Этот случай со мной случился этим летом. Я, нацепив на голову ярко-желтый велосипедный шлем, перелил воды в фляжку и отправился крутить педали в ближайший парк — формально там нет велодорожек и это запрещено, но это же Россия, всем пофиг. Свежепокрашенная калитка приветливо скрипнула и оставила мазутно-нефтяные пятна на моих ладонях — нехорошо, но не желая пачкать грипсы и чтобы не переебаться через руль по пути, я вытер руки об штанины.
Парк был приятно безлюден, на травинках еще блестела утренняя роса, лотки с мороженым и всякой хуйней были закрыты на тяжелые амбарные замки — думаю, при желании таким и человека убить можно.
На велонавигаторе уже 9 часов, вот-вот набегут мамы с детьми — выходной же, мне уже жарко и жутко хочется пить, еще чуть-чуть и я свалюсь от жажды.
Затормозив на гравийной дорожке и закинув бутылку над ртом, я онемел и чуть не свалился с седла.
Вроде бы ничего не изменилось, но почему-то с гипсовой статуи Горького пропали все трещины и темно-зеленые, словно присосавшиеся паразиты, следы плесени, роща деревьев словно стала менее густой и деревья, что ли, стали меньше?
Но самой яркой для меня деталью стало то, что все лотки пропали, абсолютно — такие резко выделяющиеся своей аляповатой, яркой и безвкусной рекламой в серо-зеленой гамме цветущего парка.
Моя попытка проанализировать ситуацию ни к чему не привела и я уложил руки на руль, задумавшись. Что же произошла за хуйня тут? Может, я таки кувыркнулся и лежу сейчас на гравии и все это лишь плод моего воображения? Как там говорится, чтобы проверить что ты не спишь, ущипни себя? Ущипнул — и резкое, но не сильное ощущение боли и все та же картина доказала мне, что я не сплю и не в бреду.
Более-менее очухавшись и глотнув еще воды, я увидел, что ко мне направляются три парня... нет, не так — какие они парни, мальчишек — с виду им было лет 10-12.
Выглаженные белые рубашечки, аж глаз режет от этой аккуратности — в таком возрасте мало какие дети бывают настолько аккуратными, хотя ссадины на лице у самого мелкого и загорелого да темное пятно грязи на локте у самого высокого, которого я про себя уже назвал «краном» вернуло в меня веру в реальность этих мальчишек и деталь, за которую взгляд особо заметился: у каждого был повязан красный платок на шее. До меня наконец-то начало доходить, что, собственно, произошло.
Меня вывел из задумчивости вопрос самого высокого парня, хотя я бы о нем сказал бы «длинный» — настолько он был нескладен, длинное взрослое тело с руками-спичками и ногами-соломинками, да круглое детское лицо с румянцем, по-младенчески поджатыми пухлыми губами и бровями — словно угольком провели. Эти брови, наверно, и бровями назвать было нельзя, настолько они были тонкие
— Эй, стиляга! Ты что тут забыл?! Твой брат в Артеке отдыхает.
Стиляга? Что за ерунда? Хотя, желтый с перфорацией велосипедный шлем, джерси в облипочку с надписью на английском, канареечные шорты выше колена и контактные бутсы — неудивительно, что это дитя советов обзывает меня стилягой.
Сглотнув, я ответил
— Ничего, товарищ, только вот не подскажешь, где тут выход?
Парень лишь махнул рукой куда-то позади себя и сказал «туда», он хотел бы сказать что-то еще, может даже ехидное, но его словно ветром сорвало — прозвучал горн.
Выехав за пределы парка, я отдышался, присосался к бутылке с водой словно не пил в течении нескольких лет, обитая в пустыне и моя гортань словно отвыкла от жидкости, я огляделся вокруг.
Меня окружала вечная суматоха современного города и все, что напоминает мне сейчас о моем внезапном приключении это здание еще советского торгового центра, напоминающий с виду большую картонную коробку, обклееную стеклышками и рекламой.
А тот случай я вспоминаю до сих пор, и не понимаю что это было, я все лето проездил в тот парк, хоть поначалу и с легкой опаской, но тот странный случай со мной не повторился и я до сих пор не имею понятия, что это было — разрыв временных эпох или мне привиделось все это от жары, хотя я не перегревался в тот день, так что этот день был занесен мною в самые мои странные дни.