Эдгару и Говарду с почтением.
Я пишу эти строки дрожащими руками, находясь в состоянии полнейшего душевного истощения. Дело в том, что пережитое мной за последние три дня не поддаётся никакому логическому объяснению. Всё произошедшее навечно отпечаталось в моей памяти. Ежеминутно я вспоминаю об этом, стоит мне только прикрыть глаза, и теперь каждую ночь всё это точь-в-точь будет повторяться в моих снах, не позволяя мне ни на миг отвлечься от ужаса, сжигающего меня изнутри. Липкие мысли никак не покидают головы, вновь и вновь иллюстрируя мне гостиную проклятого поместья.
Всё началось, когда на одном из многочисленных летних раутов мой близкий друг сэр Родриг представил меня своему старому знакомому Аттеру Эпилу — генералу в отставке. Эпил сразу поразил меня своими глубокими познаниями в истории, археологии и географии, особенно углублённо он изучал неофициальную историю, выкупая у монастырей и вольных торговцев древние фолианты, старые дневники путешественников и ветхие рукописи неизвестных авторов минувших столетий. Стоит ли говорить, что подобная интересная личность сразу же привлекла всё моё внимание и вскоре стала одним из самых близких мне друзей.
Неделю назад во время нашей прогулки в парке недалеко от городской ратуши генерал Эпил пригласил меня на приём в поместье, доставшееся ему от недавно почившего дядюшки — Рональда Эпила, — очень известного в своё время командующего личной гвардии герцога. Само собой, я без раздумий согласился. По ранее обговоренному плану мы с генералом Эпилом должны были прибыть в пустующее поместье за три дня до официально назначенной даты приёма вместе со слугами и двумя обозами с необходимой провизией. Также генерал решил отправить с нами отдельную карету, забитую массивными сундуками с его коллекцией фолиантов и редкой древней литературы.
На половине пути к поместью он разоткровенничался и признался, что до вступления в наследство ему, несмотря на чин, приходилось ютиться в съёмной каморке на окраине города, переживая тяжёлые времена, связанные с потерей родового замка в соседнем графстве после ужасного пожара.
Мы прибыли в поместье к обеду и расположились в небольшой столовой, пока верные слуги разгружали обозы, перенося продукты в холодный подвал, и ценную карету, бережно транспортируя её содержимое в библиотеку на втором этаже.
Само мрачное строение казалось ещё более пугающим, утопая в серых цветах поздней осени. Светлый кирпич, которым была выложена большая часть дома, уже давно потерял белизну, уступив место желтоватому налёту, плесени и тёмно-зелёному мху в швах между блоками. Около мшистого фундамента валялось множество кусочков облупившейся краски с деревянных рам, обрамляющих помутневшие стёкла. Чудесные витражи на втором этаже запылились до неузнаваемости, а несколько из них вообще были скрыты от глаз сухими побегами винограда, ползущими по углам дома.
Внутри вдоль первого этажа тянулся широкий коридор с пятью арками-дверями. Те, что были по правую руку от входа, вели в столовую и к лестнице в подвал; другие, по левую руку, — в библиотеку и к спальням наверху; массивная резная дверь в конце коридора, та, что напротив входа, вела в большую гостиную, где и должен был проводиться приём, сейчас же она была заперта на ключ. Генерал Эпил сообщил, что после смерти дядюшки Рональда все украшения, редкие полотна и прочие драгоценности покойного во избежание грабежа были снесены в эту запертую комнату с временно заколоченными ставнями и крепкой дверью.
На втором этаже располагались три спальни: хозяйская, гостевая и для прислуги, а также небольшой кабинет хозяина поместья, ныне совершенно пустой.
Мой друг любезно предложил мне занять гостевую спальню, где я с удовольствием обосновался, приказав оставить вещи около письменного стола.
Генерал рассчитался с тремя служащими транспортной компании, что привели сюда обозы с каретой, и отпустил их обратно в город. Вместе с нами в доме остались лишь кучер и личный камердинер Аттера, которого тот совсем недавно нанял себе на службу.
По словам моего друга, сегодня же вечером в поместье должен был прибыть дворецкий вместе с садовником и двумя служанками, что работали здесь при жизни покойного Рональда и теперь намеревались вернуться, чтобы обслуживать дорогих гостей на приёме.
Ветер за окном усиливался, а тяжёлые тучи заволокли серое небо тёмной пеленой, предвещая скорый дождь. Я переоделся в своей спальне и уже собирался спуститься в столовую, как вдруг услышал звук приближающихся ко мне шагов. В дверь несколько раз громко постучали, и из-за неё послышался знакомый голос генерала:
— Друг мой, прошу вас! Несчастье! — кричал он, не переставая стучать.
Я тут же открыл и в недоумении уставился на Аттера, тот тяжело дышал. Запинаясь и проглатывая слова, он всё-таки смог донести до меня причину своего поведения: как оказалось, в поместье прибежал мальчишка-посыльный и доложил, что сразу после нашего отъезда в доме, где бедный генерал снимал каморку, случился пожар. Напуганный хозяин отправил телеграмму, в которой обвинил во всём неблагоприятную ауру Эпила, поначалу спалившую его собственный замок, а затем принявшуюся и за другие дома. В постскриптуме он пригрозил генералу, что непременно даст этому делу ход и добьётся ареста прокажённого жильца.
Честный Аттер не мог допустить такого скандала и решил немедленно отбыть в город для урегулирования проблемы. Меня же он упросил остаться в поместье. Моей задачей было охранять ценные сундуки в библиотеке, а также проконтролировать вечернее прибытие прислуги. Сам же Аттер, получив моё согласие, немедля запрыгнул в дилижанс с камердинером и приказал кучеру нестись в город.
В отсутствие хозяина находиться в доме стало невыносимо. Мне мерещились ужасные человеческие фигуры, изуродованные неведомым инструментом, что сидели в тёмных углах коридора, и рогатые чудовища, что вылезли из окружавшего поместье леса и уже облепили все окна и двери, перекрыв мне пути к бегству.
Из-за тёмно-синих туч все окрестности погрузились в непроглядный мрак. Я проверил, заперта ли парадная дверь, убедился в целостности всех окон и, окончательно успокоившись, развалился на своей кровати и закурил папиросу.
Громкий раскат грома заставил меня вскрикнуть от неожиданности. Дождь всё не утихал, с новыми силами колотя по пыльным стёклам, а молнии становились всё чаще и чаще, наводя на меня необъяснимое чувство смятения и безысходности. Время неумолимо приближало вечер, поэтому я спустился в столовую, где в тусклом свете маленькой печки и двух свечей, вставленных в старые канделябры на столе, беспокойно сидел около окна, поглядывая на тропинку, ведущую к дому.
Стук в парадную дверь напугал меня до такой степени, что я вскочил с места и едва не потерял сознание. В глазах на секунду потемнело, а ноги стали ватными и слегка подкосились, отчего я неуклюже присел. Стук повторился с ещё большей силой. Тот, кто стоял по ту сторону, был явно не на шутку раздражён и больше не мог терпеть. Совладав с собой, я попытался разглядеть пришедшего через окно, но нужного угла обзора достичь было невозможно, поэтому вскоре я оставил эти тщетные попытки и тихо проковылял в коридор, прислушиваясь к каждому звуку. Теперь в дверь уже не стучали, а по-настоящему били, точно стараясь снести её с петель. Холодные иголки ужаса кололи меня по рукам и ногам, а по спине вверх-вниз бегали маленькие букашки первобытного страха неизведанного. Тихо, стараясь не издать ни звука, я прошёл через столовую в кухню, где схватил первый попавшийся под руку нож, и, ощутив прилив уверенности, вернулся к парадной двери.
— Кто там?! — спросил я грубым голосом, искренне пытаясь не выдать своего страха.
— Я! — послышался хриплый, но ещё более грубый мужской голос из-за двери.
Меня такой ответ не устроил, но вдруг в голове всё сошлось. Я вопросил:
— Дворецкий?!
— Дворецкий, — согласился голос.
Правую руку, крепко сжимающую кухонный нож, я убрал за спину, готовый в любой момент вернуть её в прежнее положение, а левой, слегка дрожащей, отодвинул металлический засов и толкнул дверь. Она со скрипом открылась, запустив в коридор холодный воздух. На крыльце стоял высокий лысый мужчина средних лет с густыми чёрными бровями и тоненькими усиками над верхней губой. Он был одет в чёрный шёлковый костюм и белую рубашку с двумя расстёгнутыми у шеи пуговицами. Несмотря на ужасный ливень, одежда его была вполне сухой, поэтому я сразу сделал вывод, что дворецкий прибыл сюда в закрытой карете, но, что было крайне странно, ни шлепков копыт по грязи, ни шума от скрипучих колёс я не слышал. В тот момент я списал это на заглушающий все прочие звуки шум мощного дождя.
Мужчина учтиво поклонился мне, прошёл внутрь, вытер белые туфли о коврик и, ничего не говоря, поспешил к двери, ведущей к лестнице в подвал. Предположив, что дворецкому было необходимо удостовериться в наличии доставленной провизии, я воспользовался моментом и быстро вернул нож на его законное место. Уже на кухне мне в голову стукнула мысль, что довод о продуктах совсем глупый, но стоило мне только сделать шаг в сторону коридора, как тут же из-за угла вывернул дворецкий, лицо которого расплывалось в такой жуткой улыбке, что усики неестественно деформировались, убегая на щёки.
— Что будет угодно, сэр? — спросил он, остановившись в дверях.
— Извините меня… э-э…
— Генри, сэр, — ответил дворецкий, завидев моё замешательство.
— Генри, — вновь начал я, — вы что-то искали в подвале?
— Лишь убедился в наличии продуктов для приёма, сэр, — спокойно ответил он, не снимая улыбки с лица.
— Как скоро прибудут служанки?
— Не могу знать, сэр. В такой дождь ни один кучер не погонит своих лошадей в наши края.
— Пока можешь занять спальню прислуги, Генри, — говорил я, проходя мимо него.
Дворецкий не шевелился, лишь следил взглядом, а затем и всей головой за моими передвижениями, и даже когда я окончательно скрылся за аркой, ведущей к лестнице на второй этаж, мне не удалось расслышать ни малейшего шороха, сообщающего о каком-либо движении этого человека.
В тот вечер я решил не ужинать, о чём сообщил дворецкому, смиренно стоящему около входа в гостиную. Тот молча кивнул, вновь расплывшись в улыбке. А под самую ночь, когда мрак за окном стал настолько плотным, что даже еле различимые контуры окружающих поместье деревьев нельзя было разглядеть, сердце моё заколотилось с такой силой и болью, что я немедленно принялся рыться в своём чемодане в поисках сердечных капель. Спустя несколько минут боль отпустила, уступив место панике. Что-то не давало мне покоя, пугало меня, но я никак не мог понять, что именно. Наконец я принял решение внушить себе чувство полной безопасности и разыграть для себя небольшой показательный спектакль. Спустившись вниз, я прошёл в столовую, а затем и на кухню, где планировал завладеть ножом, который на всякий случай должен был присутствовать в моей комнате в качестве оружия. Но на кухне не было ни одного ножа! На обратном пути я снова вздрогнул, ведь прямо в дверях столовой стояла тёмная фигура дворецкого, освещаемая лишь тусклым светом печки. В сердцах я отругал его за столь неожиданное появление и, увлекшись процессом, совсем забыл спросить про отсутствие ножей.
Эта ночь тянулась крайне долго, даже невыносимо, и лишь к рассвету мне удалось заснуть. Дверь в комнату я предусмотрительно запер на ключ, но с утра обнаружил её открытой. Семя сомнения поселилось в моей голове.
На столике внизу меня уже ждал скромный завтрак, а дворецкий по-прежнему стоял около гостиной, улыбаясь мне во весь рот. Дождь немного поутих, но всё равно никак не прекращался и без устали стучал каплями по стёклам.
Прибытия хозяина я ждал после обеда, однако ни к полднику, ни к ужину, ни к ночи его не было. Единственным объяснением подобной задержки мог бы послужить непрекращающийся ливень, размывший просёлочную дорогу к поместью. Моё волнение нарастало, а былая паника возвращалась с новой силой. Каждый удар дождевой капли стал эхом отзываться в моей больной голове, а жуткие образы, которые представлялись мне днём раньше, теперь начали деформироваться. Они мерещились повсюду, от противоположного угла моей комнаты до обратной стороны затемнённых пыльных витражей, за которыми чудовища свисали с крыши на толстых нитях паутины и заглядывали в дом своими светящимися красными глазами.
Ситуация осложнилась, когда перед отходом ко сну я вновь не обнаружил на кухне ни одного ножа, о чём немедля сообщил дворецкому. Его лицо снова приняло эту ужасную гримасу, но в этот раз рот был слегка приоткрыт. Генри посмотрел на меня исподлобья и тихо прохрипел:
— Вам не нужен нож, сэр.
Всё моё тело будто покрылось инеем, внутри всё заклокотало. Каждым суставом, каждой клеточкой организма я ощущал нестерпимую боль от осознания своей безвыходности. Но снаружи я старался максимально сохранить лицо. Генри так же стоял в дверях, улыбаясь. Мне ничего не оставалось, кроме как в темпе вернуться в свою спальню, закрыть за собой дверь, схватить увесистую статуэтку греческого бога Аполлона с письменного стола и, сжимая её в руке, забраться под одеяло. По моим предположениям, если Генри вдруг захочет на меня напасть, то я, заслышав, как он вскрывает дверь, встану, пока мои шаги будут заглушать шорохи в замке, спрячусь за угол и неожиданно нанесу ему сильный удар статуэткой в затылок.
Время шло. Под одеялом становилось всё жарче, несмотря на холодную ночь. Ни малейшего шороха ниоткуда не доносилось, дворецкого будто бы вовсе не было в доме, но отсутствие тоненького лучика света из коридора, обычно проникающего в спальню сквозь небольшую замочную скважину, говорило о том, что в данный момент времени Генри находился прямо за дверью. Глаза предательски слипались, а головная боль усиливалась, забирая мою бдительность и любое желание пошевелиться, но спать было никак нельзя, иначе бы я мог упустить нужный момент.
Истошный женский визг вырвал меня из дремоты. Я вскочил, чуть не выронив статуэтку, и второй рукой схватил канделябр с тремя свечами. Убедившись, что за дверью никого нет, я отпер её и выбежал в коридор, пытаясь вычислить местоположение жертвы. Крик повторился, на этот раз он был намного громче и явно доносился с первого этажа. Опасаясь засады на лестнице, я неслышно подкрался к арке, спрятался за углом и, наклонив канделябр, постарался разглядеть злодея, что затаился под ступеньками. Путь был чист, однако случилась неприятность. Одна из свечей выпала и погасла на лету.
Неслышно спускаясь, я то и дело поглядывал наверх, не отвергая возможность нападения с тыла. В коридоре было темно, и на оставшиеся две свечи я едва не молился. Хотел было найти третью, упавшую, и провёл под лестницей несколько секунд, трясясь от страха, но так ничего и не нашёл.
Закрыв за собой двери на лестницу, я оказался в коридоре. Сразу отметил, что парадный вход, ведущий в колючий мрак дождливой осенней ночи, закрыт на засов, также запертой оказалась дверь в библиотеку. Оставалось два варианта: тёмный подвал, где и могла находиться визжащая узница, которую снесли туда после её крика, и маленькая столовая с выходом в кухню, где тот, кто зовёт себя Генри, мог припрятать все ножи, чтобы использовать их в нужный момент. Хотя и возможный тайник в подвале я тоже не мог отрицать, неспроста же он сразу же по прибытию отправился туда под предлогом мнимой проверки.
Сперва я пошёл в столовую, хотел зажечь канделябры на столе, а также разведать обстановку на кухне. Но, как я и догадывался в глубине души, ни одного канделябра там не оказалось. Тогда в ход пошла вторая свеча, которая вполне сносно осветила комнату, поместившись посреди стола. Я же отправился на кухню, где провел с полторы минуты в тщетных поисках любого острого предмета. Вернувшись в столовую, я обомлел — свечи на столе не было.
Осматриваясь и стараясь вглядеться даже в самые тёмные уголки, чтобы убедиться в отсутствии здесь посторонних, я вышел из столовой и закрыл за собой скрипучие двери. Теперь оставался один путь — в подвал. Но дорогу к нему мне перегородил небольшой деревянный сундучок, которого здесь точно не было, когда я проходил через коридор в столовую.
Безусловно, любопытство взяло своё. Выставив канделябр чуть вперёд и постоянно озираясь по сторонам, я начал медленно подступать к сундуку. Огонь свечи пускал свои дрожащие лучи скользить по ступеням, уходящим в подвал, и вся лестница стала отчётливо мне видна, но ни малейшего намёка на чьё-нибудь присутствие на ней не было. Добравшись до сундука, я тяжело вздохнул и откинул деревянную крышку.
Свеча в канделябре осветила до боли знакомую мне статуэтку Аполлона, лежавшую в сундуке. Крик застрял у меня в горле, а мышцы шеи стянуло болезненной судорогой. В ужасе я поднял руку, в которой должна была находиться статуэтка, выступающая моим оружием, но вместо неё я обнаружил толстую, изрядно подтаявшую от теплоты моего тела свечку. Каюсь, что в этот момент мне надоело себя сдерживать, и мой душераздирающий крик с силой вырвался из лёгких, эхом пробежавшись по стенам и скрывшись в подвале. Я отпрянул от сундука, яростно запулив в него последней свечкой, и начал медленно пятиться к парадной двери, а затем, услышав непонятный скрип со стороны подвала, снова закричал и на ощупь бросился к засову, уронив по дороге пустой канделябр.
Дверь поддалась не сразу, и мне стоило огромных усилий выбраться наружу. Оказавшись на улице, я кинулся прочь по размытой дороге, спотыкаясь и падая, но изо всех сил пытаясь не сбавлять темп. Моим спасением стало небольшое цыганское поселение недалеко от поместья. Добрые люди тепло приняли меня, до смерти напуганного.
На следующее утро, когда дождь наконец-то закончился, оставив после себя огромные глубокие лужи, я решил вернуться в поместье, заручившись помощью молодого цыгана Томаса. Тот любезно согласился сопроводить меня за небольшое вознаграждение. Уже у забора мы услышали шум приближающейся кареты.
Генерал Эпил молил меня о прощении за своё опоздание, приравнивая себя к самым ужасным людям нашей современности. На все мои рассказы о мрачном дворецком он лишь пожимал плечами и искренне не понимал, о чём я ему толкую. Со всей серьёзностью Эпил заявлял, что из-за сильного ливня дешёвая карета с прислугой попросту не проехала бы по размытой дороге.
Стоит ли говорить, что никакого сундучка в коридоре мы не обнаружили? А все двери, закрытые мной ночью, оказались распахнуты настежь.
Тогда, оставив цыгана Томаса у дверей, чтобы перегородить путь возможному беглецу, мы с генералом, его кучером и камердинером принялись обыскивать дом, осматривая каждую комнату от кухни, где по злой иронии уже присутствовали все пропавшие ножи, до пустого кабинета наверху. Но ни одного следа загадочного дворецкого так и не было найдено. Ничего не дал и осмотр подвала, этого тёмного и холодного помещения с влажными стенами и капельками воды на потолке. Окончательно убедившись, что посторонних в доме нет, мы материально отблагодарили заскучавшего на крыльце цыгана и принялись завтракать, сделав логичный вывод, что Генри — это не кто иной, как беглый преступник, скрывавшийся в поместье пару ночей, а затем удачно его покинувший. Больше всего генерал Эпил тревожился о сохранности своих ценностей в библиотеке, но ни один из его фолиантов, к счастью, не пропал.
Покончив с завтраком, мы отправились к двери в большую гостиную, где собирались совместными усилиями разобрать старые вещи. По пути я взял канделябр со стола и, предполагая, что в запертой комнате будет темно, зажёг все три свечи.
Когда Аттер два раза провернул ключ и дёрнул скрипучую массивную дверь на себя, холодные цепи страха сковали меня по рукам и ногам — скрип был точь-в-точь тем женским криком, что я слышал этой ночью. Даже кучер с камердинером удивлённо поморщились.
— Подсветите мне, друг мой! — весело обратился ко мне генерал.
Я шагнул вперёд, протягивая канделябр в непроглядную темноту гостиной. Жёлтый свет упал на знакомый сундучок, который сжимали длинные бледные пальцы высокого человека в костюме. На моё горло будто набросили удавку всепоглощающего ужаса, и я не мог закричать, лишь сдавленно ахнул, уронив канделябр. Из плотной темноты в мою сторону медленно шагал улыбающийся Генри, и с каждым шагом рот его открывался всё больше и больше, а лицо принимало поистине нечеловеческий вид. Шаги дворецкого сопровождались нарастающим истошным женским криком, доносившимся из мрака.
Вдруг вся гостиная на миг озарилась ярким светом тысячи медных канделябров, торчащих из стен цвета аспарагуса. Посреди комнаты стояла огромная статуя Аполлона из чёрного камня, один в один увеличенная копия маленькой статуэтки.
Сильный толчок в спину вывел меня из ступора. Я плашмя упал на пол гостиной, ударившись подбородком, и до крови разбил губы и нос. Белые туфли приближались к моему лицу, а зловещий крик теперь доносился с двух сторон. Кто-то закрыл дверь в комнату, оставив меня наедине с неизвестным существом, принявшим образ дворецкого. Все конечности мои стали ватными, живот болезненно скрутило, и боль перекинулась на поясницу. Внезапно свет в комнате померк.
Задыхаясь, громко стеная, давясь текущей изо рта кровью, и с мокрыми от слёз глазами я полз в сторону двери, но её всё не было и не было. Шаги и крик следовали за мной, не отставая, и нагоняли на меня такой неописуемый ужас, что спустя пару минут силы покинули моё тело, и я провалился в забвение.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивал Сэр Родриг, сидевший на кровати у меня в ногах.
Друг прервал мой сон и сообщил, что генерал Эпил доставил меня, истощённого, в городскую лечебницу, где я сейчас и имею честь находиться. По его словам, он прибыл в поместье сегодня утром и обнаружил меня посреди захламлённой гостиной. Я лежал в луже собственной крови между деревянным сундучком и горкой кухонных ножей, а в руке сжимал статуэтку. Разжать пальцы удалось только лекарям, поэтому увесистый Аполлон остался со мной в палате.
* * *
Сейчас уже глубокая ночь, душераздирающий крик до сих пор стоит у меня в ушах, и только эти записи, которые я делаю при тусклом свете догорающей свечи, помогают мне отвести мысли и хоть ненадолго его заглушить. Сэр Родриг давно ушёл, оставив меня одного в этом душном помещении с решёткой на окне, скрипучей кроватью и хлипким столиком. Считайте, что я безумен, но ни Аттеру, ни своему другу я больше не доверяю, как и не верю до конца во всё произошедшее.
Со мной случилось что-то ужасное, но самое страшное в том, что это до сих пор не закончилось. Иначе как мне объяснить таинственную пропажу статуэтки Аполлона, которую я, начиная рассказ, видел на своём столе?
2020