Lie there, lie there, little Henry Lee,
Till the flesh drops from your bones…
Nick Cave & The Bad Seeds. Henry Lee
— Вик, а Вик…— Аня, опустив глаза, уныло ковыряла вилкой салат. Диетический. Невкусный.— Вот ты бы на моём месте как поступила?..
Собеседница резко опустила на стол бокал вина и мысленно сосчитала до десяти, чтобы не вспылить и не высказать в самых откровенных выражениях всё, что она думает. В последние несколько месяцев любой разговор двух молодых женщин неизбежно скатывался к одной и той же теме. И Кошелевой изрядно это поднадоело.
— Ань, завязывай. А то тресну. Ей-богу, тресну... Вот не доводи до греха…
— Прости,— виновато улыбнулась девушка. Пальцы с облупленным бежевым лаком нервно сжали стакан с минеральной водой.— Знаю, что задолбала…
Кошелева кривить душой не стала:
— Честно? Очень.
Подперев полное лицо пухленькой ладонью, Аня отложила вилку и со вселенской грустью посмотрела в окно. На автобусной остановке целовалась влюбленная парочка. Артемьева, покраснев до корней волос (не то от зависти, не то от смущения), снова перевела взгляд на Вику.
— Что?— не выдержала та.
— А ты любила когда-нибудь?
Кошелева закатила глаза.
— Ань…
— Просто ответь.
— Ну любила.— Усмехнувшись, ответила подруга, сделала глоток и хищно облизнула тёмные от вина губы.— Дальше что?
— И неужели тебе никогда не хотелось, чтобы любимый человек был полностью твоим? Полностью, без остатка?..
— Боже упаси. От подобной любви я бы сама бежала, роняя тапки.
Нет, Вика никогда её не поймёт. Уж больно независимый и жёсткий у Кошелевой характер. Такие женщины не позволяют чувствам полностью затуманить рассудок – они, конечно, любят, но ровно до тех пор, пока любят их.
… Всё началось полгода назад, когда в контору на должность IT-инженера пришёл Антон — крайне нелюдимый, замкнутый и неразговорчивый мужчина тридцати пяти лет, от которого коллеги редко слышали что-то кроме «здравствуйте» и «до свидания». Женская половина коллектива тут же предприняла попытки завоевания нового сотрудника – высокий, атлетического телосложения, со светлыми волосами и зелёными глазами, в одежде неизменно тёмных оттенков, он, без сомнения, обращал на себя внимание, но в то же время очень тяготился им.
Белоцерковский мгновенно пресекал любые попытки завязать неформальные отношения, и дамы, недоумённо переглядываясь и пожимая плечами, оставили его в покое. Все, кроме одной – Анечки Артемьевой.
Она влюбилась в Антона без памяти и перепробовала весь нехитрый женский арсенал – яркие наряды и макияж, домашние пирожки и тёплые улыбки, прикосновения будто невзначай и постоянные «поломки» компьютерной техники. Но мужчина был совершенно непробиваем, и чем больше попыток к сближению предпринимала девушка, тем более явственной становилась неприязнь Антона — если сначала он придерживался политики холодного нейтралитета, то вскоре стал вести себя откровенно враждебно.
Апогей наступил неделю назад, когда эти двое случайно столкнулись в подсобке. Аня привычно заулыбалась во весь рот, а Белоцерковский вдруг схватил её за плечи и грубо тряхнул, как тряпичную куклу. Глаза мужчины потемнели, на бледных щеках угрожающе заходили желваки.
— Отцепись от меня. Поняла?..
— Мне больно,— ойкнула Аня, чувствуя, как стальные пальцы мёртвой хваткой впиваются в кожу,— Антон…
— Ты поняла?..
— Д-да…— ошеломлённо пролепетала она,— Хватит, пожалуйста, мне больно…
Мужчина опустил руки и молча вышел, прихватив со стеллажа пачку бумаги. Девушка в изнеможении привалилась к стене и беззвучно заплакала. О неприятном инциденте она решила промолчать – про сцену в подсобке не узнала даже Вика.
И сейчас, без энтузиазма поглощая зелёные листья салата, Аня думала о том, что совершенно не желает мириться с участью отвергнутой женщины.
«Счастье надо уметь завоёвывать»,— так говорила она подруге.
«… и пленных не брать», — скептически хмыкала в ответ Вика, попивая вино и с сожалением глядя на влюблённую дурочку.
Впрочем, та юмора Кошелевой не оценила.
* * *
Стоя на автобусной остановке, Аня со скучающим видом изучала фонарный столб, густо обклеенный листовками. Чего тут только не было: «куплю двухкомнатную квартиру в Вашем районе», «потерялась собака…», «уничтожение крыс, мышей, клопов…», «продам гараж…».
О, а вот это уже интереснее. «Потомственная колдунья поможет в решении любых жизненных проблем: верну в семью мужа, приворожу любимого, сниму порчу и венец безбрачия…». Аня некоторое время бездумно смотрела на объявление, потом оторвала клочок бумаги с телефоном, поспешно сунула его в карман и поспешила к подошедшему автобусу.
* * *
— Вик, а ты в мистику веришь?..
— Ну… — Кошелева, изогнув бровь, задумчиво побарабанила бордовыми ногтями по куче каких-то бумаг.— У меня когда тётка умерла, все её иконы ликами вниз попадали. Хотя есть подозрение, что это был кот... А что?
— Да я тут подумала...
Вика напряглась. Эти слова в исполнении Артемьевой не сулили, как правило, ничего хорошего.
— Подумала о чём?
— Может, Антона… ну, это самое… Ну а вдруг… Чем чёрт не шутит, а?..
Кошелева недоумевающе смотрела на подругу умными карими глазами:
— Шутит чем?
Собравшись с духом, Аня выложила перед коллегой помятый листок:
— В общем, вот!
Вика опустила взгляд:
— Феодора, 8 (999) 001-01-01… Ну и что?
— Она… Ворожея. Ну колдунья. Я как рассудила: в борьбе все средства хороши, так ведь? Может, мне Антона приворожить? Вдруг получится! Хуже-то точно не станет… Одна моя родственница, между прочим, так замуж и вышла! И ничего, живут с мужем всю жизнь душа в душу!..
Кошелева молчала секунду, другую, третью. А потом вдруг взорвалась таким громким и искренним смехом, что с первого этажа примчался охранник. Запыхавшийся и ничего не понимающий Петраков смотрел на бьющуюся в истерике Вику и красную как рак Аню.
— Вы чё тут, а? В порядке всё?
— В порядке, в порядке,— махнула рукой Кошелева, вытирая выступившие слёзы,— ой, не могу… иди, Юр. Это мы тут… шутим…— И она снова захохотала.
Петраков, пожав плечами (и украдкой покрутив пальцем у виска), отправился обратно на пост, то и дело поправляя вечно сползающие с объёмистого брюшка форменные штаны.
Аня сидела, поджав губы.
— Приворожить,— веселились Кошелева,— нет, ну я не могу… ты это серьёзно, что ли?.. Как можно верить во всю эту ахинею?..
— Вик, я люблю его. Тебе – не понять…
Подруга хмыкнула:
— Ты совсем того, да? Какая к черту ворожея, какой приворот?..
— А если сработает?..
Кошелева промолчала. Только языком цыкнула, да закатила красивые глаза. А потом уткнулась в монитор.
Где-то в глубине души Аня понимала, что подруга, конечно же, права. Она всегда права. Умная, рассудительная Вика…
Но желание обладать объектом собственного вожделения было слишком велико.
И голос разума, растерянно шаркая ножкой, униженно покинул сцену.
* * *
Покачивая мощным бюстом, Валентина Васильевна бодро хозяйничала на кухне. Вот перед гостьей появился сначала жирный гороховый суп с копчёностями, потом – сочные котлеты с картошкой, а затем и внушительный кусок торта с бледно-зелёными масляными розочками.
Аня без энтузиазма взирала на гастрономическое великолепие. Настроение было отвратительным.
— Ешь давай,— напирала тётка,— а то худенькая-то какая стала… смотреть страшно!..
— Тёть, я обедать не буду. Только чай попью и всё.
Валентина Васильевна всплеснула полными руками. Внушительный бюст вновь пришёл в беспокойное движение.
— Как! Анечка! Кожа да кости, ну нельзя же так!.. Хоть одну котлетку съешь!..
Артемьева хмыкнула. Если её центнер казался тётке «кожей да костями», то узрев стройную и подтянутую Вику, Валентина Васильевна наверняка упала бы в обморок, приняв Кошелеву за оживший скелет.
Тётка плюхнулась на колченогую табуретку, которая тут же отозвалась жалобным скрипом:
— Что случилось-то? На тебе в последнее время совсем лица нет.
— Да… Нормально всё. Не обращай внимания.
— Не обращай внимания? Это как? Ты вон чуть ли не плачешь, а я – «не обращай внимания»? Э нет, родненькая, так не пойдёт… Выкладывай.
Аня стоически молчала. Валентина Васильевна прищурилась:
— Влюбилась, поди, а?.. Права я?..
Щёки предательски залила краска. Тётка торжествующе хлопнула заскорузлыми ладонями по мощным бёдрам:
— Тьфу ты, ну как я раньше не догадалась… Кто таков?
— Да коллега… Работаем вместе…
— И?..
— Да что «и»… Он вообще не разговаривает ни с кем. Так – «здрасте», «до свидания»… и всё. К нему все девчонки примазаться пытались – без толку...
Валентина Васильевна хихикнула:
— Так может, он… это… того?..
Аня прыснула:
— Тётя!..
— Ладно, ладно,— замахала руками родственница,— ну сморозила глупость, ну чего такого-то… ты знаешь, что… а приворожи его!.. Вон баба Вера так сделала! И Пашка в ней до сих пор души не чает!.. А сколько лет прошло!..
— Ты думаешь, получится?..
— А почему нет-то?..— подмигнула Валентина Васильевна.— Антонина Мелентьевна до сих пор здравствует, дай ей бог здоровья… вон как сорок лет назад Пашку «отчитала», так всё… Живой пример – лучшая реклама! Ты знаешь, чего… посиди чуть-чуть, я Антонине Мелентьевне сейчас сама позвоню и с ней поговорю… Она женщина занятая, к ней люди за полгода вперёд записываются… Но по старой дружбе, она, быть может, исключение для нас сделает…
Тётка покинула кухню и плотно заперла дверь в комнату. Через минуту оттуда донеслись приглушенные звуки тихого разговора.
— Да, да, Антонина Мелентьевна… да, конечно… поняла. Она всё сделает в точности, как Вы говорите… да… когда? Ой, вот спасибочки!.. Конечно, всё передам, не беспокойтесь… Дай бог здоровья! Всего доброго Вам!.. Ага, ага…
Через мгновение Валентина Васильевна, сияя, как полуденное солнце, с гордым видом выплыла из комнаты.
— Ну что! Я обо всём договорилась. Придёшь к ней двадцать восьмого числа в одиннадцать утра. И не опаздывай! Адрес вот,— родственница протянула девушке тетрадный листок с криво нацарапанными карандашом буквами.— При себе у тебя должна быть его фотография и какая-то личная вещь. Ясно?
— Ручка подойдёт?
— Лучше расчёска. Ну или платок носовой, что-то подобное… что ближе к телу, понимаешь?
— Ага… А цена вопроса?
— Об этом с самой Антониной Мелентьевной потолкуешь.
— А если она с меня полмиллиона затребует?
— Не затребует... Больше, чем нужно, она никогда не возьмёт. Так что не тушуйся, дочка. А то… кхм… тридцать годков уж, а ни мужа, ни детей… — И тётка наградила собеседницу красноречивым взглядом выцветших голубых глаз.
* * *
Аня пришла на работу крайне задумчивая. В голове беспорядочно роились мысли – они нагло наползали одна на другую, громоздились бесформенной кучей… Одним словом, были совершенно лишены какой-либо внятной структуры.
— У тебя вид такой, будто войну начинать собралась, не иначе,— без обиняков заявила Вика, покачивая на пальцах левой ноги остроносый туфель на высоком тонком каблуке. Выбритые виски придавали изящному профилю Кошелевой ещё более хищный и агрессивный вид. Аня в очередной раз поймала себя на мысли, что на фоне стройной и грациозной Вики она кажется ничем иным, как обрюзгшей кучей жира. Да непростой, а с целым букетом комплексов.
— Да так… голова просто болит.
— М-м-м,— протянула Кошелева,— ясно.
«Не поверила»,— тут же догадалась Аня.
Вика снова уткнулась в монитор. А через пару минут он вдруг погас. Ругаясь сквозь зубы, она взяла в руки телефон.
— Антон Александрович, добрый день. Кошелева из юридического департамента беспокоит. Вы не могли бы подойти? У меня компьютер самопроизвольно выключился. И не включается. Да, спасибо, жду.
Положив трубку, она в сердцах пнула системник носком туфли (впрочем, довольно нежно):
— Вот зараза! И не дай бог там возражение на исковое не сохранилось… Я его три дня писала…
Вскоре дверь кабинета бесшумно распахнулась, и порог переступил Антон. На Аню Белоцерковский не обратил никакого внимания, лишь сдержанно поздоровался с Викой и принялся стоя колдовать над её компьютером.
«При себе у тебя должна быть его фотография…».
Девушка достала смартфон, осторожно высунула камеру телефона поверх монитора и ткнула пальцем в белый кружок. На экране отобразилось сосредоточенное, бледное лицо Антона.
«… и какая-то личная вещь…».
Так, а вот с этим сложнее. Мысли заработали с удвоенной силой. Взгляд упал на серебряный браслет, плотно обхватывающий запястье Белоцерковского. Приметная вещица, явно ручной работы… Пока Аня судорожно соображала, что делать, Антон коротко произнёс: «Готово», попрощался с Викой коротким кивком и отправился к двери. Артемьева обреченно смотрела вслед уходящей жертве, но вот браслет с мужской руки неожиданно упал и беззвучно приземлился на покрытый ковролином пол. Всё складывалось как нельзя лучше.
Аня сориентировалась тут же — спихнула со стола ручку, метнулась за ней и, схватив украшение, быстро сунула его в карман. Кажется, операция прошла удачно, и никто ничего не заметил.
— Ты чего?— удивлённо спросила Вика, приподнимаясь в кресле.
Коллега, улыбаясь, продемонстрировала любимый «Parker»:
— Да вот, уронила…
* * *
Жарким утром двадцать восьмого июня она сидела на скамейке в старом московском дворике, время в котором словно замерло в пятидесятых или даже сороковых. Чудом сохранившийся кусочек той, настоящей Москвы – по-домашнему уютной и такой родной… На растянутых под окнами верёвках сушилось бельё, у подъезда чинно беседовали пенсионерки в платочках, а на детской площадке с визгами носилась детвора.
Аня глянула на часы – ровно десять. Боясь опоздать хоть на минуту, она приехала намного раньше и сейчас коротала время, тщетно пытаясь унять внутреннюю дрожь. Получится ли?.. И если да, хватит ли у неё, обычного специалиста, средств, чтобы расплатиться с Антониной Мелентьевной?.. Как Антон будет проявлять свои чувства?.. Что вообще из всего этого выйдет?..
Дабы хоть как-то отвлечься от волнующих мыслей, Аня принялась разглядывать браслет Белоцерковского. «Занятная вещица,— думала она, взвешивая украшение в ладони,— тяжёленькая... оригинальная». В звеньях причудливого переплетения чернели идеально гладкие круглые вставки — не то эмаль, не то какие-то камни.
… 10:55. Пора.
Собравшись с духом, Аня оторвалась от скамейки и проследовала к красивой бежевой сталинке. Вежливо поздоровавшись с сидящими на лавке старушками, она позвонила в домофон, чувствуя, как тщательно ощупывают её спину чужие любопытствующие взгляды. Через пару мгновений раздался тонкий писк. Аня, не успевшая даже представиться, чуть замешкалась, потом рванула на себя тяжёлую дверь и оказалась в прохладной темноте подъезда. Медленно поднялась на третий этаж. Хозяйка уже ждала её на пороге.
— Ой, Антонина Мелентьевна… добрый день.
— Добрый, добрый,— заулыбалась дама идеально ровными белыми зубами,— а что это Вы так побледнели, дорогая? Я не кусаюсь. Милости прошу.— И хозяйка широким жестом пригласила стушевавшуюся гостью в дом.
Квартира Антонины Мелентьевны напоминала музей – старинная мебель из массива дерева, гобелены, картины, тяжелые бронзовые канделябры, изящные фарфоровые статуэтки, хрусталь... Кажется, даже кружева на скатерти – и те были настоящим произведением искусства.
— Чаю?— мелодичным голосом поинтересовалась хозяйка.— У меня есть вкуснейшие эклеры. Не желаете?
Аня невольно бросила взгляд в огромное овальное зеркало в красивой резной раме.
«Да куда тебе ещё эклеры-то…».
Антонина Мелентьевна истолковала молчание гостьи по-своему и принялась неспешно накрывать на стол, приговаривая:
— Знаете, милочка, я всегда считала, что чашечка хорошего чая в сочетании с чем-то вкусненьким всегда делает разговор более конструктивным. Вы не находите?
— Наверное...
Пользуясь воцарившимся молчанием, Аня принялась незаметно разглядывать хозяйку.
Манерами и внешним видом пожилая дама напоминала не то бывшую воспитанницу института благородных девиц, не то строгую учительницу старой закалки. Ей было около семидесяти. Достаточно худощавая, среднего роста и безукоризненной осанки женщина с гордо поднятой головой. Густые седые волосы были уложены в замысловатый узел на затылке, и архаичная причёска заставила Аню вспомнить портреты почтенных аристократок ушедших эпох. Сдержанный макияж, тёмно-бордовая помада и аккуратный маникюр лишь усиливали это впечатление. Благородный образ довершала небольшая камея – античный женский профиль в диадеме.
В общем, образ и жилище Антонины Мелентьевны совершенно не вязались с её «мистическим» ремеслом.
— Вы как будто бы удивлены,— снисходительно усмехнулась хозяйка, разливая чай по чашечкам. Фарфор был настолько тонок, что сквозь его стенки беспрепятственно проникал солнечный свет.
— Да, немного. Просто у Вас квартира, словно музей какой-то,— неловко улыбнулась Аня.
Хозяйка придвинула к гостье блюдо с эклерами:
— А Вы думали, у меня тут жабы в банках и человеческие черепа?
— Нет, что Вы, просто…
— Да бросьте,— Антонина Мелентьевна махнула рукой. На указательном пальце сверкнул массивный серебряный перстень с молочно-белым камнем,— и перестаньте быть такой мнительной… Уверяю Вас, жизнь в таком случае станет чуточку проще. Уж поверьте… Итак! Полагаю, самое время приступить к сути. Что Вы хотите?
— Тётя, наверное, Вам всё уже рассказала…
— Забудьте про Вашу тётю. Между нами говоря, она спит и видит, как бы удачно спихнуть Вас замуж и похвастаться перед подружками наличием двоюродных внуков, коль уж своих собственных нет.
Аня от такой прямоты чуть не подавилась чаем. Антонина Мелентьевна тем временем откусила кусочек эклера, положила его на край блюдца и спокойно продолжила:
— Вот поэтому я и спрашиваю – чего хотите именно Вы? Не Ваши родственники, не друзья… а Вы?
— Я хочу, чтобы меня полюбил один человек. Его зовут Антон. Антон Белоцерковский.
Коробова сцепила руки в замок и внимательно посмотрела на девушку своими удивительными глазами — светло-серыми, с серебристыми искорками, расходящимися от зрачков к краю радужки.
— Полюбил… Хорошо. В таком случае позвольте спросить – а что для Вас есть любовь?
Аня почувствовала некоторое раздражение. В конце концов, она пришла сюда с конкретной целью, а не философские диспуты разводить.
— Я догадываюсь, о чём Вы сейчас подумали,— усмехнулась Антонина Мелентьевна,— и всё же ответьте. Я должна понимать, что именно вы хотите. Ведь понимание любви у каждого своё.
— Я хочу, чтобы этот человек полностью принадлежал мне. Чтобы не мог смотреть ни на кого, кроме меня. Чтобы любая женщина, пусть даже очень красивая, вызывала у него отторжение.
Антонина Мелентьевна замолчала, отвела взгляд, а потом спросила, глядя куда-то в стену:
— Скажите, дорогая, а Вы осознаете риск подобных желаний?
Аня удивлённо взметнула вверх широкие брови:
— Риск?
— Я обязана предупредить, что у любого подобного действия есть побочный эффект. Как у лекарств. Понимаете?
— Не совсем…
— Ну предположим… вот заболело у Вас горло. Вы идёте в аптеку и покупаете препарат, который раньше никогда не использовали. И может случиться так, что горло-то Вы, конечно, вылечите, но в довесок получите, например, аллергическую сыпь… или боль в желудке…
— Меня это не пугает.
— Последствия могут быть самые разные. Подумайте хорошенько. Это ответственный шаг, который изменит Вашу жизнь, и я ни в коем случае не тороплю Вас с ответом.
— Я уже давно всё решила. Иначе бы не пришла.
Антонина Мелентьевна развела ладони в стороны:
— Что ж, как скажете. Но помните: я Вас предупредила.
— Я бы хотела спросить... А как долго… ну…
— Сколько продлится эффект? Вы это имеете ввиду?
— Да...
— Пока один из вас не умрёт,— спокойно сказала Антонина Мелентьевна, разглаживая на скатерти невидимые складки.
— То есть… Вы даёте… скажем так, «пожизненную» гарантию?
— Для одной из сторон – безусловно,— улыбнулась пожилая дама, и Ане почудилось, что глаза собеседницы на мгновение заволокла странная тень.— И да, ещё одна важная деталь — отменить содеянное невозможно.
— То есть приворот снять нельзя?
— Совершенно верно.
— И сколько Вы берёте за свои услуги?
— Оплату я принимаю только после того, как Вы почувствуете результат.
— А Вы не боитесь, что я Вас обману?
— Не обманете,— снова чарующе улыбнулась Антонина Мелентьевна,— а если попробуете, то я Вам не завидую.
— Кхм… И всё же Вы не ответили… сколько?
— Вы отдадите мне что-то очень ценное для Вас. Но ценное ни в коем случае не значит «дорогое».
— Не понимаю…
Собеседница поднесла к губам чашку, с наслаждением пригубила терпкий напиток и пояснила:
— Был у меня недавно мужчина… Так вот. В уплату он принёс простой камешек с дырочкой посередине. Этот камешек на берегу моря для него нашёл отец, а несколько часов спустя он утонул. И для мальчика простой кусочек гальки стал самой настоящей реликвией… Но ближе к делу. Вы принесли то, что нужно?
Аня выложила на стол браслет Антона и его фото:
— Вот.
Хозяйка бросила беглый взгляд на снимок, потом взяла в руки украшение и долго смотрела на него.
— От меня ещё что-то требуется?
Пожилая дама подняла взгляд:
— Небольшая прядь волос. И немного крови.
— Крови?..
— Да не бойтесь Вы. Никто Вам ритуальным ножом кисть резать не станет… Кровь из вены сдавали когда-нибудь?— Аня кинула.— Не страшно?— Гостья отрицательно помотала головой.— Ну вот, видите. У меня всё то же самое. И разумеется, стерильно. Ну что, пошли?
Ощущая себя овцой, которую ведут на заклание, Аня покорно проследовала за Антониной Мелентьевной в другую комнату. Девушка завороженно наблюдала за тем, как хозяйка натягивает на руки голубые латексные перчатки, как протирает спиртовой салфеткой кожу «клиентки» на локтевом сгибе, как профессионально накладывает жгут, просит «поработать кулачком» и аккуратно вводит в вену иглу.
Затем комната вдруг расплылась в очертаниях, и наступило какое-то странное отупение.
«Наверняка она подсыпала что-то в чай… или в эклеры… какая же я идиотка, боже… Вика была права…».
Артемьева очнулась только тогда, когда хозяйка легонько похлопала её по щекам и сунула под нос ватку с нашатырём:
— Дорогая, очнитесь!
Ничего не понимая, Аня, поморщившись, медленно поднялась с тахты. На месте укола красовалась давящая повязка.
— Что случилось?..
— Вы упали в обморок. Видимо, переволновались,— участливо улыбнулась Коробова,— такое иногда случается.
— М-м-м… Вы говорили, что ещё будет нужна прядь моих волос…
— Я её уже срезала, но не волнуйтесь, это никак не скажется на Вашей причёске.
— Вы уже провели обряд?— Ноги были ватные, перед глазами плясали чёрные точки. К горлу подступала тошнота.
— Конечно, нет. Для начала мне надо к нему подготовиться.
Аня промолчала.
— Может быть, воды?— поинтересовалась Антонина Мелентьевна.
— Нет, спасибо… Скажите, а как мне связаться с Вами, чтобы… кхм… произвести оплату?
— Вы можете прийти ко мне в любую пятницу, с раннего утра до позднего вечера. В этот день я всегда свободна.
— Я могу заранее позвонить Вам, если Вы оставите телефон…
— Это лишнее. Просто приходите.
— Хорошо… До свидания.
— Всего доброго.
Шатаясь, Аня вышла на улицу, добрела до лавочки и без сил плюхнулась на деревянное сиденье. На часах было уже пять... Сердце колотилось как бешеное.
— Вам плохо?
Девушка подняла глаза. На неё смотрела симпатичная молодая женщина, державшая за руку мальчика лет пяти. Он улыбался и корчил забавные рожицы.
— Вам плохо?— повторила незнакомка.— Может, вызвать скорую?
— Нет-нет, не нужно… Я просто…— Аня поспешно прикусила язык.— Просто… голова закружилась. Ерунда.
— Уверены?
— Да, спасибо. Всё хорошо. Правда.— Она заставила себя улыбнуться. Получилось плохо.
— Вы у неё были, да?— вдруг спросила женщина. Мальчишка продолжал лучиться самой жизнерадостной улыбкой.
— Простите?..
— У Антонины Мелентьевны?
— Я…
— Знаю, не моего ума дело. Но… зря Вы это.
— Что?
Незнакомка не ответила, лишь поджала красиво изогнутые губы, дёрнула сына за руку – «Пойдём, Артёмка»,— и через минуту скрылась в подъезде. Хлопнула тяжёлая металлическая дверь, синим росчерком мелькнул в воздухе подол лёгкого платья, и Аня вздрогнула, будто от удара.
«Психи… психи все… целый дом умалишённых»,— подумала она, сорвала с руки повязку и неспешно побрела в сторону метро.
* * *
Антон не заметил, как в тягостном молчании они дошли до самой дикой части парка. Редкие фонари выхватывали из темноты острые черты Кристининого лица, её золотисто-матовую кожу и длинные чёрные волосы. Блестящие, как сабли.
— Кристин…
Она остановилась.
— Что?
— Зачем?..
Девушка пнула носком туфли валявшуюся на разбитом асфальте пивную бутылку. Та, поблёскивая мутными боками, медленно откатилась в кусты.
— Наверное, захотелось чего-то новенького…
— Новенького? И поэтому ты трахалась с моим другом?
— В твоей жизни мне и так не было места. Впрочем, да… Некрасиво получилось, здесь согласна. Сначала нужно было послать тебя на х…, а уже потом с Максом мутить... Так было бы честнее.
Её слова хлестали как кнут. Звенели в воздухе кривыми острыми клинками. Антон сжал кулаки:
— Выслушай…
— Выслушай?— Она расхохоталась, потом резко умолкла, посмотрев на него раскосыми карими глазами:— А я не хочу. Ты меня выслушал хоть раз?
— Кристин…
— Что?
— Почему именно он? Почему именно мой друг? Как ты могла?..
— Как я могла? А как ты мог?!
Вне себя от злости и уязвленного самолюбия, Антон вдруг толкнул девушку. Она неловко покачнулась на высоких каблуках и, вскинув тонкие руки, упала, приложившись затылком о полуразбитый бордюр. Разметались тёмные волосы, глаза немигающим взглядом уставились куда-то далеко.
Из-под головы Кристины медленно растекалась чёрная лужа крови.
… Резкий звук будильника заставил его подскочить. Антон встал, прошлёпал босыми ногами в ванную и подставил голову под ледяную струю. Потом растёр лицо полотенцем и уставился в зеркало.
Внутри поселилось гадкое предчувствие. Белоцерковский почти кожей ощущал, как на границы его сознания будто проникает что-то чужеродное. Это что-то терпеливо присматривается к своей жертве, выжидает, наблюдает.
Приспосабливается.
Готовится пустить корни.
* * *
Ночью Антонина Мелентьевна села за стол. Зажгла две чёрных свечи. Пламя сильно коптило, нервно извивалось, но вскоре стало практически неподвижным. На столе лежала фотография Антона, его браслет, пробирка с Аниной кровью, прядь её тёмных волос и небольшая фарфоровая плошка.
Скрепляю воедино
И жизнь, и могилу,
И день, и ночь,
Все иные – прочь…
Стоит печать –
Нельзя сорвать…
Лежит печать –
Да некому срывать!..
Она говорила долго. Лица на старых фотографиях, в изобилии расставленных в доме, странно кривились и вытягивались, в антикварных потёртых зеркалах клубилась чернота – такая густая, что её, казалось, можно было потрогать.
Антонина Мелентьевна окропила фотографию Антона кровью, положила на снимок прядь Аниных волос, скомкала, бросила в пиалу и подожгла. Вспыхнуло яркое пламя, и через несколько мгновений в фарфоровой плошке не осталось ничего — она была девственно чиста.
За окном стремительно занимался рассвет.
* * *
Они столкнулись на узкой лестнице, где с трудом разойдутся двое. На ходу перечитывая приказ, Аня не сразу заметила Антона и случайно задела его плечом.
— Извини, я не хотела…
Повисло тягостное молчание. Белоцерковский будто прирос к полу. Под бледной кожей его идеально выбритой шеи быстро-быстро пульсировала голубая жилка.
— Извини,— едва дыша, прошелестела Аня,— я случайно…
— Ничего страшного,— наконец пробормотал он и чуть ли не бегом спустился с лестницы.
* * *
Офис давно опустел. Настенные часы показывали девять.
— Ты выпить не хочешь?— Вика, высунувшись из-за монитора, вопросительно посмотрела на коллегу.
— А у нас есть, что?
— Мне Борисов подгон сделал ещё пару недель назад. Соловьём тут разливался по поводу иска против «Вектора»… Спасибо, хоть не конфеты эти дурацкие припёр, а пузырь. То ли дело… Ну так что? Будешь?
— А давай!..
Кошелева закрыла дверь на ключ, распахнула шкаф, отодвинула в сторону толстые папки и жестом фокусника извлекла из недр с документацией бутылку коньяка. Белые пластиковые стаканчики (сущее надругательство над благородным напитком) моментально наполнились ароматным содержимым.
— Ну, за что?— деловито осведомилась Вика, поправляя и без того идеальную прическу.
— За целеустремлённость!— улыбнулась Аня и к огромному удивлению Кошелевой лихо осушила стакан. Залпом.
... Когда они шли мимо поста охраны, было уже глубоко за полночь. Аня, громко смеявшаяся над собственной шуткой, вдруг резко остановилась и притихла.
— Ты чего?— недоумённо спросила Вика.
— Там Антон… На лавке, видишь? Что он тут делает?.. В такое время?..
— Может, ждёт кого-то.
— Может… ладно, пойдём…
Когда они появились в поле зрения Белоцерковского, он подскочил с места, как ошпаренный.
— Добрый вечер, Антон.— Вика вежливо, но довольно холодно поздоровалась.
— Мне надо с ней поговорить,— не удостоив Кошелеву приветствием, буркнул Белоцерковский, кивнув на Аню.
— Э-э-э…— Вика растерянно посмотрела на свою спутницу.
— Подожди на улице,— ответила та, будто сжавшись в комок,— всё нормально.
И вот застучали по гладкому мраморному полу высокие Викины каблуки, хлопнула входная дверь, и наши голубки остались наконец без свидетелей (толстяк Петраков, самозабвенно пялившийся в телефон, был не в счёт).
— Что ты делаешь?.. — глухо спросил Антон. Его голос был пугающим, каким-то… потухшим.
— Делаю что?..
Он не ответил. Лишь нервно жевал губы. На высоком лбу выступила испарина.
— Прекрати,— наконец выдавил Белоцерковский.— Ты же знаешь: это неправильно.
— О чём ты?..
Он как-то странно дёрнулся, потом сунул руки в карманы и ушёл, чуть не сбив с ног стоящую на крыльце Вику.
Та лишь покрутила пальцем у виска, молча проводив недоумённым взглядом быстро удаляющуюся фигуру.
* * *
По стенкам изящных фарфоровых чашечек деликатно постукивали серебряные ложечки. Мерно тикали в зале старинные часы тёмного дерева. Пахло старыми картинами, книгами и воском.
— Ну и как Ваши успехи?— поинтересовалась Антонина Мелентьевна, пододвигая к гостье тарелку с треугольником нежнейшего «Наполеона».
Аня засияла:
— Не знаю, как Вам это удалось, но… он ходит за мной, как тень… Глаз не сводит! Я счастлива!
Коробова в ответ лишь сдержанно улыбнулась, затем подошла к комоду, извлекла из верхнего ящика браслет Белоцерковского и протянула его гостье.
— Вот. Можете вернуть своему избраннику. Кстати, я отнесла вещицу ювелиру. Там сломался замочек…
Аня молча положила украшение в сумку. Потом сняла с пальца затейливый золотой перстень в виде изящной змейки, обвивавшей крупный рубин. Глаза пресмыкающегося горели синим пламенем сапфиров.
— Вот… От прапрабабушки досталось… Это память нашей семьи. Ничего дороже у меня нет. Примите. От всего сердца.
Антонина Мелентьевна лишь сдержанно кивнула, даже не посмотрев на кольцо. Аню неприятно это покоробило, и она под благовидным предлогом предпочла откланяться.
«Да уж. Зажралась бабка среди антиквариата своего. Хоть бы «спасибо» сказала, что ли... Я с этим кольцом часть души от себя оторвала, а она и бровью не повела, старая карга…».
Вечером того же дня Белоцерковский обнаружил браслет под своим рабочим столом. Озадаченно повертел неожиданную находку в руках, затем вдруг нахмурился и ночью, стоя на набережной Москвы-реки, швырнул украшение в воду.
Лицо его было мрачнее тучи.
* * *
Антон в ступоре смотрел на тело. Потом мысленно дал себе пощёчину.
«Думай, думай, думай!.. Так… когда я уехал с работы? Примерно час назад… может, даже меньше… так… парк… парк… это не центральная часть, здесь почти всегда безлюдно. Её найдут не сразу… а значит, время смерти точно определить не смогут…».
Решение пришло быстро. Белоцерковский отправился прямиком на работу, специально завязал с охранником долгий разговор, и весь следующий день просидел в офисе под предлогом каких-то внезапно возникших с сервером проблем.
Расчёт молодого человека оказался верен. Труп Кристины обнаружили только неделю спустя, и более-менее точно определить предполагаемое время смерти к тому моменту было уже невозможно.
Люди в форме ожидаемо вцепились в Белоцерковского как в основного подозреваемого, но скоро отстали – у мужчины было алиби, которое подтвердили несколько коллег, среди которых был и охранник-балабол.
В итоге смерть молодой девушки списали на несчастный случай – следов насилия и борьбы на теле не было, а все ценные вещи остались при погибшей.
Антон стал старательно вычищать из памяти воспоминания о Кристине и её смерти, дав себе твёрдое обещание держаться от женщин подальше.
Ведь рано или поздно они всё равно предадут.
* * *
Дверь резко распахнулась, на пороге возникла зарёванная Аня.
— Антон,— завыла она, утирая красное от слёз лицо и размазывая по щекам тушь,— он… он…
— Сядь.— Вика кое-как усадила коллегу на диван и заперла дверь.— Что случилось?
— Он набросился на меня сейчас… в лифте!.. Ты представляешь! Прямо в лифте… Вцепился в горло… О-о-о…
«Неудивительно,— с мрачной усмешкой подумала Кошелева,— я бы поступила так же…».
* * *
Поздним вечером Аня без предупреждения явилась к Антонине Мелентьевне. Та смерила девушку оценивающим взглядом, и, кажется, всё поняла без слов.
— Чаю?— традиционно поинтересовалась Коробова. Предложение прозвучало довольно прохладно.
— Антонина Мелентьевна, снимите приворот!..
Пожилая дама вздохнула.
— Так… В первую очередь успокойтесь, дорогая. И присядьте.
Аня опустилась на скрипучий антикварный стул. В комнате почему-то пахло полынью.
— Я говорила Вам, что отменить содеянное невозможно,— спокойно сказала Антонина Мелентьевна, поправляя портьеры.— О, какие пыльные… Безобразие…
— Прошу Вас!— взвыла девушка.— Я боюсь за свою жизнь!.. Он не в себе! Он набросился на меня, хотел задушить!..
— Я предупреждала Вас, что есть риск. И что Вы ответили? Помните?
— Да, но… Он меня убьёт, Вы понимаете?! Сделайте хоть что-нибудь!.. Я прошу, умоляю… Хотите, на колени встану?! Хотите?!!
— Не нужно сцен,— брезгливо поморщилась Коробова.
Невероятная мысль вспыхнула в голове Ани словно сверхновая.
— Вы говорили, что приворот потеряет силу только в том случае, если кто-то из нас умрёт… так?
— Верно.
— Тогда сделайте порчу на смерть!.. Я заплачý. Отдам всё, что имею, только сделайте… Умоляю!..
Антонина Мелентьевна резко повернулась. Губы её сжались в нитку, а гармоничные черты лица на секунду приобрели какое-то звериное, хищное выражение.
— Уходите.
— Прошу Вас!..
— Вон, я сказала!— рявкнула хозяйка, окончательно теряя самообладание.
— Пожалуйста!..
— Не вынуждайте меня!
— Но…
Коробова взяла со стола яблоко и сжала его в руке. Вскрикнув, Аня схватилась за сердце. Острая боль пронзила грудь и не давала нормально дышать.
— Вон! И чтобы я Вас тут больше не видела!.. Никогда!..
Коробова в гневе отшвырнула раздавленный фрукт в сторону. Брезгливо отряхнула руку. Аня с шумом втянула в лёгкие воздух и вылетела из проклятой квартиры.
Дверь Антонины Мелентьевны ударилась об косяк с такой силой, что по штукатурке рядом с наличниками пошли трещины. Из квартиры напротив высунулась любопытная голова в бигуди, и, хлопая густо накрашенными ресницами, удивлённо осведомилась у пустоты:
— Откуда шум? Горим?..
* * *
— Вик, что мне делать?
— Что-что, заяву на него написать! Давно пора…
— Да ты ментов не знаешь, что ли?.. «Будет труп – тогда придёте…».— И Аня снова зарыдала.
— Расскажи родственникам, друзьям, в конце концов… Может, кто из мужиков знакомых разберётся с ним по-свойски… Не правовыми методами, так сказать…
— Издеваешься? У меня из «мужиков знакомых» только дед есть. И тот еле ходит.
Кошелева опрокинула бокал коньяка и задумалась.
— Ну… есть радикальный вариант, конечно…
Артемьева притихла.
— Да не этот!— воскликнула Вика.— Дура ты, Анька!..
— Вик, но он от меня ведь не отстанет… никогда… понимаешь?
— Отстанет. Всё забывается, Ань… Рано или поздно… особенно когда объект воздыхания не мельтешит перед глазами каждый день.
— Ну и что ты предлагаешь?
— Уволиться, поменять работу. Переехать в другой район или даже город. Сменить фамилию… а может, и имя с отчеством… не знаю… И держать язык за зубами.
* * *
Подъезд встретил её темнотой.
«Опять лампочка перегорела… да сколько можно уже!..».
Ругаясь сквозь зубы, Аня включила на телефоне фонарик и быстро поднялась на два пролёта. Зашла в квартиру, заперла дверь. Стало немного спокойнее.
Сбросив пальто и сапоги, щёлкнула выключателем на кухне.
Вскрикнула.
— Ты!.. Но… как?!
Белоцерковский – осунувшийся, похудевший, похожий не на человека, а на бледную тень самого себя — медленно поднял голову и невесело улыбнулся:
— Было трудно. Но я справился. Я всегда со всем справляюсь.
Аня резко развернулась и ломанулась в сторону двери. Тут же последовал удар под колено, девушка упала, нелепо растянувшись на полу. Язык почувствовал солоноватый привкус крови. Артемьева осторожно ощупала пальцами рассечённую губу. Антон сел на корточки, вцепился в рыхлое плечо жертвы и одним рывком развернул её к себе.
— Одного понять не могу… Сначала ты за мной бегала, а теперь всё наоборот… Но почему-то ты мне не рада. Сука… Какая же ты сука…— Он с грустной улыбкой покачал головой.
Аня со стоном отползла к стене.
Белоцерковский встал, скрестил руки на груди и посмотрел на девушку, как на какое-то диковинное, доселе неизвестное науке насекомое:
— Я просил тебя. По-хорошему ведь просил — прекрати. А ты что?
— Ты не понимаешь…
— Так объясни мне.
— Этого нельзя отменить!.. Нельзя!..— Она заплакала.
Антон наклонился, грубо схватил её за подбородок и внимательно посмотрел в глаза:
— Что ты мелешь? Что нельзя отменить?..
Аня лишь судорожно глотала слёзы и поскуливала, как побитая собака.
— Отвечай, тварь!..— Пощёчина отозвалась на щеке жгучей болью.
И тут произошло нечто из ряда вон. Неожиданно девушка схватилась за сердце и захрипела. Глаза её расширились, лицо скривилось.
Антон растерялся. К такому повороту он был явно не готов. Секунды мужского замешательства хватило жертве, чтобы подняться, схватить со стола нож и наотмашь ударить Белоцерковского. Он взвыл от боли и упал на колени, зажимая рану. На потёртый линолеум хлынула кровь.
Аня вылетела из квартиры и, крича, принялась барабанить кулаками в соседские двери.
Приехавший на место происшествия наряд обнаружит в её квартире бездыханное тело Антона.
Позже судмедэксперт скажет, что удар ножом пришёлся точно в бедренную артерию — Белоцерковский попросту истёк кровью и умер за считанные минуты.
С подобным ранением шансов у него не было практически никаких.
* * *
Дело вышло резонансным. СМИ пестрели громкими заголовками: «Защититься нельзя умереть. Где поставит запятую российское правосудие?», «Анна Артемьева – жертва или преступница? За что судят молодую москвичку и всё ли так однозначно в громком деле?».
По ходу расследования постепенно всплывали подробности: выяснилось, что погибший ранее проявлял к обвиняемой нездоровый интерес – угрожал, запугивал и даже нападал. Не осталась без внимания и смерть бывшей пассии Белоцерковского — некогда признанная несчастным случаем, она моментально вызвала кривотолки.
В общем, дело было из ряда вон – хотя бы потому, что Аня отделалась лишь годом исправительных работ (учитывая сложившуюся правоприменительную практику по ст. 108 УК РФ, это был действительно уникальный прецедент).
Защита ликовала. Осужденная плакала. Люди в зале суда встретили приговор аплодисментами.
Кошелева облегчённо выдохнула и, уронив беспокойную голову на грудь, не заметила, как её практически на протяжении всего процесса беспардонно пожирал глазами какой-то смазливый журналист.
… Сторона обвинения в лице флегматичного дядечки в красивой синей форме обжаловать приговор почему-то не стала.
* * *
— … и к другим новостям. В Н-ском районном суде сегодня слушалось резонансное дело Анны Артемьевой, обвиняемой в превышении пределов необходимой обороны. Напомним: пятнадцатого ноября в квартире девушки был найден мёртвым её бывший коллега Антон Белоцерковский, скончавшийся в результате ножевого ранения. Что привело к трагедии, и почему женщина, защищавшая свою жизнь, оказалась на скамье подсудимых? Все подробности у моего коллеги Андрея Скоробогатова…
Антонина Мелентьевна ткнула пальцем в кнопку на пульте. Экран телевизора погас. В кухне зазвонил телефон.
— Слушаю.
— Здравствуй, Антонина.— Это был Эдуард Маркович — старинный друг и по совместительству владелец крупного антикварного салона. А ещё — заядлый коллекционер.
— Здравствуй, здравствуй... Ну, что скажешь? Стоит эта побрякушка хоть каких-то денег?
— Без сомнения. Уникальная вещь… Откуда она у тебя?..
— Неважно. Могу продать, если ты заинтересован.
* * *
Через несколько дней она достала ноутбук, открыла сайт одного крупного благотворительного фонда и пожертвовала все вырученные деньги на операцию тяжелобольному мальчику девяти лет, несколькими кликами мышки закрыв срочный сбор.
Мальчика звали Антон.
Сквозь низкие декабрьские облака и щель между тяжёлыми портьерами неожиданно пробилось солнце. Свет неловко путался в тонких кружевах скатерти, и чем дольше барахтался он в причудливых переплетениях белых нитей, тем добрее и спокойнее становились лица на старинных картинах и фотографиях.
… Трель домофона заставила Антонину Мелентьевну вздрогнуть. Она поспешно захлопнула крышку компьютера, пригладила волосы и пошла встречать очередного «клиента».
За окном медленно падал снег.
_________
© Алина Рауд. 2024
{{creepy::пост||https://vk.com/@946634-otmenit-sodeyannoe}}