Антон толкнул дверь, у притолоки заколыхалась, зазвенела мелодично конструкция из полых металлических трубочек. Магазинчик был совсем маленький, заставленный широкими стеллажами по стенам, состоящих из небольших ячеек, каждая со стеклянной дверцей. Прилавок представлял собой большой прозрачный короб, доверху набитый какой-то мусорной ерундой – детские куколки, четки, книги, шкатулки, мотки тесьмы и прочий разный мелкий хлам. Магазинчик «Амулет» походил на чердак, куда хозяева сваливали ненужные вещи, с которыми жалко расстаться. Под самым потолком были развешены цветочные кашпо с растениями в разной степени увядания. Откуда-то сбоку и снизу из под прилавка, высунулась патлатая голова молодого парня. Из шевелюры его торчали несколько коротких косичек с разноцветными бусинами. Он перемигнул выпуклыми саранчиными глазами:
– Чем обязан?
– Вы Сварог?
– Ну..?
– Насчет меня должны были позвонить... – промямлил Антон, чувствуя себя невероятно глупо.
Парень распрямился – он оказался очень высоким, худым, сутулым. На толстовке красовался рисунок пентаграммы с козлиной головой. «О боже» – пронеслась унылая мысль в голове Антона.
– Данила меня на самом деле зовут. Сварог – для этих ваших интернетов, – продавец сунул ему узкую ладонь с длинными пальцами с утолщенными суставами. – Ага, насчет той девочки с одержимостью. Помню.
– Да.
– Вообще-то оберег для одержимых должен изготавливаться индивидуально. У каждого свой случай, вы ж понимаете.
– Не очень, если честно.
– Ну, одержимость она же не просто так появляется. Значит, есть в человеке какая-то слабина, лазейка, благодаря которой демон смог проникнуть в душу.
– Да я собственно, не уверен, что он проник. Но вроде бы сильно хочет.
Антон не без запинок рассказал Даниле про палец в сливе, происшествии в сельской церкви и разодранных руках дочери. Глаза эзотерика зажглись:
– Какой интересный случай… Здесь, конечно, диагностику нужно провести.
– Диагностику? – ошарашенно спросил Антон. – Как в поликлинике, что ли?
– Именно, – ничуть не смутился Данила. – Демоны, они ведь разные бывают. Дам вот я вам одну вещичку для изгнания эдакой твари, а она ей всю кровь нахрен сожжет, пока вылезет. Ну теоретически изгнание совершится, но, насколько я понимаю, дочь вам нужна живая.
– Охренеть, тонкости какие, – не удержался от колкости Антон.
– А вы как думали! Болен, человек, к примеру, диабетом. Что, всем одно и то же лекарство назначают? Конечно, нет! Сначала нужно выяснить, какой тип диабета, какой уровень сахара, какие органы пострадали… В зависимости этого и таблетки будем выписывать! – Данила приглашающим жестом указал на стеллажи с прозрачными ячейками.
– Это и есть те самые обереги?
– Именно.
– Вот, смотрите, – эзотерик подошел к ячейке с номер пять и потыкал пальцем в дверцу, где лежала неприметный на вид браслетик из красной нитки с бусиной.
– Ммм, – промычал Антон. – Да, я слышал, красная нить – на удачу.
– Да причем тут удача и красная нить! Обычная нитка, вся суть в том, кому она принадлежала!
– И кому?
— О, это интересная и длинная история, – Данила вынул из кармана толстовки вейп, выпустил струю густо-пахучего дыма. – У всех оберегов интересный путь, но у этого невероятно особенный. Люди, которые владели вещью – самое главное.
Некогда я был знаком с женщиной, назовем ее Нина, работавшей горничной в доме отдыха. Назывался он Дубравка и по своему убогому виду и описанию на сайте был обычным пансионатом, куда старики приезжают кости погреть в минеральных ваннах. Бревенчатые домики плюс один большой корпус в три этажа, на территории – теннисные столы да беседки. Но проживание в Дубравке стоило баснословных денег, и гости там останавливались всего лишь на пару-тройку дней. Дело в том, что пансионат этот маскировал куда как более интересное заведение, и инфа о нем размещалась или в глубинах даркнета, или передавалась из уст в уста заинтересованными лицами. В Дубравке оказывали услуги крайне состоятельным людям с ооочень странными предпочтениями в сфере, так сказать, интимной.
– Понятно, – усмехнулся Антон. – Плетки, латекс, кожаные ботфорты.
– О нет, этого добра и так навалом, и стоит оно недорого. Нет, я говорю о действительно необычных пристрастиях. Например, в заведении этом трудилась девушка, лишившаяся всех конечностей из-за инфекции. Ну, то есть все, что у нее было – буквально торс да голова, и она пользовалась просто невероятным спросом и брала сумасшедшие деньги за свои услуги. Нина рассказывала, что клиенты, к ее удивлению, обращались с ней очень бережно, и девушка та частенько уезжала понежиться на удаленных виллах где-нибудь на Лазурном берегу или греческих островах. Или, например, там была женщина, чье лицо скрывал большой кожаный нарост, гигантская гемангиома, удалить которую хирурги не решались – слишком сильно уж она была пронизана кровеносными сосудами. А еще в Дубравке жила девушка, чей вес приближался к полутонне, и клиентов она принимала ее в специальной небольшой комнате, которую заполняла собой практически полностью, словно медуза.
Антон невольно поморщился.
– Всевозможные аномалии развития костей, кожные наросты, деформации черепа и гениталий. Не поверите, у них была девушка с двойным комплектом – четыре груди, две... сами понимаете, что.
Да, так вот, Нина убирала в номерах после сеансов и получала за это довольно неплохо для обычной уборщицы. Достаточно, чтобы крепко держать язык за зубами. Но только одна вещь не давала ей покоя – это номер 201. Это был отдельный домик в глубине территории, и никому и никогда нельзя было туда заходить. Рядом на столбах были развешены датчики движения и камеры, и даже если какому-то любопытному пришла в голову идея подсмотреть в окно, тут же примчалась бы охрана. Впрочем, окон там и не было – была только их имитация, стекла, прикрепленные к глухой бревенчатой стене. Нина осторожно поспрашивала других уборщиков и работников пансионата, но никто из них не знал, что находится в номере 201, никто никогда там никогда не убирался.
Не сказать, что Нина была чересчур любопытна, но этот домик, стоящий в стороне, вызывал у нее жгучий интерес. Однако ей вскоре пришлось обуздать свое любопытство – Нину вызвали в отдел кадров и очень прозрачно намекнули, что если она будет и дальше совать свой нос в чужие дела, долго она тут не проработает. А так как зарплата горничной в Дубравке была внушительной, Нина закрыла рот на замок и продолжила честно работать, меняя загаженные простыни. А потом у нее внучка родилась, вообще не до таинственных номеров стало, горничная вкалывала в полную силу, часто подменяя товарок – денег непутевой молодой семье с младенцем нужно много.
Однажды Нина проснулась от шума на улице – персонал в пансионате жил в отдельном корпусе. Она выглянула в окно и увидела, как переговариваются два парня из охраны, вдалеке суетятся и бегают еще несколько мужчин. Территория была погружена во мрак – почему-то большинство фонарей не работали, и только в самой глубине светились пара точек. Охранники скоро ушли, а Нина накинула халат, вышла из корпуса и пошла вглубь территории, к домикам гостей, где слышались голоса и шуршание веток. Она дошла до пожарного щита и спряталась за ствол крупной сосны, потому что совсем рядом переговаривались двое человек. Одного по голосу она узнала – это была сама хозяйка Дубравки, второй говорил совсем тихо, но Нине показалось, что это был начальник охраны. Она вслушалась в их разговор, и волосы на ее голове зашевелились, и было от чего. Тот самый номер 201 все это время активно принимал гостей, да так активно, что запись туда была на несколько месяцев вперед. Вот только никаких работниц из постоянного состава там не было. В номере 201 работали с совсем особенными клиентами и подбирали девушек по индивидуальным запросам – рост, цвет волос, мордашка… Вот только все они были мертвые. Попробуй-ка подбери мертвую девку под определенный типаж! Помирают-то в основном бабки, а тут еще и внешность надо особенную. Но как-то справлялись, и все у них шло более-менее гладко, пока не притащили они очередному некрофилу девчонку, которая была на все сто процентов похожа на его мечту. Он с неделю из этого номера не вылезал, а потом, когда пришло время красавицу утилизировать, вцепился в нее и не отдает. Говорит, с собой заберу свою любимую. Директриса Дубравки, конечно, охренела от такого поворота и сказала решительное нет, но Ромео-некромант не успокоился. Взял с собой отбитыша из своей службы безопасности и устроил диверсию – вырубил свет в половине пансионата и каким-то образом забрал деваху из холодильника.
В общем, поймать пылкого влюбленного им так и не удалось, а Нина, хоть и обалдела от услышанного, все же болтать не стала и продолжила работать в Дубравке. Ее успокаивало то, что никого в пансионате насильно не держали. А мертвые и подавно не возмущаются.
– И чем же эта история закончилась? – спросил заинтересованный Антон.
– Да так бы и закончилась, если б я не наткнулся в даркнете на один видос. В видосе некий мужчина снимал труп молодой привлекательной девушки в течение нескольких месяцев, фиксируя разные степени разложения. Труп он держал в ванне, и когда тело потеряло всякие человеческие очертания, подбавил водички, дождался, когда этот кисель станет достаточно жидким, и утопился к чертовой матери в содержимом. Перед тем как нырнуть в ванну, он наговорил в камеру, что таким образом они с любимой буквально растворятся друг в друге, что и составляет его сокровенную мечту.
– А почему вы решили, что это тот самый некрофил?
– Потому что он сказал, что их любовь началась в номере 201.
– А браслетик?
– Он снял с руки трупа и положил на край ванны. О, как же мне пришлось потрудиться, чтобы его заполучить!
– И что, эта штука теперь оберег? Я думал, оберег это что-то… Ну, блин… Хорошее.
– Вообще оберег – это то, что защищает. И сделать его можно из разного материала – например, здесь сплелись нежная любовь, одержимость, дикая страсть и смерть. Мощный коктейль, не находите? Если эту смесь обработать как следует, придать ей нужную форму и направление, она на многое способна.
– Охренеть, – протянул Антон, отгоняя от себя мысль о ванной, наполненной гадким киселем из мертвой плоти.. – А это что? На вид безобидная бумажка… Тоже у мертвецов выудил?
Он указал на сложенный гармошкой цветной листок, более всего похожий на рекламный флаер. Лист был накрыт круглым колпаком с начертанными на нем затейливыми символами.
– О, это мощнейшая вещь. Я даже накрыл его специальной защитой – пока не знаю, как направить в мирное русло. История его тоже занятная… У одного мужчины, назовем его... Аркадий. Так вот, у Аркадия была дико старомодная мама, которая к тому же очень не любила расставаться с вещами. Стоит древний телевизор Саратов – ну пусть стоит, работает же! Аркадий устал спорить с матерью и оставил попытки всучить ей новую технику и мебель, пусть живет, как знает. У Анны Васильевны, давайте так назовем маму нашего персонажа, был кассетный видеопроигрыватель — видик, как называли его в 90-е. И была коллекция кассет, из которой Анна Васильевна пересматривала в основном выпускной сына да свадьбу племянницы. Однажды женщина разбирала старые вещи в верхних шкафах стенки, желая найти советские новогодние игрушки. Копошась в залежах многолетнего хлама, Анна Васильевна наткнулась на VHS-кассету в футляре без надписей. Она вытащила кассету и увидела сбоку кустарно сделанную наклейку, на которой виднелась безграмотная надпись: «Сеанс от головы». Женщина крайне заинтересовалась – она прекрасно помнила выступления гипнотизера Кашпировского по телевизору, помнила, как ее мама да и она сама выставляли наполненные банки, чтобы зарядить воду энергией от пассов другого кудесника – Алана Чумака.
Анна Васильевна не сильно-то в это все верила, по крайней мере, ни махания руками Чумака, ни бредовые речи другого известного гипнотизера не помогли ее матери избавиться от гипертонии, что и привело ее к инсульту в 60 лет. Но Анне Васильевне было интересно, что за сеанс на кассете и кому из их семьи вообще понадобилось тратить деньги на такую ерунду.
Она загрузила кассету в видик и увидела изображение не очень хорошего качества – по низу кадра шла рябь, картинка расплывалась и постоянно теряла в резкости. На экране была худая изможденная женщина с седыми волосами, рассыпанными по плечам, сидела она на стуле на постаменте в небольшом зальчике. Оператор поводил камерой, и стало ясно, что действо происходит в каком-то провинциальном клубе или актовом зале самой затрапезной школы.
Тощая седая женщина прочистила горло и начала говорить:
– Сегодня я проведу сеанс для избавления от головной боли. Не имеет значения, слушаете ли вы меня. Вы можете уйти в свои мысли, можете вообще заткнуть уши или уснуть, главное, быть здесь и внимать вибрациям моего голоса. В конце сеанса я произнесу «мы закончили», тогда вы сможете покинуть зал.
В зале на откидывающихся деревянных креслах сидела немногочисленная публика, человек пятнадцать. Бедновато одетые, потрепанные жизнью женщины и мужчины. Ведущая медленным сонным голосом зачитывала с бумажки какую-то ерунду, которая у Анны Васильевны совершенно не задерживалась в голове. Она попыталась понять смыл ее речей, но выхватывала только отдельные фразы: «тяжелеют руки, голова, ноги, кости…», «радость неотъемлемый атрибут..» «собаки около врат рая…».
Несмотря на всю эту белиберду, Анна Васильевна не могла оторваться от просмотра и очнулась только тогда, когда кадр резко сменился на мультфильм – на экране Том гнался за Джерри. Она чувствовала себя нехорошо – у нее кружилась голова, стучало в висках, и при всем этом женщина не могла усидеть на месте, ее одолевала странная суета. Анна Васильевна принялась ходить по квартире, но тревога только усиливалась. В голове ее звучал голос седоволосой целительницы, твердившей про собак у врат рая, а ноги налились тяжестью и болью, но усидеть на месте у нее не получалось.
Аркадий, заехавший проведать мать, нашел ее в неадекватном состоянии – женщина шагала на месте, уткнувшись лбом в стену. Вызвал скорую, в больнице Анну Васильевну обследовали, но не нашли никаких патологий, никакого намека на инсульт или что-то подобное. Напротив, врач сказал ему, что у матери удивительно хорошие анализы и отменное состояние сосудов для ее возраста. Странности Анны Васильевны, тем не менее, не проходили. Она начала уходить из дома, причем на все большие расстояния. Сначала уходила на пару-тройку километров и блуждала в своем районе, не способная найти дорогу домой; нередко ее приводили знакомые и соседи. Сын даже навесил на мать специальный маячок, по которому ее можно было отследить. Аркадий потратил кучу денег на обследования в лучших клиниках столицы, приглашал светил от медицины, но у женщины не находили ровным счетом ничего. Невероятно здоровый и крепкий организм для женщины 60 лет – таков был вердикт всех врачей. Анна Сергеевна же была уверена, что беда ее случилась после просмотра кассеты, смотреть которую она сыну не давала – боялась, что с Аркадием случится то же самое. Он внимательно осмотрел футляр и на внутренней стороне нашел надпись карандашом: «Воркута, 1998 год, сеанс матери Огетты». Задав поиск в сети, Аркадий скоро нашел о ней немного информации на одном воркутинском портале – о бывшей медсестре, ударившейся в эзотерику и организовавшей небольшое сообщество с сектантским уклоном. По паспорту ее звали Амалия Зильберович, и она, как многие аферисты того времени, подалась в целительство. Снимала небольшие зальчики, где несла поток чуши легковерным жителям Воркуты, обещая железное здоровье. Об Амалии поползли нехорошие слухи после того, как на ее сеансе побывала мать какого-то местного бандюка. Мать его ни от каких болезней не исцелилась, зато отказалась от официальной медицины, безоговорочно поверив Огетте. И вскоре благополучно померла от диабетической комы, инсулин ведь Амалия ей колоть запретила. Браток целительницу нашел, отвез на кладбище, убить не убил, но что-то сделал с ней такое, после чего она сплошь поседела и начала заикаться. Братка вскоре после этого завалили в бандитской разборке, и Амалия продолжила свое целительство. Но на сеансах начала нести что-то невероятно странное, похожее на бред шизофреника.
Когда Аркадий задал вопрос на форуме целителей, ему посоветовали найти запись того сеанса полностью – все сошлись во мнении, что Анну Сергеевну приглючило из-за неполностью просмотренного сеанса, ведь концовку кто-то затер мультфильмом. Начались поиски на всевозможных барахолках, на которых торговали старьем советского периода и 90-х годов, на сайтах магов и экстрасенсов. Аркадий даже умудрился созвониться с Джуной, хотя престарелая целительница даже не поняла, что от нее хотят. Везде было глухо – ни у кого подобной кассеты не было.
Тем временем Анне Сергеевне становилось все хуже – она уходила все дальше от дома, уезжала в другие районы и даже как-то раз сорвала и выкинула маячок. Аркадий нанял сиделку, но мать сбегала во время прогулок с ней. Иногда Анна Сергеевна приносила из своих эскапад вещи – сумочку, зонтик, портмоне. И хоть сумочка и портмоне оказались пустыми, Аркадий не на шутку встревожился – он был уверен, что мать их ворует. Однажды она принесла невероятно странную вещь – запечатанную упаковку таблеток, на которой был изображен мужчина с широко раскрытым зубастым ртом. Когда вскрыли коробочку и развернули инструкцию, то увидели ряды убористого текста, написанного будто шизофреником. В четыре колонки повторялись одни и те же слова: «мертвые голуби едят глаза». Фабричная упаковка и инструкция были хорошей типографской печати, и было странно думать, что кто-то настолько заморочился, чтобы просто подшутить. Еще мать Аркадия принесла кипу буклетов, на которых был изображен Ленин в своем саркофаге в мавзолее, и в сухом провале его живота копалась не кто иная, как сама Анна Сергеевна.
Однажды женщина пропала навсегда – отыскала ключ от входной двери и уехала на другой конец города. Маячок Аркадий нашел в мокром снегу, рядом с сумочкой матери и ее зимними ботинками, в один из которых были аккуратно уложены ее вставные челюсти.
Конечно, Аркадий заявил в полицию, но несколько месяцев активного поиска ничего не дали. Плакаты в стандартной оранжевой гамме Лиза Алерт с портретом Анны Сергеевны постепенно ветшали и выцветали. Прошел год, и сын ее почти смирился с потерей и уверился, что мать, скорее всего, уже мертва. Упала в коллектор, свалилась от сердечного приступа в воду, забрела в лес и погибла от холода – вариантов была масса, выбирай не хочу. Но однажды около входной двери в супермаркет Аркадий увидел объявление с крупно напечатанным именем своей матери, и плакат был свеженьким и ярким, будто только что из типографии. Аркадий подошел ближе и оторопел – на изображении Анна Сергеевна стояла около каких-то бревенчатых сараев с выбитыми окнами, голова ее была неровно обрита. А в тексте объявления значилось: «пропал объект А, нашедшему просьба подать сигнал в окно методом С». Вместо телефона была какая-то нечитаемая абракадабра из символов и знаков. Аркадий сорвал объявление и отправился с ним в полицию, где от него благополучно отмахнулись, сказав, что это была шутка какого-то мерзавца. Вскоре он увидел еще одно объявление недалеко от своего дома, и на этот раз на портрете его мать, обнаженная по пояс, кормила грудью крошечного, невероятно тощего поросенка с торчащими ребрами и выступающей хребтиной. Текст был читаемый: «А ты ведь знал насчет Петьки-визгуна!». Аркадий тогда не пошел домой, он отправился в кабак и набрался там до состояния риз. Потому что Петьку-визгуна он действительно знал – тот был пацаном лет десяти, который отравлял ему жизнь в деревне, куда его в детстве отвозила на лето мать. Петька погиб, провалившись в уличный туалет, и Аркадий тогда слышал, как тот звал на помощь. Но предпочел никому не говорить, потому что натерпелся и от Петьки, и от его приспешников. Он был уверен, что Петьку вскоре найдут, но ему нужно было время позлорадствовать, представляя, как недруг глотает дерьмо. Но получилось иначе – мальчишка просто захлебнулся, а тело его нашли уже ближе к осени. И об этом не знал никто, ни одна живая душа. Никому не рассказывал Аркадий свою постыдную тайну – ни матери, ни любимой девушке, а потом жене, ни задушевному другу.
Аркадий вышел на меня, и запрос его был отыскать мать и узнать, кто печатает эти паскудные объявления. Он-то и принес мне буклет с Ильичом. Я провел некоторые изыскания и четко сказал, чтобы Анну Сергеевну он не искал; туда, куда она забрела, живым ходу нет. Так-то.
Антон слушай байки обережника с круглыми глазами – он-то думал, что оберег это всего лишь заговоренный кулон или нитка на запястье.
– Ну и жесть… – Антон потер кончиками пальцев переносицу. – А мне ты что дашь?
– Я думаю… Думаю, что вот это!
Данила указал на выпуклую круглую стекляшку в соседней ячейке.
– Это линза от фотоаппарата Зенит-Е. Ее сила – как раз то, что вам нужно. Слушайте внимательно, историю своего оберега нужно знать хорошо. Он будет не просто лежать мертвым грузом у вас дома, он будет работать, соединившись с носителем.
Эта вещь принадлежала одному очень эксцентричному парню. Любил он снимать на этот старинный аппарат, выставки даже устраивал. Был у него правда один большой изъян, огромный, можно сказать. Парень, давайте назовем его Петр, страдал агорафобией, то есть боялся выходить из квартиры. И боролся он с этим одним способом – с помощью фотосъемки. Он делал репортаж из двенадцати портретов, потом устраивал выставку. Выставки его, надо сказать, пользовались большим успехом, а фотографии продавались по баснословной цене.
– Выставка всего из 12 портретов?
– Да, этого было вполне достаточно. После выставки болезнь отступала, и он мог жить в этом мире почти нормально 5-6 месяцев, пока не наступало очередное обострение. Проблемой конечно было и то, что снимал Петр мертвых.
– Кто б сомневался, что Петр был тоже не в себе, – усмехнулся Антон.
– Он, может, и не занимался бы этим всем, но сидеть безвылазно в четырех стенах Петру очень не нравилось. Кроме того, ему приходилось отстегивать немалые суммы похоронным агентам, которые получали от родственников право на съемку. Не все, знаете ли, согласны на то, чтобы его близкого человека разодели в старинные одежды и усадили как живого, чтобы сделать портрет. Петр делал современные пост мортем, и конечно ему были больше интересны портреты более-менее молодых людей, а смерть юной девушки, парня или ребенка взывает среди родни гораздо большее горе, нежели кончина древней бабки. Поэтому с поиском моделей у Петра была большая проблема – один раз агента, через которого он действовал, даже побили. Да и влетало это в копеечку: те, кто соглашался, требовали немыслимые суммы, плюс оплата дизайнеру, которая придумывала сюжеты для фото – одежда, поза, какие-то детали в кадре, аренда реквизита.
У Петра был свой ритуал – когда он заходил в комнату покойника, то просил всех выйти, даже своего помощника, и просил у усопшего разрешения его сфотографировать. Труп, понятное дело, не возражал, но иногда Петр сворачивал съемку, если провидение подавало ему знаки о недопустимости фотосессии. Например, однажды со стены сорвался портрет усопшего, и фотограф наш посчитал, что это нехороший знак. Но это бывало крайне редко.
Петра знали в кругах художников авангардистов, нашлись т те, кто продвигал его творчество за рубежом, откуда стали поступать существенно больше гонорары и даже заказы на серии фотографий в определенном стиле. Получалось у него, надо сказать, потрясающе, я его фото видел, бывал на выставках.
– Кто б сомневался, – пробормотал Антон.
– Так вот. Однажды Петр получил согласие на съемку молодого парня всего девятнадцати лет. Когда он прибыл, то увидел, что в плане антуража ничего не нужно было поправлять – жил он с бабушкой и дедушкой, те были из старой профессуры, и весь дом был забит антикварной мебелью и предметами старины. Одет он тоже был как какой-то франт 19 века, со старомодным накрученным галстуком и старинного вида пиджаком, так что с агентом они его даже не переодевали. Петр, по обыкновению, спросил у усопшего разрешения, никаких плохих знаков не увидел и пригласил своего ассистента. Вдвоем они посадили мертвеца в бархатное кресло, закрепили специальными зажимами голову, чтоб не свалился, и нафоткали. Ну и вроде бы все прошло отлично, за эти фотографии Петр получил больше обычного, так как парень был необыкновенно хорош собой, и даже посмертие эту привлекательность не испортило.
И, в общем-то, в жизни Петра к этому моменту начало все более-менее налаживаться, у него даже появилась девушка из богемной среды, которую занятие парня не испугало. Петр к тому же нашел психиатра, который специализировался на лечении агорафобии, и у него появилась надежда, что портреты мертвецов со временем он сможет, наконец, отставить, его больше интересовало архитектурное проектирование.
Но однажды Петр зашел в кофейню, подошел к стойке и увидел, что бариста – тот самый парень из антикварной квартиры. Ну просто один в один: и едва заметные пробивающиеся усики, и родинка рядом с левым ухом, и стремительные, вразлет, брови. И даже ссадина на костяшке большого пальца была такая же, как у усопшего. Петр вздрогнул, промямлил что-то и пулей выскочил из кафе. Но потом отошел и сам же себя успокоил – сходство, конечно, поразительное, но чего только в этом мире не бывает. Жуткое совпадение. Дома он рассказал о случившемся девушке да и забыл об этом благополучно. Но через пару месяцев он снова увидел человека, как две капли воды похожего на того парня – на этот раз в супермаркете за стойкой с мясом, тот, облаченный в белый халат и колпак, рубил мясо. На этот раз Петр окликнул двойника, тот обернулся и уставился на него с вопросительным выражением – чего, мол, надо? После этого случая Петр встретил еще одного двойника – на этот раз в поликлинике. И потом еще раз и еще, и снова. Это уже точно нельзя было назвать совпадением, и Петр с ужасом решил, что он просто чокнулся после всех этих свистоплясок с мертвецами. Масла в огонь плеснула и его девушка – оказалось, что ее слова любимого встревожили, и она пошла в ту самую кофейню, узнала, кто работал в тот самый день и тайком сфоткала баристу. И это оказался совсем другой парень, совершенно не похожий на усопшего из антикварной квартиры.
– Там наверняка не один бариста работает, – попробовал Петр объяснить тот факт, что на фото, сделанной его девушкой, совсем другой человек.
– Их там всего двое, один по будням, другой в выходные, – сказала она, и показала доску, на которой были вывешены фотографии всех сотрудников. – И нет, никто в последнее время не увольнялся, я выяснила.
Петр решил рассказать все на сеансе со своим психиатром, но когда настроил видеотрансляцию, то увидел на экране все то же лицо. Изящное лицо молодого парня в старомодном галстуке.
Скоро все мужчины, которых он встречал, обрели лицо того самого усопшего, чьего имени он даже не запомнил. И его ассистент по съемкам, и лучший друг, и случайный прохожий, и даже его отец. Терапию Петр забросил, фотографию – тоже. И вскоре агорафобия настигла его снова, чтобы уже никогда не покинуть. Он осел в своей квартире, перебивался случайными заработками в сети и подачками от родителей, девушка от него очень быстро ушла. То, что поначалу было довольно мистическим и даже романтичным, быстро превратилось в нечто отвратительное и совершенно неизящное. Петр перестал бриться, забывал мыть посуду и целыми днями просиживал за играми и сериалами – люди на экране сохраняли свою нормальную внешность. Даже доставщикам еды он не открывал, через дверь прося их оставить продукты у порога – он просто не мог больше видеть это тонкое аристократическое лицо с редкими юношескими усами.
– И что с ним было дальше? – спросил Антон.
– Ничего хорошего. На жизнь ему не хватало, и он начал распродавать вещи. Фотоаппарат Зенит я и заприметил на сайте-барахолке. И купил.
– Ну а почему ему постоянно мерещился этот парень? Петр сошел с ума?
– С ума он, несомненно, сошел. Но усопший ему мерещился вовсе не поэтому. Когда я купил фотоаппарат, меня очень заинтересовала история Петра. Да, я выспросил, почему он продает такую замечательную вещь, и Петр, разумеется, не очень-то хотел рассказывать. Но я сказал, что доплачу, если расскажет. Я пошел к бабке и деду того парня, но они отказались со мной говорить. Даже на порог не пустили. Зато, пока я топтался там на лестничной площадке и вел переговоры через приоткрытую дверь, меня заприметила соседка, оказавшаяся очень любопытной особой. Она и позвала меня, когда я уже собрался уходить, несолоно хлебавши. И рассказала, что внук этой четы, звали его кстати, Владислав, был очень слабого здоровья. И умер в свои 19 после долгой и изнурительной болезни. Что это была за болезнь, соседка не знает – чета была крайне нелюдимой и ни с кем хоть сколько-нибудь приятельских отношений не завела. Но соседка, когда Владик был маленький, часто встречала их в детской поликлинике, куда они приходили с внуком. А последнее время к ним часто ездила скорая помощь и забирала Владика в больницу.
Это было довольно интересно – по крайней мере понятно, почему дед и бабка Владислава согласились на съемки, видимо, они сильно поиздержались за время его болезни. Я отправился в нужную мне поликлинику и просто и нагло предложил взятку регистраторше. Дело близилось к вечеру, страждущих около регистратуры не было, и молодая прыщавая девка без лишних уговоров взяла мои деньги и через какое то время выдала ответ – у Владислава была редкая сосудистая патология, а из-за нее – крайне высокое давление; кроме этого у него постоянно образовывались тромбы, и уже была операция по удалению тромба из ноги. Но это еще не все. У Владислава был ишиопаг.
– Что это?
– Вот и я тоже не знал. Паразитический близнец. Из грудной клетки Владика торчали недоразвитые ножки его брата, а под волосами на шее сзади виднелось ухо и часть скулы. Видимо этим и объяснялись сосудистые патологии Владислава и его слабое здоровье. И тогда стало понятно, почему на Петра легло проклятье – ведь он спросил разрешения на фотографию только у самого Владика, но не у его брата. Мертвые умеют мстить, знаете ли.
Об этом я написал Петру и предложил свои услуги – зная все это, можно было попробовать снять проклятье, но фотограф к тому времени совсем стал скорбен духом и не поверил мне. Потом я узнал, что родственники Петра определили его в какое-то учреждение, интернат, где он прятался в комнате, завешенной плотными шторами, и отказывался общаться с мужчинами наотрез.
– Отличная вещица, – пробормотал Антон. – И что мне с ней делать?
Данила открыл дверцу, забрал линзу и отправился за свой прилавок. Там он вынул инструменты и ловко вставил ее в металлическую затейливую оправу на цепочке.
– Вот. Отдадите дочери, пусть носит на шее. Можно, конечно, в шкафчике держать поближе к себе, но лучше, чтобы было соприкосновение с телом. Так будет быстрее и действеннее. Линза выявит то, что сокрыто, и мы узнаем, почему ползун преследует Катю. Когда выясните, придете ко мне. Девочку сюда не приводите, если за ней что-то волочится, оно тут натворит делов!