Ему не было больно. Он просто шел, шел и вдруг упал. Упал — и больше не поднялся. Не знаю, что с ним случилось, но факт оставался фактом: он умер. Умер прямо посреди оживленной улицы, но никто даже не оглянулся. Люди проходили мимо, спеша по своим делам, затаптывая тело несчастного. Я остановился около него, наклонился и положил руку на шею, чтобы проверить пульс, будто это могло заставить его сердце забиться.
Но нет. Нет.
Я был опустошен. Прямо на моих глазах умер человек, а никто не отреагировал. Вот оно как бывает — идешь на работу, немного спешишь, потому что опаздываешь, а тут бац! И умираешь. Окружающие проходят мимо, периодически наступая на тебя. Это и смешно, и страшно одновременно. Не хотел бы я такой смерти. Самая ужасная смерть, которую вообще можно было бы придумать. В тот день, разумеется, на работу я не пошел. Отпросился, сказал, что заболел. Отчасти, так и есть — сдвиг на нервной почве, или как там это называют. А еще — если быть честным — мне не хотелось тоже умереть вот так.
Не знаю, с чего я стал таким нервным. Нет, даже не нервным — психованным. И все же, мысль о том, что я умру и мой труп не затопчут в толпе, грела истосковавшееся по теплу сознание. «Истосковавшееся по теплу сознание» — глупая фраза, знаю. Но в мою голову так долго не приходили мысли о чем-то кроме смерти, что даже эта, пусть даже и далеко не самая позитивная идея, была гораздо лучше своих предшественниц.
Мне на мыло пришло гневное, заполненное чуть ли не нецензурной лексикой письмо от начальника, который так и не дозвонился на мой выключенный мобильник. Хотя, готов поспорить — если бы у меня не было почты, он бы дозвонился. Говоря кратко, мне нужно было явиться на работу завтра же, иначе все невыполненные отчеты окажутся у меня глубоко в...
Как бы я ни искал, но вазелина дома не нашел, а идти в магазин не очень хотелось, поэтому на следующее утро, моя унылая рожа (иначе небритое лицо с красными, обведенными тушью бессонницы глазами назвать нельзя) пялилась в монитор, а пальцы что-то печатали. Я не управлял своим телом — и не хотел управлять, что уж там греха таить. Мышцы почему-то ныли, поэтому я был только рад не чувствовать эту тупую, крайне раздражающую боль.
Пришлось разгребать все то, о чем я забыл за три недели своего напряженного отдыха, так что стрелки часов указывали на цифру два, когда мне наконец удалось сделать колоссальную часть работы, оставив еще немного на завтрашний день. Пора домой.
Улицы были непривычно пусты, не было даже пьяных забулдыг, бродящих и разливающих алкоголь по асфальту. Невольно, я перебрал все просмотренные фильмы ужасов и пришел к выводу, что если не потороплюсь, то рискую оказаться в подвале с телевизором, который покажет мне человека в маске, металлическим голосом повествующим, что если я не вскрою желудок парня, лежащего в углу, то умру через семь дней. Но мысль о возможности нарваться на местную гопоту, подгоняла меня гораздо больше. В скором времени я уже лежал в кровати, засыпая.
Сон не принес отдыха. Взглянув в зеркало, я увидел небольшой, но стремительно растущий лесок в зоне подбородка и щек. Побриться бы, но не хочется. Завтра, все завтра. Главное — дожить. Я хмыкнул. Пора идти на работу.
Девушка. Она оперлась о стену телефонной будки, прижимая вторую руку к сердцу. Я подошел поближе. У уголков ее губ пенилась слюна. Поинтересовавшись, все ли у нее хорошо, но не получив ответа я легонько ткнул бедняжку в плечо, но никак не ожидал, что она, закатив глаза, рухнет навзничь. На меня нахлынула паника, я вскрикнул от неожиданности, но люди... Люди проходили мимо, словно кроме них самих в этом мире больше ничего не существовало. Вдруг я увидел, как какой-то мальчик тоже свалился с ног, но женщина идущая рядом с ним — по-видимому, мать — пошла дальше, совсем позабыв свое дитя. Вон там пожилой мужчина упал, а там — девочка лет шести. Падающие задевали прохожих, уволакивая их за собой, но те лишь вставали, отряхивались и шли дальше. Шли дальше, через горы трупов, небрежно пиная тех, кто загораживал им дорогу.
Прошла уже неделя, а трупы никто и не собирается убирать. Огромные зловонные кучи мяса не замечает никто, кроме меня. Как же это достало. Как же меня достал этот бесконечный людской эгоизм. Каково им, этим ублюдкам будет, если я поступлю с ними так же, как они поступили с умершими? Они игнорируют все. Я — нет. Мне хочется, чтобы они почувствовали одиночество, невольную отрешенность от мира. В моей руке нож. Я... Я отомщу.