Жил был один подросток по имени Джимми, очень уверенный в себе и со своеобразным чувством юмора. Его шутки были «едкими», он любил подтрунивать над окружающими, говорил им в лицо правдивые и неприятные вещи, из-за чего Джимми нередко оказывался в неприятных ситуациях. Когда его спрашивали, почему он так поступает с людьми, то он отвечал, мол, «лучше всего быть честным – так от меня ничего не скрывают, и я ничего ни от кого не скрываю». Неприятные ситуации случались, но каких-то серьёзных проблем не было. До определённого момента.
Однажды «под прицел» Джимми попал паренёк, воспринявший его шуточки слишком серьёзно. У этого паренька были какие-то садистические наклонности. После уроков «жертва» Джимми вместе со своими приятелями, которые так же недолюбливали самодвольного шутника по понятным причинам, решили подкараулить обидчика в кабинете химии.
— Ты сам виноват в этом. Запомни это. — Сказал Бретт, (главный среди шайки) взглянув в глаза Джимми, который уже был до смерти напуган.
Сразу после этих слов парень плеснул в лицо Джимми серную кислоту. Он завопил от боли, кислота начала разъедать его кожу, жечь глаза. Бретт и его дружки стояли и наблюдали за агонией, посмеиваясь и хихикая, а потом начали звать на помощь, словно хотели спасти парня. Приехали врачи, директор школы начал расспрашивать парней, что случилось. Кислота разъела челюсть настолько, что Джимми к тому моменту уже не мог произнести и слова.
Шайка во главе с Бреттом сказала, что когда они проходили мимо кабинета, то видели, как Джимми слоняется там без дела, а потом, когда, услышав крики, они подбежали к кабинету, Джимми уже был в таком состоянии. Ребята вешали лапшу на уши директору, за этим же наблюдал Джимми, но он был не в состоянии хоть что-то сказать, хотя внутри у него всё клокотало от гнева. Выслушав их, директор сказал, что поговорит с Джимми, когда тот сможет.
Джимми лежал в больнице, в отделении интенсивной терапии. Всё его лицо было перебинтовано – врачи пытались сохранить то, что осталось от его физиономии. Зрение сохранилось только на одном глазу, большую часть челюсти разъело. Он не мог разговаривать, да и не хотел особо. Он просто сидел в палате, уставившись в потолок не моргая, его глаза всё ещё были наполнены кровью, и в них читалась какая-то жуткая враждебность и злоба.
После выписки из больницы всем, кто пытался с ним заговорить, он отвечал лишь одним словом – «лжецы». У него уже не было какой-либо социальной жизни как раньше, он не мог даже улыбнуться, не то что шутить. Джимми стал затворником и, сидя в своей комнате, начал строить план мести. Явно не здоровые, изощрённые идеи приходили ему в голову: он представлял, как будет уничтожать обидчиков один за другим, сжигая, избивая их. Он выжидал момента, когда эта шайка будет наиболее уязвимой – каким-нибудь поздним вечером, когда они все разойдутся по своим домам. Тогда-то Джимми и застанет их врасплох.
В те выходные Бретт получил по почте видеокассету, на которой небрежно была выцарапана надпись «Для тебя». Он вставил её в видеомагнитофон. Это было какое-то невнятное видео, снятое каким-то парнем, не произнёсшего за всё время съёмки ни слова. Сначала камеру направили на газету, датированную вчерашним днём. Затем крупный план начал уменьшаться и стало ясно, что съёмка проходила в каком-то в подвале с голыми бетонными стенами и полом. На потолке висела мигающая лампочка, которая, казалось, вот-вот погаснет. Становилось очевидным то, что это видео – явно какая-то чертовщина. Оператор направил камеру на какого-то паренька. Им оказался друг Бретта из их компашки. Его глаза были завязаны какой-то грязной тряпкой, а во рту был кляп. На нём не было одежды, всё тело было в крови, ссадинах, порезах и каких-то рваных ранах и ожогах… Казалось, что на спине раны были нанесены так, словно кто-то хотел вырезать на теле парня какое-то слово. Оператор, чьи руки были в перчатках, вытащил кляп изо рта парня. Стоило ему это сделать, парень начал молить только об одном:
— Пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА, отпусти меня… Я... Я же…сделал всё, что ты сказал! О Боже… Джесси, Майк, Кит… Ты, блять, заставил меня порубить их на кусочки! Я просто хочу домой, чувак… Пожалуйста… Ребята, простите меня… Простите… Простите…
Последние слова он повторял снова и снова, его голова качалась то вперёд, то назад. Бретт чувствовал, как у него задрожали ноги, а к горлу подступила тошнота. На заднем плане он разглядел обожжённые, искалеченные тела. Это были его друзья. На теле каждого была вырезана надпись крупными, глубокими порезами.
Оператор взял ещё живого парня за подбородок. Тот, подчинившись, поднялся. Снимавший вёл его к двери, и Бретт ясно увидел слово, вырезанное на спине жертвы – «ЛЖЕЦ». Внезапно запись остановилась. Затем в кадре появилась заснеженная опушка леса, и казалось, что оператор уже не держит камеру. Она была в руках друга Бретта. Словно собака, приятель Бретта поскуливал и дрожал. Он держал камеру неподвижно, как мог. Объектив был направлен на деревья неподалёку. Были слышны звуки шагов, приближающихся всё ближе и ближе.
— Ты где? Ты же говорил, что я могу идти! ТЫ ГОВОРИЛ, ЧТО ОТПУСТИШЬ МЕНЯ!
Парень кричал и беспомощно плакал, напуганный до беспамятства шагами, звуки которых раздавались всё ближе, словно со всех сторон одновременно. Внезапно они остановились. Парень обернулся и увидел обезображенное лицо Джимми, а из динамиков телевизора вырвался пронзительный, ужасающий вопль, и всё, что Бретт увидел, – слово «ЛЖЕЦ». Запись снова прервалась. На этот раз окончательно.
Оцепенев от ужаса, Бретт метнулся к входной двери, понимая, что в скором времени его ждёт. Он не успел: не добежав до двери, он резко упал назад, наткнувшись на что-то. Последнее, что он услышал, было слово «лжец». Кислота медленно растекалась по его лицу, разъедая каждый сантиметр его плоти. Последнее, что он увидел, – это обезображенное лицо Джимми, искривлённое больной, извращённой ухмылкой.