Телефонный звонок.
Сквозь сон в уши вонзается пронзительный голос соседки по комнате:
— Привет. Нет, я сегодня занята. Завтра тоже. Послезавтра будет видно. Нет, мне сейчас некогда болтать. Скинь на мэйл, если хочешь, но я не гарантирую, что найду время это прочитать. Нет, я не люблю пафосные боевики. Слушай, у меня второй звонок на вызове. Ага, пока. Чмоки-чмоки. Счастливо, бывай.
Можно не переспрашивать, кто звонил. Третий сезон студенческого сериала «Нищасная любоф» в самом разгаре. Действующие лица – Ирина ака Комета, она же Ирка Суперстар, Андрей ака Эндрюс, он же Задрот Печальный и Влюбленный, он же Гобуль Монструозный, я на подхвате в качестве Верной Подруги и половина общежития в ролях статистов и заинтересованных лиц.
История банальна до того, что порой поднимается до уровня архетипа и приобретает размах древнегреческой трагедии. Он любит, она нет, он никак не возьмет в толк – почему. Он ведь старательно исполняет все необходимые ритуальные телодвижения, как то: открытки, подарки разной степени дороговизны, цветочки, сопровождение до дому, оплата ее счета в кафе, няшные смэски с сердечками и регулярные признания в высоких чувствах.
А она даже в кино с ним сходить не хочет. Хотя здоровенный киноцентр у нас под боком, только улицу перейти.
— Ирка, — я пытаюсь надавить на исконную женскую жалость к сирым и убогим. – Улучши карму – покорми Гобуля! Ну что тебе стоит? Два часа в темном зале под хруст попкорна – и свободна, как птица в полете!
Ирка, хоть и блондинка, но старается культурно расти над собой. Будущий преподаватель, как-никак.
— Никогда не платите дань Дании!
Упс, это что-то новенькое.
— Лисандер, внемли мне! – Лисандер это я, Елизавета то бишь. – Да, от меня не убудет совершить акт милосердия и потратить два часа свой уникальной жизни на торчание в киношке. Но это ж первая ступенька лестницы, ведущей вниз! Эта туповатая пародия на самца немедля решит, что имеет на меня какие-то вздорные права. И на следующий день будет занудливо тянуть меня куда-то еще. А мне придется выдумывать отговорки. Снова и снова. А он опять и опять будет названивать. А оно мне надо? Я лучше пошлю его сразу и однозначно. Чтобы ни на что не рассчитывал.
— Он же хороший мальчик, — тщетно пытаюсь изобразить адвоката отвергнутого Гобуля. – Тихий, спокойный. Слова умные знает. Он не станет щипать тебя за задницу и цитировать Баш.
— То-то и оно, — Ирка перестала кружиться по трем квадратным метрам нашей комнаты. – Он слишком правильный. Бесцветный. Мистер Целлофан. Никакошный. Вот смотри, если он такой весь положительный из себя, чего ж рядом с ним который год подряд ни одной девчонки? Даже законченные нёрды и духовно богатые девы от него шарахаются. Он унылый. Тихий, унылый, бесперспективный Гобуль. Погладь его один раз, и он всю оставшуюся жизнь будет таскаться за тобой, глядя печальными щенячьими глазками. А мне щеночек ни к чему. Я не общество помощи брошенным животным.
— То есть приглашение на твой бёсдник ему не светит?
Ирка изобразила классический фейспалм:
— Лисандер, ты меня убиваешь. В свой день рождения я желаю петь, плясать и предаваться разврату. Я не могу проделывать все это под тоскливым гобульим взглядом. Я его не приглашала, и ты не вздумай! И нашим всем скажи, чтобы ни гу-гу!
— Жестокая ты женщина, — заявила я. – Фем-фаталь, можно сказать.
— Я такая, — охотно согласилась Ирка.
В общаге трудно хранить секреты. Особенно если среди однокурсников идет массовый сбор средств на аренду кафе и заказ выпивки ко дню рождения Ракеты. Может, Гобулю никто ничего и не говорил, он сам все разузнал. В заветный день и час он притащился к дверям и просочился в зал. Народ отплясывал, стробоскоп вертелся, лично у меня в желудке уже плескались три мартини со льдом и один коктейль, который явно просился наружу. Гобуль целеустремлённо искал в толпе Ирку и таки нашел – веселую, бухую и в объятиях конкурентов. Ирка, завидев унылую физию поклонника, помрачнела. Воздыхатели немедля предложили запустить Гобуля в полет. Я попыталась сгладить конфликт, вытолкав участников в тихий закуток. Ирка булькнула еще бокал, и внезапно ее понесло. Несчастному Эндрюсу было высказано все-все-все, чего обычно дамы мужикам не говорят.
К его чести, он не стал ввязываться в склоку с поддатой Ракетой. Когда она выдохлась и начала повторяться, он невнятно пробормотал: «С днем рождения», сунул ей коробочку с бантиком и ушел. Ирка сперва хотела запустить коробочкой ему в спину, но я отобрала презент и сунула ей в сумочку.
Вечеринка продолжилась. Кажется, мы тогда малость перебрали.
Назавтра, протрезвев и опамятовавшись, мы разрезали ленточку и открыли подношение Гобуля. Оказалось, это винтажная брошка – серебряное плетение с красным камешком по центру, довольно миленько и элегантно. Ирка все равно пригрозилась ее выбросить, но как-то неуверенно.
Гобуль с того дня больше не звонил и на глаза Ирке не попадался. По правде говоря, мне порой действительно было его жаль. Запал на девицу, которая ему ну никак не подходит. И сам какой-то серый, неуклюжий, как недоделанный.
Под Новый Год Ирка простудилась. Причем конкретно так, с соплями и жутким лающим кашлем, от которого я просыпалась по ночам. Гуманные и жизнелюбивые медики в нашей поликлинике радостно прописали ей кучу всемогущих таблеток, не уточнив при этом, на какие шиши она должна их покупать. Мы прибегли к бабушкиным методам типа горчицы в носках и чая с малиной, сходили в Первый Мед, просветили Ирку рентгеном вдоль и поперек. Формально она вроде была здорова, фактически – кхекала, как старая туберкулезная лошадь. Прежде она неплохо училась, но теперь все понимали, весеннюю сессию ей не вытянуть. Друзья-приятели, конечно, помогали как могли, но человеческое терпение – оно так быстро кончается, а постоянно возиться с болезненной девицей никому не охота. Даже мне, пускай мы и лучшие подруги. Но мне уже приелось вечно не высыпаться. Вскакивать посреди ночи, потому что Ирка опять задыхается, искать, у кого бы одолжиться ей на лекарства, и урывками готовиться к грядущей сессии. Ирка таяла в буквальном смысле этого слова, превращаясь из цветущей девахи в какой-то скелетик, а хуже всего были сны.
Наверное, это были ее сны — которые умудрялись забираться ко мне в голову. Сны с бесконечными коридорами, в конце которых была тьма и в этой тьме кто-то ждал тебя. Сны с лестницами, закручивающимися спиралью. Сны со статуями из пепла и надрывно орущими воронами на облетевших деревьях. Квинтэссенция депрессняка в полный рост, за что мне это? Кажется, я уже перестала отличать день от ночи, мне казалось, мы навсегда заперты в нашей комнатушке и я обречена до конца дней своих слушать надрывный кашель Ирки. Кто-то повернул в скважине серебряный ключ и запер нас. И теперь смеется там, снаружи.
Не выдержав, я пошла к декану. От него – к терапевту и начальству нашей клиники. После пары скандалов и угрозы вытащить это дело в Интернет колеса нехотя закрутились. Ирку перевезли в больницу. Я ходила ее навещать: палата на двоих человек, занавесочки, кровать с подъемником, как в сериале про Хауса. Весь наш курс к ней ходил. Даже Гобуль, с цветочками и тортиком.
— Все обойдется, Лисандер, — упрямо твердила она. Ей в самом деле вроде стало получше… а потом пациентка И. Е. Светлова скончалась. От двусторонней пневмонии с осложнениями, диагнозов на три страницы. Двадцать первый век на пороге, ага. Ее родители затеяли судиться с больницей, но так ничего и не добились.
Мне пришлось разбирать Иркины вещи, чтобы освободить место в комнате. Пять здоровенных картонных коробок из «Леруа Мерлена», куда уместились все ее тряпки, учебники и косметика. Серебряной винтажной броши не было. Я точно помнила, Ирка пару раз цепляла ее на блузку, а потом бросила в одну из бесчисленных шкатулок и забыла. Я все перерыла, подарок Эндрюса как корова языком слизнула. Может, Ирка подарила ее кому или выкинула, как грозилась?
Брошь нашлась в щели под кроватью. Понятия не имею, как она туда угодила. Она была тяжелая и холодная. Я хотела оставить ее на память об Ирке, положила в тумбочку рядом с кроватью – и в первую же ночь мне опять приснилась лестница с бритвенной остроты ступеньками. Я пыталась спуститься по ней, но поскальзывалась и резала ноги. Моя кровь размазывалась по стеклу, зеленоватому, как доски в аудиториях.
Я проснулась оттого, что кашляла. И решила, пусть Гобуль подавится своим подарочком.
Он жил не в общаге, снимал комнатушку в старом доме неподалеку от нашего института. Я узнала адрес и пошла туда, с этой чертовой брошью в сумке. Решила, если его не будет дома, оставлю брошь в почтовом ящике. Или затолкаю под дверь.
Но Гобуль открыл после первого же звонка. Словно стоял за дверью и ждал меня.
Оказывается, он жил не один. С подружкой, такой же невзрачной и спокойной, как он. На окне стояла клетка с хомяками. В квартирке – небогато, но чистенько. Книжные полки по стенам. Если б Ирка поддалась на уговоры, жила бы здесь вместо этой девицы с косичкой мышиного цвета. Но ей бы тут быстро наскучило.
Мы с Эндрюсом посидели на кухне. Выпили за Ирку, поговорили ни о чем. Я вспомнила о брошке, достала конверт и подтолкнула к Гобулю.
— Помнишь, ты ей дарил на день рождения? Ей она больше не нужна, пусть хранится у тебя. Или девушке своей подари.
Не надо мне было так говорить. Кто меня только за язык тянул?
Эндрюс держал брошь на ладони, камешек блестел – остро и резко. И обычно тусклый взгляд его был таким же, ненавидящим и режущим, как нож. Как ступеньки в моих снах.
— Может, и подарю, — тихо, скрипуче сказал парень, которого мы с первого курса прозвали Гобулем и считали хроническим недотепой. Которого моя покойная подружка мимоходом оттолкнула, потому что он был слишком правильным и скучным. – Я всем своим девушкам дарю что-нибудь на прощание. Или на дни рождения. Хочешь, и тебе что-нибудь подберу?
Кажется, я попыталась дать ему оплеуху. Очнулась на улице, на детской площадке. Целая и невредимая. Лихорадочно обшарила карманы в куртке и вывернула сумку. Вроде бы все мое, ничего лишнего, ничего незнакомого.
Но если я что-то пропустила?
Если он найдет способ подсунуть мне свой подарочек, а я не узнаю, что это от него и оставлю?
Но ведь ничего подобного не бывает, правда? Ирке просто не повезло. Наша медицина такая медицина, это все знают. А брошка – всего лишь брошка.
Надо было ее сразу выкинуть. Желательно в реку, чтобы никто не нашел.
А ведь у меня скоро день рождения…