Как врач, я не должен нарушать врачебную этику по разглашению сведений о пациенте. Но, как человек, мне кажется, я обязан поделиться этим. Это, без сомнения, самая ужасная история, свидетелем которой мне, к несчастью, пришлось стать.
Это произошло в 2009 году, в тот день я работал в дневную смену. Я только что закончил обедать, когда получил звонок от своего приятеля и коллеги, который работал в той же частной клинике, что и я. Иногда мы передавали пациентов друг другу, когда в этом была необходимость.
Ты сейчас занят? Я пришлю тебе кое-кого, — сказал он.
Нет, у меня спокойный день. А что за случай?
Ну, по признакам, это расстройство пищевого поведения. Мать пациентки обеспокоена.
Расстройство пищевого поведения. В этом нет ничего приятного.
Хорошо, отправляй её мне.
Я привёл в порядок свой стол, чтобы кабинет выглядел более презентабельно и профессионально. Я прождал десять минут, но пациентка так и не появилась, поэтому я вышел за дверь, чтобы встретить её. Добравшись до лифта, я увидел, что там собралась целая толпа. Люди что-то оживлённо обсуждали друг с другом.
Что случилось?— спросил я.
Лифт сломался, — сказал кто-то.
Чёрт, я был уверен, что моя пациентка застряла там.
На каком этаже он застрял?
Между десятым и одиннадцатым.
Всё верно. Кабинет моего коллеги находился на десятом этаже. По опыту, я уже знал, что пока лифт снова заработает, пройдёт не меньше часа. Надеюсь, моя пациентка не страдает клаустрофобией. Я вернулся в свой кабинет и позвонил приятелю.
Что случилось?— Спросил мой коллега, подняв трубку.
Лифт застрял.
Он рассмеялся.
В самом деле? Бедняжка.
Как зовут мою пациентку?
Амелия. Он сделал паузу.
Амелия, дальше не помню.
Хорошо, спасибо. Если у тебя сложилось о ней какое-то впечатление после краткого визита к тебе, может ты ими поделишься со мной. Позже?
Конечно, я готов.
Сейчас не говори мне ничего. Я хочу сначала сформировать своё собственное мнение.
Хорошо.
Как я и ожидал, через час я услышал какой-то шум. Это означало, что лифт заработал.
Нужно убедиться, что с моей пациенткой всё в порядке, подумал я, и вышел из кабинета, присоединившись к толпе людей в коридоре.
Людей там к этому времени собралось ещё больше, и я не просто не мог подобраться к дверям лифта, я даже не видел их. Однако по раздавшемуся звонку я смог определить, что лифт остановился на нашем этаже. А потом раздался механический звук, открываемой двери.
Толпа издала громкий вздох удивления, потом все стали шептаться.
Твою мать!– сказал кто-то довольно громко.
Люди отпрянули от лифта, проталкиваясь мимо меня. Я пробрался сквозь толпу и приблизился к месту, где столпились люди, окружив кабину лифта. Я почувствовал зловоние… Запах был такой, словно там был бомж, который не мылся много лет. Запах вырвался из лифта и буквально накрыл всех стоящих в коридоре. Мужчина возле лифта, одетый в костюм, и выглядевший так, словно пришёл на собеседование, закрыл рот и нос платком. Я обошёл его, заглянув в лифт.
Я не ожидал увидеть в лифте такую женщину. Она страдала ожирением, и весила килограмм 250-300, не меньше. Лицо у неё настолько заплыло жиром, что сквозь него едва проглядывались глаза, это были всего лишь две маленькие щёлочки над щеками. У неё были тёмно-каштановые волосы, в которых всё ещё путались бигуди.
Рот был покрыт каким-то жирным шашлычным соусом, а из уголка губ всё ещё торчал какой-то хрящ. Ещё больше соуса осталось на её руках и на передней части рубашки об которую она вытирала руки. Казалось, что она только что вышла из-за шведского стола, сожрав там абсолютно всё, что было. В руке она сжимала большой мусорный пакет, из которого и распространялся ужасный, тошнотворный запах.
Женщина вышла из лифта, ее глаза и нос были залиты слезами и соплями. Я шагнул вперед, а все остальные попятились, в ужасе.
Амелия?— спросил я.
Она посмотрела на меня через своими бусинками, маленькими свиными глазками, её щёки были покрыты этим мерзким, красным соусом, смешанным со слезами, и открыла рот.
Через три секунды, до меня дошло ужасное осознание того, что она может вырвать всё содержимое своего желудка прямо на меня.
Я… я проголодалась, — сказала она заикаясь.
Молодой человек в костюме отпрянул назад из-за запаха из её рта, потом повернулся и пошёл прочь, пытаясь не выдавать своего отвращения.
Все в порядке, — сказал я, протянув ей руку, и пытаясь помочь ей.
Давайте поговорим об этом у меня в кабинете?
Увидев, что я потянулся к ней, она инстинктивно сжала мешок для мусора и прижала его к груди. Он издал тошнотворный, хлюпающий звук. Я уже сам ощутил, как мой обед подступает к горлу.
Это ваше?— Спросил я.
Я не собираюсь отнимать его у вас.
Она начала рыдать. Это был ужасный, почти свинячий визг. Если честно, я не хотел прикасаться к ней. Мне хотелось развернуться, вернуться в свой офис, запереться, и делать вид, что я рад, что у меня сегодня нет пациентов. Запах, который распространялся у неё изо рта и из мусорного пакета невозможно было бы вывести несколько дней. Я был абсолютно уверен в этом. Тем не менее, это было человеческое существо, которое пришло за моей помощью, и мне нельзя было отворачиваться от неё.
Мой офис находится прямо по коридору. Почему бы нам не пройти туда?— я направился туда. В голове я сказал себе: если она за мной не последует, то и чёрт с ней. Пусть возвращается в свою вонючую квартиру, забитую тараканами, калом, и ещё чёрт знает чем, и пусть ищет помощи там.
Но она пошла за мной, с трудом перебирая ногами, в обтянутых спортивных штанах, что были на неё одеты. Я придержал для неё дверь, и она прошла внутрь, перебирая пальцами этот ужасный свёрток для мусора. Она остановилась и просто встала посреди кабинета.
Лифт за-аа-стрял, — промямлила она.
Да, сожалею об этом. Надеюсь, вы в порядке. Слава богу, у вас было что поесть, не так ли?
Она снова начала плакать, сжав со всей силы свой пакет, и я испугался, что он лопнет и зальёт своим содержимым весь мой кабинет. Она кивнула, ее лицо покраснело, и слёзы лились не только из глаз, а как мне показалось из всех пор на её голове. Она попыталась стереть их, в то же время не отпуская мешок из рук.
Давайте я подержу его!— предложил я, молясь, чтобы она сказала нет.
Она покачала головой.
Что у вас там?– наконец, решился спросить я.
Она зафырчала и зарычала, втягивая слёзы и сопли обратно в свой нос и рот. Она вытерла глаза и рот, оставив на лице огромные красные мазки от соуса.
Ос-ост остатки…– сказала она заикаясь, потом её грудь снова стала вздыматься, и она откинула голову и начала реветь снова. Она плакала фонтаном. Она выглядела настолько несчастной, что мне по-настоящему стало её жалко.
Послушайте, — сказал я, —
застрять в лифте, – это достаточно стрессовая ситуация.
Её плач только усилился.
Так почему бы нам не отложить нашу встречу, пока вы немного не успокоитесь.
Сквозь рыдания она смогла выдавить из себя.
Вы-ы хотите встретиться со мной?
Ну, да… только не сегодня. Почему бы вам не пойти домой и постараться расслабиться. Я не думаю, что вы сейчас в настроении разговаривать. Но я хочу помочь вам. Давайте я запишу вас на конец недели. Как вы на это смотрите?
Я вернулся к своему столу и достал одну из своих визиток. Её рот дрожал, и она, казалось, вот-вот готова рухнуть на пол и биться в истерике, но немного успокоившись, женщина лишь молча кивала головой и взяла протянутую карточку своими измазанными пальцами.
С-спасибо, — сказала она тихо. Я совершенно не мог разглядеть выражение её лица. Черты лица были настолько красными и опухшими, что казались пустыми и безликими.
Проводить вас в коридор?, — спросил я.
Я посмотрю, не застрянет ли снова лифт. Этого не должно случиться, но я не хочу, чтобы вы нервничали.
Она покачала головой.
Н-не нужно.
Хорошо.
После этого, она развернулась и вышла из кабинета. Медленно, то и дело всхлипывая. Вместе с ней исчез и этот чавкающий, чёрный мешок, и этот затхлый, гнилостный запах. Я вздохнул с облегчением, когда услышал щелчок замка.
Она так и не позвонила мне.
Прошла неделя, когда мне, наконец, удалось пообедать со своим коллегой с нижнего этажа. Мы расслабились немного, взяв по паре пива, и тут я вспомнил о ней.
Кстати, спасибо, – сказал я.
За что?
За Амелию.
Кого?
Амелию. Расстройство желудка? На прошлой неделе, ты отправил её ко мне, помнишь?
Ах, да, — сказал он, отхлебнув пива.
Та, которая застряла в лифте. Как все прошло?
Она была ужасна, — Сказал я.
Рыдала и плакала. У неё едва не случилась истерика. Я уговорил её, записаться на другой день, но она не перезвонила.
Ты разговаривал с её матерью?
Нет, я не не смог от неё ничего добиться. Я только дал ей свою визитку.
Ну, и что ты думаешь?— Спросил он.
Классический случай пищевой зависимости, — сказал я.
Определенно, она одержима едой. Всё её лицо было покрыто…
Да я не про мать тебя спрашиваю, а про Амелию.
Что?
Что ты думаешь про Амелию?– Снова сказал он.
Я же сказал тебе, что я думаю.
Амелия – это тощая двенадцатилетняя девочка, страдает пищевой зависимостью, по твоему мнению.
Что? Нет, нет…
И тут меня осенило.
Она была с матерью?
Да, я послал их к тебе.
Они зашли в лифт вместе?
Он посмотрел на меня, и тот же самый свет осознания озарил его лицо.
Стоит ли говорить, что она так и не перезвонила. Ни Амелия, ни её мать – жирная женщина, которую я встретил в тот день, и от которой пахло смертью. Она была покрыта запёкшейся кровью, и не отпускала от себя мусорный мешок с чавкающими
остатками.