Когда я упоминаю в разговоре, что работаю в Международном центре помощи пропавшим и эксплуатируемым детям, большинство людей не знают, что ответить. Я их не виню.
Иметь дело с сексуальным насилием любого рода очень сложно. В случае с убийствами, по крайней мере, боль жертвы уже позади. В случае с насилием она никогда не заканчивается. Многие жертвы настолько духовно искалечены, что в конце концов сами становятся чудовищами и начинают цикл заново. Иногда я думаю, что для всех заинтересованных сторон было бы лучше просто избавить их от страданий, но, скорее всего, просто моя работа ожесточает сердце.
Когда в разговоре заходит об этом речь, я обычно просто отвечаю, что являюсь сотрудником МЦППЭД. Большинство людей довольствуются этим.
Иногда, однако, попадаются остряки, которые настаивают на продолжении и требуют подробностей. Часто я чувствую в их вопросах оттенок чего-то гораздо более глубокого и тёмного, чем просто болезненное любопытство. За этими людьми я стараюсь приглядывать, как бы ни была мне неприятна перспектива дальнейшего общения с ними.
Вопрос, который возникает чаще всего, обычно звучит примерно так: «Какой самый странный случай у вас был?». Ответ на него, я полагаю, зависит от вашего определения понятия «странный». Сколь бы отвратительны ни были случаи насилия над детьми, в большинстве своём, как я со временем понял, они удручающе банальны и сводятся к тому, что некий взрослый, которого, как правило, ребёнок хорошо знает и который является для него авторитетом, злоупотребляет детским доверием в своих извращённых целях.
Иногда это родитель или другой родственник, иногда учитель или друг семьи. Хотя об этом часто говорят в СМИ, в моей практике было всего два случая, связанных со священниками, хотя многие из моих коллег сталкивались с таким гораздо чаще. Думаю, часто бывает так, что люди становятся священниками в поисках облегчения, полагая, что вера освободит их от чудовищных желаний, и слишком поздно узнают, что звериные инстинкты всегда берут верх над стремлением к искуплению.
Тем не менее, я действительно могу привести несколько необычных, с моей точки зрения, историй, от нелепых до поистине ужасных.
Примером первой может служить случай, когда один знакомый пришел ко мне с проблемой. У него была несовершеннолетняя дочь, которая встречалась с мальчиком постарше (которого он весьма недолюбливал), и, поскольку он знал, где я работал, он хотел, чтобы я помог ему избавиться от этого молодого человека. Он нанял частного детектива (довольно дешёвого, он отнюдь не был обеспеченным человеком), который следил за его дочерью, пока она встречалась со своим парнем, пытаясь собрать доказательства для обвинения в изнасиловании, но они никогда не заходили дальше поцелуев. Однако было кое-что ещё. Как и многие пары, они часто ходили вместе поесть. Но проверка биографии этого мальчика заставляла по-новому взглянуть на это невинное занятие. Оказалось, он страдал тем, что, думаю, можно было назвать фетишем на полноту. Дочь моего знакомого была довольно пухленькой девушкой, и её парень, очевидно, получал какое-то извращённое удовольствие, наблюдая, как она переедает. Мужчина намеревался заявить, что частые обеды и ужины его дочери с этим странным молодым человеком равносильны половому акту, и у него есть законные основания для обвинения его в изнасиловании. Он хотел узнать моё мнение по этому поводу, прежде чем обращаться в суд.
Я ответил, что, хотя поведение мальчика может быть странным и даже отвратительным, в нём нет ничего откровенно противозаконного, и ему лучше не тратить время на суд. Он, конечно же, проигнорировал мой совет. Судья прекратил дело, а вся эта история только отдалила дочь от него.
Пара поженилась, когда девочка достигла совершеннолетия. Я видел их несколько раз, они живут в моём районе. Это очень красивая пара. Он, одетый, как вольный бродяга, в мешковатой, плохо сидящей одежде, украшенной логотипами рок-н-ролльных групп или стилизованными листьями марихуаны; и она, женщина рубенсовских форм, в трещащих по швам аляповато-готических нарядах. Много чёрного и фиолетового, повсюду рисунки паутины. Я считаю, ей очень идёт её стиль. Да и, в конце концов, у большинства арахнидов разница в размерах между самцами и самками довольно велика.
Да, если говорить о членистоногих, то мне вспоминается пример второго вида странных случаев, с которыми мне довелось столкнуться.
Нет, не просто пример. Возможно, это самая ужасная вещь, с которой я лично сталкивался в своей жизни. Это потрясло мою веру в человечество до самого основания.
Я воочию увидел полное уничтожение не только невинного ребёнка, но и всех остальных людей в её крошечном детском мире. Я увидел конечный результат упадка некогда выдающегося семейства и столкнулся лицом к лицу с самыми извращенными глубинами, до каких только может опуститься человек.
Все началось с того, что пара туристов в северном лесу нашла девочку. Она заползла в их палатку, пока они спали. Обнаружив её свернувшейся калачиком подле своих спальных мешков, они были шокированы. Вскоре девочку передали местным властям. Тогда-то меня и подключили к делу.
Надо сказать, я редко принимаю непосредственное участие в делах. Наш центр в основном занимается работой с информацией. Я, по сути, просто канцелярская крыса. Я редко лично общаюсь с местными правоохранительными органами. Причина, по которой меня вообще попросили заняться этим делом, заключалась в моём хорошем знании той местности.
Я родился в маленьком городке Уинстон, куда увезли девочку, и жил там до 19 лет. Это было довольно пасторальное место. Фермерские угодья на юге, деревья на севере. Все жители города были друзьями или, по крайней мере, знакомыми. Я чувствовал, что плохо вписываюсь в уклад их жизни. Я никогда не был особенно общительным, и жизнь там казалась мне невероятно утомительной. И всё же, хотя я никогда не переехал бы туда снова, сейчас, на заключительном этапе своей жизни, я нахожу, что мои редкие визиты туда служат мне долгожданной передышкой от шума, толпы и общей суматошной атмосферы большого города.
Местный шериф был другом моего отца. Увидев его без формы, вы бы ни за что не догадались о роде его деятельности. Это был пожилой джентльмен среднего роста и телосложения, с седыми моржовыми усами, который проводил свободное время в местной придорожной закусочной, с пинтой пива в одной руке и бильярдным кием в другой, рассказывая небылицы всем, кто готов был его слушать. Люди любили его. Однажды он позвонил мне на работу, чтобы сообщить о девочке, находящейся под их опекой, и спросил, не могу ли я сам приехать посмотреть на неё, поскольку он не знал, что о ней сказать.
Когда девочку привезли, она была немного не в себе, но с виду почти не имела признаков запущенности. Хотя она была небольшого роста, казалось, что её хорошо кормили, а волосы цвета меди были удивительно ухоженными для человека, который провел в лесу неопределенное количество времени. Её возраст оценивался между девятью и двенадцатью годами. Менструация у неё началась совсем недавно, и когда её нашли, на внутренней стороне бедер и других соответствующих частях тела была засохшая кровь. На ней не было ничего, кроме простых белых шёлковых трусиков. Одна вещь, которая выделялась в ней, заключалась в том, что её руки и ноги, хотя и были стройными, росли, очевидно, быстрее, чем остальные части тела, и по размеру почти соответствовали взрослому человеку, из-за чего казались дико непропорциональны по отношению к её маленькому телу.
Однако, когда у меня появилась возможность поговорить с ребёнком, я увидел, что с ней сделали что-то ужасное. Насколько я мог судить, сексуального насилия не было, но это было практически единственным проявлением милосердия к этому несчастному ребёнку.
Дети, если воспользоваться избитой аналогией, подобны цветам. Если с самого начала не ухаживать за ними правильно, то после определенного момента они никогда не смогут вырасти должным образом. Этот ребенок был тем семенем, которое никогда не сможет прорасти, обречённым, в лучшем случае, на жизнь в детском доме.
Если у неё и было имя, никто не удосужился сказать ей его. Её знание языка было рудиментарным, оно было получено от человека, который намеренно не пытался её учить.
Этот человек, который мог быть, а мог и не быть её отцом, как я понял из её неразборчивых, бессвязных ответов, которые она давала на мои вопросы, держал её в запертой комнате в хижине где-то в лесу. Он регулярно кормил её, давал ей шелковую одежду для носки, ванну для купания и периодически менял старомодный горшок, который ей ставили для отправления естественных потребностей, но, по-видимому, больше ничего не делал.
Она упоминала о том, что как-то пыталась убежать, но говорила слишком бессвязно, чтобы можно было узнать подробности. По её словам, была еще одна комната, в которой было много таких же комнат, как её, но гораздо меньше. В них были другие заключенные, такие же, как она. Крошечные пленники. В той комнате были и другие вещи, которые, как она вспомнила, могли подниматься и «оставались наверху». Эти вещи, чем бы они ни были, испугали её, и когда она закричала, её обнаружили и вернули в комнату, очевидно, без дальнейших репрессий.
Из её показаний я также понял, что у неё был, по крайней мере, один брат, но он, очевидно, имел большую степень свободы, чем она. Она мало что знала о нём, только то, что он был там.
Поворотный момент, который привел её к мыслям о побеге, наступил, когда у неё начались месячные. Как она это описала: «Вышло красное. Было больно». Когда её похититель обнаружил это, он на мгновение вышел из комнаты, а затем вернулся с какими-то инструментами и несколькими острыми предметами. Она не понимала, что происходит, но испугалась. В порыве ужаса она дотянулась до испачканного кровью ночного горшка, разбила его о голову негодяя и выбежала в дверь, которую он оставил открытой. Она покинула хижину и не останавливалась, пока не вышла к лагерю, где её и обнаружили.
Это было все, чего я смог от неё добиться. Это был странный, печальный опыт. Когда я закончил, она взяла мелки и бумагу, которые ей дали, и вернулась к тому, чем занималась до того, как мы начали разговаривать: рисованию примитивных картинок, которые, как мне тогда показалось, были попытками изобразить бабочек.
Шериф правильно поступил, позвонив мне. Он не имел ни малейшего представления о том, что делать дальше с этим делом, как и я сам. Я знал о случаях, когда детей воспитывали в почти полной изоляции, но то, что произошло перед её побегом, меня озадачило. Похоже, что человек, державший её в плену, пытался сделать ей операцию, когда она сбежала. Но с какой целью? И почему нужно было дожидаться начала менструации? Может быть, он собирался сделать женское обрезание (или какую-то иную калечащую операцию на женских половых органах, в зависимости от степени культурного релятивизма, которому подвержен тот человек)? Хотя я и предположил, что дело могло быть именно в этом, поскольку женское обрезание делают именно во время раннего полового созревания, скорее всего, это было маловероятно. Такая практика обычно распространена среди некоторых народностей Африки и на Ближнем Востоке, в то время как мучителем этой голубоглазой девочки с кожей, белой, как молоко, был, скорее всего, её отец. Казалось, единственная возможность заключалась в том, что он похитил её откуда-то, но не было никаких записей о пропаже ребенка, подходившего под её описание. Девочка ничего не помнила о своей матери. Я подозревал, что она даже не знала, что такое мать.
Еще одна вещь, которая меня озадачила, это загадочное упоминание о крошечных комнатах и других заключенных в них. Очевидно, они не были людьми, но девочка оказалась не в силах сформулировать, что же это такое на самом деле.
В конце концов, я не смог ничем помочь шерифу. Все, что я мог сказать, это то, что ему следует попросить людей прочесать лес и попытаться найти хижину, из которой сбежала девочка, чтобы привлечь к ответственности её зловещего обитателя (хотя он, скорее всего, подозревал, что мы будем искать его, и уже наверняка покинул это место), а также как можно скорее передать ребенка в приемную семью, что он и так собирался сделать. Тем не менее, он похвалил меня за то, что я смог заставить ребенка рассказать свою историю, поскольку его людям было трудно наладить с ней контакт.
Я провел ночь в доме моего детства. Я планировал снять комнату в мотеле, но мои родители настояли на этом. Моя старая комната уже давно превратилась в витрину. Мой отец - заядлый коллекционер военного антиквариата. Гвоздь его коллекции - левый ботинок, в который был обут Генрих Гиммлер, когда он раскусил капсулу с цианидом. Я остановился в комнате моей младшей сестры. Она недавно поступила в колледж и снимала квартиру вместе с подругой.
Мой отец, бывший охранник, недавно вышел на пенсию. Последние 15 лет перед этим он проработал в местном банке, откуда его уволили, когда его бывший работодатель, лесозаготовительная компания PineCo, была продана какому-то транснациональному конгломерату. Сейчас он занимался самыми разными вещами, а в данный момент переносил на компьютер свою коллекцию домашних фильмов. Нелёгкая задача, учитывая, что видеокамера, на которую они были сняты, была получена в подарок на свадьбу и была далеко не новой, ведь они с мамой поженились в конце 1970-х.
Мой отец трудился над этим до поздней ночи, и мои попытки заснуть часто прерывались его пустыми ругательствами в адрес новомодной техники, с которой он пытался найти общий язык. Это, а ещё плакаты моей младшей сестры, с которых из разных уголков комнаты на меня пялились разрисованные, как живые мертвецы, так называемые «музыканты», так и не дало мне хорошо выспаться в мою первую ночь в городе. Около часа ночи, мучимый бессонницей, я спустился вниз, чтобы спросить отца, не нужна ли ему помощь. Он отмахнулся, сказав, что наконец-то разобрался с тем, как правильно загружать видео, и теперь остаётся только подавать кассеты и слегка редактировать результат. В качестве доказательства он запустил одно из видео на экране компьютера. Качество записи оставляло желать лучшего, но, скорее всего, это была вина исходной плёнки, а не компьютера. Что-то на видео привлекло мое внимание.
Это была запись со свадебного приема более чем десятилетней давности. Торжественное мероприятие проходило в бальном зале роскошного отеля в ближайшем городке. В то время о свадьбе говорили во всём городе, хотя в юности я никогда не обращал особого внимания на такие вещи и имел лишь смутное представление о происходящем. Женихом был Эдвард Пайн, сын Тревора Пайна, который в то время был владельцем компании PineCo и начальником моих родителей. Мои родители познакомились, когда оба работали в PineCo: отец - в службе безопасности, мать - личным секретарем управляющего лесопилкой. Ни один из них не работал непосредственно на самого Пайна, поэтому мне показалось немного странным, что их пригласили на свадьбу его сына. Мой отец объяснил, что семья Пайн направила открытое приглашение всем своим сотрудникам, скорее всего, чтобы список гостей казался длиннее. Младший Пайн был затворником, у него было мало друзей, если они вообще у него были. Не может быть, чтобы мероприятие, проводимое такой известной семьей, было малолюдным.
Увидев его на видео, я смог понять, почему у Эдварда Пайна было так мало друзей. Его сложно было назвать красавцем. В его внешности не было ничего исключительного привлекательного, или, напротив, отвратительного. Но казалось, что в выражении его бледного, слегка вытянутого лица было что-то не то. Язык его тела выражал волнение, он часто почёсывал свою копну нечёсаных каштановых волос крупной, но немного женственной рукой, когда, по-видимому, полагал, что на него никто не смотрит. Его манера речи тоже была необычной. Когда он вставал, чтобы произнести речь, было ясно, что все фразы были заготовлены заранее, так как с гостями он говорил так, будто английский не был его родным языком.
Я заметил, что он выглядит странновато, и отец со мной согласился. Он слышал много историй о младшем Пайне и обо всех неприятностях, которые он доставлял семье. Ходили слухи, что школа-интернат, в которой он провел большую часть своих подростковых лет, на самом деле была исправительной или психиатрической лечебницей. Большинство людей сходились во мнении, что его жена вышла за него замуж только для того, чтобы заполучить семейное состояние.
Однако моё внимание привлекла именно невеста. Точнее, то, что она сказала.
Это произошло в момент свадебного банкета, когда счастливая пара рассказывала гостям о своём знакомстве. Уиннифред, как звали невесту, упомянула, что всегда стеснялась размера своих рук и ног. В детстве её всегда дразнили за это, и у нее даже развился комплекс по этому поводу. Она сказала, что поняла, что Эдвард - тот самый мужчина, который ей нужен, когда на первом свидании он сказал ей, что у неё красивые руки. Я понимаю, почему она смущалась. Её руки были довольно крупными.
И тут меня осенило.
У той девочки в полицейском участке тоже были большие руки и ноги. А когда я присмотрелся к невесте на видео, я увидел и другие признаки сходства. Её волосы были того же цвета - золотисто-коричневые, блестящие, как только что отчеканенные копейки. У неё был такой же молочный цвет кожи. Форма её лица, узкие плечи, я думаю, даже глаза были того же цвета, хотя об этом было сложно судить, учитывая сомнительное качество отснятого материала.
Мне казалось, что я смотрю на женщину, в которую могла бы превратиться эта маленькая девочка.
Я не был хорошо знаком с кланом Пайнов, поэтому спросил отца, не знает ли он, были ли у Эдварда и Уинни дети. Он ответил, что нет. Они были вместе всего два года, прежде чем она ушла от него, и с тех пор о ней никто ничего не слышал.
На следующий день я сказал шерифу о своих подозрениях, о том, что наша юная Джейн Доу (прим.: «Джон Доу» или «Джейн Доу» условно называют пациентов, чьё имя по каким-то причинам неизвестно). может быть как-то связана с бывшей миссис Пайн. Он сказал, что теперь, когда я упомянул об этом, он действительно видит сходство. Было бы очень удачно, будь это так, сказал он мне, поскольку эта женщина пропала более десяти лет назад.
Ее сестра, виолончелистка симфонического оркестра Торонто, заявила о её пропаже осенью 1998 года. За неделю до этого Уинни позвонила сестре, сообщив о своём намерении уйти от мужа и приехать к ней в город, пока она не решит, что делать дальше. Когда прошла неделя и от Уинни не было ни весточки, сестра сообщила в полицию. Конечно, подозревали, что Эдвард убил её, но доказать ничего так и не смогли. Тело не было найдено, и, в конце концов, дело замяли.
Я решил просмотреть документы по этому делу. Я начал с биографии жертвы.
Уиннифред "Уинни" Роквелл родилась в Монреале в 1978 году. Семья Роквеллов (не имеющих никакого отношения к отталкивающе слащавому американскому художнику) была ничем не примечательной семьей рабочего класса. Её мать работала официанткой в кафе, отец был механиком в местной автобусной службе, а старшая сестра уехала на запад в Университет Торонто на музыкальную стипендию через год после рождения Уинни. Однако в середине 1980-х годов всё изменилось. Её отец вложил несколько сотен долларов в компанию по разработке компьютерного программного обеспечения, которую основал его старый школьный друг. Эта компания вскоре стала довольно успешной, разрабатывая программное обеспечение для развивающегося рынка домашних компьютеров, и в течение нескольких лет инвестиции мистера Роквелла значительно выросли. С помощью хорошего биржевого брокера ему удалось превратить это богатство в небольшое состояние, и к 1990 году он уволился из службы общественного транспорта, чтобы сделать карьеру в сфере финансов.
Уинни, однако, плохо приспособилась к переменам в образе жизни в своей семье. В возрасте 10 лет её забрали из государственной школы и определили в элитную частную академию. Девочка была очень недовольна этим, поскольку в старой школе у неё было много друзей, а так называемая элита, населявшая новую школу, в основном плохо думала о "нуворишах", таких, как её семья. Она часто ввязывалась в драки и была исключена из нескольких школ. Большую часть своих школьных лет Уинни провела в Академии Грейрок, изолированной английской школе-интернате на севере Альберты, которая приобрела репутацию школы для богатых семей с проблемными детьми.
Именно здесь она встретила своего будущего мужа.
Вскоре после окончания школы они поженились. По общему мнению, этот брак не был счастливым. С каждым месяцем Уинни проводила всё меньше времени с мужем в семейном поместье и все чаще ездила в город, чтобы покупать в бутиках экстравагантную новую одежду, а затем пить и танцевать ночи напролет в самых модных клубах с друзьями, многие из которых были мужчинами. Всё это, разумеется, за счет мужа (точнее, его знаменитой семьи).
За три месяца до исчезновения Уинни она ввязалась в жестокую драку в одном из элитных ресторанов в центре города с участием её мужа и человека по имени Джамал Симмс, мелкого рэп-музыканта, более известного под сценическим псевдонимом "Быстрая рука" (прим.: «Hi-Rof»), который, как мне сказали, был отсылкой к термину, обозначающему скорострельность оружия (прим.: «High Rate of Fire»).
Мистер Роф угощал миссис Пайн обедом на террасе, когда её муж, приехавший в город, чтобы купить товары для своего хобби - разведения экзотических насекомых, увидел их вместе. Началась драка, в результате которой все трое были в синяках и в крови, нуждались в восстановительной стоматологии и оказались, в конце концов, в местном полицейском участке. Обвинения так и не были предъявлены благодаря вмешательству Пайна Старшего, который якобы заплатил рэперу некоторую сумму денег и свёл его со знакомым в звукозаписывающей индустрии, который мог помочь его карьере.
После этого инцидента о паре почти ничего не было слышно. Уинни больше не видели в городе, а её появления на территории семейного поместья были краткими и скрытными. Затем наступил тот роковой день в октябре, когда она сообщила сестре о своём намерении уйти от мужа и исчезла. Последним, кто видел её, был, по-видимому, водитель такси, который отвез её на ближайший автовокзал.
Это было практически всё, что мы знали об Уинни Роквелл. Показания её друзей ничего не дали, хотя они часто были осторожными, вероятно, потому, что не хотели, чтобы о её явной неверности стало известно широкому кругу лиц. Пусть это было и не совсем корректно, но я не мог заглушить тонкий женоненавистнический голосок внутри себя, который твердил, что, какая бы ужасная судьба ни постигла её, она сама навлекла её на себя.
Прошла неделя, и стало ясно, что поиски, организованные полицией в лесу, не приносят результатов. Мы получили несколько звонков после публикации в прессе, но ни один из них ни к чему не привёл. Однажды в участок пришла женщина и сказала, что у неё есть какая-то информация.
Ее звали Кейко Верди, невысокая женщина лет 55. Когда-то она была горничной в семье Пайн, но вскоре после смерти Тревора Пайна, 14 лет назад, была уволена. Прежде чем что-то рассказать нам, она настояла на том, чтобы увидеть девочку. Ребенка уже забрала служба опеки, но мы показали миссис Верди видеозапись моего интервью с ней. Увидев бедную девочку, женщина расплакалась. Более минуты она просто сидела перед экраном в демонстрационной комнате, болезненные рыдания сотрясали её пухлое тело. Когда она пришла в себя, слова полились из неё безудержным потоком.
Работая в семье Пайн, миссис Верди, впоследствии мисс Мидорикава, всегда испытывала подспудное беспокойство из-за их сына, Эдварда. Он был глубоко извращенным ребенком, склонным к вспышкам насилия. Однажды на вечеринке в саду он проткнул другому ребенку ногу металлическими граблями, в результате чего тот лишился по меньшей мере одного пальца, и всё только потому, что ему показалось, будто ребёнок над ним смеялся. Он утверждал, что у него были видения странных существ с далёких звёзд, и пугал всех, кто был готов слушать, ужасающе красочными описаниями апокалипсиса, который, по заверениям этих существ, должен был наступить со дня на день. Он не проявлял никакого интереса к благополучию других людей, но впадал в чудовищную ярость, страшно кричал и пытался изувечить всех, кто находился в пределах досягаемости, пуская в ход зубы и любые острые предметы, которые попадались ему под руку, когда кто-то пытался посягать на его имущество.
Однако, несмотря на все свои недостатки, Эдвард не был глупым ребенком. Он с интересом поглощал различные книги научного характера и мог пересказать их наизусть. Особенно ему нравилась энтомология. Когда он не терроризировал людей, его часто можно было найти собирающим насекомых в лесу. Миссис Верди считала это вполне уместным. Во многих отношениях он был ближе к насекомым, чем к людям. У него был темный, нечеловеческий интеллект, больше подходящий какому-то хладнокровному, покрытому хитином чудовищу, чем человеку. Если действительно существует такая вещь, как душа, что-то, что отличает нас от зверей, то Эдвард Пайн родился без нее.
И все же, каким бы ужасным он ни был, она не могла не испытывать к нему неких нежных чувств. Дело было всего лишь в каком-то врождённом дефекте. В ужасных вещах, которые он совершал, не было его вины. Она понимала, что его семья часто прибегала к не вполне законным методам, чтобы вытащить его из проблем, в которые он попадал. По мере того, как он становился старше, его склонность к насилию, казалось, становилась менее заметной, и она чувствовала, что стала относиться к нему лучше, хотя он по-прежнему оставался очень странным, непостижимым человеком. И ей было особенно жаль видеть, как его жена-блудница обращалась с ним.
Уинни почти не пыталась скрывать, что вышла за муж исключительно по расчёту. Какая-то привязанность к мужу проявлялась в ней, только когда в дело вступал алкоголь. Она часто сыпала оскорблениями в его адрес, сравнивая его с главным героем фильма "Человек дождя" и другими известными умственно отсталыми людьми. Она уходила на прогулки, никогда не объясняя причин, и могла вернуться домой пьяной в любое время суток. Какому мужчине такое понравится?..
Похоже, порочность его жены начала отравлять его отношение к женщинам в целом. Эдвард становился все более враждебным по отношению к своей матери и Кейко. Это вновь обретенное женоненавистничество, возможно, также было одной из причин одного особенно тревожного инцидента, о котором в то время ходили местные слухи. В подростковом возрасте Эдвард занялся пчеловодством. В Грейроке был факультативный курс, который ему очень понравился, а после окончания школы отец купил для него скромную пасеку. Однажды ночью, весной, перед исчезновением жены, Эдвард облил её бензином и сжег дотла.
Его интерес к насекомым всю жизнь был связан с лепидоптерологией, поскольку чешуекрылые были одним из немногих видов насекомых, где самцы обычно доминируют, в отличие от матриархальных социальных насекомых или хорошо известной мизандрии самок богомола. Он особенно увлекся Psychidae, или мешочницами. Психеи - довольно причудливые существа. Почти всё в них кажется отвратительным для наших цивилизованных умов. Прожорливые вредители, они питаются листвой деревьев, часто обрекая их на гибель. Но особенно ужасны их репродуктивные ритуалы.
Самец проходит совершенно обычный жизненный цикл, превращаясь из гусеницы в кокон и затем – в довольно скромную на вид бабочку. Но самка - это нечто совсем другое. Она никогда не узнает, что такое полет, никогда не познает свободы. Она никогда больше не сдвинется с места, где сформирует свой кокон, окруженный мешочком с шёлком, листьями или другими материалами для маскировки. Она просто сидит там в ожидании семени самца, будучи не более, чем репродуктивным механизмом. И, как будто этого недостаточно, многие виды являются живородящими, потомство отрывается от материнского тела, и формы их членистых телец сделали бы честь работам Гигера или Кроненберга.
Возможно, неправильно испытывать такое отвращение к существам, которые делают только то, к чему их побуждают природные инстинкты. Но для человека восхищаться чем-то настолько гротескным – воистину отвратительно.
Мистер и миссис Пайн ненадолго разлучились, когда Эдварда отправили в городской университет, чтобы он получил образование в области медицины, а его жена осталась в семейном поместье. Большую часть своего времени она проводила там, бесцельно слоняясь по территории или ведя приватные беседы с родителями. Миссис Верди была слишком вежлива, чтобы подслушивать, но время от времени она слышала крики и могла сказать, что атмосфера в доме царила довольно напряжённая.
Всё встало на свои места после первого возвращения Эдварда домой. Одним из первых желаний после долгой разлуки был секс. Когда жена отказала ему в этом, он пришел в ярость. Началась ссора. Уинни позвонила своей сестре. Эдвард застал её за этим занятием.
Затем миссис Верди раскрыла главную тайну. Эдвард вытащил жену на улицу, пинками и окриками загнал в свою машину, а все домашние просто смотрели на это. Это был бессердечный поступок, но они тоже устали от неё и не могли смириться с тем, как она использовала своего мужа.
Они уехали, и никто не видел их всю ночь. Когда на следующий день после полудня машина вернулась, из неё вышел только Эдвард.
Как родители ни старались выяснить, что же Эдвард сделал с женой, им не удалось заставить его объясниться. Наконец, на прямой вопрос, убил ли он её, он неохотно ответил «да» и вернулся в свою комнату. Его родители, конечно, были в смятении, но они понимали, что этого давно следовало ожидать. Они уже давно решили, осознав, что из себя представлял их сын, что будут любить и защищать его, несмотря ни на что. Самопожертвование - долг родителей, не так ли? Особенно родителей, дети которых проявляют такой букет ужасающих психологических расстройств.
Они нашли таксиста и заплатили ему кругленькую сумму, чтобы обеспечить алиби своему сыну. Полицейское расследование яростно пресекалось семьей Пайн и её помощниками и, в конце концов, было прекращено. По их словам, Уинни Роквелл просто исчезла. Возможно, она не хотела, чтобы её нашли.
Я спросила миссис Верди, знает ли она, где находится тело. Она ответила, что Эдвард никогда этого не говорил. Однако она может предположить, где оно может находиться. У Пайнов осталось сейчас не так уж много земель в собственности. Большая часть была распродана после смерти родителей. На вторых каникулах Эдварда во время учёбы в университете он вступил в яростный спор с матерью. Кейко помнила только, что во время одной из своих частых прогулок по лесу та что-то увидела. На следующий день её нашли лежащей в саду. Её срочно доставили в ближайшую больницу, но по прибытии констатировали смерть. Причиной смерти была признана церебральная эмболия. Она может возникнуть естественным путем, но может быть и вызвана введением пузырька воздуха в вену с помощью иглы для подкожных инъекций. В данном случае было невозможно определить, что именно произошло, поскольку миссис Пайн была диабетиком и часто делала инъекции инсулина, поэтому следы уколов на её теле не вызывали удивления. В итоге коронер вынес решение о естественных причинах.
Тревор Пайн тяжело переживал смерть своей жены. Он всегда был образцом здоровья, несмотря на преклонный возраст, но после того, что случилось с его женой, казалось, он постарел на десятилетия за одну ночь. После похорон он не покидал территорию своего особняка и проводил те немногие деловые встречи, на которые ещё хватало сил, по телефону. Менее чем через три месяца после смерти жены он умер во сне от остановки сердца. Это не было неожиданностью. Довольно часто пожилые мужчины в долгих браках ненадолго переживают своих супруг.
Эдвард не проявлял ни малейшего интереса к семейному бизнесу. Он продал почти всё, включая контрольный пакет акций лесозаготовительной компании PineCo, которую он только что унаследовал, многонациональному конгломерату. Они выкупили совет директоров, уволили половину сотрудников и заменили весь менеджмент среднего звена своими людьми. Он даже продал обширное поместье семьи Пайн застройщику, который быстро превратил его в курортный отель. Практически единственное, что у него осталось, - небольшой охотничий домик, построенный его дедом в лесу, который он успел перестроить за эти годы. Кейко подозревала, что именно там должен быть спрятан труп Уинни, хотя не могла сказать наверняка. Её уволили, когда поместье было продано. Хотя она уехала, вышла замуж и завела семью, она всё равно все эти годы хранила извращенную тайну клана Пайн, пока не услышала, что в этом может быть замешан невинный ребенок. Хотя она понятия не имела, как это произошло, она знала, что наша неизвестная - их дочь, и не могла допустить, чтобы ужасы, оставившие шрам на её душе, продолжались.
Когда мы посадили её за решётку как соучастницу похищения и убийства, она казалась такой спокойной, как будто мы сняли с её шеи ярмо. Полагаю, мы с другими следователями чувствовали что-то подобное. Кажется, дело, несмотря ни на что, движется к завершению. Оставалось только найти Эдварда Пайна. Однако это было легче сказать, чем сделать. Он всегда был затворником, а за время, прошедшее после смерти отца, совсем пропал из поля зрения, вскоре после его участия в другом уголовном расследовании, правда, на этот раз в качестве жертвы.
После смерти отца Эдвард несколько месяцев прожил в городе. Он продолжал учиться в университете, хотя дела его там шли не очень хорошо, так как он часто прогуливал занятия, чтобы предаваться своим странным увлечениям. Однажды днем, как раз когда он возвращался домой после занятий, рядом с Эдвардом на пустой улице остановилась машина. Пассажир открыл окно и выпустил в него целый барабан из магнума калибра .357. Половина выстрелов прошла мимо. Из трех других пуль одна попала ему в правую ногу, другая - в правую часть груди, последняя - в левую часть лица, выбив глаз.
Никто не слышал звука выстрелов. Человек, позвонивший в службу спасения, продавец магазина в конце квартала, прибежал на крики агонии жертвы, прежде чем та потеряла сознание от потери крови.
Эдварда срочно доставили в больницу, где врачи смогли спасти ему жизнь. Установлено, что несостоявшимися убийцами Эдварда были двое мужчин по имени Лестер Коффан и Кэссиди Хьюинн. Обоим было около 20 лет, они были старыми школьными друзьями, вместе выросли в печально известном районе Торонто Риджент-Парк и уже были замешаны в нескольких мелких правонарушениях, в основном связанных с наркотиками. На следующий день после стрельбы патрульная машина попыталась остановить их на шоссе 401. Полицейские понятия не имели, кто они такие, и поначалу не заподозрили ничего плохого. Один из болтов, которыми крепился номерной знак автомобиля, просто открутился, и знак свисал с бампера. Однако, когда полицейские попытались остановить машину, она прибавила скорости, и им пришлось пуститься в погоню. Она продолжалась несколько часов и, наконец, завершилась на одинокой грунтовой дороге недалеко от Вудстока, когда у автомобиля подозреваемых закончилось топливо. Хьюинн вышел из машины и открыл огонь по своим преследователям из револьвера «магнум». Большинство его выстрелов не попало в цель, но один из офицеров был ранен в грудь. Он отделался переломом рёбер, но этот выстрел был бы смертельным, если бы не бронежилет. Его напарник отплатил стрелявшему той же монетой и парой выстрелов в сердце отправил Хьюинна, на котором, естественно, бронежилета не было, на тот свет. Коффан был взят под стражу. Хотя он сразу отказался от адвоката, баллистики вскоре сопоставили пули, извлеченные из тела Пайна, с револьвером его покойного друга, и Коффан предстал перед судом.
Он признал себя виновным в покушении на убийство, однако отказался сказать, почему он и его друг пытались убить Пайна. Хотя в его собственных финансовых документах не было ничего необычного, выяснилось, что его мать недавно получила на свой счет 50 000 долларов наличными, которые она потратила на покупку коттеджа в сельской местности, в котором планировала жить после выхода на пенсию. Так и не было установлено, откуда взялись эти деньги. Множество людей имело зуб на Эдварда Пайна и имело мотив для его убийства. Работники PineCo, потерявшие работу, друзья и семья Уинни, которые всё ещё винили Эдварда в её исчезновении и, возможно, даже в её смерти. Некоторые даже подозревали, что заказчиком мог быть бывший соперник Пайна, Джамал "Быстрая рука" Симс, ныне успешная рэп-звезда, поскольку выяснилось, что он и Коффан были в молодости соседями. Вряд ли теперь удастся установить истину. Коффан умер от передозировки наркотиков, будучи выпущенным под залог, за день до возобновления слушаний по его делу.
Пайн присутствовал на вынесении приговора Коффану. Зрелище было впечатляющим. Мужчина был явно накачан обезболивающими до предела. Я мельком видел видеозапись процесса. Это было бы забавно, если бы я не знал, каким чудовищем он был на самом деле. Он спотыкался, и несколько раз трость, которой он пользовался из-за травмы ноги, вырывалась из его руки, и он беспомощно валился наземь. Несмотря на трудности с ходьбой, он все же пытался несколько раз не к месту подняться со своего стула, и судебный пристав заставлял его опуститься обратно. Его показания представляли собой череду невнятных бормотаний, прерывавшихся странными, бессвязными обвинениями. Последней каплей стало то, что он потерял сознание на трибуне. Его голова упала и глухо ударилась о стойку, в результате чего стеклянный глаз выскочил из орбиты и покатился по полу. Затем он сполз со стула и стал ползать по полу в поисках глаза. Судья раздраженно приказал охранникам удалить этого недочеловека из зала суда, так как было ясно, что они не добьются от него никаких полезных показаний, и прервал заседание на сегодня.
Это было последнее появление Эдварда Пайна на публике. В то время много говорили о том, как низко пала семья Пайнов. Пять поколений, отделявших основателя лесозаготовительной компании Ноа Пайна, человека, который «сделал себя сам», прошедшего долгий путь от пехотинца, принимавшего участие в войне 1812 года, который воспользовался наградными деньгами, полученными за проявленную на поле боя храбрость, чтобы открыть свою лесопилку, и этого странного, бормочущего что-то невразумительное, дегенерата. Каждый его поступок разрушал распространенное заблуждение о том, что, согласно теории Дарвина, жизнь всегда будет двигаться в направлении какого-то абстрактного «прогресса», выставляя на посмешище не только прославленных предков, но и всё человечество в целом перед целым залом суда и объективами телекамер. Неудивительно, что кто-то мог хотеть его смерти. Оставалось только гадать, можно ли вообще в его случае говорить об убийстве. Видя его в таком состоянии, можно было подумать, а не было бы обвинение в жестоком обращении с животными более уместным.
Говорят, без наркотиков ему было бы ещё хуже. Каждый раз, когда он отказывался от них, то начинал безудержно кричать и плакать из-за потери глаза. Жалкое зрелище.
Полагаю, вы можете подумать, что я слишком суров в своих суждениях относительно этого человека. Да, он был мне крайне неприятен, хотя в то время я не знал, правдивы ли обвинения в его адрес, или нет. Но правда в том, что моя неприязнь не имела никакого отношения к преступлениям, в которых его обвиняли. Я ненавидел его за то, как он жил. За то, как он жил со своей болезнью. Я не испытываю симпатии к душевнобольным, которые позволяют своей болезни управлять ими.
У меня были свои проблемы с психическим здоровьем. Нет, я не буду о них говорить. Сегодня люди так помешаны на разговорах. Они убеждают себя в том, что разговоры помогают, но на самом деле это только отвлекает от дела. Мы живем в гротескной, кастрированной тени цивилизации, где большинство людей предпочитает говорить, а не действовать, предпочитают чувствовать, а не думать. Это соблазнительная вещь - делиться своими страданиями с другими. Я не раз наблюдал это в своей жизни и в своей работе. Это может стать катарсисом - открыться кому-то, но этот катарсис может подействовать, как наркотик. Мы становимся зависимыми от внимания и жалости других людей, поэтому мы продолжаем искать их, вместо того, чтобы приложить усилия для улучшения своей жизни. Иногда лучше страдать молча. Есть вещи, которые никого не касаются.
Теперь вы понимаете, почему я так ненавижу этого человека? Он не прилагал никаких усилий, чтобы контролировать себя. Жить как человек, сохраняя человеческое достоинство. Возможно, в этом отчасти виноваты его родители, но я убежден, что, если взрослый человек не может собрать волю в кулак и освободиться от вредоносного влияния, довлеющего над его жизнью, он заслуживает только лишь презрения. Наверное, поэтому мне нравится работать с детьми. Я хочу сделать всё, что в моих силах, чтобы никто больше не вырос такими «людьми».
Хотя после суда Эдвард Пайн уехал из города и пропал из поля зрения общества, мы обнаружили, что он всё еще иногда посещает «У Боба», придорожную заправку, совмещённую с небольшим магазином, чтобы купить различные товары первой необходимости. Мы также нашли карту с указанием местонахождения охотничьего домика семьи Пайн. Он располагался глубоко в уединенной части леса. Неудивительно, что предыдущие патрули пропустили его. Шерифу и его людям оставалось только отправиться туда и отвести Пайна на допрос, если, конечно, он не сбежал. Шериф попросил меня пойти с ним. Маленькая девочка упомянула, что там может быть ещё маленький мальчик, и это, если, конечно, было правдой, значительно повышало важность этого дела. Я согласился поехать с ними. Я чувствовал что-то вроде нездорового любопытства. Эдвард Пайн казался мне таким отталкивающим человеком. Я просто обязан был увидеть его своими глазами...
Нас было пятеро, и мы ехали на двух полицейских машинах. Я, шериф и сержант полиции по имени Одри - в главной машине, двое офицеров - в другой. Обычно вторая машина не нужна, чтобы просто доставить кого-то на допрос, но, учитывая историю психических заболеваний Пайна и вероятность того, что в хижине всё еще оставалось оружие, шериф не хотел рисковать.
По дороге мы перекинулись парой фраз. Шериф вручил мне пистолет «на всякий случай», но сказал, что, если начнётся стрельба, я должен вернуться к машинам и найти укрытие. Мы ещё раз обсудили план. Стук и скрежет, а также тряска, как в плохо отлаженном массажном кресле, дали понять, что мы съехали с асфальтированной дороги.
Наконец, грунтовая дорога тоже закончилась. Дальше можно было только идти пешком. Мы увидели машину Пайна, припаркованную у края дороги. Это был темно-синий седан. Когда-то дорогая модель, машина явно пришла в такой же упадок, как и семья, которой она принадлежала. Нижняя часть кузова, особенно в районе колесных ниш, была изъедена ржавчиной, лобовое стекло представляло собой паутину сколов и трещин, все колпаки, кроме одного, отсутствовали, а капот был сплошь заляпан птичьим дерьмом. Эти белые пятна и полосы придавали темному капоту цвета индиго вид звездного неба в ясную ночь в сельской местности. Прекрасная метафора, если бы это не выглядело так отвратительно.
Помимо плачевного состояния, в машине не было ничего подозрительного, и мы отправились в лес. Два офицера, ехавшие на другой машине, ушли вперед. Они должны были обойти вокруг хижины и убедиться, что все в безопасности, а мы направились к входной двери. Если бы мы увидели следы мальчика или что-то необычное, мы бы арестовали Пайна и обыскали его хижину. В противном случае мы должны были просто привезти его в участок. Казалось, шериф сомневался, что всё пройдёт гладко. Точнее, пожалуй, я уверен, что он был уверен, что всё НЕ пройдет гладко. Как он собирался объяснить приезд полиции на двух машинах человеку, которого, якобы, всего лишь хотели попросить ответить на пару вопросов в участке?
По мере того, как мы углублялись в лес, дурные предчувствия всё усиливались. В небе над головой с юга надвигались плотные облака, заслоняя солнце и лишая нас остатков света, проникавшего сквозь густой полог леса. Время было едва после полудня, но в лесу уже наступила ночь. Мы не издавали никаких звуков, кроме скрипа сапог по неровной земле. Я смутно слышал чуть в стороне звуки шагов двух других полицейских.
Пока мы шли, я время от времени оглядывался назад, наблюдая, как прореха в лесу, через которую мы пришли, сливается с деревьями. Не хотелось себе в этом признаваться, но я страшно боялся заблудиться. На земле не было никаких тропинок. Всё заросло лесными травами и мхом, тут и там виднелись камни и древесные корни, не было ни одного ровного места. Земля была такой неровной, что вскоре лодыжки начали ощутимо побаливать от усталости. Чтобы отыскать дорогу в густом лесу, мы использовали спутниковый телефон, оснащенный GPS. Несколько раз по пути наши сердца замирали, когда сигнал пропадал из-за ухудшающейся погоды, но затем Одри возился какое-то время с антенной, и это чудесным образом возвращало аппарат к жизни. Мы приближались к хижине, я уже начал смутно различать её за дальними деревьями, и тут всё пошло наперекосяк.
Напряженную тишину нашего путешествия нарушил леденящий кровь крик и выстрел. Шериф поднял рацию, чтобы вызвать других офицеров. Уже было очевидно, что всё пошло не по плану. Мы поспешили к их позиции, и застали там самое ужасное зрелище, какое я когда-либо видел.
Мы обнаружили, что один офицер, явно в шоке, с табельным оружием, все еще зажатым в дрожащей руке, стоит над двумя трупами. Одним из мертвецов был его напарник, кровь из его вскрытой сонной артерии стекала на заросшую мхом землю. Алые узоры на зелёном ковре казались злой пародией на цвета рождественских украшений. Мы бросились оказывать ему первую помощь, но было уже поздно. Вдобавок к ране, при падении он ударился головой о большой камень. Даже не истеки он кровью, удар, скорее всего, был бы смертельным.
А вот другой труп вызывал настоящую тревогу. Выстрел пришёлся точно в голову, пуля вошла в левый глаз и вышла со стороны затылка, разбрызгав мозговое вещество по стволу дерева. Полицейских обычно учат целиться в центр массы. Попасть в голову, как известно, очень сложно, если, конечно, в руках у вас нет, например, снайперской винтовки. Чистая удача, сказал он нам, пытаясь справиться с шоком. Всё произошло так быстро, что полицейский даже не успел понять, во что он стреляет. Он едва успел заметить своего противника, как тот, выронив оружие, уже упал на землю.
Неизвестная упоминала, что у неё где-то есть брат. Мы только что его нашли.
Мальчику было не больше 14 лет. Его залитое кровью лицо, с единственным застывшим глазом, безразлично смотрящим в никуда, было совсем ещё детским, с андрогинными чертами, на подбородке едва наметились первые волоски. Он был одет в серые шёлковые лохмотья, а в правой руке все еще сжимал самодельный шестопер, которым и убил полицейского, — это была длинная ручка от метлы с ножом, примотанным к одному из концов клейкой лентой. Уже этого было бы достаточно, чтобы потерять самообладание, но потом я присмотрелся к его рту.
Он был зашит.
Наверное, у меня случилось временное помутнение рассудка от увиденного. В тот момент я решил, что Эдвард Пайн, если он ещё здесь, не выйдет из этого леса живым. Это должно было закончиться, я решил это совершенно твёрдо. Больше не шло речи о соблюдении надлежащей процедуры задержания. Такие, как он, не должны существовать в этом мире.
Пока напарник убитого офицера оставался с рядом телами, дожидаясь подкрепления, остальные пошли вперед, к хижине. Мы рывком распахнули дверь, и на нас сразу же обрушился ужасающий запах плесени. Гнетущая атмосфера разложения, витавшая в этом месте, не стала для меня неожиданностью, но от этого не была более приятной. Помещение было плохо освещено, большинство лампочек перегорело, а окна были заколочены. Мы пошли вперёд, держа оружие наготове, опасаясь, что какой-нибудь новый ужас выскочит на нас из одного из узких коридоров, которых в хижине было больше, чем полагается простому охотничьему домику. С опаской я попробовал открыть одну из дверей. В комнате царила кромешная тьма. Я стал искать выключатель и, когда наконец нашел его, моим глазам открылась ещё одна кошмарная сцена. В дальнем конце комнаты копошилась огромная, отвратительная серая масса, колыхавшаяся, вздувавшаяся буграми и снова опадавшая.
Серая субстанция пульсировала и шевелилась, непрерывно меняя форму. Мои глаза еще не совсем адаптировались к свету, и сначала я не мог ясно разглядеть её. На мгновение мне показалось, что в этом ужасном облаке я вижу какое-то демоническое лицо, ухмыляющееся, насмехающееся надо мной. Разъяренный, я уже собирался открыть огонь, когда, наконец, понял, что это было на самом деле.
Мотыльки. Сотни мотыльков.
Сначала я не заметил этого, но в десяти футах от меня был экран, заменивший дальнюю стену. Теперь там был обустроен тёмный, затхлый вольер, добрых 20 футов длиной. Взрослые мотыльки тщетно бились об него, пытаясь добраться до источника света с другой стороны. Вдоль восточной стены располагалось множество маленьких закутков. Именно здесь содержались самки, другие пленницы, о которых говорила девочка.
И тут меня осенило. Женщины, операция...
Мешочницы.
Я понял, что Пайн пытался сделать со своей дочерью. То, что он уже сделал со своей женой. Я молился о том, чтобы моё предположение оказалось ошибочным, но уже тогда меня охватило ужасное, сосущее чувство уверенности. Когда работаешь в моей сфере, начинаешь ненавидеть свою правоту.
Я разыскал шерифа, чтобы рассказать ему о своей догадке. Он и Одри были в подвале. Он был еще более ветхим, чем остальные помещения, если такое вообще возможно. Обои обветшали и потрескались от влаги. Вдоль стен были установлены изъеденные термитами полки, на которых стояли ряды ржавых канистр с чистящими средствами и другими едкими составами, некоторые из которых выглядели так, будто к ним не прикасались десятилетиями. Углы были затянуты паутиной. Заляпанный грязью бетонный пол был покрыт выбоинами, а единственным источником света была едва светившая лампочка на голом проводе, свисавшая с потолка.
Лестница тревожно скрипела под ногами, когда я спускался вниз, чтобы встретиться с шерифом. Они с Одри осматривали груду картонных коробок, использовавшихся для хранения каких-то мелочей. Эмблемы на коробках казались совершенно неуместными в этой выгребной яме. Это был логотип компании по производству медикаментов. Я как раз собирался высказать шерифу свои подозрения, когда он остановил меня. Несмотря на солидный возраст, слух у него был острый, как у молодого, и он был уверен, что слышал какой-то шорох.
Осторожно, держа оружие наготове, мы пошли вперёд в поисках источника шума. Под лестницей находился небольшой чулан. Одри попытался открыть дверь и обнаружил, что она заперта или заблокирована, но удара ноги было достаточно, чтобы она распахнулась. Раздался звук ломающегося дерева, потрясённый вскрик, и тут мы, наконец, увидели его.
Эдвард Пайн. Он выглядел почти совсем как на видео, на котором я впервые его увидел. В его шевелюре появилась седина, кожа покрылась морщинами, и лицо украшала всклокоченная борода, но его невозможно было не узнать.
Все произошло так быстро, что я почти ничего не успел понять. На какое-то мгновение я встретился с ним взглядом, его глаза казались удивительно спокойными и добрыми, но он быстро отвёл их в сторону, будто не выдержал моего пристального внимания. Возможно, ему было стыдно за все те отвратительные деяния, что он совершил, возможно, его психическое расстройство не позволяло ему смотреть прямо в глаза. Несколько напряжённых секунд он просто стоял, глядя в пол, пока шериф кричал ему, чтобы он выходил с поднятыми руками. Пайн молчал. Когда мы двинулись к нему, он полез рукой в карман. Кто-то крикнул: «Пистолет!», и раздался выстрел.
Точно в голову. Мозги на стене. На этот раз попали в правый глаз. Интересно, с какой вероятностью это могло случиться?
Осматривая тело, мы обнаружили, что пистолет Пайна не был снят с предохранителя. Возможно, он просто об этом забыл, но мне кажется, что это не так. Думаю, в конце концов, даже он понял, насколько ужасные вещи совершил.
Как бы я хотел, чтобы на этом всё и закончилось. Но худшее было ещё впереди. Даже после того, как тело Пайна перестало дергаться, в комнате всё еще что-то шевелилось. Осмотревшись по сторонам, мы обнаружили под полкой в шкафу странный шёлковый мешок длиной чуть больше метра. Внутри что-то извивалось.
Мы все замерли на мгновение. Мы были в ужасе, особенно я, потому что уже догадался, что находится внутри. В конце концов, долг взял верх, и мы открыли сумку. Почти сразу наружу вырвалась такая мерзкая вонь, что её невозможно описать тому, кто никогда не чувствовал подобного запаха. Живые существа не должны так пахнуть. Если, конечно, можно назвать живым то, во что превратилась миссис Пайн.
За отсутствием конечностей игла капельницы была воткнута в вену на шее. Фактически, тело было лишено почти всех подвижных частей. Удалена была даже нижняя челюсть. Я не знаю, как ему это удалось, как выпускник медицинского колледжа смог совершить такой хирургический подвиг. Я не мог не отдать должное его мастерству, несмотря на всё моё отвращение.
Шериф мужественно попытался добежать до туалета, но его желудок взял верх, и без того грязный пол стал ещё грязнее. Остальные просто стояли в шоке, глядя на корчащуюся в агонии миссис Пайн. Её конечности, глаза, уши, нос, даже язык давно были удалены. Из всех доступных ей чувств оставалось одно лишь осязание. Она даже была не в состоянии понять, что её спасли.
Нет, не так. Спасти её было уже невозможно. Он сделал так, что, куда бы она ни пошла, она навсегда останется его пленницей.
Но, пожалуй, хуже всего было видеть её раздувшийся живот, в котором созревал очередной ребёнок этой твари...
С тех пор прошло несколько лет. Девочку отдали на попечение бабушке и дедушке, которые назвали её Кристиной. Они отправили её в дом, специализирующийся на уходе за одичавшими детьми и детьми, выросшими в условиях крайней изоляции. Её мать также находится в лечебном учреждении. Врачи думают, что она понимает, что теперь находится в безопасности, но судить об этом наверняка сложно. Третий ребенок Уинни родился на два месяца раньше срока и вскоре погиб. Кристина теперь — всё, что осталось от семьи Пайн, и, скорее всего, на ней история Пайнов закончится.
После пережитого мне предложили длительный отпуск, но я отказался. Я просто хотел жить дальше. Оглядываясь назад, могу сказать, что это был не самый мудрый поступок. Возможно, шрамы, оставленные тем делом на моей душе, не были бы такими глубокими, если бы я потратил тогда время на то, чтобы прийти в себя. Возможно, я бы не сделал того, что сделал...
Два месяца назад мне довелось работать с аутичным ребенком, у которого были симптомы, схожие с симптомами Эдварда Пайна. Он привел меня в ужас. Образы изуродованной семьи Пайна проносились в моей голове, и я не мог избавиться от мысли о том, что этот мальчик вырастет таким же. Боже, помоги мне, у него даже лицо было такое же.
Я не буду вдаваться в подробности, рассказывая о том, как я незаметно увел его от приёмных родителей. Не хочу подавать кому-то ненужных идей. Достаточно того, что я это сделал.
Он был так напуган, растерян и рассержен. На мгновение я подумал о том, чтобы отпустить его, но, черт возьми, воспоминания о том, что я видел в той хижине в лесу, о тех бедных, загубленных людях просто не давали мне покоя!
Крики и вопли перешли в слабеющее бульканье. Я положил тело в мешок для мусора, наполнил его камнями, чтобы сделать потяжелее, и бросил в озеро. Никто ничего не заподозрил, насколько я могу судить.
Думаю, теперь я понимаю, почему Эдвард Пайн решил покончить с жизнью именно так. Когда мне сказали, что ребенок пропал, я хотел закричать, что это я его убил. Я хотел освободиться от этого ужасного бремени. Но, конечно, я этого не сделал. Я притворялся шокированным и обеспокоенным, и сказал полиции, что сделаю всё возможное, чтобы помочь. Никто ничего не заподозрил. Я просто не смог заставить себя признаться.
С каждым днем чувство вины становилось все сильнее и сильнее. Я купил в хозяйственном магазине веревку и уже завязал петлю, но, конечно, так и не воспользовался ею. Каждый раз, когда я думаю, что готов ответить за содеянное, срабатывает инстинкт самосохранения, и я возвращаюсь к обычной жизни.
Я снова думаю о мотыльках. О животных вообще, на самом деле. Инстинкт. Он может побуждать нас к чему-то, но, в отличие от животных, мы не следуем его зову бездумно. Мы либо сопротивляемся и задаемся вопросом, к чему всё это приведёт, либо сдаемся и потом жалеем об этом. Чувствуют ли мотыльки что-нибудь к своим женщинам? Проливают ли они слезы, когда их возлюбленных разрывает изнутри, когда всходят семена, которые они посеяли? Возможно, именно поэтому они иногда слишком близко подлетают к пламени.
Теперь, когда я думаю об этом, возможно, что именно это и привлекало в них Пайна с самого начала. Он восхищался ими не за их предполагаемое женоненавистничество, а за то, что они решались на поступок, которого ему не хватило духу совершить.
Полететь к пламени и сгореть.
* * *
Автор этой истории — Elliot Avery.
Автор перевода: BabudaiAga. Вычитка: Thediennoer (Sanyendis).
Оригинал можно прочитать здесь: https://neurologicalexcretions.blogspot.com/2013/10/psychidae-cabin-in-forest.html