День начинался как обычно.
Я принял освежающий мезонный душ, мурлыкая про себя весёлую песенку, пшикнул в рот бактерицидным эмалегеном, посмотрел трёхмерный голографический исторический фильм с эффектом присутствия об ужасах жизни до Третьей Мировой. После этого я сел во флаер и полетел на работу.
Сегодня мне предстояло генетически скрещивать бананы со страусами. Я подумал, что если у падающих на землю бананов появится привычка зарываться по хвостик в грунт, то это избавит их от гниения и облегчит людям задачу их сбора.
Ткнув пальцем в кнопку пищевого синтезатора, я решил выбрать на завтрак копчёную курицу с ананасами и кусочками сельди. Под это скромное лакомство расчёт генетических аллелей проходил намного приятней.
Часов в десять утра я услышал приятную музыку и на экране видеофона передо мной возникла Регина. Регина — улыбчивая милая девушка из соседнего отдела института, в котором я работаю, из отдела Инновационных Инноваций.
В нашем сверхразвитом продвинутом обществе уже не осталось следа от каких-либо предрассудков, табу или комплексов, все они изжиты давно как наследье реакции. Именно поэтому я уже второй месяц не решаюсь сказать Регине, что она мне симпатична и что я бы с охотой половил вместе с ней фиолетовую рыбку на Марсе.
— Привет, как дела? — спросила она, помахав рукой. — У тебя всё в порядке с роботами-уборщиками? Мои барахлят почему-то сегодня, докладывают о каких-то таинственных несводимых чёрных пятнах в воздухе.
— Наверное, это нейтринная буря. — Традиционно все неясности в работе техники сводятся к этому объяснению. — Хотя странно, мои железяки не жаловались на это.
Мне показалось, что за спиною у девушки клубится какая-то странная мгла, но я не уделил этому внимания. Экран видеофона барахлит, вероятно.
— Ты уверен? — она прижала лицо вплотную к экрану, в глазах её мелькнула странная мольба. — Знаешь, я... это безумие, но мне кажется, что я и сама пару раз видела в воздухе что-то чёрное.
— Что именно? Это могла быть какая-нибудь мошка или птица.
Мгла за спиной Регины стала гуще, я начал различать там густые почти до вещественности чёрные протуберанцы.
— Нет, это не мошка или птица, эт... — Девушка запнулась, увидев мой взгляд. В панике оглянулась. — Станислав! Я не...
Голос её задрожал, чёрные щупальца обволокли её, заключив на моих глазах в непроницаемый тёмный кокон. Секундою позже кокон распался, не открыв взгляду ни девушки, ни каких бы то ни было останков её.
* * *
Передо мной сидел Сергей Глобачёв, старший директор младшего комсостава Комитета Охраны Планеты. Он печально вздыхал и хмурился, явно испытывая неловкость от разговора со мной.
— Нет, мы не знаем, что происходит. Это уже не первая неприятность подобного образца. Возможно, действие каких-то пока неизвестных нам законов природы. Возможно, вмешательство в наши дела некоей неизвестной сверхцивилизации — хотя, как вы знаете, согласно лемме Банальского, все сверхразвитые сверхцивилизации должны быть дружественны.
— Но как можно спокойно бездействовать, наблюдая подобное? Эта мерзость... растворила, убила девушку за считанные секунды! Вы... говорите, что не знаете, как этому противостоять?
Он снова вздохнул.
— Не знаем. Также мы не знаем, убийство ли это. Это могло быть телепортацией, архивированием, переходом в новую форму жизни — чем угодно ещё.
— Но хоть какие-то исследования в этом направлении ведутся? — пожелал знать я.
— Ведутся, конечно. — Сергей горько усмехнулся. — Вы думали, почему, когда вы обращаетесь к услугам Всемирного Информария, порою ответа на элементарный запрос приходится ждать пару часов? Вы думали, чем вот уже десять лет заняты девяносто девять процентов его вычислительных мощностей?
Он внимательно посмотрел на меня мудрыми и печальными глазами.
— Станислав, я должен попросить вас кое о чём. Вы ответственный человек, вы коммунист. Вы понимаете, что если люди будут знать о ежесекундном риске погибнуть от неизвестной чёрной субстанции — благополучно на психологическом состоянии общества это не отразится. Большая часть человечества кажется по неизвестным причинам неуязвимой к этой опасности, но меньшая часть — подвергается ей постоянно.
Я прикусил язык. Нет, я, конечно, всё понимал и готов был принять на себя эту ответственность, но...
— И часто ли вам в Комитете приходится обращаться к людям с такого рода деликатными просьбами?
Вздохнув в очередной раз, Сергей взглянул на часы.
— По статистике — раз в десять секунд примерно.
Я так и не понял, шутил ли он.
* * *
Я вернулся к работе, но тревожные мысли мне не давали покоя. По идее я должен был доверять Комитету Охраны Планеты, что постоянно несёт нелёгкую ношу заботы о человечестве, коммунар не должен считать себя умней коллектива. Однако панически расширенные глаза Регины не выходили у меня из головы.
Не выдержав, я решился позвонить Аркадию.
Аркадий — друг моего детства, клоун, фигляр, бесполезный никчёма и гениальный изобретатель. Маясь скукой с безделья на работе, он как-то раз изобрёл машину времени, сверхпространственный проникатель и шлем для чтения мыслей.
К счастью, он был на месте.
— О, салют атакующим нетронутые угодья природы! — бодро рассмеялся он, обнимая Оксану, едва ли не единственную девчонку, что оказалась в состоянии годами выдерживать его несносную эксцентричность. — Как успехи, много заложенных в нас эволюцией императивов успел исказить? Много естественных предназначений успел переврать? Розовый кит у тебя полетел наконец?..
Я почувствовал, что краснею. И надо же ему дразнить меня постоянно этими студенческими шуточками.
— Тут не в ките дело. Послушай, — я пожевал немного губами, прежде чем продолжить. Всё-таки я собирался нарушить почти что прямой запрет одного из глав безопасности. С другой стороны, Аркадий — это не первый попавшийся человек. — Ты когда-нибудь слышал о... чёрной дымке или чёрном тумане, который уничтожает, бесследно поглощает людей?
— Нет, а что? — он дёрнул носом. Всмотрелся мне в глаза. — Слушай... ты не экспериментируешь с псилоцибином там у себя? Если экспериментируешь, то я бы хотел одну вещь тебе посоветовать...
Он говорил что-то ещё, он не останавливался, но я уже не мог его слушать. Я в ужасе смотрел на то, как за спиной у него и у Оксаны вновь возникает загадочная чёрная хмарь, вестник иного мира, предвестье исчезновения.
— Аркадий, — наконец набрался я сил перебить его. Голос мой был хриплым. — Оксана. Срочно бегите оттуда!
— Что такое?
Аркадий с Оксаной переглянулись — и только в этот момент обратили внимание на клубящиеся чёрные протуберанцы за их спинами.
— Э...
Тьма резко рванулась вперёд. Молниеносно — одним-единственным движением заключив Оксану в убийственный кокон. Ещё один миг — и кокон распался, явив взгляду традиционную пустоту.
— Стас. — Аркадий смотрел на меня в панике, в ужасе, в пароксизме. — Стас. Что это было?..
* * *
Наступил четвёртый час дня.
Работать меня уже не тянуло, я пытался сосредоточиться на книгофильмах, надеясь хотя бы таким образом отвлечься от терзающих меня помышлений. Увы, попавшиеся мне на глаза произведения некоего Кинга, капиталистического писателя Сумеречной Эпохи, слабо способствовали расслаблению.
Робот-уборщик решился было утешить меня, нашептав на ухо весёлую песенку. Я лишь с тоскою вспомнил Регину — и сбросил его на пол.
Зазвонил видеофон.
Лицо звонившего в первую секунду я не смог узнать.
— Аркадий? — Я всмотрелся пристально в экран. — О звёзды и космос, это... ты?
— Я. — Он жадно хлебнул из бутылки, бутылки, явно наполненной чем-то спиртным, хотя за всю жизнь не пробовал ничего крепче нарзана. — Ох, Стас, это безумие. Я... понял, что происходит. Какой же кошмар, ради галактики, какой ужасный, безумный кошмар...
— Нас атакует нечеловеческая недружественная сверхцивилизация? — Мои собственные слова показались мне бредом.
Он покачал медленно головой. Насмешливо фыркнул.
— Какое там. Наивные представления о причинности... как глупо. — Он фыркнул ещё раз. — Знаешь, сначала я предположил, что чёрная хмарь намеренно уничтожает всех, кто пытается о ней разговаривать. Но, похоже, причинно-следственная связь в данном случае перевёрнута. Перед тем, как атаковать субъекта, она провоцирует его на разговоры о ней.
— Это значит...
— Да. Ты — под угрозой.
— А как же...
— Я — нет.
Он взмахнул рукой, отсекая какие-либо возражения.
— Времени мало, поэтому буду говорить быстро. Хотя какой смысл, изменить всё равно ничего нельзя... Всемирный Информарий — ему просто задали неверную задачу, дали неправильные вводные, как с семиногим бараном. Стоило перевернуть ситуацию, дать компьютеру задачу обсчитать неправильности и неясности нашего мира, как для расчёта хватило мощностей простого устройства на тригенных куаторах.
— То есть?
Аркадий некоторое время молчал. Лишь печально и тускло разглядывал меня, отчего мне вспомнился почти такой же взгляд Глобачёва.
— Ты слышал когда-нибудь расхожее изречение, что умершие продолжают жить после смерти в воспоминаниях своих потомков?
Сердце моё отчего-то сжалось.
— Слышал. Красивая метафора. Хотя, наверное, не только метафора. Всё-таки все люди на Земле сильно переплетены.
— Не только метафора. — Аркадий искривил губы. — Для нас, по крайней мере.
Прежде чем я успел спросить что-либо, он добавил:
— Тебе не приходило в голову, что этот принцип по идее должен равно распространяться в обе стороны времени? Небытие — оно тянется не только после смерти, но и до рождения. До зачатия, точнее говоря. Если существует загробная жизнь, то должна существовать и жизнь предутробная.
Я моргнул.
— И что?
— То, что она построена на аналогичных принципах, но вывернутых наизнанку. — Аркадий набрал в грудь воздуха, словно сражаясь со смехом или плачем, прежде чем продолжить. — Умершие люди продолжают жить после смерти в воспоминаниях потомков. Жить так, как жили прежде, исходя из представлений потомков о прошлом. Так?
— Ну, — склонил голову я. Просто потому что не знал, чем возразить на это.
— А до рождения, соответственно, человек живёт в фантазиях и мечтах предков о будущем. Живёт в мире будущего — в таком, каким они его себе представляли. Предутробная жизнь человека — это воплощённая грёза его предшественников о грядущем. А когда человеку приходит время родиться в реальном мире, его предутробная жизнь здесь раз и навсегда заканчивается.
— Ты хочешь сказать...
Я похолодел. Аркадий лишь хрипло рассмеялся.
— Именно так, Стасик. Грустно понимать, что тебя окружают фантомы, что ты и сам фантом, да? Ну, тебе, по крайней мере, повезло. Ты реален — или ещё будешь реальным. Я же, похоже, лишь тень, только отзвук, чьё-то идеализированное представление о людях грядущего. Едва ли не большая часть человечества здесь — тени подобного рода.
Мне вспомнились слова Сергея Глобачёва: «Большая часть человечества кажется по неизвестным причинам неуязвимой к этой опасности».
Жуткий озноб пробежался по моей спине. То, что наговорил Аркадий, звучало как бред сумасшедшего, нелепая, колоссальная фантасмагория.
Но в то же время он не мог ошибаться.
Он гений. Он всегда был гением. «Таким, каких, наверное, не бывает в реальном мире», — проговорил странный голос внутри меня.
— Подожди... — Во рту у меня пересохло. — Подожди. Ты имеешь в виду... Когда эта чёрная штука засасывает человека — это...
— Ну да. — Аркадий пьяно хихикнул. — В реальном мире появляется ещё один эмбриончик. Классная участь, ведь правда?
Я медленно моргнул.
В воображении моём медленно проступала полная картина происходящего. Картина, чем-то более жуткая, чем если бы чёрный кокон был устройством дезинтеграции или мгновенно перемещал тебя на неизвестную планету неизвестной сверхцивилизации. Новая жизнь в новом мире — причём, скорее всего, без памяти о прошлом. Казалось бы, не так уж и пессимистично.
Но...
Мне вспомнились недавние слова Аркадия: «Предутробная жизнь человека — это воплощённая грёза его предшественников о грядущем».
Реальный мир.
Что же он представляет собой, интересно, если наш мир для них — только утопия? Открыли ли там нуль-прыжок Планитавского? Не ютится ли всё человечество там по-прежнему лишь в утлых пределах нашей звёздной системы? Решили ли там проблему мальтузианства и построили ли пищевые генераторы?
Тут холодок, бегущий по моей спине, достиг температуры жидкого азота или даже гелия. Я взглянул робко в глаза Аркадию, надеясь, что взгляд мой не очень похож на взгляд побитой собаки.
— К... к... — я не смог сразу выговорить нужное слово. Сглотнул слюну. — К-коммунизм. Построили ли его вообще там?..
— К две тысячи двадцать третьему году? — Аркадий сдавленно усмехнулся. — Я не знаю, Стас. Я не всеведущ. Хоть человеческое воображение и сделало меня гением.
— Но что-то же ты можешь сказать?
Он покрутил странно головой, то ли извиняясь, то ли разминая шею.
— Похоже, наш мир состоит преимущественно из фантазий о будущем жителей Восточной Европы второй половины двадцатого века, ведь грёзы о грядущем разных жителей разных стран не очень-то совместимы между собой. Тогда активно мечтали о коммунизме. Построили ли... — Он закрыл глаза. — Не думаю, Стас. Я думаю... я думаю, что если бы тот мир не был значительно хуже нашего... тогда чернота, переносящая нас из этого мира в тот, имела бы более оптимистичный оттенок.
Аркадий вновь посмотрел на меня. Виновато, как вдруг осознал я.
— Прости меня, Стас. Мне не стоило рассказывать всё это тебе. — Он перевёл взгляд куда-то мне за спину. — Это... это, наверное, было эгоизмом с моей стороны. Я... я просто не смог держать в себе правду.
Я не стал оглядываться. Я всё равно и так уже чувствовал холодное прикосновение чёрных щупалец, обволакивающих всё моё тело.
— Не извиняйся, Аркадий, — выдохнул я за секунду перед исчезновением. — Ты был прав. Лучше знать, чем не знать.
Тьма сомкнулась вокруг.
* * *
Действительность?
Я бултыхнулся бессильно в странном липко-тянущем киселе, чувствуя растворение, исчезновение, уход казавшихся ещё недавно такими реальными воспоминаний. Мне хотелось заплакать, но я не был уверен, есть ли у меня глаза и лицо.
— Ух ты, — послышалось нежно откуда-то из бесконечной дали. — Да он как будто дерётся.
— Твои гены, значит, сказываются.
* * *
— Поздравляем, — улыбнулась широко акушерка. — У вас мальчик.
Отец хмыкнул полуудивлённо, созерцая алый комок скукоженной плоти.
— Как горько ревёт-то. Заливисто. Нет, что ни говори, рождение всё-таки — тот ещё стресс.