Матвей Бочаров раскинулся на заднем сиденье «Жигулей» и представил, как было бы здорово взять таксиста за волосы и бить о рулевое колесо, пока не расплющится его чудесный кавказский профиль.
За окном кружились снежинки, человеческая река впадала в подземный переход, увязшие автомобили нетерпеливо сигналили.
— Это надолго? — спросил Матвей.
— Десять минут! — жизнерадостно соврал водитель.
Матвей помассировал виски.
Шёл второй день командировки, а его уже тошнило от пробок, мельтешения, презрительных физиономий и снисходительных реплик. Хотелось очутиться дома, наладить отношения с женой.
Как она не видит, что ему тоже тяжело? Вечно строит из себя жертву, копит обиды...
Бочаров щёлкнул суставами. Блуждающий взгляд сфокусировался на белом уголке, торчащем из-под сиденья. Конверт.
Матвей покосился на таксиста. Водитель раскачивал головой, подсвистывая въедливой песенке из магнитолы. Конверт перекочевал в карман пальто Матвея. Если там деньги, он купит Люде подарок. Нижнее бельё, красное, как ему нравится. И что-нибудь сыну...
— На метро доеду. — Бочаров расплатился и с трудом вытащил из машины своё грузное тело. Засеменил по снегу, ощупывая сквозь ткань находку.
Из гостиничного номера он позвонил жене. Гудки тонули в тягучем болоте её обиды.
Второй день Люда не отвечала, и Матвей винил себя — честное слово, винил. Но разве не было вины и на ней? Кто заставлял её рыться в чужом телефоне? Искать сообщения от вымышленных любовниц?
Минул год со времени его последней измены. И он поклялся ребёнком, что станет другим.
Матвей вспомнил, как вбежал в комнату, выхватил мобильник из рук жены. Как пелена ярости застила глаза.
Шесть лет женаты, а она так и не научилась основам семейного этикета.
Бочаров перевёл дыхание.
Люда позвонит ему завтра. Он хорошо её знает.
Лучше посмотрим, что у нас тут.
Бочаров распечатал конверт, извлёк листок бумаги и пластиковую карту. Чёрный прямоугольник с золотым сердцем и циферками вдоль кромки.
Матвей фыркнул и развернул бумажку.
Компьютерный текст занимал восемь строк.
«Дорогой Константин Альбертович!
Хочу лично поблагодарить Вас за оказанную услугу. Понимаю, насколько щепетильна была моя просьба. Никакими деньгами нельзя оценить Вашу изящную работу, но, надеюсь, и Вы не в накладе. Примите от меня маленький презент в знак наивысшего уважения. Зная Ваш вкус, смею предположить, что Вы будете довольны. Девушку зовут Карина. Покажите ей карту и назовите своё имя. Всё остальное оплачено. Это наименьшее, что я могу для Вас сделать.
Искренне Ваш, С. К.»
Бочаров усмехнулся:
— Буржуи рассчитываются шлюхами! Надо прочесть записку Люде, повеселить её.
Он разделся и лёг на кровать. Задумчиво повертел чёрный пластик.
Жена его волновала.
За годы совместной жизни она дважды порывалась уйти от него. Вдруг решилась и теперь? Матвей смутно помнил, как именно ударил супругу, но не сомневался, что удар был пустяковым. И кричала она из вредности. Чтоб сильнее его распечь.
— Эх, Людка, Людка, — процедил Бочаров. Поднёс карту к лицу.
— Карина, говоришь?
Пальцы сами собой набрали номер.
Шутки ради. Один чёрт, С. К. уже дозвонился до своего ненаглядного Константина Альбертовича или отправил повторное письмо.
— Алло? — прозвучал в трубке глубокий, бархатистый голос.
Бочаров выпрямился. Ладони моментально вспотели.
Скажи, что ошибся. Не ставь себя в идиотское положение.
— Карина?
— Да, это я.
У Матвея пересохло во рту.
— Вас беспокоит Константин Альбертович...
— Мне про вас рассказывали, — в голосе девушки появились игривые интонации. — Друг нашего общего друга.
— Да-да, всё правильно.
— Хотите приехать сегодня? Я свободна.
Чёрт, чёрт, чёрт...
Откуда-то со стороны он услышал собственное «да».
Девушка продиктовала адрес.
— Жду вас.
Бочаров заметался по номеру, кусая ногти.
Так не бывает! Только не с ним. Наверняка «общий друг» описывал внешность клиента, да и не похож он, провинциальный мужик, на дорогого Константина Альбертовича, оказывающего людям туманные и щепетильные услуги.
Бочаров замер у зеркала.
Бурная молодость и два развода не прошли для него бесследно. В свои тридцать шесть он выглядел лет на пять старше и весил килограмм на двадцать больше, чем советовали врачи. Но любовницы хвалили его широкие плечи и мускулистые руки.
Матвей втянул живот.
«Вы будете довольны», — уверял С. К.
— Не стоило меня провоцировать, — сказал Матвей.
Через час, выбритый и посвежевший, он покинул гостиницу. Купил по дороге бутылку мартини, букет цветов. Заскочил в секс-шоп. Взял презервативы и, поразмыслив, китайские таблетки «Энергия Тигра». Проблем с эрекцией у него не возникало, но для любовниц он подстраховывался. Это вам не пятиминутка с женой. Тут нужно зарекомендовать себя.
Такси привезло его к дореволюционному зданию с полуколоннами. Четырёхэтажная постройка пряталась в глубине слабоосвещённой неприветливой улицы, рядом с заброшенным театром. Водитель, высадив пассажира, поспешно умчался в ночь.
Бочаров заколебался у парадного входа.
Он дал слово. Он поклялся Павликом, что изменится.
Сними трубку, любимая. Прошу.
На пятом гудке он стиснул мобильник так, что чуть не раздавил его. Пнул ботинком сугроб и вошёл в подъезд.
Вестибюль поражал размерами. Тусклая лампа была бессильна перед темнотой в углах. Стук подошв отзывался эхом.
— Вы к кому?
Из мрака выплыла чудовищная туша. Полтора центнера колышущейся плоти на коротких лапах. Выпученные глазки пристально изучали гостя. Губы, густо накрашенные бордовой помадой, кривились.
Матвей вздрогнул и подумал, что ведёт себя слишком подозрительно. Он постарался расслабиться.
— Карина здесь живёт?
Консьержка протянула к визитёру руку в складках обвислой кожи.
Догадавшись, что от него требуется, Бочаров вынул карту.
Толстуха тряхнула подбородками.
— Четвёртый этаж, двадцатая квартира.
— Благодарствую...
Консьержка растворилась во мраке.
Интересное начало, ничего не скажешь.
Подъезд, в отличие от сторожа, производил хорошее впечатление. Величественные галереи, потолки с лепниной в виде пухлых амуров и скалящихся горгулий. Отполированные перила из ореха. И везде царила образцовая чистота.
Настроение Матвея поднялось.
На лестничном пролёте между этажами стоял одетый в зелёный вельвет худощавый мужчина с цифровой камерой. Ему позировали девушки-близняшки, идентичные до головокружения. Сёстры, едва ли достигшие совершеннолетия, были облачены в школьную форму и белые чулки.
Троица расступилась. Модели провожали Матвея насмешливыми взорами. Их смазливые личики сверкали серебристыми пупырышками пирсинга. Матвей смущённо улыбнулся и ускорил шаг.
— Продолжим съёмки в спальне...
И снова амуры и горгульи, нелепый союз, порождённый фантазией скульптора.
У двадцатой квартиры Бочаров отдышался.
Позвонил в дверь.
Что я творю, блин?
Щёлкнули замки. Скрипнула дверь. И ему предстало удивительной красоты создание.
На Карине было чёрное коктейльное платье, позволяющее любоваться длинными точёными ножками и тоненькой талией. Волнистые каштановые волосы каскадом падали на её плечи. Мраморная кожа будто светилась изнутри, а в бездонных серых зрачках искрились весёлые бесята.
Она не устроила скандал, не высмеяла самозванца, не хлопнула дверьми. Прижавшись к Матвею всем телом, она поцеловала его нежно.
— Я Константин Аль...
— Я в курсе. Элина звонила, наша консьержка. Разувайся.
Бочаров вошёл в опрятную девичью квартиру. Бросил голодный взгляд на огромную кровать, напоминающую кусок кремового торта.
— Орхидеи? Мне? Ты такой милый... Ага, и наша клубная карта. Располагайся, я сейчас.
Он сел на постель, смахнул со лба испарину.
Девушек вроде Карины он конструировал в подростковых фантазиях, мысленно создавая идеальную подружку. Ноги Сильвии Кристель, попка Ким Бейсингер, бюст Клаудии Шиффер...
— Быстро нас нашёл? — спросила девушка из кухни.
— Да, быстро. — Бочаров разжевал китайские таблетки. — Красивое здание.
— Мне тоже нравится. Кстати, раньше здесь был публичный дом, и, говорят, его посещали Гумилёв, Блок и Нарбут.
Карина внесла бокалы с мартини.
Любопытно, сколько С. К., храни его Бог, отвалил за неё?
Настоящий ангел, и Блока вон с Гумилёвым знает, и того, третьего...
— За встречу, Костя. Можно называть тебя по имени?
— Мне будет приятно...
Карина порхнула к нему на колени, лизнула языком мочку уха.
— А ты лучше, чем я думала. Такой мужественный... брутальный...
Юркие пальчики справились с пуговицами рубашки. Ногти царапнули выцветшую армейскую татуировку на его торсе.
— Осторожнее, — попросил он.
— Я буду себя сдерживать, — шепнула Карина, сползая к вздувшейся ширинке.
Его пенис выпрыгнул из штанов, точно чёртик из табакерки. Девушка заурчала, поддразнивая. Бесята танцевали в серых озёрах. Она раскрыла рот и медленно проглотила напряжённый орган.
Матвей вскрикнул от восторга, когда пенис, минуя преграду, проник в горло девушки. Ничего подобного он прежде не испытывал. Жаркие губы обволокли, заскользили по стволу, оставляя влажный след. Искрящиеся серые зрачки наблюдали за Матвеем.
— Боже, великолепно...
Боясь финишировать до старта, Бочаров отнял девушку от себя.
— Хочу пососать его ещё... — капризно сказала Карина.
— Позже, солнышко.
Он положил любовницу на постель, сорвал платье. Смял ручищами. Она лишь постанывала податливо. Соблазнительное тело трепетало в его грубых ладонях.
Однажды Люда призналась ему, что ни разу не мастурбировала, и он был уверен, что жена говорит правду. Секс она воспринимала как долг, а не как удовольствие.
Подавись своей обидой, фригидная дура.
Бочаров покрывал поцелуями идеальные полусферы грудей, тугие шрамы под ними, плоский живот, двигался ниже, к красным кружевным трусикам. Он оттянул резинку и поцеловал лобок, гладкий, словно тёплый речной камень. Подбородок уткнулся во что-то большое и пульсирующее.
Матвей скосил глаза. Ему понадобилось время, чтобы всё понять.
Он отшатнулся.
В висках молотили барабаны. Тошнило. Мир застила багровая пелена, за которой он видел Карину, её раскинутые бёдра и её толстый лоснящийся член.
— Что случилось, милый? — искренне недоумевала «девушка».
Нет, не девушка. Транс. Выродок. Грёбаный мутант.
Как герой плохого анекдота про поездку в Таиланд, он взирал на «маленький секрет» псевдо-девицы и энергично тёр рот.
— Ты не знал? — На лице Карины появилось сочувствующее выражение. — Господи, милый, прости...
— Замолчи, — прошептал он.
— Да не переживай ты так...
— Замолчи, тварь!
Он ударил её. Потом снова и снова. Она перестала вопить на пятом ударе. На седьмом раздался костяной треск. Похожий звук он слышал, когда в приступе слепой ярости сломал сыну ключицу.
Но ведь он повторял, нельзя брать папины вещи, особенно модели кораблей.
Матвей опустил кулак. В месиве, бывшем минуту назад женским лицом, набух и взорвался розовый пузырь.
Что я наделал? Меня же посадят в тюрьму!
«Не ты, — сказал внутренний голос, — а Константин Альбертович, поганый членосос. Зато теперь гермафродит никого не обманет».
Карина захрипела в кровавой луже, рефлекторно дёрнула пяткой и обмочилась.
Гнев Бочарова схлынул.
Ослабевший, он принялся одеваться. С трудом упаковал в штаны эрегированный пенис. Щёки пылали от стыда.
В гостиницу! В душ! Позвонить на вокзал и забронировать билеты. Завтра же домой.
Он погасил свет и вышел из комнаты. Обвернулся на пороге. В темноте сиял рубиновый огонёк.
Камера? Но зачем она? Транслировать в интернет порно онлайн? Или чтобы жирная мамочка следила за подопечными?
«Не важно!» — решил он, выскакивая в подъезд.
Главное, уйти из борделя. К ментам уродец не сунется.
С прытью двадцатилетнего парня Бочаров бежал по ступенькам.
Из-за дверей доносились стоны и хрюканье. Гремел тяжёлый рок, перемежёвывающийся с гангста-рэпом.
Горгульи усмехались с потолка. Амуры пускали вдогонку стрелы.
Он сбавил шаг на первом этаже и степенно пошёл по вестибюлю.
Удовлетворённый клиент, не заслуживающий внимания. Спасибо и пока.
Его пальцы коснулись дверной ручки, когда из мрака вылетела, взвизгнув, консьержка.
Элина — ну и имечко для зверюги! — врезалась в него и сбила на пол. Матвею показалось, что на него уронили бычью тушу. Он пихнул консьержку коленом, но студень плоти смягчил удар. В ответ она впилась в его шею зубами.
Что я скажу Люде?
Он барахтался под сумасшедшей толстухой, а по лестничному маршу стучали чьи-то ноги.
— Да угомоните вы его уже!
Игла вонзилась в запястье Матвея, и по венам прыснула лава. Дыхание спёрло. Белый цветок огня распустился в районе переносицы, и Бочаров кубарем покатился в его ласковое пламя.
Матвею снился сон.
Будто он распят на обеденном столе посреди театральной сцены, связан хитрыми узлами бечёвки, освещён одиноким прожектором со щербатой линзой. Он обнажён, не считая плотной кожаной маски с прорехами для глаз. Должно быть, в театре холодно: ветер раскачивает полусгнивший занавес, сквозь дыры в высоком потолке падает снег, плавно и сказочно, как в рождественских хрустальных шарах. У Павлика есть такая игрушка, папка подарил на Новый год.
Но в шаре странного сна отсутствуют Дед Мороз и Снегурочка. И сам театр не сказочный. Парящий над собственным телом Матвей видит обрушившийся бельэтаж, строительный мусор в оркестровой яме. Выпотрошенные кресла. И зрителей.
Четыре человека на сцене. Дюжина в зале.
Консьержка жонглирует мясницкими тесаками, вызывая жидкие аплодисменты. Она делает книксен. Матвей хихикает. Его забавляет диковинное представление, к тому же он не ощущает ни холода, ни дискомфорта.
Вельветовый костюм с камерой наперевес приближается к столу. Он сосредоточен и не реагирует на клоунаду консьержки.
Сестрички сменили школьную форму на костюмы медсестёр. Они как фарфоровые куколки, невинные и грациозные. Матвея подмывает согреть их, снять дурацкий пирсинг и увести из этого мрачного театра.
Близняшки кривляются и плюют друг в друга шариками из жеваных страниц его паспорта.
Публика в зале не менее примечательна: рыжая карлица, бритая под ноль великанша, смуглая брюнетка без одной ноги и девушка-ваза вовсе без конечностей. Остальных прячет тьма, и Матвей этому, пожалуй, рад.
— Прокажённая входит в кадр! — объявляет оператор, он же режиссёр.
Все, включая Матвея, крутятся в поисках прокажённой.
Она появляется из-за ветхих кулис.
Голая старуха, сморщенная, словно печёное яблоко. Дряблая кожа чернее горелой древесной коры, и из неё почками растут шелушащиеся лепромы. Мешочки грудей болтаются вдоль сгорбленного тела. Старуху сопровождает татуированная девочка лет четырнадцати. Даже веки её испещрены рисунками. «Больно, наверное», — жалеет девочку Матвей.
Прожектор освещает старуху. Её лицо — сплошные рубцы. На месте носа — дыра, затянутая буровато-жёлтой коркой. Слепые бельма таращатся в пустоту. Искореженные болезнью пальцы шарят по пленнику. Находят пенис и деловито мнут его.
У Матвея впервые возникает желание проснуться.
Оно превращается в острую необходимость, когда девочка, по команде режиссёра, пригибает голову старухи и заставляет её сосать член Матвея.
Вопреки внутренним протестам, беззубый рот приводит пенис в боевую готовность. Старуха вскарабкивается на Матвея. Шершавые ягодицы царапают его.
Почему он это чувствует?
Разве так бывает во сне?
Консьержка по имени Элина встаёт в изголовье и заносит мясницкие тесаки.
Затвердевший член погружается в кладбищенский холод. В мертвую октябрьскую листву. В кишащий червями гроб.
Старуха хохочет, скользя вверх-вниз.
Режиссёр нервно кусает губу.
Переливчато смеются близняшки.
Корка старушечьего носа лопается, и из язвы начинает течь гной. Горячие капли стекаются Матвею в пупок.
Зрители аплодируют. Все, кроме девушки-вазы, конечно.
Тесаки взмывают в воздух.
— Нет! — кричит кто-то с единственного уцелевшего балкончика.
Шикарные волосы обрамляют страшный кровоподтёк. Скула выпирает, совсем как у Люды, когда Матвей уезжал в командировку.
— Фтойте! — Карина хватается за балюстраду, чтобы удержать себя на ногах. — Не убивайте ефо!
Её прекрасная фигурка становится размытой, и Матвей понимает, что он плачет. Он хочет попросить прощения у этой хрупкой девушки, пришедшей на помощь. У Люды, у сына — у всех у них.
Хотя бы во сне.
Матвей зажмуривается и слышит голос Карины:
— Не так быстло. Он долфен помуфиться.
Матвей распахивает глаза.
И тесаки с чавкающим звуком вгрызаются в его мясо.
...Спектакль заканчивался.
В финальных кадрах безобразная толстуха отсекала жертве кисти, прокажённая прыгала на извивающемся теле, аплодировали невидимые зрители.
И темнота поглотила театр.
Заворожённая Люда Бочарова сидела у компьютера. Минуту, вторую. Тряхнула головой, сгоняя оцепенение.
Промотала видео к середине. Замелькали тени, шустрые, будто актёры немых комедий.
Пауза.
Волосатая грудь мужчины заполнила собой кадр.
Люда дотронулась до монитора, очертила пальцем армейскую татуировку.
— Митя...
Ссылку на ролик ей прислали SMS-кой через месяц после исчезновения мужа. Номер отправителя был скрыт. К сообщению прилагалось одно слово:
«Наслаждайся».
Череда цифр и буковок вела на тёмную сторону интернета, сайт с реальными изнасилованиями, убийствами, ампутантами и прочими развлечениями для садистов. Ссылка не работала уже на следующий день, но Люда успела скачать ролик.
С тех пор прошёл год, и она смотрела его бесчисленное количество раз.
Она знала, что фильм не постановочный.
Так же чётко, как знала, что мужчина в кожаной маске — её супруг.
Полиции она не сказала про SMS.
Всё равно не найдут.
Или найдут, упаси Бог.
Но что-то вынуждало её вновь прокручивать семиминутное видео. Каждый вечер, перед сном. Уложив в кровать Павлика.
Она нажала на пробел, и старуха полезла по пленнику чёрным пауком. Оператор дал крупный план проникновения и переместил камеру на маску.
Повинуясь внезапному порыву, Люда опустила руку в трусики и удивилась, как много там влаги. Она взяла с полки обломок двухмачтовой бригантины и засунула его в себя. Облизала новые зубы, прогнулась по-кошачьи. Деревяшка задвигалась в такт с содрогающимся на столе телом.
Левой рукой Люда наотмашь ударила себя по щеке.
Вполсилы, чтобы Павлик не заметил синяков. И сослуживцы, они и без того сплетничали у неё за спиной.
Увесистый шлепок.
Плевать на них, пока идёт видео, пока тень от тесаков плывёт по кожаной маске и в глазах мужчины — в глазах её мужа — рождается самое сладкое: осознание.
И бёдра Люды судорожно сжимаются.