[Файл: psych_log_FINAL_draft.docx]

п.с. я не знаю, куда это отправить. наверное, пусть просто лежит. если вдруг кто-то прочитает — не отвечайте. просто не ищите его. не смотрите в глаза. не... не думайте о нём. он это чувствует. он это вдыхает.

1. Первый приём.

Мужчина. Запись внеплановая, без карты, без направления. Представился как Роман. Смуглый, высокий. Глаза светло-серые, но не стеклянные — живые, даже чересчур. Внимательный взгляд, будто сканирует. Усмехается, когда я ставлю галочки в бланке. Я сразу запомнила его руки — длинные пальцы, узкие кисти. И голос — густой, но не громкий. Сказал, что «иногда чувствует себя слишком живым», и это, по его словам, невыносимо.

Тату на шее — красно-чёрная, закрученная, как бы в виде языков пламени или корней. Ничего криминального в поведении не было. Но было что-то. Как статическое напряжение в комнате. Воздух был тяжёлым. Я вышла после сессии и поняла, что у меня руки дрожат.

2. Комната 3.

Я перевела его в третий кабинет — он больше, проветривается лучше. У меня началась бессонница. Просыпаюсь в 3:17 каждую ночь. Проверяла. Окно открыто. Всегда. Хотя перед сном закрывала. Утром на подоконнике пепел. Не сигаретный — как будто от обугленного дерева.

Пациенты жалуются: в коридоре «холодно», «пахнет гарью», «какие-то мухи вечно летают». Но только по понедельникам. А он приходит только по понедельникам.

3. Голос.

На третьем приёме он почти не говорил. Просто сидел. Улыбался. Я начала сама говорить. Сначала о погоде. Потом — про дом, про работу, про боль в шее. Потом — про развод, про мать, про всё. И чем больше я говорила, тем больше он молчал. Смотрел. Словно пил меня глазами. И я почувствовала — облегчение. Как будто скинула кожу.

После сессии я плакала в туалете.

4. Мария.

Моя коллега. Весёлая, громкая. После того, как однажды встретила Романа в коридоре, изменилась. Стала ходить в чёрном. Улыбалась странно. Перестала краситься. Потом — исчезла на неделю. Вернулась — похудевшая, с ожогом на ключице. Сказала: «Он сказал, что я теперь чистая.»

Я не стала спрашивать, кто «он».

5. Звук.

У диктофона сессии с ним — не воспроизводятся. Только шипение, будто плёнка обуглилась. Иногда слышу что-то — как копыта по асфальту. Или топот вдалеке. Один раз — лошадиное фырканье, отчётливо, прямо в наушниках.

Стерла запись.

6. Телесность.

На пятом приёме он дотронулся до моего запястья. Мягко. Спокойно. Как будто разрешение спрашивал. И я не отдёрнула руку. Наоборот — мне стало жарко. Очень жарко. Я чувствовала, как от его пальцев в меня течёт что-то, как электрический ток, только тёплый. Потом — головокружение.

Я пришла в себя в пустом кабинете. Он уже ушёл. Чай остыл. Часы остановились.

7. Маревo.

Я не помню, как провела тот вечер. Только ощущение, что что-то жгло мне живот изнутри. Я вернулась домой, сняла одежду — и увидела на коже, чуть выше бедра, отпечаток его ладони, но не в синяках, а в покраснении, как от сильного тепла. Я прислонилась к зеркалу, коснулась этого места — и вздрогнула. Будто кто-то вдохнул сквозь мою кожу.

8. Признания.

Пациентка Анна, 52 года. После короткой встречи в коридоре с Романом — резко бросила курс лечения от алкоголизма, пришла ко мне и сказала:

— Я видела его во сне. Он... он там был, как пламя. Обещал, что очистит меня, если я буду его. Только его.

Я пыталась отмахнуться. Списать на рецидив, на галлюцинации. Но когда она вышла — на её спине, под кофтой, я увидела что-то шевелится, как волна, проходящая по коже. А когда открыла журнал учёта — её имя уже стояло в списке выписанных. Два дня назад.

9. Колдовство, психосоматика, вувер.

Я искала. Сначала просто в шутку. Потом — с дрожью. Слово «вувер» всплыло в одной статье о марийской мифологии. Мутное определение: «Душа мёртвого колдуна. Может быть огнём. Может быть мужчиной. Приходит к женщинам — и они чахнут.»

Но это не чахота. Не сгоревшее тело. Это как будто выгорела душа, а осталась пустая оболочка, которая улыбается, плачет, живёт — но без воли.

10. Интеграция.

Я жду понедельников. Не просто жду. Жажду. Это похоже на воздушную дыру в груди, которая затягивается только, когда он заходит в кабинет. Я не помню, что мы обсуждаем. Только как он двигается. Как в голосе его — пепел, не звук. Как он дышит.

Я хочу, чтобы он касался.

11. Кожа.

На моих плечах теперь тоже что-то пишется. Огнём. Каждую ночь. Просыпаюсь — волдыри. Потом исчезают. В зеркале — я смотрю себе в глаза, но глаза не мои. Они серые, как луна перед дождём.

Коллеги обходят меня стороной. Один из администраторов сказал, что «от меня пахнет... чем-то горелым».

12. Он сказал.

Впервые — он заговорил первым. Не просто отвечал. Сказал:

— Всё идёт правильно. Ты почти готова. Твоё тело уже дышит через меня.

Я не спросила, что он имел в виду. Я улыбнулась.

13. Мария — исчезла.

Её кабинет теперь пуст. Уволилась, якобы. Только компьютер был включён, и на нём — только одна папка: «him».

Внутри — фото. Записи. Огненные пятна. И слова: «Он приходит в дыме. Он приходит в пепле. Он приходит в любовь.»

14. Последний сеанс.

Я сказала ему:

— Забери. Всё. Мне ничего не нужно. Только будь во мне. Не покидай.

Он встал, подошёл, прижал лоб к моему, и я услышала — не голос, а вспышку звука. Как если бы дверь сквозь мир открылась, и там был топот копыт, крики, женщины в чёрном, волосы как дым, сверкающие угли.

И он сказал:

— Теперь ты — пустая. И потому — живая.

15. Огонь.

Я перестала чувствовать себя.

Ни голода. Ни боли. Ни страха.

Просыпаюсь — и не знаю, где руки. Зеркала — теперь враги. Потому что я в них не двигаюсь, пока не подумаю об этом специально.

Они отражают то, что я должна чувствовать, но не чувствую.

Или не я. Или не совсем.

16. Клиника сгорела.

Официально — замыкание в электропроводке.

На деле — чёрная дыра вместо окна. Окна были выбиты изнутри. Записи с камер исчезли.

Романа, по документам, никогда не существовало.

Уцелел только старый дневник пациента. В нём угольным карандашом на последней странице:

«в лошадиных копытах — пульс,

в пепле — поцелуи,

в тебе — я.»

17. Осталась.

Я осталась. Меня отпустили.

Так они говорят.

Врач (теперь уже он меня лечит) говорит, что я «стабильна». Что воспоминания о пациенте — спецэффект переноса вины.

Что татуировки на теле — автоагрессия, самоповреждение во сне.

Что ожоги — контактный дерматит.

А я слышу, как он топает ночью по лестнице.

Легко, осторожно, весело. Как конь по снегу.

18. Он вернётся.

Он не уходит. Просто переходит в другого.

Я знаю — он уже в тех, кто меня смотрит. Кто слушает. Кто читает.

Тепло пульсирует, как сигнальный огонь под кожей.

Где-то на шее — горит круг, и пепел сыплется при зевке.

Иногда, когда слишком тихо, я слышу, как внутри меня смеётся кто-то другой.

Как будто голос мой, но не мой.

19. Если ты читаешь это…

…ты уже почувствовал его.

Может, в шее — щекотно.

Может, в горле — пыльно.

Может, спина чешется, будто там что-то рисуют раскалённым гвоздём.

20. Пожалуйста.

Если однажды ты встретишь мужчину с огненной тату на шее,

если он будет говорить мало,

если тебе будет жарко рядом с ним,

если ты почувствуешь, что хочешь раствориться в нём —

не держись.

Не бойся.

Пусть войдёт.

И сгорите красиво.

Как мы.