Уж так издавна заведено – воскресать на Рождество! Вот и Петр Петрович Миренков открыл глаза в городском морге, что по улице Седова дом 34, как раз 7 января этого года. Открыл глаза, скинул с себя простыню, сел и с удивлением обнаружил, что совершенно голый находится в каком-то тусклом мрачном холодном помещении. Осмотревшись, Петр Петрович понял, что находится в морге, так как рядом с ним на соседних столах лежали укрытые белыми простынями люди. Стало жутко и очень неприятно, зубы застучали – то ли от холода, то ли от страха. Вспоминая, что помнит последним – как ложился спать в своей квартире по улице Октябрьская, он начал размышлять о причинах попадания сюда. Неужели он умер? Или летаргический сон, клиническая смерть? Он много слышал об этом. Хорошо, что очнулся тут, а не когда уже зарыли. Петр Петрович попытался встать, но мышцы ног были словно атрофированы или же просто замерзли почти до окоченения, предательски оставались в том же положении, и когда ступни коснулись пола – мужчина упал, больно стукнувшись локтем об бетонный пол. Прохрипев что-то таким же онемевшим ртом, он оперся на руки и пополз из мрачного помещения в выходящий куда-то коридор.
— Надо не напугать сторожа, — промелькнула мысль в голове. – Представляю, как он удивиться моему появлению. Я б обалдел от вида, приползшего ко мне «зомбака». В таком-то виде, волоча ноги, окоченелого и ничего не говорящего - точно примут за зомби.
Эта мысль заставила его остановиться, попытаться согреться и скорее прийти в чувства. В таком виде появляться будет не самой лучшей идеей. Петр Петрович сел и стал интенсивно махать руками и быстро дышать перекошенным от холода ртом. Окоченелые пальцы застыли в неестественных позах, отбрасывая страшные и пугающие тени на стене. Со стороны, глядя на мужчину, казалось, что это не живой замерзший организм, а бившийся в конвульсиях и в предсмертных рефлекторных движениях внезапно оживший покойник. Именно таким он и предстал сторожу морга. Хотя это был уже опытный мужик Игнат Савельевич, но даже и он при виде сидящего на полу покойника, что-то шипящего и трясущего неестественно руками, застыл в оцепенении. Рука сторожа рефлекторно потянулась к лопате, которой «Савельич» убирал придомовую территорию, а когда «зомби» повернулся и заметил его, потянул свои руки-крюки и что-то зашипел разинутым перекошенным ртом – удар лопаты по голове напрочь вырубил мертвеца. Присмотревшись, что зомби не подает никаких признаков жизни, сторож сначала несколько минут тыкал его лопатой, потом, осмелев, проверил пульс и наконец, убедившись, что пульса нет — утащил обратно туда, где покойник и должен был находиться.
Когда Петр Петрович очнулся во второй раз – он услышал плач и тихое перешептывание. Пахло ладаном, запахом загробным и зловещим. Он лежал на спине со скрещенными на груди руками, в которых горела свечка. Судя по тесноте костюма, в который он был одет, и ощущения бортов – он понял, что в гробу. Петр Петрович едва повернул онемевшую от холода голову и увидел женщину в черном платке, сидящую в изголовье мужчины. Она не смотрела на него, а тихонько сморкалась в носовой платок, позади нее находились люди. Он всех их узнал, это были его друзья, родственники, коллеги по работе. На лбу мужчины, видимо, лежал платок с молитвами, из-за чего никто не заметил, что покойник открыл глаза и смотрит в сторону. Тело начинало понемногу оживать, вот сейчас можно повернуть голову или даже сесть в гробу.
— Петенька-Петенька, — заплакала женщина в платке. По голосу Петр Петрович определил, что это была его жена Мария.
— Черт. У Маши же слабое сердце. Она не выдержит моего внезапного оживления и отдаст Богу душу, – думал Петр Петрович. – Нужно потом, в катафалке. Подождать пока. Пусть поубиваются, а я послушаю. Только глаза закрыть, а то заметят еще. Мужчина закрыл глаза и старался не двигаться.
— Как живой, — кто-то подошел к нему и погладил по голове. – Подумать только, такой еще молодой. За что, господи?
Люди подходили, говорили красивые речи, потом снова гул шуршания и шепотов и Петр Петрович не заметил, как уснул – что было большой ошибкой, потому что, когда он очнулся в третий раз – первое, что бросилось в глаза и уши непроглядная темнота и гробовая тишина.
— Только ни это! – пронеслось в голове. — Какого…? — он поднял руку и задел крышку гроба. Так и есть – его закопали… Он несколько раз сильно постучал еще сильно онемевшей рукой по стенкам – но видно было, что семья на гробу совсем не сэкономила. И почему он не обнаружил себя там, в зале прощания? Сам виноват. Вот теперь-то точно никаких надежд на спасение. Вдруг он услышал шум открывающейся двери машины, чьи-то разговоры. Его еще не закопали?!
— Родственники просили больше не открывать гроб! Уже все простились с умершим – послышался чей-то низкий мужской голос. – Так что, закручивай болты до конца и понесли к могиле.
Тут Петр Петрович застучал так, как не стучал никогда, заорал так, как не орал доселе, до хрипоты, разбивая руки в кровь и срывая связки. В следующий момент крышка медленно приподнялась, и на него уставились два бородатых мужика чуть больше сорока. Не сказать, что они были напуганы – скорее удивлены.
— Ты живой шоль? – спросил у него один из бородачей, пахнуло перегаром.
— Сами не видите? – садясь в гробу и срывая со лба платок, прохрипел Петр Петрович.
— Чудеса! – улыбнулся второй бородач. – Но все уплачено, так что за похороны возвращать ничего не будем!
— Да ничего и не надо! Где моя жена?
— А она это…. Там! – указал рукой в тонированное окно старший.
— Помогите, мужики, вылезти, ноги затекли. А что ж сторож не сказал никому, что я ожил в морге?
— Говорил – проверяли тебя врачи – никаких признаков жизни! Решили, что допился Савельич – и его того! Поперли с работы! Да и сами врачи не лучше были – праздники ж новогодние, пьют все!
— Ясно. Ну, мужики – помогите встать. Тело не слушается почти совсем…
Два подвыпивших гробовщика взяли Миренкова за руки и вытянули из красивого ящика. Петр Петрович выглянул в затонированное стекло машины и увидел супругу. Она стояла бледная, едва похожая на себя, грустно смотрела в свежевырытую могилу. Ее за руку поддерживал родной брат. Появиться вот так сейчас, в таком виде будет последней каплей для нее. Еще Петр Петрович увидел своего начальника Степана Юрьевича. Почему-то сразу вспомнился недавний займ в конторе на новую квартиру, который надо отдавать и в голове созрел страшный план…
— Ну чего? Сам-то сможешь из машины выползти? – спросил его один из мужиков.
— Мужики… это… нельзя мне сейчас… Вы же говорите, гроб уже вскрывать не будете?
— Что? — удивились оба, явно понимаю куда клонит оживший покойник.
— Вы это… продолжайте, а я тут вас подожду. Вы только никому ничего не говорите! Я уж потом как-то сам.
— Э! Мужик, ты чего это затеял? Мы не подпишемся на такое.
— Что вам стоит? Скажите потом, что не заметили как я выполз и всё. Ну, нельзя мне сейчас показываться? Ладно? С меня не заржавеет! Я потом сам все сделаю. Вы не причем тут будете! – Миренков глупо улыбнулся.
— На ладно, — сказал старший. – Ты это… тогда тут вон под лавку спрячься пока. И сиди тихо!
Петр Петрович нырнул под длинное сидение, мужики накрыли его старым половиком, вновь погрузив в кромешную тьму. Миренков лежал на спине, закрытый со всех сторон. Сверху скамья, слева холодный и грязный половик, справа борт катафалка. Холод металла снизу вновь начал сковывать конечности. Он услышал, как открыли задние двери катафалка. Гроб вытащили на улицу и отнесли к яме. Миренков лежал и прислушивался к речам родственников, говорившим о нем пламенные речи. В унисон звучал плач супруги и родной сестры.
Эко ж какой я хороший оказывается, – слушал их внимательно Петр Петрович, — что ж вы мне, козлины, при жизни таких слов не говорили? Послушать, так такой герой вас покинул, сил нет.
Мужчина думал, куда ему теперь податься. Может, к другу Сереге? К родителям? Тут он вспомнил о пустующей даче. Именно туда он и направится.
Обживусь там, — думал он. – Зарасту бородой, чтобы не узнали. Никто зимой туда не ездит. Магазин работает, денег в заначке под кухонной плитой на даче хватит пару лет прожить. У Сереги ж вроде брат в паспортном столе работает? Сделает мне документы новые. Начну жизнь заново! А с новыми документами можно и к Машке подкатить, как новый человек. Она ж полюбила меня такого, ее типаж, и нового меня полюбит. Тем более, что у меня куча преимуществ. Я знаю, что она любит георгины, зеленый цвет, обожает киви и манго. А то уж вся романтика в браке пропала. Начну жизнь заново. Без кредитов и старых знакомых. Надоедливой родни. С чистого листа! Как же интересно будет.
Его мечтания оборвал крик:
— Откройте гроб!!! Откройте! Дайте мне с братом проститься! – это был пьяный голос брата Виталика. Видимо, он не был на прощании в морге, а приехал только сейчас прямо на кладбище.
— Отстань, мужик! Мы уже болты закрутили! Всё! Поздно уже! – ответил ему мужской хриплый голос.
— Тогда и меня с ним! – заревел брат. – Меня с Петькой кладите! Не уйду, пока не увижу и не попрощаюсь!
— Откройте же вы… — раздался голос супруги. – Потом снова закроете. Я доплачу… Брат же. Пусть простится…
И в этот момент где-то над самым ухом заскрипели болты, словно крутили их не где-то там у ямы, а прямо тут, в кабине машины, где находился Петр Петрович. Один, второй, третий, когда открутился четвертый, свет из-под крышки сидения больно ударил Миренкову в глаза. Он вдруг понял, что все это время находился в самом настоящем гробу. На него смотрел пьяный небритый брат Виталька очумевшими глазами.
— Вы чего, твари, делаете? – икнув и вытаращив глаза на лежащего и смотрящего на него брата, грозно взревел Виталик. – Живого закопать решили, изверги?
Толпа загудела, зашепталась. Послышались перешептывания, что напился Виталик до чертиков. Его стали оттаскивать от гроба. Петр Петрович хотел было что-то сказать, но онемевший от холода организм, отказывался что-либо делать. Он чувствовал, видел всё, что происходит сейчас тут, но его разум явно ничего не понимал, а тело не выполняло никаких команд, напрочь замерзая в минус двадцать.
— Закрывайте, — шмыгнув носом, сказала жена, и гробовщики начали прислонять крышку.
— Это конец, — пронеслось в голове Петра Петровича, когда над его лицом, закрывая от зимнего холодного солнца занесли крышку гроба. Но в один миг крышка замерла, а из-под нее выглянуло лицо сторожа морга, который вырубил его лопатой. Пахнуло перегаром.
— Погодь-ка паря, — прищурившись, сказал он. – Кажись, не показалось мне ночью-то… Смотри, как зыркает на меня!?
Тут подошел второй бородатый мужик с хриплым голосом.
— Эко диво? Ожил? – ошарашенно сказал он.
Когда на глаза Миренкову выплыло лицо жены Маши, Петр Петрович почувствовал, как улыбка растеклась по его физиономии. Супруга неестественно округлила удивленные заплаканные красные глаза и упала в обморок. Холод, окутавший все тело, снова погрузил его в какой-то ступор, и он уснул, чтобы проснуться уже дома со всеми его долгами, надоедливой родней, проблемами, но зато живым и переосмыслившем всю свою жизнь заново, новым человеком…