Вы наверняка когда-нибудь да замечали то, что порой человека пугают не какие-то призраки, страшные монстры или даже вполне реальные маньяки, а само место. Вот и у меня такое было.
Давно, ещё когда я учился в школе, я жил в своем родном поселке городского типа. Не буду упоминать его название, все равно оно стандартное, и подобные поселки с таким же названием есть почти в каждом районе и каждой области нашей необъятной страны. Важно то, что поселок этот располагается в самом центре Сибири, и если вы не можете себе представить себе её природу, то я напомню: густые, порой непролазные чащи хвойной тайги, изредка перемежающиеся не менее дремучими зарослями смешанного леса. И все это не на ровном месте, а со множеством холмов, небольших горных хребтов, оврагов и ущелий.
Вот как раз в подобном месте располагался и наш посёлок: с одной стороны, внизу глубокого оврага, протекала мелкая, но быстрая и холодная речка, а с другой стороны покато наступали горы, покрытые густой щетиной леса. Лишь одно место было свободно от тайги — маленькое лесное озерцо с зелёной водой, к которому вела узкая и единственная тропка от посёлка.
К посёлку вело также ещё несколько дорог: основная дорога, широкая грунтовка, по которой ездили автомобили, она прямой лентой сначала проходила вдоль оврага с рекой, затем сворачивала в поселок и пересекала его насквозь, уходя дальше в тайгу и ведя в другие такие же лесные деревеньки и сёла; узкая, но утоптанная и ровная тропа, по которой ходили пешком или в один ряд ездили редкие автомобили, она вела до старого завода, расположенного на берегу реки и в котором работала добрая треть местного населения; и ещё одна дорога до соседней совсем крошечной и наполовину заброшенной деревни, куда мы с родителями пару раз в месяц ходили за молоком. Именно от этой дороги ответвлялась у самого поселка та узенькая тропа, ведущая до лесного озера.
Я все так подробно расписываю для того, чтобы у внимательного читателя было понимание того, о чем будет вестись дальнейший рассказ.
Наш посёлок никогда не производил впечатление какого-то уныния и безнадёжности. Он всегда был богат детьми, поэтому здесь было много детских площадок с качелями-каруселями; здесь была хорошая и довольно большая трехэтажная школа; мужики были в основном работящие, если и пили, то без драк и дебоша, они были больше по охоте/рыбалке/грибам. И даже несмотря на суровую и, даже можно сказать, угрюмую природу, мы никогда не испытывали какого-то страха и уныния, наоборот обожали любоваться туманом, стелющимся у подножия холмов и между стволов деревьев по утрам, любили грозы с проливным дождем, громом и молниями, любили и безмолвие зимы, каждый год вываливавшей на поселок целые горы ослепительно белого снега.
Но было одно место, всего одно во всем поселке, которое вызывало в нас страх. При приближении к нему к каждого в груди возникало отвратительное и щемящее чувство липкого страха и даже ужаса, которое не отпускало, как человек с собой ни боролся.
Этим местом был короткий промежуток лесной чащи, через который проходила тропинка до озера. Начинаясь возле окраинного дома (в котором, к слову, как раз и жила наша семья) и гаражей, она проходила через лес и буквально через 300-350 метров кончалась крошечным песчаным пляжиком у озерца.
Никто не мог понять и объяснить самому себе, почему, проходя по этой дороге, он вдруг начинал глубже и чаще дышать, сердце принималось бешено колотиться в груди, а глаза на каком-то инстинктивном уровне принимались шарить по стволам деревьев и зарослям шиповника и багульника, будто выискивая что-то или, быть может, кого-то. Никто не мог этого понять, но стоило либо дойти до пляжа, либо, если шли в сторону поселка, оказаться возле заветного синего гаража дяди Егора, гордо помеченного большой белой цифрой «16», как сразу же страх проходил. Как рукой снимало.
Когда мне было лет 7-8, я думал, что только у меня возникает такое чувство. Я не был слюнтяем и маменькиным сынком, да и отец меня всегда воспитывал как настоящего мужчину и защитника, но все же дрался я реже, чем мои одногодки, и больше любил рисовать и читать Фенимора Купера и Майна Рида, чем гонять мяч и стрелять по воробьям из воздушки. Поэтому мне казалось, что я трус и, как у нас говорили, бздюха. Но потом от своих приятелей по двору и школе узнал, что они тоже ужасно боялись ходить на озеро, потому что «тропинка какая-то страшная». Кому-то казалось, что в том маленьком участке тайги живёт леший, кто-то в голове представлял призраков людей, живших здесь до основания поселка ( ещё в 60-е годы археологи как-то нашли остатки поселения века эдак 16-го, располагавшегося примерно посередине между нашим поселком и той полузаброшенной деревней, о которой я упоминал ранее, но впоследствии по каким-то причинам брошенного), а один мой приятель, у которого родители работали на важных должностях в местном заводе и могли себе позволить хорошую DVD-приставку и спутниковую тарелку, дающую доступ к большому количеству каналов, насмотрелся в свое время всяких фильмов про оборотней и представлял себе именно их. Но суть всегда была одна — никто не мог оставаться спокойным, проходя по узкой, тихой и в определенные часы невероятно тёмной тропе.
Шли годы, мне было уже около 15-ти лет. Босоногое детство было уже позади, появилось более целостное восприятие мира, я перестал верить во всякие сказки и небылицы. Начал покуривать, встречаться с девочками, ходить вместе с отцом на охоту и рыбалку — в общем, повзрослел, и детская наивность ушла, а вместе с ней — детские страхи. Кроме одного.
Боязнь той тропинки посреди леса, той совсем короткой тропы, которую даже старая бабушка с клюкой прошла бы за пять минут, а мы с ребятами пробегали там и вовсе мгновенно — она одна продолжала до ужаса пугать и меня, и других детей.
Я решился как-то поговорить об этом с родителями, и удивление моё было велико. Оказалось, что мама, приехавшая в 11 лет в этот поселок и все эти годы прожившая в нем, тоже невероятно боялась злосчастного места. И её страх был таким же необъяснимым, как мой. Никто её в этом лесу не оставлял, подружки не пугали, никакие несчастные девушки в этой чаще самоубийством не кончали. И уж конечно никаких оборотней, вампиров, леших, привидений и прочей нечисти там не было и в помине. Обыкновенная лесная тропинка, нависшие над ней сплошной аркой толстые ветви сосен — и обволакивающее чувство тревоги и неведомой опасности.
Отец не испытывал таких острых ощущений, как мы с мамой, так как не особо любил плавать и потому почти никогда не ходил в сторону озера, да и сам он был не местный, приехал в наш посёлок только за год до моего рождения. Но все же и он подтвердил, что в те редкие моменты, когда ему за какой-либо надобностью случалось ходить в ту сторону, было не по себе. Как он говорил, «иду и чувствую, будто на меня смотрят, причем сразу отовсюду. Но кто может смотреть, если вот она - пустая дорога, вот он я один, а больше никого?».
Добивало меня то, что я жил, как писал ранее, в крайнем доме, как раз рядом с этим злополучным местом. И окно моей комнаты аккурат выходило на тропинку. Если днём мне просто не нравилось смотреть в ту сторону, так как сразу возникали ассоциации с теми чувствами, что я испытывал, идя по тропе, то с наступлением темноты я и в собственной комнате начинал испытывать нарастающее чувство тревоги, страха, а порой — ужаса. Возле гаражей, у самого начала тропы, стоял одинокий фонарь, и жёлтый его свет, оканчиваясь возле тропы, только оттенял густую темноту, в которую погружалась лесная дорога вечером. Поэтому почти всегда я спал с зашторенным окном, словно пытаясь отгородиться от этого места, стать невидимым для...для чего? Я и сам не мог дать себе этот ответ.
Со временем я постепенно все больше узнавал о том, что, как оказалось, чуть ли не весь поселок так или иначе, но боялся ходить по этой дороге. Даже местные старожилы говорили, что «нехорошее это место», хотя почему — никто не мог на это ответить. Не находилось слов. Просто все знали по себе, по своим чувствам, что там страшно, небезопасно, неуютно. Озеро хоть и пользовалось популярностью, туда ходили купаться дети, подростки и некоторые взрослые, но никогда не было многолюдным. Всё из-за этой чертовой лесной дороги.
Я думал, что ладно, возможно, что это мы, люди, в силу развитого интеллекта и воображения нафантазировали себе невесть что, сами себя запугав. Но в один день случилось событие, после которого я больше никогда за все последующие годы не ходил по этой дороге.
Это было поздней весной 2001 года. Я тогда заканчивал 9-й класс и собирался поступать в техникум в довольно крупный по местным меркам соседний город. Была теплая, насколько это возможно в нашем климате, весна, большая часть контрольных была уже сдана, оставались только выдача аттестатов да последующие экзамены.
Я шел из соседней деревни с авоськой, полной банок молока. Уже вечерело, но было достаточно светло, лишь далеко на востоке уже сгущались сумерки. Я ускорил шаг, чтобы поскорее пройти мимо злосчастной тропы хотя бы пока светло. Но внезапно из кустов появилась свора собак. Мы не знали, откуда в нашем поселке появились уличные шавки, потому как все те люди, что держали собак, были либо охотниками, у которых жили чистокровные лайки, либо просто собачниками, не занимавшиеся разведением. То есть, собак на улицу никто не выкидывал. Видимо, они пришли к нам из какого-то другого поселка или города.
Так или иначе, а я понял, что мне угрожает опасность. Дикие собаки намного опаснее волков, и я знал, что если они голодные — обязательно разорвут и съедят.
Не знаю, на что я тогда надеялся, но я закинул авоську за плечи и побежал что есть духу. Собаки лишь пару секунд стояли в нерешительности, после этого сразу же кинулись за мной. Они бежали очень быстро, но я, каким-то невероятным образом, был быстрее, и они не могли меня догнать.
Лишь у злополучной развилки я понял, что силы мои на исходе, и что сейчас шавки меня догонят.
И они догнали. Но именно в этот момент что-то произошло.
Стоило им добежать до пресловутой дороги к озеру, как они резко остановились и, поджав хвосты, бросились в обратную сторону. Они моментально забыли обо мне, хотя какую-то минуту назад меня преследовал дикий вой и голодное рычание семи или девяти крупных псин. А сейчас матёрые кобели и суки, поджав хвосты, как маленькие щенки, молча убегали прочь.
Я стоял прямо на развилке, тяжело дыша. Позади меня было лесное озеро, по правую руку — дорога, по которой я бежал, а чуть левее и впереди — дорога к посёлку, гаражи и мой дом за ними. И тут я почувствовал то, что, видимо, почувствовали и собаки. Дикий, животный страх. Поднялся какой-то странный ветер, который прокатился по лесной тропе от озера и обдал меня холодной струёй. Ветви сосен сердито заскрипели, но через секунду все утихло. Вообще всё. Не было ни единого звука. Стояла мертвая тишина.
Каким-то шестым чувством я осознал, что если я сейчас обернусь — умру. Поэтому я стремглав бросился вперёд, позабыв о всякой усталости, словно это и не я пару минут назад пробежал несколько сотен метров, преследуемый голодными хищниками.
Я не помню, как я оказался дома. Тот день я в принципе запомнил смутно. Запомнилось лишь то, как мама, всплеснув руками, принялась осматривать мою спину. Она была вся в молоке, банки от бега разбились друг о друга. Но я этого даже не почувствовал. Все, на что было потрачено мое внимание — это та дорога. Глядя на неё из окна, не обращая внимания на причитания матери и ворчание отца по поводу разбитого молока, я лишь молча стоял, не моргая, и смотрел. И все что я видел — была лишь дорога. И темнота, которая царила в её глубине. И больше ничего.
С тех прошло уже много лет. Я живу столице нашего региона, работаю, имею жену и двух замечательных детей. Изредка приезжаю в родной поселок, который сильно опустел и, как говорится, «загнулся» со времён моей молодости. Но также, как и когда-то давно, стоя в своей старой детской комнате и глядя из её окна на старую, уже довольно сильно заросшую дорогу, я все также испытываю необъяснимое чувство страха. Что это было все те годы и конкретно в тот день, когда свора голодных шавок, позабыв обо мне, сама стала спасаться бегством — я так до сих пор и не знаю. Знаю только, что это единственная тропа в нашем поселке, по которой никто больше не ходит. Почему? Ответ все тот же — страшно.