Темнота.
Перешагиваю через едва различимые в ночном полумраке начерченные мелом буквы. Будь сейчас день, я прочёл бы внизу сетевой адрес некоего неизвестного мне сайта, которому некто в нашем районе решил сделать столь своеобразную рекламу, попросту написав его наименование на асфальте. Сайта, который я собирался посетить из любопытства в первый же день подключения к Интернету. Сайта, который я уже вряд ли когда-нибудь посещу.
Не судьба.
Оглядываюсь по сторонам. Бояться мелкого криминалитета в моём нынешнем положении вроде как нелепо, но до чего же обидно будет, если мне просто-напросто решат набить морду?
Иду дальше.
В мозгу медленно гаснут, вторясь причудливо реверберирующим эхом под костью черепа, четыре слова «в моём нынешнем положении»...
Да нет, в общем-то, положение как положение. Миллионы людей живут в гораздо худших обстоятельствах. Если все свои проблемы я несу в себе самом, то кто в этом виноват?
Осматриваюсь вновь.
Слева — поворот на дорогу, позволяющую обойти по дуге наш район и пройти после очередного поворота между ним и лесом. Прямо впереди — подъём на насыпь, справа переходящую в надречный мост, соединяющий наш район с соседним.
Справа, как нетрудно догадаться, мерцающая гладь реки. Что ни говори, а приятно жить рядом с водами.
Поднимаюсь вверх по широким каменным ступеням. Обернувшись, кидаю прощальный взгляд на свой район — в золотисто-зеленоватом свете ночных фонарей кажущийся шедевром японской анимации.
Невольно застываю на месте, как заворожённый.
Глухой тёмный полумрак, блики уличных фонарей, горящие в бесконечной дали редкие квадратики окон — всё это вдруг показалось мне на миг тесно переплетёнными между собой частями единого организма Ночи, функционирующего и дышащего словно цельное живое существо. Существо это не раз доверчиво впускало меня в себя, оберегая и защищая от нежелательных встречных, покровительственно простирая надо мною свои чёрные крылья, — но при всём при этом оно лишь временно становилось моей частью, а я лишь на время становился его элементом. Теперь же таинственный организм Ночи прощался со мною.
Я сморгнул.
Давно на меня не накатывали подобные лирические состояния. Пожалуй, вот уже около года.
С восемнадцатилетия примерно.
Разворачиваюсь.
Мост передо мной белеет в полутьме расплывчатой туманной громадой. Фонарей на нём нет — мост этот изрядно обветшал и официально вышел из употребления после постройки рядом соседнего. Однако — несмотря на формальный запрет — им продолжают пользоваться.
Делаю несколько шагов вперёд к середине моста. Поёживаюсь от внезапно нахлынувшего озноба.
Делаю ещё несколько шагов.
К перилам.
Гладь воды заманчиво поблескивает далеко внизу, переливаясь отблесками лунного света и ночных фонарей покинутого мною района. Мне известно, что вода эта ещё хранит в себе холод не так давно отступившей зимы и что при падении туда все мышцы организма скорее всего сведёт мгновенно. Что и говорить, теоретические знания — такая интересная вещь.
Мост этот по краям обрамлён какими-то конструкциями непонятного назначения, скорее всего, предназначавшимися для рабочих на случай возникновения необходимости ремонта. Летом по этим конструкциям иногда любят лазить дети.
Любопытно, выдержит ли такая конструкция мой вес?
Приготовившись было перекинуть ногу через перила, кидаю вниз беглый взгляд. И только тут замечаю то, что мне следовало бы заметить с самого начала, но от чего меня успешно отвлекло любование игрой отражений, — что над ржавым металлическим листом, едва-едва прикрывающим конструкции внизу по ту сторону перил, еле заметно тлеет в чьих-то губах огонёк сигареты.
* * *
— Извините, я вам не мешаю?
По жизни я не страдаю от нехватки общения — я наслаждаюсь ею. Тут, однако, у меня имелась особая причина попытаться начать диалог.
Угрюмо нахохлившаяся фигура, свесившая ноги вниз с металлического листа, приподнимает голову.
Как мне и показалось было при первичном осмотре — девушка.
Черноволосая, вроде бы.
Хотя, кто знает? Ночью все девушки — брюнетки.
— Что? — Кажется, она моргнула.
Попробую переформулировать вопрос.
— Вы не опасаетесь простудиться? Сидеть на холодном железе небезвредно для здоровья.
— Спасибо, — грустно качает она головой. — Моему здоровью уже ничего не повредит.
«Уже»?
Туманные подозрения, из-за которых я вообще начал этот разговор, постепенно становятся всё более чёткими.
— Вот многие так думают — и по наивности своей заблуждаются. Сфера человеческой недужности не имеет границ. Она беспредельна, как Вселенная.
— И так же вечна? — Девушка фыркает.
Дурацкий бессмысленный парафраз, отсылка к забытому всеми блокбастеру. Мир вокруг на миг перестаёт мне казаться реальным.
— Не думаю, что это следует выяснять, — повожу я плечами. — Во всяком случае, определённо не здесь и сейчас, не на этом мосту.
В последних моих словах содержится прямой недвусмысленный намёк, но девушка как ни в чём не бывало продолжает сидеть на краю длинного металлического листа.
— Нет, правда, — сбавляю тон я. — Почему бы вам не вылезти? Тут сидеть небезопасно.
Она молчит.
— С вами что-то случилось?
Предположение, конечно, не назовёшь феноменально прозорливым. Приподняв снова голову, собеседница кидает на меня короткий взгляд. Жаль только, что эмоциональный заряд этого взгляда в полутьме не различить.
— Какое вам дело? — она стряхивает пепел.
Голос усталый, сухой. Безжизненный, как принято это называть. Хотя я никогда не слышал, как разговаривают зомби.
Пытаюсь всмотреться в черты её лица, скудно освещаемые светом лунного серпика. Красивая вроде бы девушка. Чего ей, собственно, от жизни не хватает?
Какое мне дело?
Хороший вопрос. Я не являюсь идеологическим противником самоубийств — скорее, напротив. Неужели здесь дело лишь в субъективной убеждённости, что её Причина никак не может оказаться стоящей?
Вот только как бы сказать об этом, чтобы она не обиделась.
— Мне не кажется, что в вашем конкретном случае игра стоит свеч. — Говоря это, я облокачиваюсь на перила моста. — При взгляде на вас мне слабо верится, что вы не способны решить свои проблемы другим путём.
— Что вы знаете о моих проблемах...
— Ну, какие у вас могут быть проблемы? Несчастная любовь?..
Проклятье.
Не удержался таки от сарказма в голосе. Моя вина, mea culpa — не в силах скрыть презрение к тем, кто покидает поезд жизни по «примитивным» романтическим причинам. Быть может, причина в том, что я никогда ни в кого не влюблялся — гормональные поветрия как-то обошли меня стороной.
— Простите.
— Вам не за что извиняться, — с беспощадной холодной логичностью отмечает девушка. — Вы здесь ни при чём.
Она выпрямляется, кинув недокуренную сигарету вниз. Жестяной лист громко скрежещет под её ногами — или скрежет этот только кажется оглушительно громким после предшествовавшей тишины? Огонёк кружится, подхваченный потоками ветра, планируя медленно к колышущейся глади реки.
— Мне пора, — быстро бросает она, глядя куда-то в сторону.
Я перекидываю правую ногу через перила.
— Да и мне.
То ли от растерянности, то ли от проглоченной пятью секундами ранее порции табачного дыма она закашливается.
— Не по... Вам-то зачем?
Осторожно опускаю по очереди обе ноги на металлический лист, пытаясь заочно ощутить его реакцию. Всё нормально, вроде бы пока конструкция выдерживает нас обоих.
Впрочем, стоит ли об этом волноваться?
Пытаюсь по отблескам лунного серпика в глазах незнакомки поймать её взгляд.
— А у меня нет существенного повода оставаться на этом свете. Знаете, мне не раз доводилось об этом думать. Я неприспособлен к жизни, асоциален, ленив, пуглив, не имею нормального образования. Ничего хорошего меня нигде и никогда не ждёт — сие есть факт, не нуждающийся в констатации.
Она не отводит взгляд.
— Всё ведь можно изменить. Лень — это же не аргумент.
Невесело усмехаюсь.
— Во-первых, аргумент. Свобода воли, сила воли — эти понятия всегда были для меня загадками. Во-вторых, для любых действий требуется по меньшей мере желание, а оно отсутствует как таковое. Я — прирождённый эскапист, адепт Нереальности, с детства зачитывавшийся сказками, фантастикой, мистикой и утопиями в неограниченных дозах, впитавший в себя идею поступательного прогресса и иные басни, никак не сочетающиеся с реальной историей и социологией, уверовавший чуть ли не на подсознательном уровне в законы жанра, которые без всякого его участия ввергнут его как главного героя во что-нибудь необыкновенное, тем самым вовсе не создавая необходимость развивать волю. Типичный гик — так подобных субъектов вроде бы называют на Западе. Но — гик без проявленных способностей к чему бы то ни было. Гик, вся гиковость которого проявляется только в повышенных притязаниях — к миру, к окружающим. Будучи порождением Нереальности, её выхлопом, — в последний момент я-таки сумел использовать сравнительно цензурное слово взамен вертевшегося на языке, — я должен вернуться в Нереальность.
Зрачков её не видно, но складывается впечатление, что она упрямо сверлит взглядом моё лицо.
И губы её уже приоткрываются в готовности выплеснуть наружу свежую серию неотразимых доводов.
Сейчас начнётся.
Самое смешное, что для неё мои доводы выглядят настолько же расплывчатыми и неубедительными, насколько для меня выглядит абсолютным идиотизмом идея покинуть поезд бытия только из-за того, что некий Коля вчера целовался с некоей Светой.
Симметрия?
* * *
— Ты в это веришь?
Мы сидим рядом на краю проржавевшего почти насквозь железного листа, свесив вниз ноги. Её рука лежит в моей руке. Лежит уже минут пять, но всё ещё холодна.
— Нет, конечно, — с лёгкой грустью улыбаюсь я. — Если бы я верил всерьёз, что где-то в бесконечной звёздной дали существуют точные мои двойники и что из-за этого я при любом раскладе останусь в живых, имела бы тогда смысл идея прыгнуть вниз?
При произнесении последних слов я чуть поёживаюсь. Чувствуя при этом слегка прижавшееся к моему боку и заметно озябшее тело девушки.
И ощущая неловкость.
За то, что затронул вновь опасную тему, — хотим ли мы прыгать, вроде бы остаётся неясным. За то, что обидел её ещё едва ли не в самом начале разговора — теперь, когда я узнал многое о её жизни, как и она о моей, сказанные мною слова кажутся особенно мерзкими.
Иронично, что я так и не знаю её имени.
Когда мы открывали друг другу души, было как-то не до этого. Теперь же — спрашивать неудобно.
Ей, может быть, тоже?
— До чего же холодно... — произносит она, пытаясь спрятать голову у меня на груди.
Что и говорить, сейчас действительно нежарко. Зима миновала лишь недавно и исключительно по календарю.
Глажу её по волосам.
Если мы уже не собираемся прыгать, то смена интерьера на домашний является наилучшей стратегией. Но после того, как я узнал об обстоятельствах, предшествующих её выходу из дома и прогулке к мосту, у меня язык не повернётся предложить ей вернуться домой.
— Может, ко мне на минуту? Выпьем горячего чаю с лимоном. Родители в отъезде, — предлагаю без особой надежды на успех.
Она высвобождается из моих объятий. И делает глубокий, чуть хриплый выдох, словно избавляясь вместе с воздухом от сковывавшего её напряжения.
— Чай листовой?..
— Конечно, — как ни в чём не бывало отвечаю я. Попутно пытаясь сообразить, есть ли у нас дома листовой чай и не придётся ли мне тайно кромсать ногтями чайные пакетики.
Лист железа скрежещет под нашими ногами, чуть не поломавшись в последний момент.
Подсадив девушку, чтобы ей было легче забраться обратно на мост, я переваливаюсь через перила сам.
Привычным уже движением беру её за руку, вглядываюсь вновь в её черты лица — такие бледные и такие аристократически тонкие в неверном лунном свете — и, неожиданно даже для себя, целую её.
Она не сопротивляется, лишь прижавшись плотнее на миг.
Какие же холодные у неё губы.
* * *
Губы её касаются поверхности горячего чая. От чашки вверх идёт струйка лёгкого пара. Приоткрыв рот, она отпивает сразу большой глоток.
— «Матрицу» или «Шоу Трумэна»? Или, может быть, «Тринадцатый этаж»?
Фильмы, названные мною, не случайны. В своё время они сыграли свою роль в формировании моего, может быть, излишне отстранённого от реальности мировоззрения. Хотя кому какое дело?
Девушка кутается в заботливо принесённый мною отцовский халат, забившись в уголок дивана гостиной. Слева от неё стоит подносик с тарелкой свежеразогретых спагетти, щедро политых майонезом, — от кетчупа по-итальянски в качестве приправы она отказалась ввиду избыточного содержания там вкусовых усилителей.
— На твой выбор, — она смущённо опускает взгляд в чашку, словно всё ещё не в силах прийти в себя от окружившего её океана заботы.
Вначале мне думалось, что мы сможем скромно посидеть на кухне, но, стоило мне щёлкнуть выключателем, заставив замерцать вечно трещащие паршивые ртутные лампы, как выяснилось, что от усталости и напряжения её слабо держат ноги, так что ей срочно необходимо присесть на что-нибудь мягкое вроде дивана или хотя бы пуховика. Поскольку в гостиной помимо дивана располагался широкоэкранный цветной телевизор и японский видеоплеер, вполне логичной была идея посмотреть какой-нибудь фильм из стоящих на полке.
Я проскальзываю взглядом вдоль стеллажа.
Этот, пожалуй, подойдёт.
* * *
— Побудь со мной, — мягко и еле слышно просит она.
Я неловко замираю на пороге гостиной, ощущая смятение.
Пожалуй, в принципе вполне можно было предвидеть, что после ночной прогулки по холодному послезимнему воздуху, горячего ужина и просмотра фильма девушку разморит прямо на диване. Кто-нибудь поциничней мог бы даже счесть это моим коварным планом — хотя я-то ничего такого не планировал и ничего в связи с этим не замышлял.
Присаживаюсь на край дивана, вытягиваю руку вперёд и нерешительно касаюсь волос девушки.
Любуюсь вновь тонкими чертами её почти аристократического лица.
— Мне зябко, — сонно жалуется она.
Вообще-то она сейчас укутана двумя слоями одеял, и это если не вспоминать о недавно выпитом чае и разогретых в микроволновой печи макаронах.
Впрочем, о физическом ли холоде она говорит?
Наклоняюсь и касаюсь губами её лба.
Скольжу губами ниже, касаясь строгой линии подбородка, выемки между правым ухом и шеей. Принимаю её жадный ответ, ищущие касания её прохладных губ, в то время как рука моя почти бессознательно проникает под слои одеял, ища, нашаривая, подобно Сан-Граалю, главную свою цель.
Одежда — как легко освободиться от неё, когда в ней отпала нужда.
* * *
Прижимаюсь к ней крепче, словно стремясь весь без остатка раствориться в ней. Впрочем, так ли уж нереализуема эта мечта?
Не открывая глаз, словно не желая вспугнуть чувство подступившей идиллии, целую мою прекрасную незнакомку — незнакомку до сих пор, ну не смешно ли? — в левый край губы. Перевожу губы правее, к её левой скуле, левому ушку, нежной коже под ним, как бы невзначай расположив голову так, чтобы её прохладное дыхание ритмично щекотало мою шею.
Чуть приоткрыв губы, касаюсь кончиком языка её кожи. Кожа её сладковата.
Шепчу несколько мгновений спустя:
— Смелей.
Ритм её дыхания чуть изменился. Не понимает?
— Кусай же.
Было бы неточным сказать, что девушка в моих объятиях вздрогнула. Скорее, она замерла на миг, словно перестав даже изображать дыхание.
— Тебе теперь нет никакой нужды притворяться, — убеждаю я. — А я — я всё понял почти сразу. Хотя ни один психически нормальный человек не понял бы, но я — с детства задвинутый на фантастике и мистике гик — быстро сложил все переменные. Холодная — даже сейчас прохладная — кожа, резкая реакция на кетчуп с чесноком, нежелание входить в освещённую «лампами дневного света» кухню. Отсутствие болезненной реакции на горячий чай, несмотря на отпивание его огромными глотками. Но главное — главное, на чём ты прокололась, — это твоя реакция на фильм «Underworld».
Приблизив губы почти вплотную к её ушку, шепчу прямо в него:
— Милая, ты же откровенно хохотала над ним.
Её ритмичное дыхание вновь прохладным ветерком щекочет мою шею, но ритм стал изломанным, неровным. И она как будто не торопится кусать.
Колеблется?
— Знаешь, тогда, на мосту, я сказал тебе чистейшую правду, — шепчу я. — У меня нет места в реальности, я — гигантская чёрная дыра, и с течением времени ситуация может лишь усугубиться. Символично даже по-своему, что меня — этакого адепта Нереальности — уничтожишь ты, тоже в некотором роде нереальное существо. По крайней мере, этим будет кому-то принесена польза.
Замолкаю на несколько мгновений, слыша её ровное дыхание. Чего же она ждёт?
— Знаешь, — шепчу я вновь, не открывая глаз, — перед нашей встречей на меня нахлынуло на миг странное чувство единства с Ночью — Ночью как единым организмом. Теперь я понимаю, что то было не случайным. Ночь послала мне тебя, а тебе — меня.
Слушаю ещё некоторое время мерные звуки её вдохов и выдохов. Добавить ещё что-нибудь? Вроде бы сказано всё.
Чуть поворачиваю голову, чтобы ей было удобней.
— Давай, — выдыхаю я.
«Вот смешно будет, если все подмеченные мною несообразности не стоят ни единой копейки. Вот смешно будет, если в объятьях моих лежит нынче самая обыкновенная девушка, жалеющая уже, что раздвинула ножки пред шизофреником».
Нет.
Какую-то долю секунды мне кажется, что всё именно так. Какую-то долю секунды мне кажется, что мир вокруг оказался именно настолько жестоким.
Но мгновением позже её удлинившиеся клыки вонзаются всё-таки в мою взмокшую кожу.
* * *
Ни инициаций, ни Становлений. Может быть, их вообще не бывает, — может быть, она успела меня узнать достаточно, чтобы понять, что я не желаю этого.
Я просто исчез.
Ничто.
То, чего я, возможно, всегда хотел.
* * *
...Но ты был лишь частью
Огромной машины.
Той, чьей красоты
До конца не познал...
© Complex Numbers
Проголосуйте за меня на следующих выборах президента
Российской Федерации, и я сделаю так, что каждый
отчаявшийся аутист-асоциал встретит свою вампи.
© Из неопубликованного предвыборного
обещания Жириновского, найденного на
взломанном сервере загадочным хакером