеевич, 1992 года рождения. Неоднократно судим. Один разбой и парочка ходок по дури.
— Прекрасно,— заулыбался капитан, делая беглую пометку в ежедневнике. Почерк у него был изящный, почти каллиграфический.— Спасибо, Дамир. Вот умеешь ты радовать. А что с окурками и разбитыми бутылками?
— Ничего. «Пальцев» нет, других следов тоже. Так что здесь облом.
— Понял, спасибо.
Стрельников отхлебнул кофе и в два счёта расправился с бутербродом. Зазвонил мобильный. На дисплее высветилось саркастическое «Трупорез Игорёк».
— Евгенич, здорóво. Слушай, тут такое дело… только ты не ори, ладно?
— Романов, не томи. Чего случилось-то?
— Амбал наш из морга… того.
— То есть?— не понял капитан.
— Пропал.
Смысл сказанного дошёл до следователя не сразу. В конце концов, не каждый день из морга пропадают трупы. На памяти Стрельникова такое случалось лишь два раза.
То есть, уже три.
Рука дёрнулась, на любовно выглаженных новых брюках расплылось кофейное пятно. Чертыхнувшись, Олег Евгеньевич принялся спешно затирать его влажной салфеткой. В трубке после непродолжительной паузы ожил Романов:
— Олег, я…
— Подожди, подожди…— пробормотал капитан, с остервенением пытаясь оттереть треклятое пятно,— как это вообще произошло? Где была охрана? Персонал?
— Послушай, Евгенич,— прошипел Игорь Сергеевич, идя в наступление,— я покойникам не сторож. И не моя вина, что Попов из морга исчез.
— А чья?
Следователь и судмедэксперт пререкались недолго. Олег Евгеньевич, вне себя от ярости, решил выяснить всё непосредственно на месте событий и долетел до морга за рекордные пятнадцать минут.
В кабинете Романова были двое – дежурившие минувшей ночью санитар и охранник. Парочка вела себя крайне нервно.
— Ну,— процедил Стрельников,— и как вы объясните исчезновение трупа?
— Так всё нормально было,— проблеял Серёга, взъерошив непослушные волосы,— только свет ночью вырубился. На минуту где-то. Тут стройка через дорогу...
— Имя.
— Чьё?— испуганно пролепетал студент.
— Твоё, разумеется!
— Сергей… Климкин…
— Значит так, Сергей Климкин. Давай по порядку. Когда обнаружили пропажу?
— Сегодня около семи утра. Я пришёл в холодильник и увидел, что полка, где находилось тело Попова, открыта, а самого трупа нет.
— Дверь в холодильник была заперта?
— Да.
— Ясно. Дальше.
— Ну, стал бегать, конечно, кипеж поднял… и в коридоре, где находятся поступившие тела, увидел… в общем… К нам ночью мужика привезли, некоего Шафиева, с ножевыми. Короче, смотрю я – а мужик-то этот… голый! И простыня рядом валяется.
— Во сколько к вам поступил труп Шафиева?
Серёга наморщил прыщавый лоб:
— Где-то в половине второго, наверное.
— А то, что на теле не было одежды, вы заметили только утром?— В разговор вмешался Игорь Сергеевич. Его светло-зелёные глаза опасно сощурились.— Я правильно понимаю?
— Н-ну… ну да,— прошелестел в ответ Климкин, не сообразив, что только что выдал и себя, и Дурина.
— Очень интересно. То есть получается, что ночью поступает тело, а вы просто оставляете его в коридоре до утра и уходите пить чай? Или что там у вас, Климкин? Боярышник?
Стрельников увлечённо наблюдал за перепалкой, скрестив на груди руки.
— Да вы что, Игорь Сергеевич,— испуганно забормотал студент, поняв, какого дурака только что свалял,— да я просто…
— «Просто», Климкин?!— прошипел Романов.— С ума сошли? Какого рожна у вас покойник в коридоре до утра маринуется? Ополоумели совсем, мать вашу?! Вы бы там его ещё на недельку-другую оставили!..
Игорь Сергеевич в сердцах шарахнул изящной ладонью по столу. Нервно звякнула на блюдце кружка из тонкого, почти полупрозрачного фарфора.
Парочка с видом кающихся грешников затравленно переглянулась. Стрельников попеременно переводил взгляд то на охранника с его неизменно бегающими маслянистыми глазками, то на заикающегося студента.
— То есть, вы хотите сказать, что кто-то выкрал тело, напялил на него одежду с другого трупа и незаметно вынес из морга? Так, что ли?— Следователь в упор посмотрел на санитара.
Несчастный Климкин, окончательно замкнувшись, сделался белее казённых простынок. Романов молчал. На щеках судмедэксперта угрожающе ходили желваки.
— Ну а вы.— Следователь устало повернулся к охраннику, мазнув взглядом по именному шеврону на груди,— вы-то где были, гражданин Дурин?
— Да товарищ начальник, живот у меня прихватило,— затараторил мужичок,— каюсь, на «белом друге» просидел, так крутило, ой... Полчаса точно в уборной провёл. Уж извините за подробности.
— В какое время это было?
— Да я не помню, если честно…
— Господи, как всё сложно. Ладно. Записи с камер хоть есть?
— Нет,— мрачно буркнул Романов,— идёт полная замена системы видеонаблюдения. Так что увы.
Стрельников тяжко вздохнул. И так не выспался ни черта, а тут ещё и труп из морга пропал. И формалином тут у них воняет… И кофе он с утра пролил – аккурат на новые брюки. Что за день вообще такой? Дурацкий?..
Капитан принялся снова наблюдать за охранником и санитаром. У первого всё так же блудливо бегали глазки, второй стабильно продолжал мять полу застиранного халата.
Тут Олег Евгеньевич внезапно подошёл к Климкину – так близко, что несчастный студент невольно отступил на полшага, уперевшись тощей задницей в угол романовского стола.
— Так значит, вы утверждаете, что ничего подозрительного не видели и не слышали?— холодно произнёс капитан тоном скорее утвердительным, нежели вопросительным.
— Д-да,— прошелестело в ответ.
— А вы.— Стрельников резко развернулся на каблуках отполированных ботинок и в упор уставился на Дурина.— Тоже ничего не заметили, потому что полчаса просидели на унитазе, верно?
— Ну…
— Баранки гну. И выходит, тело похитили как раз за те самые полчаса, пока вы отсутствовали?
— Ну, э-э-э,— неопределённо промычал мужичок,— наверное…
— А теперь главный вопрос,— осклабился Стрельников,— какого чёрта от вас обоих алкоголем несёт за километр, а?
Романов, в ту пору подцепивший простуду и не отличавшийся хорошим обонянием, едва заметно изменился в лице, потом вплотную подошёл сначала к Климкину («Дыхни!»), а потом к Дурину («И ты тоже!»).
Наступила звенящая тишина. Большие глаза судмедэксперта испепеляющим взглядом уставились на недотёп. Следователь, посчитав свою миссию выполненной, без сожаления оставил парочку на растерзание Игоря Сергеевича и нехотя покатил обратно в отдел получать втык от руководства.
«Кому понадобилось тело Попова?.. Назаренко? Сомнительно… Потерпевший был человеком довольно внушительной комплекции, это раз. Провернуть кампанию по изъятию трупа из морга в одиночку в принципе крайне затруднительно, это два. Тут требуются усилия как минимум двух человек. А для такого как Пашка это вообще непосильная задача, больно труслив… да и туповат. М-да…, — рассуждал про себя капитан, выруливая на Бульварное кольцо,— не было печали...».
Стоя на светофоре он увидел, как идущий по тротуару парень, несший в руках торт, вдруг поскользнулся и приземлился пятой точкой аккурат на коробку с десертом. Стрельников усмехнулся и подумал: «Дурин... надо же. Я бы человека с такой фамилией на работу брать не стал».
* * *
Вот уже не один день Пашка вздрагивал от любого звука, лихорадочно прокручивал в голове события минувших дней и не мог отделаться от дурацких снов, в которых всегда было одно и то же — массивное тело Игната, нелепо скрючившееся на снегу, и кровь. Очень много крови. Разве может вытечь столько из человеческой головы?.. Пашка не раз задавал себе этот вопрос, но ответа почему-то не находил.
Поздним вечером третьего декабря, когда труп кредитора стремительно остывал в доме на Малой Валеевской, Назаренко наспех покидал в дорожную сумку самое необходимое, встретился со знакомым дилером и в обмен на несколько доз метадона всучил тому колечко с изумрудом. После удачной сделки Пашка рванул во Владимирскую область, в крошечную деревушку с благозвучным названием Всехсвятское, где когда-то жила его бабушка – женщина, заменившая пареньку не только спившуюся мать, но и безвременно ушедшего отца.
И теперь Пашка сидел в старом деревенском доме, будто на осадном положении. Угроза чудилась ему всюду – в каждом возгласе соседей по улице, в любой проезжавшей мимо машине. Но особенный, хоть и совершенно необъяснимый на первый взгляд страх, у Пашки вызывал лес. Густой, непроглядно-тёмный, безмолвный и пугающий,— он отчётливо виднелся из единственного окна спальни и угрожал своей опасной близостью. Напряженно вглядываясь в нетронутый снежный покров и чёрную полосу могучих елей и сосен, Пашка буквально кожей ощущал там, в чаще, что-то враждебное. И ледяное безмолвие пейзажа лишь усиливало эту неясную тревогу.
Чтобы хоть как-то отвлечься от неприятных мыслей, молодой человек трясущимися руками достал из сумки шкатулку, тщательно протёр ларец и всё его содержимое тряпицей, завернул сокровище в полотенце и спрятал в красном углу за образами Богородицы и Спасителя.
* * *
Игнат каким-то невообразимым образом чувствовал своего убийцу и шёл по его следу, будто ищейка. Случайные прохожие шарахались от него, прикрывали носы и морщились, ощущая смрадный запах. Вонь гниющей плоти и стремительно меняющуюся внешность скрывать было трудно, и Игнат, дабы не привлекать к себе лишнего внимания, решил передвигаться исключительно ночью, а светлое время суток пережидать в коллекторах, на заброшенных стройках и других безлюдных местах.
А ещё посмертные изменения в организме доставляли покойному не только массу неудобств, но и изрядно били по тому, что в мире живых принято называть психикой.
* * *
Стрельников с коллегами осторожно поднимался по широкой лестнице сталинского дома. Наконец они достигли третьего этажа, и перед глазами появилась обшарпанная дверь тридцать первой квартиры, обитая дешёвым коричневым дерматином. Один из оперов ткнул пальцем в обожжённую кнопку звонка, но в ответ не раздалось ни звука.
Внизу раздались шаркающие шаги, и вскоре на лестнице появилась девушка. На голове — короткий «ёжик» малинового цвета, в носу и бровях — пирсинг. С шеи свисал непомерно длинный широкий шарф ярко-зелёного цвета. Увидев мужчин, девчонка застыла, словно изваяние, лишь сосредоточенно двигались туда-сюда не по-женски массивные челюсти. Незнакомка выдула из жвачки большой пузырь, а когда он лопнул, совершенно буднично поинтересовалась:
— О, вы из мусарни, что ли? Давно пора.
— Следственный комитет, капитан Стрельников.— В воздухе мелькнуло служебное удостоверение.— Скажите, вы знакомы с Павлом Назаренко?
Девчонка хмыкнула:
— Ну ещё бы! Из-за него, козла, тут такие хмыри пасутся — в дом зайти стрёмно. Мы уже задолбались на этого урода заявы катать.
— Когда вы в последний раз его видели?
Длинные синие ногти сосредоточенно поскребли затылок:
— Кажется, числа третьего. Может, часов в одиннадцать вечера или около того. Я в аптеку шла, а тут Пашка. Чуть с ног меня в подъезде не сбил... Придурок.
— А дальше что?
— А я откуда знаю? Я ж говорю – в аптеку шла. А он в свою халупу, наверное.
— С тех пор вы не встречались?
— Не-а.
— Понятно. А теперь идите к себе и дверь на всякий случай заприте.
Девчонка смерила капитана долгим взглядом, затем подошла к одному из оперов и промурлыкала опешившему парню прямо в ухо:
— А ты ничё так. Заходи, потрещим. Я в 35-й живу.
Когда девица наконец скрылась из вида, Стрельников повернулся к робко жавшемуся в углу сантехнику Васину и приказал:
— Вскрывай.
Мужичок приблизился, сделал несколько выверенных движений, и видавшая виды хлипенькая створка распахнулась.
Квартира, разумеется, оказалась пуста. Внутри пахло сыростью и какой-то кислятиной. Стрельников неспешно бродил по запущенному жилищу, стараясь не споткнуться о валявшиеся там и сям бутылки и груды непонятного тряпья. На глаза периодически попадались использованные инсулиновые шприцы, на потолке и стенах темнела плесень.
Одна из комнат, очевидно, служила Пашке гостиной. Продавленный диван, заставший, по всей видимости, ещё Брежнева, допотопный лакированный стол и табуретка. Имелся также и древний шкаф, массивная дверца которого каким-то чудом висела на единственной петле.
В другой комнате не было ровным счётом ничего – лишь грязный полосатый матрас, из которого клоками лезла вата, засаленное тонкое одеяло, да удивительная по изяществу ваза явно ручной работы. Возможно, даже антиквариат.
«Странно, что Пашка не успел обменять такую ценность на очередную дозу»,— хмыкнул про себя следователь.
Не обнаружив более ничего примечательного, Олег Евгеньевич отправился на кухню. Древняя газовая плита, расколотый кафель на полу, на облупленном подоконнике — переполненная разнокалиберными бычками банка из-под рыбных консервов и мумифицированная герань.
«Плющ. Надо полить плющ»,— отстранённо подумал капитан, продолжая осмотр.
В дребезжащем всеми частями холодильнике «Бирюса», который был явно старше самого Стрельникова, обнаружилась заплесневевшая буханка чёрного хлеба, угрожающе раздувшийся пакет кефира и парочка яиц. На колченогом столе, покрытом грязной клеёнкой, лежал пакет с окаменевшим печеньем и какой-то скомканный листок. Следователь аккуратно развернул его и увидел лишь одно криво нацарапанное карандашом слово – «Деньги».
Больше ничего интересного в Пашкином убогом жилище обнаружить не удалось. Было ясно лишь одно – фигурант сбежал.
Впрочем, Олег Евгеньевич, успевший тщательно изучить биографию Назаренко, уже знал, где его искать.
* * *
Ночь была тиха и безветренна. В студёном декабрьском небе мерцали яркие звёзды, изящным золотисто-серебряным диском застыла луна.
Но покойному Игнату до этих красот не было никакого дела. Он шёл, с трудом переставляя окоченевшие ноги – злой, мёртвый, бессловесный. Поблёскивали мутные белки глаз, бледные пальцы с яростью раздвигали смыкавшиеся на пути ветви.
Через пару часов чутьё привело покойника на опушку. Взгляд, обыкновенно смотревший в пустоту, сфокусируется на очертаниях домов. И Игнат вдруг сожмёт свои пудовые кулачищи, некогда крушившие носы и челюсти несговорчивых граждан. Вопреки всем законам мироздания он, покойник, мог не только двигаться, но и ощущать что-то похожее на эмоции. И сейчас его душила зависть и ненависть.
Ведь там, в этих домах, были живые. Там теплилась жизнь. Жизнь, за борт которой Попов, державший в страхе целый выводок закладчиков, дилеров и торчков, был бессовестно вышвырнут несколькими ударами кирпича по голове. Глупая, банальная и обидная до зубного скрежета смерть. И от кого?! От хиляка Пашки, которого он, Игнат, привык гнобить ещё со школы.
Из горла мертвеца исторгся странный звук, похожий на сдавленный рык, и покойник, взрывая ногами сугробы, двинулся в сторону Всехсвятского.
* * *
Деревушка мирно спала. И лишь в одном доме под покровом темноты царила кипучая деятельность.
Две сестры, Юлька и Катька, давно хотели погадать на суженого, и ныне условия для ворожбы складывались просто идеальные — родители укатили на несколько дней в город, за окном стояла тихая ночь, а с неба светила полная луна.
— Чё там надо-то?— почему-то шёпотом обратилась к сестре Юлька. Прозрачно-белая, как альбинос, и тощая, словно палка, она неуверенно переминалась с ноги на ногу, обутая в несуразно большие поношенные тапки.— Таз, вода, зеркало, две свечи… Вроде всё.
— Угли ещё.— Катька укоризненно посмотрела на сестру.— В углях вся фишка. Там надо на них воду лить, заговор читать и в зеркало смотреть. И типа «когда дым пойдёт, тогда и суженый придёт».
— А он придёт?— вдруг засомневалась собеседница. Светлые брови недоверчиво изогнулись, но на самом деле под маской скептицизма школьница старательно прятала страх – по натуре своей Юлька была редкостной трусихой.
— Да придёт, конечно!— фыркнула Катька, резким движением откинув за спину длинные каштановые пряди.— Вот к Надьке Крюковой пришёл, а к нам не придёт, что ли?!
Юлька лишь неопределённо пожала узкими плечами. Одноклассница Надька по кличке Косяк и в самом деле не блистала ни умом, ни красотой, а сомнительного рода харизму приобрела только благодаря ярко выраженному косоглазию (за что и получила погоняло), да поразительной способности тупить — всегда и во всём.
Тем временем Катька, пыхтя, встала на шаткую табуретку и сняла со стены металлический таз. Потом принесла из комнаты родителей небольшое трюмо, достала из ящика стола пару кривоватых парафиновых свечей и набрала в ковш воды. После коротко скомандовала:
— Заколки.
Юлька виновато ойкнула и распустила волосы, став похожей на анемичного вида мадонн минувших эпох. Ещё через пару минут на полу появилась своеобразная инсталляция — зеркало, напротив которого стоял таз. По бокам высились две горящие свечи.
Катька аккуратно вытащила из печи несколько мерцающих оранжево-серых угольков и положила их в посудину.
— Ну что,— прошептала, глядя на Юльку,— давай… слова-то помнишь? Или по бумажке читать будешь?
— Да помню, помню,— шикнула сестра,— давай уже.
— Значит, так: я на угли воду лью, а на счёт три начинаем вместе читать заговор и смотреть в зеркало, поняла?
— Угу.
Катька взяла в руки ковш, выдохнула, и тоненькая струйка воды, сверкая в мягком свете, полилась на раскалённые угли. Те недовольно зашипели, наполняя комнату дымом.
— Раз, два, три,— скомандовала Катька и посмотрела на сестру. Та с готовностью кивнула, и пространство наполнил шелест тихих девичьих голосков:
— Суженый мой, суженый, как дым идёт – так и ты приди, себя покажи – на меня посмотри… Суженый мой, суженый…
Неожиданно с улицы послышались чьи-то шаги. Юные прелестницы замолкли, испуганно уставившись друг на друга.
— Эт чё,— прошептала Юлька, нервно сглотнув слюну,— суженые, что ли?.. Ты ж говорила, они в зеркале явятся?
Притихшая Катька молча приложила к губам палец и спешно погасила свечи. Дом погрузился во тьму. Девчонки на цыпочках подошли к окну и увидели, как по спящей деревенской улице двигалась угловатая фигура. Неизвестный хромал, выделялся высоким ростом, неестественными движениями и какими-то странными неровностями на бритом черепе. Вскоре подозрительный субъект скрылся за поворотом, а один из фонарей на улице погас, озарив ночь снопом искр.
Школьницы беззвучно осели на пол и несколько минут сидели в полном безмолвии.
— Кать, а Кать,— прошептала наконец Юлька, медленно накручивая на палец почти белые волосы,— а это кто? Явно не из наших ведь. И что он тут делал… ночью?
— Не знаю,— процедила сестра, — но на суженого этот урод точно не похож. Ну Крюкова, ну овца косоглазая, я ей!..
* * *
Пашка ворочался на толстых, пропавших лавандой перинах и так, и эдак, но сон не шёл. Дробно тикали в комнате старые ходики, едва слышно потрескивали в печи дрова, и тускло поблёскивали в красном углу оклады старых икон. Из-за темноты лик Богоматери казался зияющим чёрным провалом, и Пашка, невольно поёжившись, поспешно отвернулся к стене.
А потом со звоном разбилось окно. В проёме появилась массивная чёрная фигура, секунду спустя на лицо неизвестного упал лунный свет, и Назаренко с ужасом узнал в непрошенном госте убитого Игната.
* * *
Март 1903 года, Москва
После смерти Варвары Юрьевны прошёл год. Или целая вечность? Алексей Антонович не знал. Ему, впрочем, было всё равно – потому что время, как и многое другое, давно утратило для него всякий смысл.
В тот день Будуров, необычайно спокойный, вернулся с кладбища, попросил принести ему ужин, после чего отпустил прислугу и велел не беспокоить его, покуда он намерен провести ночь в кабинете за разбором накопившихся бумаг.
Утром кухарка деликатно постучалась к Алексею Антоновичу, но ответом ей послужила тишина. Софья терпеливо выждала до полудня, но барин молчал. «Уснул никак? Или, поди, дурно стало?»— взволнованно подумала девушка и решилась войти.
— Алексей Антонович, не извольте гневаться…
Слова застряли в горле, когда она увидела Будурова в петле — посеревшее лицо, высунутый язык... На столе самоубийцы белела предсмертная записка, в которой было всего несколько слов.
«Дорогіе мои, милые звѣздочки, я иду. Мы встрѣтимся скоро и, видитъ Богъ, отнынѣ я никогда васъ не оставлю».
* * *
Спустя несколько дней капитан Стрельников честно пытался переварить имеющуюся информацию с позиции человека трезвомыслящего, но произошедшее упорно не вписывалось в существующие законы мироздания вообще, и материалистические взгляды Олега Евгеньевича в частности.
И сейчас, когда время уже давно перевалило за полночь, следователь сидел в своём кабинете и, скрестив руки на груди, думал. Постановления, протоколы допросов, фототаблицы, экспертные заключения… Всё это принадлежало миру, в котором Стрельников привык жить и работать, но сейчас эти документы свидетельствовали о событиях, которых просто не могло быть.
Казалось, реальность в этом странном деле была попросту неизлечимо больна.
Только Стрельников никак не мог понять, чем.
— Итак, что мы имеем.— Он встал из-за стола и начал мерить твёрдыми, чеканными шагами кабинет.— Третьего декабря около десяти вечера Назаренко убивает Попова, после чего скрывается в деревне Всехсвятское Владимирской области.
После вскрытия труп потерпевшего вкупе с одеждой гражданина Шафиева исчезает из морга, а пропажу обнаруживают только утром. А дальше начинается самое интересное. Сотрудники, приехавшие на задержание Назаренко, находят в деревенском доме не только его труп, но и пропавшее из морга тело Попова.
На тропинке, которая ведёт из леса к деревне, эксперт-криминалист подбирает мужскую шапку с помпоном – яркий, приметный головной убор жёлтого цвета, на котором, помимо волос Шафиева, также обнаруживают биологические следы самого Попова.
Но и это, мать твою, ещё не всё.
По предварительным данным, смерть Назаренко наступила в результате острой сердечной недостаточности, инициированной, по всей видимости, длительным приёмом наркотических средств. Вместе с тем на теле имелись явные следы борьбы – ушибы, ссадины и гематомы, а под ногтями Попова нашли частички Пашкиной кожи. Ко всему прочему, на оконных рамах и фрагментах стекла были кровь и «пальцы» Игната. Следов пребывания в доме каких-либо иных лиц обнаружить не удалось.
Как это выглядело со стороны? Как идиотская школьная байка про ожившего покойника, который, одержимый жаждой мести, идёт вершить собственное правосудие.
… Стрельников умолк, потряс головой, всё еще слабо представляя, как будет выпутываться из всего этого дерьма и объяснять руководству случившееся таким образом, чтобы не выглядеть умалишённым и, чего доброго, не лишиться погон.
«Шкатулка ещё эта грёбаная,— вдруг раздражённо подумал следователь, педантично поправляя чуть съехавший набок настенный календарь.— Откуда она вообще там взялась?..».
Перетряхнув дом буквально по крупицам, коллеги Стрельникова обнаружили за иконами небольшой ларец. Внутри оказались золотые монеты Николая II и ювелирные украшения — серьги, кольца, броши... Впоследствии эксперты подтвердили, что монеты подлинные, а уникальные драгоценности, которым самое место в музее, стоят целое состояние. Кому на самом деле принадлежали сокровища, выяснить так и не удалось – о краже подобных предметов никто не заявлял, отпечатки пальцев на них отсутствовали.
Впрочем, шкатулка с дорогущим содержимым сейчас волновала капитана меньше всего.
Гораздо сложнее было объяснить феномен ожившего после аутопсии трупа, который мало того, что пропал из морга и как-то очутился во Всехсвятском, так ещё и отправил на тот свет пусть и не совсем законопослушного, но всё же вполне живого и известного в определённых кругах Пашку Торчка.
* * *
Несколько дней Стрельников ходил как в воду опущенный. А помощь тем временем пришла откуда не ждали.
… В тот день капитан сидел в своём кабинете, мрачно подперев ладонью гладковыбритый подбородок. На краю стола высилась чашка с остывшим чаем, а на блюдце с аляповатыми розочками сиротливо лежал кусок подсохшего осетинского пирога.
Олег Евгеньевич, откинувшись в кресле, немигающим взглядом взирал на увесистые папки с материалами уголовных дел. Под плотным слоем картона бесстрастно покоились бумаги, которые Стрельников уже почти ненавидел.
Потому что не мог объяснить и понять произошедшее.
Потому что его пытливый ум в этой истории оказался совершенно беспомощен.
Чтобы хоть как-то отвлечься от осознания собственной несостоятельности, следователь перевёл взгляд на подоконник, где медленно чах плющ.
«Либо сейчас, либо уже никогда»,— подумал капитан, решительно встал и щедро выплеснул в горшок содержимое своей кружки. Сухая, похожая на пыль земля влагу, однако, впитывать не спешила.
Раздался телефонный звонок. От резкого звука, прервавшего поток напряжённых мыслей, мужчина невольно вздрогнул. Взял трубку. В мембране раздался густой бас шефа. Подполковник Незамов говорил сухо и отрывисто.
— Олег Евгеньевич, зайди. Разговор есть. Насчёт тех дел.
Стрельников с абсолютно каменным лицом отправился к руководителю, уже представляя, насколько сочным будет разнос. Кивнув секретарю в приёмной, всунул голову в кабинет.
— Вызывали, Александр Дмитриевич?
— Входи,— мрачно ответил Незамов,— и дверь прикрой.
Капитан послушно выполнил указание и в нерешительности застыл у порога.
— Сядь.
Олег Евгеньевич беззвучно опустился на стул, бросив взгляд на двоих в штатском — те сидели на небольшом кожаном диване и даже не повернули головы. Обыкновенные, ничем не примечательные лица. Один из мужчин был одет в безукоризненно скроенный тёмно-синий костюм и мятного цвета рубашку, другой – в джинсы и бежевый пуловер. Глаза визитёров – удивительные, льдисто-голубые,— равнодушно скользили по окружающему пространству. Так пятиклассники, которых волоком притащили в музей, изнывают от скуки в окружении шедевров человеческого гения, не слушая гневных окриков учителей и восторженных возгласов очкастых экскурсоводов.
Стрельников выжидающе посмотрел на Незамова. Тот сцепил руки в замок и начал:
— Олег Евгеньевич,— с нажимом проговорил подполковник,— вот у нас тут коллеги приехали из… кхм. В общем, знакомься: Холодов Сергей Владимирович.— «синий костюм», милостиво подавая признаки жизни, церемонно склонил голову.— И Скрипников Владислав Андреевич.— «Бежевый пуловер» едва заметно усмехнулся.— Уголовные дела по факту гибели Попова и Назаренко надлежит передать в их ведомство. Мы этим больше не занимаемся.
Поначалу Стрельников даже не понял смысла сказанного.
— Простите, Александр Дмитриевич…— Следователь перевёл взгляд на двоих в штатском. Они вновь безучастно взирали в пустоту.— Мы передаём дело… но почему? На каких основаниях, я…
— Стрельников,— резко перебил его Незамов,— ты русского языка не понимаешь? Я, кажется, достаточно ясно выразился – все материалы по этим делам подлежат передаче в иное ведомство. Почему? По кочану. Ещё вопросы есть?
Олег Евгеньевич снова посмотрел на молчаливых визитёров. Те продолжали загадочно безмолвствовать, старательно изображая из себя часть интерьера.
«Интересно, они вообще… живые?»— вдруг, усмехнувшись про себя, подумал капитан.
На фоне произошедших событий от подобных мыслей разило гнилостным душком самого чёрного юмора.
* * *
«Синий костюм» аккуратно разложил на столе какие-то бумажки.
— Подпишите.
Стрельников опустил взгляд. Акт приёма-передачи вещдоков и иного изъятого имущества, подписка о неразглашении и ещё много чего ещё.
— Прежде, чем ставить свой автограф на ваших произведениях, я бы предпочёл с ними ознакомиться.
— Как угодно,— равнодушно пожал плечами Холодов,— но вам всё равно придётся это подписать. Хотите вы этого или нет. А так, если есть желание из вредности потратить наше время – пожалуйста. Нам не привыкать.
Олег Евгеньевич молча прочёл документы от корки до корки и нехотя поставил на каждом листе размашистую подпись. Затем троица проследовала в камеру хранения вещдоков, где Стрельников передал парочке все предметы, проходящие по уголовным делам.
— Благодарю за сотрудничество,— бесстрастно кивнул Холодов и, покидая помещение, вдруг обернулся и с самой дружелюбной улыбкой произнёс:— Вы, Олег Евгеньевич, про растение-то не забывайте, а то сдохнет. Жалко.
* * *
Через полчаса на территорию морга въехал небольшой фургон с тонированными стёклами, а спустя пару минут в кабинет Романова без стука вошли четверо мужчин – «синий костюм», «бежевый пуловер» и ещё два типа в чёрной форме без опознавательных знаков. Судмедэксперт молча наблюдал, как быстро растекаются по светло-бежевому кафелю грязные следы, и медленно закипал.
— Простите, а вы, собственно, кто? И какого… почему без бахил?— изогнув бровь, поинтересовался Игорь Сергеевич, отставляя кружку. В его глазах вспыхнул нехороший огонёк — Романов совершенно не терпел, когда кто-то столь бесцеремонным образом нарушал его личное и рабочее пространство.
Вместо ответа человек в синем костюме показал судмедэксперту удостоверение и положил на стол какие-то бумаги.
— Игорь Сергеевич, прошу ознакомиться.
— И не подумаю, пока вы по-человечески не объясните, в чём дело.
— С этого дня расследованием гибели Игната Попова и Павла Назаренко занимается наше ведомство.
— И что?
— Ничего.— мягко произнёс Холодов тоном человека, занимающегося обучением умственно отсталых детей.— Трупы мы изымаем. Так что прошу ознакомиться с документами и подписать. Вот здесь, внизу, на каждом листе, ваш автограф.
Романов с минуту молчал, затем невозмутимо пробежался взглядом по сухим формулировкам и поставил подпись с таким усердием, что в некоторых местах порвалась бумага.
— Отлично,— мгновенно повеселел «синий костюм»,— а теперь тела. Проводите нас, пожалуйста. Где они у вас тут прохлаждаются?
Судмедэксперт, впрочем, каламбура не оценил и, прихватив по дороге Климкина, повёл незваных гостей вниз.
… Вскоре Романов, стоя на крыльце, молча наблюдал, как под пристальным надзором «синего пиджака» и «бежевого пуловера» мрачные типы в чёрном быстро и ловко грузят в фургон два пластиковых мешка с малоприятным содержимым.
— Это чё, Игорь Сергеич?— едва слышно прошелестел Климкин.— Зачем им? Они кто вообще?
— Много будешь знать – скоро состаришься,— процедил Романов,— или раньше времени присоединишься к своим молчаливым дружкам в холодильнике. Понял, Климкин? И языком не трепи. А то вылетишь отсюда с волчьим билетом.
Серёга зябко поёжился. Двери фургона с лёгким жужжанием закрылись, и автомобиль стал неспешно выруливать с территории.
— Балаган, честное слово,— поджав тонкие губы, продолжал судмедэксперт и тихо добавил:— препарировать бы тебя живьём, скотину…
— Игорь Сергеич,— страдальчески взвыл санитар,— вы на меня до сих пор злитесь, что ли?
— Да не про тебя я, Климкин, не про тебя. Уймись.
— А про кого?
— Про этих,— мрачно буркнул Романов, взирая на закрывающиеся ворота,— вламываются, как к себе домой, и смотрят на тебя, будто на говно. Я, Климкин, таких людей на дух не переношу. И вообще. Ты варежку-то закрой. А то простудишься.
Дав подрастающему поколению ценный совет, Романов подкрепил его саркастической ухмылкой и отправился в свой кабинет.
Немного постояв на морозе, Серёга вернулся в родную каморку и принялся наряжать небольшую искусственную ёлочку. К столько ответственному процессу студент подошёл творчески – новогодние игрушки представляли собой не что иное, как человеческие органы в миниатюре, и вскоре праздничное дерево украсилось небольшими стеклянными сердцами, лёгкими и почками.
* * *
Поздним вечером двадцать седьмого декабря Олег Евгеньевич, блаженно растянувшись на большом диване с ортопедическим матрасом, самозабвенно листал новостную ленту. Холодный отсвет смартфона мягко падал на благородно выточенное лицо, отражаясь в усталых, слегка покрасневших от вечного недосыпа глазах. Торшер мягко рассеивал по комнате приглушенный свет, и Стрельников, бегло читая колонку происшествий, сам не заметил, как стал клевать носом. Но тут взгляд зацепился за любопытный заголовок, и сонную одурь как рукой сняло.
«В центре Москвы на Малой Валеевской улице обрушился старинный особняк, известный как «Дом купца Будурова».
По словам официального представителя ГУ МЧС России по г. Москве Натальи Соколовой, памятник архитектуры, возведённый в 80-е гг. XIX века, давно не эксплуатировался и находился в аварийном состоянии.
— По предварительным данным, в здании на момент обрушения никто не находился, пострадавших нет, — отметила Наталья Соколова. — На месте проводится работа по проверке всей необходимой информации и оценке текущей ситуации».
… В узеньком переулке царила тихая суматоха. Машины без опознавательных знаков, растянутая по периметру жёлто-чёрная лента и молчаливые люди в штатском. Они шастали по руинам, разбирая остатки старинного здания буквально по кирпичику.
Стрельников с любопытством глазел на происходящее, а потом увидел его. Холодов лавировал среди подчинённых, раздавая указания и делая какие-то пометки в планшете. Вскоре взгляды двоих мужчин пересеклись, «синий костюм» неспешно подошёл к капитану и с улыбкой Ганибала Лектера осведомился:
— Никак не успокоитесь?
Следователь посмотрел в льдисто-голубые глаза и ответом собеседника не удостоил.
— Знаете, Олег Евгеньевич, я вам тогда сказал, и сейчас повторю: забудьте.
— Между нами. Скажите, что это было?
Холодов снова растянул губы в улыбке:
— Вы ведь хороший следователь, сами всё прекрасно понимаете, разве нет?
— Я не могу пришить к делу сказку о восставшем мертвеце.
«Синий костюм» расхохотался:
— А я, думаете, могу?
— Полагаю, да. Ведь ваши возможности многократно превосходят наши. И круг компетенции… как бы сказать… гораздо шире.
Некоторое время человек с льдисто-голубыми глазами молча смотрел на Стрельникова, а потом вдруг произнёс:
— Видите ли, в нашем мире иногда происходят вещи, которые лично я называю скачками напряжения. Это… как бы объяснить… м-м-м... своеобразные поломки мироздания, нарушающие законы природы.
— К чему эти аллегории, нельзя ли попроще?
— Попроще? Ну вот допустим, утром вы привыкли смотреть новости, но в электросети резко возросло напряжение, и телевизор перегорает, так или иначе нарушая некий привычный для вас порядок вещей. А если напряжение скакнёт на уровне мироздания, то оно… тоже сломается. Порядок нарушится, и там уж как пойдёт…
— То есть – «как пойдёт»?
— Последствия могут быть самые разные,— пожав плечами, пояснил Холодов,— вплоть до того, что нечто, ранее считавшееся невозможным, станет реальным. Понимаете?
— Ну,— протянул Стрельников,— скорее да, чем нет.
— Вот видите! И кстати, история-то не нова. Как там у Марка, помните?— Холодов прикрыл глаза и медленно, словно нараспев, произнёс:— «И, взяв девицу за руку, говорит ей: «талифа́ куми́», что значит: девица, тебе говорю, встань. И девица тотчас встала и начала ходить…».
Следователь не нашёлся, что ответить на подобное заявление, а Холодов, не сказав более ни слова, ушёл, попирая грубой подошвой своих ботинок куски штукатурки и битый кирпич.
Единственный фонарь, освещавший переулок, вдруг ярко вспыхнул и погас, а капитан… проснулся. Часы показывали половину третьего ночи.
Через пару дней Стрельников пришёл к особняку и обнаружил на его месте аккуратно зачищенный пустырь, а среди мелкого крошева — небольшой обрывок жёлто-чёрной ленты.