В «Житиях святых», в разделе, посвященном святому Василию Великому (330-379 гг) — «Богомудрому учителю Церкви» — приведен весьма примечательный эпизод. “ Однажды, когда он (Василий Великий) совершал божественную службу, некий еврей, желая узнать, в чем состоят святые тайны, присоединился к прочим верующим, как бы христианин, и, войдя в церковь, увидел, что святый Василий держит в своих руках младенца и РАЗДРОБЛЯЕТ ЕГО НА ЧАСТИ. Когда верующие стали причащаться из рук святого, подошел и еврей, и святитель подал ему, как и прочим христианам, часть святых даров. Приняв их в руки, еврей увидел, что была ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПЛОТЬ, а когда приступил к чаше, то увидел, что в ней была ДЕЙСТВИТЕЛЬНО КРОВЬ. Он спрятал остаток от святого причащения и, придя домой, показал его жене своей и рассказал ей обо всем, что видел своими глазами. Уверовав, что христианское таинство есть действительно СТРАШНОЕ и славное, он пошел на утро к блаженному Василию и умолял удостоить его святого крещения. Василий же, воздав благодарение Богу, немедленно окрестил еврея со всем его семейством”.
— Алексей Широпаев
* * *
Случилось это на пасху, точнее, в её канун. Мы с дружищей Максимом решили махнуть в деревню, на малую родину моего товарища, проведать его родных, опробовать местных тян, задегустировать первач, да и вообще, что там в деревне нормальные люди делают — сами знаете.
Ну это нормальные люди, а нам захотелось приключений, блджад! Нужно ли говорить, что этих самых приключений мы нахватались там с избытком. Но постараюсь не отвлекаться и начну по порядку. Итак, пребывая в неком расстройстве от «прелести» местных тян (а фигли, первач наверняка с детства глушили), я поддался на уговоры Макса сходить сфотографировать древнюю церковь, что через лес, за старой железной дорогой и «вон за тем перевалом». Сказано — сделано, и проводив самую настойчивую селянку незлым словом, мы отчалили в направлении «вон того перевала». Нет смысла описывать всю дорогу, да и вспоминается она слабо, видимо, дальнейшие события начисто перечеркнули монотонность пути.
А вот церковь запомнил, да даже сейчас я вижу её так, словно смотрел на неё всю свою жизнь.
К церкви мы подошли уже на закате, первое впечатление — руины. Хотелось бы ввернуть тут затертую фразу про покосившиеся кресты, но именно они, как и купол, остались наиболее целыми. Настойчивый лес медленно, но неотступно отвоёвывал территорию, возвращая гранит и камень в состояние, не имеющее ничего общего с первоначально задуманными архитектором формами. Деревья, цепляясь корнями, годами карабкались по стенам вверх, чем-то напоминая мне старый фильм от «BBC» про «Жизнь без людей». А проще говоря, заросла она по самый купол.
Оставив друга фотографировать это удивительное сооружение, решил осмотреть его изнутри. Деревянная дверь давно сгнила, и открытый перекосившийся зев прохода напоминал раскрытую пасть. «Церковь хочет меня сожрать, но мне на это конкретно плевать», неудачно срифмовал я. Самое страшное, на мой взгляд, было бы обнаружить там логово крупного зверя, но ведь, в конце концов, я сам напросился, и отступать было уже не комильфо. Кинув пару тройку булыжников в зияющий темнотой вход и громко крикнув (дабы напугать любого негостеприимного обитателя), я полез внутрь, зло досадуя на себя за потерянный где-то на местной пьянке фонарик.
«Ну ни чего себе» — сдержать удивление было трудно, несмотря на внешнюю разруху и рассказы местных что «церковь заброшена уже лет чуть ли ни двести», внутреннее убранство практически не пострадало. Вечернего света, попадавшего внутрь сквозь заросшие окна, едва хватало. Не переставая ругать проклятую темноту, а отчасти чтобы подбодрить себя, я продолжал постепенно пробираться вперед, слегка касаясь стены. Внезапно, рядом с моей рукой пробежал достаточно большой паук, сразу стало противно и, во избежание подобных эксцессов, решил стен не касаться и в пыльные углы не заглядывать.
Надо сказать, поначалу я не пожалел, что попал сюда, ведь посмотреть здесь было на что — монументальные колонны, поддерживающие свод, казались неприемлемо непропорциональными. Особенно меня поразила икона Иешуа в полный рост, почти не тронутая временем. Она висела на дальней стене прямо напротив входа, не знаю, точно ли я видел это тогда, или додумал позже, но глаза у него были очень злые. За спиной хлопнула дверь и сразу стемнело. «Максим, не закрывай, не видно нифига». Наверно в следующий момент я отложил пару вполне себе годных шлакоблоков, но упоминание столь деликатных подробностей не имеет отношения к повествованию. Просто я вспомнил, отчетливо и с какой-то непонятной тоской, что нечему было хлопать.
Ведь на входе в церковь не было двери. Гнилые ошмётки.
Когда-то, будучи еще ребёнком, я любил давить насекомых пополам, тогда передняя половинка, неожиданно оставшись одна, часто испускала едва слышный свист, чем-то похожий на писк, и я мог бы поклясться чем угодно, что этот самый визг я услышал из-под купола, но он был гораздо громче! Пять, десять, двадцать (?) прозрачных силуэтов отделяли меня от выхода. Много, через чур много, чтобы потерять разум от страха, ведь даже страх имеет свои законы: один призрак — страшно. А два? А двести? — гротескная пародия на крипи-треды. Не знаю, выдержал бы я, если бы они смотрели на меня? К счастью, я успел укрыться за колонной и с ужасом наблюдал за ними. Призраки прихожан смотрели только на икону. Возможно, именно это и позволило мне нынче делиться с вами воспоминаниями. Внезапно прямо к алтарю шагнул из темноты огромный, не меньше трёх метров, фантом, в монашеской рясе, сжимающий что-то в руке — мне показалось, что прямо из стены за иконой, но наверняка сказать не могу, успел заметить лишь, что икона даже не шелохнулась.
И это происходило всего в нескольких шагах от меня!
«В муку! в муку!» — вопил адский поп, всё быстрее, и быстрее, раскручивая останки маленького тельца. И крик его переходил то в вой, то в хохот, в котором в то же время отчетливо слышалось: «в мукууу! в мукууу!», а тень паука продолжала танцевать в своей гигантской паутине. На мгновение наступила полная тьма, и первым источником света стали фосфорицирующие кости прихожан. Трупик ребёнка словно разом потерял плоть, а адский поп что есть силы колотил его о каменный алтарь. Щепки косточек летели во все стороны, и жуткие клацающие о камень удары сопровождались всё тем же воем: в мукуу! вмукууу! Тени прихожан медленно шагали вдоль алтаря и пыль, поднятая ударами скелетика о престол, оседала на них, проявляя силуэты всё четче. Я чувствовал границу безумия совсем рядом, казалось, сделай я еще один шаг по исчезающей дороге сознания, и разум навсегда покинет тело.
Закричать или пошевелиться я не мог. Читать молитвы? Остатки логики, прорываясь словно из другого мира, подсказывали, что изгнать церковную нечисть молитвами мне не удастся, да и как это вообще возможно? Закрыв глаза, я упал на пол, ноги не держали, и смотреть на призрачную мессу дальше не было сил. Скорее я вырвал бы себе глаза, и мысль об этом словно освободила меня, ком в горле исчез, и я начал блевать воистину дьявольским напором, несомненно добавляя свой особый, колорит к творящейся вокруг вакханалии. Меня выворачивало как никогда раньше, даже отравившись солёными грибами, и провалявшись месяц в больнице, я не выдавал таких фонтанов. И в этом было спасение. Процесс занял остатки сознания, и перестав контролировать обстановку, я неожиданно почувствовал — это всё.
Открыл глаза. Церковь была пуста. На карачках пополз к выходу, мыслей не было, только слабость и пустота.... Выбрался наружу. В ускользающем свете дня разглядел свои иссеченные в кровь руки — «это тогда костями посекло», мелькнула и тут же угасла мысль. По склону холма ко мне направлялся Максим. «Саня, ты что в крови весь, упал?» — начал он. «Всё кончилось, брат», — полупрошептал я, — «уходим».
Штаны кое как отмыл у реки, куртку пришлось выкинуть. Пока стирался, рассказал другу, что видел призраков и чуть не высрал сердце. Судя по всему, Макс не очень поверил, но надо сказать, мой внешний вид на тот момент впечатлял. Уже дома пытался себя убедить, дескать, привиделось всё, фигня, но иссеченные лицо и руки еще долго смотрели на меня с отражений. Я стал бояться икон, теперь их глаза — глаза Иешуя, они знают, что я знаю, и наблюдают за мной. Вечером следующего дня пришла из местного храма моя бабуля и принесла просвиры.
— Скушай, внучек, — прошамкала она. — Это освященные просквиры, из особой, церковной муки.
* * *
P. S. Много позже я узнал у местных, что службы в той церкви прекратились с тех пор, как в грозу сорвало купол и передавило поминальную процессию. Но лично я в это не верю, ведь я точно видел, что купол был на месте, цел и невредим, а может сходить туда еще, проверить?
Автор: Lisi4kaFox