Я плыву в густом тумане бесконечной тьмы. Плыву — потому что туман достаточно густой, для того, чтобы плыть в нём. Я пытаюсь оглядеться по сторонам. Выходит у меня это, или нет — не знаю, поскольку повсюду все тот же туман. Туман настолько густой, что я не вижу даже своих конечностей.
Настолько густой, что даже когда я кричу, я не слышу свой голос.
* * *
Будильник заливается трелью. Я нехотя встаю и потираю глаза, не помня и не зная, зачем мне нужно было ставить сигнал будильника на 5:00. Стоп, да, и вообще, разве я не разбил будильник вчера, случайно задев его локтем?..
Вот уже три недели я не выходил из депрессии. Все было как в тумане, не помогало абсолютно ничего — ни успокоительное, ни регулярные прогулки. А теперь ещё эти чертовы провалы в памяти, как же они меня раздражают… Иной раз я могу проснуться в совершенно незнакомом месте, отчаянно пытаясь понять, что же произошло и как же я тут оказался.
Все началось 22 дня назад — 3-го марта 2016 года. Черт, или с того времени прошел уже месяц? Не помню, не важно.
* * *
Скрежет металла об металл, снопы искр, вылетающих в разные стороны. Выглядит завораживающе. Звук как будто был отключен в то мгновение. Мгновение, растянувшееся в вечность. Боли тоже не было, были только искры, похожие на бенгальские огни. Мне не было страшно в тот момент.
* * *
В ходе аварии погиб мой друг. Он был за рулем, и водил он крайне осторожно. Однако, в тот день что-то пошло не так. Возможно, сказался легкий туман и гололед, а, возможно, он не выспался после ночной смены. И вот нас уже везут в машине «Скорой помощи».
Вернее, везут меня и его искореженное, разодранное бездыханное тело.
То, что от него осталось, было похоже скорее на разлитый кем-то бульон, чем на человека. Врачи зря теряли время, пытаясь выловить из этого бульона раздробленные кости и порванные органы.
А на мне же не было ни царапины. Вообще. Только куртка была разодрана в том месте, где к ней прилегал ремень безопасности.
У меня не было даже шока, я был совершенно спокоен. Может, слегка удивлен. И смерть давнего друга, друга детства, я принял как данность. Как неизбежное, закономерное событие. Как стандартный механизм. Я даже имени его не помнил. А нет, стоп, его, кажется, звали Гимпсон, нет — Гиббз, точно. Но это не важно. Больше не важно.
Мне не было страшно, повторюсь. Мне было даже не плевать — я воспринял все как данность. Вернее, не так — все эти события казались мне чем-то вроде сна наяву. Полузабытого абстрактного сна, который даже на утро вспоминаешь не полностью, а к обеду — и вовсе забываешь. Это ведь всего лишь сон.
Настоящий хаос начался с булки с маком.
С самой обычной булки с маком, довольно большой булки, купленной мною в киоске через день после аварии. Или через пару дней — разницы нет, время вообще не играет роли. Больше не играет.
* * *
Спеша на собеседование в другой конец города, я решил купить эту злосчастную булку, чтобы слегка перекусить в дороге. В пешей дороге, так как машины у меня не было и нет, меня обычно подвозил друг, а общественный транспорт я ненавижу всем сердцем.
Я разорвал упаковку булки. На асфальт бесшумно осыпались крупинки мака.
Мимо меня по проезжей части сновали машины. Дождя не было, но тучи уже затягивали небо, оставляя лишь пару просветов. Ветер всколыхнул мой шарф. Я откусил кусок от булки.
Я откусил кусок от булки — и тут же выплюнул на землю. Вкуса не было. Вообще.
То есть, булка не была «резиновой», как принято говорить. Вкуса не было вообще. Даже не как у воды — вкус воды показался бы палитрой ярких красок разных вкусовых спектров по сравнению с этим куском хлеба с маком.
Я был испуган и озадачен. С виду булка была обычной. Нормальной. Обыденной. Неужели это у меня проблемы? Какая-то болезнь, не знаю, закупорка рецепторов языка, или как там это зовется… Так или иначе, проверить это несложно.
Я откусил ещё один кусок. Версия по поводу болезни отпала сама собой, так как на этот раз вкус был. Вкус лимона. Обычного, кислого лимона. Даже у меня в голове возник образ этого жёлтого цитрусового фрукта. Но в руках у меня была булка с маком.
Мимо меня по проезжей части сновали машины. Дождя не было, но тучи уже затягивали небо, оставляя лишь пару просветов. Ветер всколыхнул мой шарф. Но что-то изменилось навсегда в тот момент. Как будто пропало что-то важное и естественное.
Ведомый чем-то непонятным, я развернулся и побежал обратно домой. Невообразимый и иррациональный страх разливался по моему телу и пульсировал, как неоновые огни. Температура, казалось, поднялась до точки кипения свинца. И ещё бил в лицо ветер. Горячий, обжигающий ветер — хотя откуда ему быть в марте?
Я бежал — и видел, как мир трещит по швам. Как асфальт плавится, превращаясь в однородную темную массу. Как люди взмывают ввысь и исчезают, скрывшись за облаками. Как воздух становится твердым и непроницаемым, а я, напротив, становился легких и неосязаемым, незначительным в этом громоздком хаосе. Постепенно все чувства исчезли — исчез и я, окончательно.
* * *
Будильник заливается трелью. Я нехотя встаю и потираю глаза, не помня и не зная, зачем мне нужно было ставить сигнал будильника на 5:00. Стоп, я разве?.. Не важно, впрочем. Ничто уже не важно.
Депрессия вполне обоснована, когда вся твоя жизнь — зацикленный сон. Или не сон — я не знаю, да и важно ли это? Не думаю. Важно лишь то, что мне нужно как-то выбираться отсюда.
Влеченный чем-то непонятным, я снова бреду по той улице. Снова покупаю булку с маком. Снова откусываю. И снова все повторяется. Снова страх. И хаос. И привкус лимона во рту.
Я каждый раз повторяю все сначала. Каждый раз знаю, что будет дальше. И каждый раз чувствую одни и те же эмоции. И все повторяется.
С недавнего времени я начал забывать. Даже не забывать — я перестал думать на некоторых временных участках. Они как бы выпадали из моей памяти, а затем я оказывался в совершенно незнакомых местах. Иногда я сидел на скамейке, иногда лежал на траве в парке. Но я всегда не помнил то, как я оказался в этом месте. А когда вспоминал — казалось, что я смотрю фильм от чьего лица, что эти действия совершает кто-то другой. А я лишь смотрю.
Затем я снова «отключался», звонил будильник и все повторялось снова.
* * *
Я плыву в густом тумане бесконечной тьмы. Плыву — потому что туман достаточно густой, для того, чтобы плыть в нём. Я пытаюсь оглядеться по сторонам. Выходит у меня это, или нет — не знаю, поскольку повсюду все тот же туман. Туман настолько густой, что я не вижу даже своих конечностей. Ничего не вижу вообще. И не осязаю. И не слы… стоп. Голос. Чей-то голос пробивается через темноту. Голос слишком тихий, я не могу разобрать, что он говорит. Но он есть — и это уже чудо. Я тоже пытаюсь говорить, но тьма поглощает мой собственный голос, пропуская лишь тот, чужой и осторожный. Кажется, начинаю разбирать слова, но смысл их мне полностью недоступен, хотя и говорит голос определенно на моем языке.
Нет, пару слов я все-таки разобрал. Эти слова — «стимуляция» и «активность». Бессмыслица. Хотя, в этом смысла точно не меньше, чем в этой густой тьме, да и в этом сне вообще. И в последних событиях моей жизни.
Странно, что я ещё не проснулся. Обычно именно сейчас звонит будильник, поставленный на 5:00. Да, сейчас я проснусь, прокляну того себя, который поставил будильник и снова начнется этот день сурка. Нет, что-то не так.
Я просыпаюсь, но все ещё плыву во тьме.
* * *
— Смотрите! Смотрите на томограф мозговой активности! Он приходит в себя, он нас слышит!
— Тише, постарайтесь вести себя сдержаннее. У него, вероятно, шок.
Я не понимал, что происходит, а тьма все ещё окружала меня. Не отпускала, заставляла слушать эти голоса. Голоса затихли на одно мгновение.
— Здравствуйте, мистер Аттвуд. Я — доктор Хокинз, ваш лечащий врач. Постарайтесь успокоиться.
А я спокоен — хочу сказать я, но тьма, как обычно, не дает мне сказать ни слова. Это ведь всего лишь сон — и я это знаю, с чего мне волноваться?
— То, что вы пережили вчерашнюю аварию — настоящее чудо…
Вчерашнюю? Чудо? На мне не было ни царапины.
— …однако, к сожалению, из-за необратимых повреждений мозга, вы вошли в состояние, называемое locked-in syndrome. Синдром запертого человека.
Сейчас я проснусь.
— Изначально ваше состояние было очень тяжелым, ваш мозг, повторюсь, серьезно поврежден. Мозговая активность была практически на нуле. К счастью, стимуляция мозговой активности путем активации напрямую некоторых рецепторов дала свои результаты. И сейчас вашей жизни ничего не угрожает.
Удивление сменилось ненавистью. Я не просыпался. Этот чертов доктор Хоккинг, Хопкинз, или как его там, обладатель этого низкого голоса, в общем, был несвойственен моим сновидениям. А слова его за правду принять я не мог. Не мог, такого не бывает. Бывает, но не со мной, с кем угодно, только не со мной.
— Нам удалось привести в рабочее состояние отдел мозга, отвечающий за слух. К тому же, ваши уши практически не были повреждены при аварии, но зрение… зрения вы лишились, мистер Аттвуд. Простите, должно быть, это очень трудно слышать, я очень сожалею. Черт, я не должен был вам всего этого говорить… Сейчас придет ваш друг, мистер Гиббз.
Плевал я на Гиббза. Я хочу проснуться. Вытащите меня отсюда.
— Джон, привет. Я так рад, что им удалось спасти тебя. Это действительно чудо.
Чудо то, что в той аварии ты не умер, Гиббз, как это должно было быть! Ты должен был умереть вместо меня! То, что сейчас со мной происходит — хуже, чем смерть! Гиббз, почему ты не умер? Почему ты не на моем месте?
— В той аварии я тоже чуть не погиб, чтоб ты знал. Врачам пришлось ампутировать мне два пальца левой руки.
Да, конечно, ты пострадал сильнее меня. Чертов эгоист, жалкий урод!
— Но сейчас у меня все хорошо, и, я надеюсь, что и ты пойдешь на поправку. Говорят, есть какое-то прогрессивное лечение. Правда, придется подождать.
Гиббз продолжал что-то говорить, его голос звучал отовсюду, но я больше не понимал его.
Я пытался кричать. Но не мог.
Я пытался убежать из этой тьмы, скрыться, но не мог.
Я хотел снова погрузиться в тот зацикленный мир, но не мог.
Я видел лишь тьму и слышал лишь голос, говорящий что-то бессмысленное и бесполезное.
А во рту я явственно ощущал слабый привкус — привкус лимона. Остатки ощущения после стимуляции мозговой активности.