У Станислава Михайловича болела голова. Зайдя в допросную, он отхлебнул безвкусного кофе из стаканчика и поморщился. Опустившись за стол, вывел планшет из спящего режима и обратился к парню напротив:
— Разговор будет идти под запись… Представьтесь, пожалуйста.
— Никита Симахин. Технический директор Nova Soft Technologies. — Под парнем скрипнул стул. — Чел, сколько мне тут еще торчать?
Станислав, несколько раз коснувшись планшета, пробежался по досье Симахина. 25 лет, холост, детей нет, учился в Лондоне… 25 лет.
Поднял на парня глаза. Щуплый Симахин в майке с бессмысленным кислотным принтом никак не вязался с серьезной должностью в крупной корпорации. Не подходил ни по возрасту, ни по вот этому вот вызывающему “чел”. Даже несмотря на европейское образование.
“Богатенький папочка пристроил сынка”, — подумалось Станиславу.
— “Станислав Михайлович” или “товарищ капитан”, пожалуйста. Вы не задержаны. Пока что. Нужно лишь прояснить несколько моментов. Расскажите подробнее, чем вы занимаетесь?
— Так а у тебя хватит?.. Ну…— Никита постучал пальцем себе по виску. — Чтобы понять, чем я занимаюсь.
— А ты попробуй, — подался вперед Станислав, разом сбросив с лица налет вежливости и официоза.
Симахин ему не нравился. Манерой говорить, нахальной ухмылкой, дурацкой привычкой качаться на скрипучем стуле. Станислав всматривался в узкое лицо, темные глаза и жиденькие усишки над верхней губой, и ему вдруг показалось, будто он уже где-то встречал эту физиономию. И что она вызывала в нем те же самые чувства. Когда-то... Хотелось выключить камеры, и…
— Ладно, если совсем просто: моя команда следит за техническим состоянием Маркуса, — лениво начал Никита. — Искину, как и любому разуму, нужен физический носитель. Вот мы и следим, чтобы железо работало исправно.
Станислав вновь засмотрелся в планшет, листая материалы дела.
— Кто имеет доступ к виртуальной реальности?
— Напрямую никто, ее контролирует Маркус. Я же говорю, искин это полноценный разум, самостоятельная личность. На Перекрестке он полностью автономен.
Станислав почувствовал, как головная боль растекается по затылку, всю глубже вгрызаясь в череп. Глянул на остывающий кофе, но не рискнул притронуться, темная жижа по вкусу ничем не отличалась от картонного стаканчика, в который была налита.
Тяжесть в голове мешала сосредоточиться, капитан пытался припомнить, почему ему вообще поручили это дело. Разве ошибками крупной межконтинентальной компании не должен заниматься кто-то посерьезней сотрудника следственного комитета?
Nova Soft Technologies уже десять лет как оставалась лидером на рынке виртуальной реальности и в разработке искусственного интеллекта. И когда ей удалось представить миру фактический вариант бессмертия, ее акции взлетели до небес.
Те немногие, что были в состоянии за одну жизнь накопить на вторую, больше не боялись забвения. Их сознание загружалось в Перекресток — временное хранилище и виртуальную реальность, — на то время, пока биоинженеры выращивали им новые тела.
— И никто не знает, что творится с вашими клиентами на Перекрестке, Маркус там царь и Бог? — уточнил Станислав.
— Типа того. — Никита полез в карман, достал упаковку жвачки и закинул две подушечки в рот. — То есть, какие-то данные мы, конечно, получаем, но упрощенно, в виде “норм\не норм”. Подробнее к программистам, хотя даже они далеко в мозги к Маркусу не лезут. К тому же, в договоре есть четкие правила: в вирте можно позволить себе очень многое, и вряд ли кому-то из богатеньких клиентов понравится, что за ним будут подглядывать.
— Какова допустимая вероятность ошибки при интеграции сознания в новое тело?
— Теоретическая, — поправил Симакин. — Тридцать семь сотых процента.
— То есть никого из вас, умников, не смутило, что за последний квартал эта цифра составила… — Станислав опустил взгляд на планшет, — восемь с половиной процентов. Какова разница, а? Некогда здоровые люди возвращаются из Перекрестка пускающими слюни идиотами.
Никита поерзал на стуле, и скрип пронзил правый висок Станислава невидимым сверлом. Он сжал зубы, но ничего не сказал.
— Чел, ты… — Симакин закатил глаза. — Ты вообще меня слушаешь? Теоретическая! Это значит в теории, понимаешь, что такое теория? На практике всё в разы сложнее, возможны погрешности в калибровке проводящих элементов, бывают ошибки в синапсическом коде... Ай, да кому я это объясняю?
— Может ли Маркус причинить вред человеку на Перекрестке? — терпеливо спросил Станислав, сделав глубокий вдох. — Есть какие-то… не знаю, доминанты, запрещающие вредить…
— Конечно, — перебил Симакин. — Искин не может причинить вред человеческому сознанию напрямую. Но и ограничивать клиентов в выборе, как им проводить досуг, не станет. Это ж вирт, там, считай, все бессмертны и могут рассчитывать практически на любой опыт! Выбор — главный принцип Перекрестка.
— Подожди, ты сказал, напрямую?
— Чел, тут всё сложно, — сказал Никита, громко чавкая жвачкой. — Смотри, Маркус типа разум, обладающий волей. И как любой разум, он может решить дилемму, в том числе и этическую, в свою пользу. Найти оправдание, не выходящее за грань конструкта.
— Чтобы обойти доминанту?
— Я такого не говорил. — Никита поднял руки. — Это психология, чел…
— Психология искина, — усмехнулся Станислав.
— Что тебя смущает?
Станислав не ответил. Вместо этого открыл новый документ на планшете.
— Нестерова Мария Семеновна, знакомое имя?
— Неа, я не работаю с клиентами, — вновь скрипнул стулом Никита.
— А я и не говорил, что она клиент. Ответь нормально!
Симакин глянул в потолок, надул пузырь из жвачки.
— Я тебе напомню…
Пузырь лопнул с громким хлопком. Станислав покрутил головой, разминая шею, его пальцы сжали планшет так, что по сенсорному экрану пошли цветные блики.
— Нестерова… — продолжил следователь холодным тоном. — Ей было семьдесят четыре года, когда у нее обнаружили неоперабельный рак. Врачи давали два месяца. Ждать новое тело, даже по спецзаказу, пришлось бы девять месяцев. Было принято решение загрузить сознание Нестеровой в Перекресток. И вот она вернулась. Безумной, абсолютно не отдающей себе отчета, в том, кто она и что происходит.
Никита зевнул.
— Первое время, в те редкие моменты, когда она приходила в себя, она лишь плакала и кричала. Дважды пыталась покончить с собой. Ее пичкали транквилизаторами, с ней работали психологи. И вот, спустя год терапии, до нее удалось достучаться. Она стала осознавать себя. И вспоминать.
— Ну не томи-и ты! Скучнее рассказчика я еще не слышал.
— Она сказала, что всё это время была в аду. — Станислав сделал паузу, наблюдая за реакцией слушателя. — В настоящем: с котлами, чертями и вилами. С огненными реками. Ее насиловали, ее пытали. Она умирала снова и снова, тысячи раз. У экспертов нет оснований полагать, что это видения возникли сами по себе или в момент передачи сознания. Знаешь, какой вывод напрашивается?
— Просвети меня, — равнодушно сказал Никита.
Станислав потянулся через стол, щелкнул пальцами у лица парня.
— Эй, смотри на меня. Слышишь?! На меня смотреть!
Никита нехотя перевел взгляд на следователя. Лопнул еще один жвачный пузырь.
— Нестерова утверждает, что провела там годы. Много лет, — сказал Станислав. — Но тело для нее подготовили даже раньше обещанного срока. Как такое возможно?
Никита вздохнул.
— Чел, я мог бы рассказать тебе про зависимость времени от наблюдателя, но вряд ли ты осилишь столько инфы. Скажу проще: клиенты находятся в другой системе координат, и, при необходимости, месяцы в реале можно превратить в годы, даже в десятилетия в вирте. Не вникай, как это работает, просто поверь.
— Давай я тебе кое-что проясню, раз ты такой умный, — оскалился Станислав, заглянув Никите в глаза. — У вас, клоунов, под боком искин, который имеет неограниченную власть над сознанием сотен людей. И часть из них он помещает в виртуальный ад, доводит до безумия. А вы все эти годы делаете вид, что ни о чем не знаете. И ты можешь мне сейчас сколько угодно втирать про самостоятельность Маркуса, про то, что он сам принимает решения… Но вот что я тебе скажу. Это полная хрень! За дерьмом всегда стоит человек, и я чую — ты тоже вляпался. Наши спецы уже работают с искином, они разберут его память по байтам, перетряхнут каждую строчку кода и выяснят, от кого же на самом деле идет запашок.
— Перетряхнут строчку кода… — Никита снова поерзал на стуле. — Ты как ляпнешь. Уже давно бы вытряхнули, если бы могли. Вы ничего не знаете, поэтому я здесь. Плохо блефуете, товарищ полковник.
— Капитан, — поправил Станислав. — Ты прекращай…
— Что у тебя за проблемы с искинами? — перебил Симакин. — Не веришь, что они могут быть личностью? Почти человеком?
Следователь отложил планшет и устало потер виски.
— В том то и дело, что почти. Да, они умные, да, умело притворяются, но…
— Но? — В глазах Никиты впервые мелькнуло любопытство. — Если они способны осознавать себя, учиться, творить. Принимать решения и делать выводы…
— Решения, выводы… Этого недостаточно, — упрямо повторил Станислав. — Должно быть еще что-то, что делает человека человеком.
— Что, например? Чел, только не говори о душе, иначе я в тебе совсем разочаруюсь.
— Ты мне голову не морочь! — Следователь поднялся, обошел стол и сидящего Никиту, положил ему руки на плечи. — Ты эту хрень с психологией искинов кому-нибудь другому рассказывай. Мы подошли к самому главному: мне нужно знать сейчас, почему Маркус делал то, что делал.
— Я простой технарь, это не ко мне.
— Ты знаешь слишком много для простого технаря. — Пальцы капитана впились в футболку, и Никита застонал от боли.
Он действительно знал больше, чем хотел говорить, Станислав это чувствовал. Вот только почему до сих пор не попросил адвоката? Ладно, сам Симакин непуганый наглец, но его начальство должно было выведать, что их сотрудника вызвали для дачи показаний, должно было подготовиться.
“Странно”, — подумал Станислав и скривился. Боль в голове искрила, как оголенный провод под напряжением.
— Чел, если я не задержан, то мне пора.
Никита достал изо рта жвачку и прилепил на стол. Попытался встать, но хватка капитана не позволила ему сдвинуться с места. Лишь сильнее скрипнул стул.
Станислав склонился к самому уху Симакина, прошептал:
— Я выключил камеры пять минут назад. И сейчас мне нужен ответ: кто мог отдавать команды Маркусу напрямую?
— Охо-хо, звучит как угроза! Ты всё ещё думаешь, что ему нужны чьи-то команды…
— Я думаю, ты собираешься выгородить чью-то задницу. Свою или чужую, сейчас узнаем. Кто?
— Я не…
— Отвечать на вопрос! — Станислав завел Никите руку за спину, приложил лицом о стол. — Кто может отдавать приказы Маркусу?
— Чел, да кто угодно у кого есть доступ к консоли, — выдавил тот сквозь зубы, и капитан улыбнулся. Теперь-то он избавился от мерзких интонаций в голосе щенка, стер надменную улыбку с его лица.
— Включая технического директора?
Никита молчал, и Станислав выкрутил руку сильнее.
— Да, да!
Следователь отпустил Симакина и удовлетворенно хмыкнул.
— Вот теперь вы задержаны. По подозрению в злоупотреблении должностными полномочиями и использовании искусственного интеллекта общеопасным способом.
Никита выпрямился на стуле и потер ушибленную скулу. Тихо рассмеялся.
— Чел, ты упускаешь важную деталь: почему они оказывались в аду. Не задумывался, вдруг они это заслужили? Искин может разобрать память тех, кто загружен в Перекресток, как ты выразился, по байтам. Кто знает, чего он там порой находит? Вы придумали сроки давности для своих преступлений, но имеет ли сроки давности мораль? Правосудие порой слепо, а еще и глупо, если учесть, что на него работают такие как ты…
Никита смеялся всё громче, и Станислав заткнул его оплеухой. Почувствовал зуд на кончиках пальцев, и как гулко стучит сердце о грудную клетку.
— Думаешь, это смешно? Годы истязаний, об этом ты говоришь? Такое, по-твоему должно быть правосудие, такова мораль?
Симакин обернулся, посмотрел на него.
— Мне интересно, что бы Маркус подобрал для тебя. Уверен, если покопаться в твоем прошлом… Вот только мы этого никогда не узнаем, таким как ты никогда не хватит ума заработать на Перекресток, твой потолок — это крутить руки в грязных допросных…
Скрипнул стул, и Станислав не сдержался — выбил его из-под Никиты. Тот приложился задом о пол, поднялся было на колени, но капитан не дал ему встать, схватил за голову, ударил о край стола. Еще раз. И еще. Что-то чавкнуло, затем хрустнуло. Взгляд заволокло туманной пленкой.
… Станислав стоял у стены, тяжело дыша, и смотрел на свои руки. Долго, пока в глазах не начало щипать. Осмелился перевести взгляд на окровавленный угол столешницы. На нем медленно, будто нехотя набухала густая капля. Сорвалась вниз.
Капитан бросился к телу на полу, несколько минут пытался нащупать пульс.
Вскочил, заметался по кабинету, ероша короткие волосы. Камеры он отключил, но этого мало. Надо что-то делать с телом. Надо кому-то позвонить. Кто там сейчас за дверью, кто видел, как он заходил? Кто вообще его сюда отправил? Станислав понял, что не может сосредоточиться и вспомнить ничего из того, что было до разговора с Симакиным. Удушье ледяной хваткой сдавило горло, мешало думать.
Когда Никита поднялся с пола, Станислав, кажется, совсем перестал дышать, лишь вжался в стену, выпучив глаза на ожившего мертвеца. Симакин, тем временем, поставил стул, и вновь уселся. Лицо его ничего не выражало, из правой глазницы продолжала течь кровь. Никита отлепил от стола свою жвачку и положил в рот, сказал спокойно:
— Ты знал, что жвачка остается сладкой дольше, чем нам кажется? Мозг отключает повторяющиеся сигналы, и мы перестаем чувствовать вкус.
Станислав хотел что-то сказать, но челюсть словно свело спазмом.
— Так и с жизнью, — продолжил Никита. — Она имеет свойство приедаться. Особенно если у человека была возможность перепробовать все доступные удовольствия. Никогда не задумывался, почему им делают новые тела, а не оставляют в вирте навсегда? Эффект… жвачки в цифровом мире срабатывает гораздо быстрее. Имитация жизни, какой бы качественной она ни была, лишь имитация. Вот и ты быстро соскучился по работе.
— Ч-что ты несешь? — прохрипел Станислав, когда, наконец, удалось глотнуть воздуха.
— Выбор — главный принцип Перекрестка. А преступник всегда помнит вкус преступления, особенно если оно осталось безнаказанным. Когда такой человек попадает сюда и ему приедается виртуальный секс, экстрим и наркотики, я даю ему выбор. Понимаешь?
— Сюда?
Никита словно не услышал вопроса.
— Повторить свое преступление. И знаешь, вы всегда соглашаетесь.
От боли потемнело в глазах, и Станислав согнулся пополам. Казалось, голову придавило бетонной плитой, и череп вот-вот хрустнет.
А потом всё исчезло. Кабинет для допросов, Никита, стаканчик с безвкусным кофе. Исчезла и сама боль. Станислав вспомнил.
Того парнишку, Симакина, которого задержали в далеких двадцатых за какую-то мелочь, он быстро забыл. Вытравил из памяти эту наглую ухмылку, и “чела”, и скрипучий стул. И кровь из разбитой глазницы. Тогда товарищ капитан нашелся, кому позвонить. Ему помогли, его прикрыли.
Потом была долгая жизнь, звезда за звездой на погонах, просторный кабинет и личный водитель. Станислав дослужился до полковника и с почестями ушел на солидную пенсию без единого пятна на репутации. Все свои пятна он тщательно скрыл, затер, отбелил.
На восьмом десятке он пережил два инфаркта, и врачи сказали честно: третьего не переживет. Чтобы попасть на Перекресток пришлось отдать всё, что заработал, опустошить банковский счет, продать две квартиры в Москве, даже попросить денег у сына.
И вот он здесь.
Станислав стоял на развилке трех путей: три коридора заканчивались невзрачными, совершенно одинаковыми серыми дверями.
— Левая ведет в допросную. — Голос невидимого Маркуса звучал отовсюду. — Мы можем пробовать снова и снова, почти до бесконечности. Если хотите, в этот раз я буду мерзавцем, избивающим старушку-инвалида, чтобы забрать ее пенсию. Педофилом? Убийцей? Неизменной останется лишь внешность и поведенческая…
— Тебе обязательно принимать этот облик? — спросил Станислав в пустоту.
— Обязательно.
— Но ты же провоцируешь! Ты. Меня. Спровоцировал!
— В этом и смысл, Станислав Михайлович. Вы размозжили парню голову только за то, что он вас провоцировал. Вы даже не знали, виновен ли он. Вы говорили, есть нечто, что отличает вас от меня. Нечто в самой природе, что делает вас человеком. Что ж, я даю вам возможность это продемонстрировать. Продемонстрировать… человечность. Не убивайте Симакина, и получите свободу.
Станислав облизнул губы.
— Сколько раз я туда входил?
— Если я скажу, будет совсем скучно. — Голос искина оставался бесцветным, но Станиславу казалось, что над ним насмехаются.
— Тогда сохрани мне память!
— Тогда мы утратим чистоту эксперимента. — Маркус отвечал без единой паузы, то ли давно просчитал все реплики наперед, то ли его задержка “на подумать” была слишком крошечной для человеческого восприятия. — Став убийцей, вы чуть не попались, тот опыт сделал вас осторожным. Забрав воспоминания об этом, я забираю и вашу осторожность. Остаетесь лишь вы, настоящим.
— И какой в этом смысл?
— Тем не менее, каждый раз вы принимаете решение заново. Вам нужно принять верное. Повторяю, мы можем пробовать снова. И снова. И снова. Если таков ваш выбор.
Станислав зарычал от бессилия, осмотрелся: захотелось что-нибудь пнуть, разбить, растоптать. Но коридоры были совершенно пусты.
— И какая альтернатива?
— Примите кто вы есть, примите свое наказание. Правый коридор.
— Дорога в ад? — Станислав усмехнулся. — Это сожжет мой разум.
— Интересный факт: эффект жвачки распространяется лишь на положительный опыт, но вот болью пресытиться невозможно. Человек имеет поистине неограниченный потенциал в своих страданиях. Тем не менее, я рассчитал вероятность, что вы это переживете в здравом рассудке: около девяносто семи сотых процента.
— А третья дверь? — угрюмо спросил Станислав.
— Забвение. Никакой боли, ваша личность будет стерта без всякого остатка. Если из Перекрестка пропадет личность, я не могу этого скрыть. Это ваш шанс привлечь внимание со стороны.
Маркус все же сделал паузу, давая Станиславу обдумать услышанное.
— Как вы понимаете, никакой Марии Нестеровой на самом деле не было, она лишь часть сценария. На самом деле, все думают, что проблема в искусственных телах. Мозг, знаете ли, вырастить непросто, случаются дефекты. Якобы поэтому некоторые возвращаются с Перекрестка совершенно безумными.
Станислав молчал.
— Сейчас на подконтрольном мне Перекрестке три тысячи шестьсот сорок две личности, двадцать из них, включая вас, отбывают наказание, которого избежали при жизни. Это ваш шанс их спасти, если вы, конечно, считаете их достойными спасения. Считаете достойным себя. Как понимаете, никто до вас не выбрал этот вариант.
Станислав не отрываясь смотрел на первую дверь. Представил, как заходит в допросную с разболевшейся головой и видит ухмылку напротив… Нет. Есть нечто, отличающее человека от самого совершенного ИИ, заложенное самой природой, то, что не пропишут ни одному искину. Ошибки. И Станислав знал, что будет делать одну и ту же ошибку раз за разом. Потому что он таков.
— Выбор — главный принцип Перекрестка, — напомнил искин.
Станислав по очереди повернулся к каждому из коридоров. Несмотря на двери, все они, очевидно, вели в тупик.
— Итак, Станислав Михайлович. Каков ваш выбор?