— Не смейте за мной записывать!
Это были её последние слова — и, возможно, последняя воля. Но я решусь её нарушить и записать то немногое, что удалось узнать после нескольких встреч. К сожалению, мне так и не удалось выяснить ни её прежнего имени, ни места и обстоятельств рождения, ни как она овладела теми двумя искусствами, в которых её мало кто превзошёл бы. Но надеюсь, мои заметки будут небесполезны будущему биографу.
Первая встреча — в сумрачной портовой кафешке «Ашкелон», среди клетчатых скатертей и потемневших абажуров. Хозяйкой там была моя тётка. В тот вечер я зашёл поздравить её с днём рождения и поговорить о каких-то денежных делах. Так получилось, что с утра я насмотрелся «Дискавери» и потому разговор очень быстро свернул в сторону бозонов Хиггса.
— Но даже если его найдут, — говорил я, — всё равно тайны вселенной на этом не закончатся. Потому что окажется, что ведёт он себя не так, как мы думали. И всё пойдёт по новой.
— Тайны вселенной? — тётя усмехнулась, — В этих не сильна. У нас и городских хватает. Одна с самого утра в углу сидит и хоть бы чего подороже заказала.
До обеда оставался час и кафе пустовало. Два негра-моряка пили пиво, бородатый европеец с аппетитом уплетал сэндвич, а в углу, возле кальяна, расположилась черноволосая девушка лет шестнадцати. Платье с обнажёнными плечами и аккуратным вырезом, длинные волосы, уложенные в две косы и длинный старомодный мундштук — она словно пришла с какого-то бала, каких, должно быть, уже давно не проводят. Девушка пускала кольца дыма, отпивала кофе и двигала шашки, расставленные прямо на скатерти. Лицо оставалось в тени, и я различал только губы и вуаль сизого дыма.
Её противник был настолько низкорослым, что я разглядел его только со второй попытки. Он сидел ко мне спиной, и я видел лишь клетчатую рубашку и торчащие волосы.
— Она из Триады?
— Нет. Даже близко нет.
— И в чём же здесь тайна?
— Тайна в том, что у неё никто выиграть не может. Даже меня обыграла.
— Вот как! Кто же она такая?
— Этого никто не знает, — тётя собиралась на кухню, — Зато все знают, что она — мальчик!
Шашка стукнула трижды. Алиса выпустила ещё кольцо дыма и раздавила сигарету в пепельнице. Противник что-то пробормотал и встал из-за стола, а Алиса уже собирала шашки в коробочку. Теперь можно было разглядеть её тонкое, довольно красивое лицо с большими глазами и бровями, подведёнными чёрной тушью. Она была из местных.
— Можно подойти?
— Вроде не кусается.
Я подходил с опаской. Всё моё детство прошло на зажиточной чиновной окраине, где не столкнёшься ни с такой профессией, ни с таким полом.
— Здесь свободно, — сообщила она и щёлкнула крышечкой. Потом достала откуда-то из-под стола портмоне и спрятала оставшиеся на столе купюры.
— Алиса?
— Что вам угодно?
— Мне интересно, как вы играете.
— Я играю только на ставку. Что ещё?
— Можно сыграть с тобой?
На втором ходу Алиса зажгла сигарету и выпустила дым в мою сторону. Ещё через шесть стало ясно, что я проиграю прежде, чем сигарета догорит.
— Над тобой не издеваются из-за работы?
— Игра — благородное дело.
— Я про твою основную.
— Когда ты один, некому издеваться. А когда с деньгами — незачем.
— Ты, наверное, много зарабатываешь, — я действительно не знал, что спросить.
— Игрой — немного, — Алиса сгребла деньги и потушила сигарету, — Основной работой... — продолжая собирать шашки, она быстро оценила мою школьную форму, — достаточно, чтобы жить. У тебя, если что, только на один сеанс хватит.
Снова щёлкнула крышечка. Я успел заметить, как аккуратно сложены шашки. Белые к белым, чёрные к чёрным.
Вторая наша встреча случилась летом, в самый разгар беспорядков. Я пытался фотографировать баррикаду, и вдруг заметил в толпе Алису. Она торопилась, даже не обращая внимания на переполох и лозунги в руках митингующих. В майке, джинсах и с волосами, завязанными в хвост, она теперь казалась всё-таки мальчиком.
— Привет! — крикнул я ей.
Она оглянулась, замерла, раздумывая, стоит ли отвечать, но тут по станции метро ударили из миномёта, и волна из пыли и горячего воздуха накрыла весь переулок. Я сжался в комок, уже готовый проскользнуть в чёрный колодец смерти. Потом открыл глаза и увидел сумку Алисы. Она отлетела в сторону, лопнула пополам и в решётку водостока сыпались вперемешку шашки и презервативы.
Алиса сидела рядом и держалась за голову. Потом вдруг посмотрела на меня.
— Сможешь, шашки достать? — был вопрос.
— Где?
— Где угодно!
— Смогу...
— Большой красный отель с пластмассовыми пальмами, — Алиса уже сгребла всё, что не успело ускользнуть под землю, и теперь отряхивала джинсы, — Номер триста тринадцать. Пошёл, быстро!
Я побежал на поиски. Было стыдно отступать там, где Алиса не видела даже проблемы.
Отель нашёлся куда быстрее, чем новые шашки. В холле — тишина, словно в склепе. Уже в лифте я столкнулся с иностранцем в майке навыпуск и кепке с незнакомым мне флагом. Тот заметил коробочки и спросил по-английски:
— Ты в триста тринадцатую?
— Да.
— Я провожу. Ещё заблудишься.
Дверь открыла Алиса. Мокрые и распущенные, как после душа, волосы, и халат, пёстрый, как японское кимоно. Глаза смотрели осовело, а поверх духов ощущался тонкий аромат коньяка.
Иностранец проскользнул внутрь. Там его поприветствовали ещё два голоса.
— Спасибо, — Алиса приняла коробочки, хихикнула и погремела ими, словно кастаньетами, — У нас тут, как видишь, сеанс одновременной игры.
— Ты не перетрудишься?
Алиса вскинула брови.
— Да если я сейчас выиграю, мне... — она икнула, качнулась, но удержала равновесие, — Да мне на операцию хватит! — заорала она на весь коридор. Смутилась и захлопнула дверь.
Чтобы увидеть её в третий раз, пришлось порядочно потрудиться. Я искал и в тётином кафе, и возле отелей, и в районах с соответствующей репутацией. Её старшие коллеги пожимали плечами — Алису, говорили они, уже неделю как не видно. Может, под автобус попала?
Но они ошибались. Да, Алиса нашлась в больнице, но оказалась там по совсем другому поводу.
Нужная палата была на седьмом этаже. Алиса лежала одна, окутанная проводами и под пикающим экраном. Заметив меня и ещё одного незнакомого парня, она нахмурилась и дёрнула рукой — видно, собиралась взять сигарету. Но сигарет после операции не дают.
— Ты что, уже родственником моим сделался?
— Все люди — братья, — я улыбнулся, — Неужели не знаешь?
— Подозревала. Но теперь я вам скорее сестра.
— Поздравляю, — я подумал, что это уместно, — Операция нормально прошла?
— Осложнения, — Алиса с ненавистью посмотрела на медицинскую технику, — То ли почки, то ли печень. Но ничего, врачи сказали — скоро заработает. И я буду бегать, прыгать, танцевать и кувыркаться... Туристы приедут, деньги будут.... Смотрите, мне даже волосы стричь не стали, — она взяла прядь и помахала ей, как щёточкой, — Хорошо здесь... Да, вы мне что-то вкусное принесли?
— Принесли, — я уже доставал из пакета шоколад, апельсины и гранатовый сок, — И вот это, — я разложил доску на тумбочке и поставил рядом коробку, — Этот парень хочет с тобой поиграть.
Алиса сделалась мрачной, словно грозовой фронт.
— А других услуг вам не надо?
— Алиса, не дуйся. Я просто подумал, что тебе тут одиноко. Пусть хоть шашки тебя навещают.
Меня грела мысль, что я смутил выдающуюся личность.
— Мне подниматься запрещено.
— Мы пододвинем.
— Нет, — Алиса закрыла глаза.
Помолчала минуту и добавила:
— Я буду вслепую.
Потом она попросила шоколадку — раз сигарету нельзя.
Мой спутник сел за доску, и Алиса назвала первый ход. Я двинул шашку за неё — не хотелось, чтобы и белыми, и чёрными управляли одни и те же руки.
Шашки кажутся простыми, все ходы в них похожи и я очень быстро перестал разбираться в позиции. Ничья в конце показалась мне чудом.
— Ещё! — приказала Алиса.
Я не видел лица моего спутника, но судя по тяжёлому сопению, Алиса была непростым соперником.
—... Я выиграла, — сообщила Алиса, — Ещё раз?
— По регламенту — до двух побед.
— Почему? — спросил мой спутник.
Я замахал на него руками. Если Алиса догадается, что играет с чемпионом страны среди юниоров — всё пойдёт прахом.
Алиса уже закрыла глаза. Интересно, к её воображаемой доске полагалась воображаемая коробочка?
Третья партия была жёсткой. Алиса уже не говорила, а выкрикивала ходы, громкие, как оружейные залпы. Шашки кололи пальцы, их словно пропитало статическое электричество. На десятом ходу я уже не чувствовал себя зрителем — я был словно продолжением Алисы, её дополнительной парой рук, и упорно тащил вместе с ней неподатливую партию к победе.
На двадцатом Алиса закашлялась. Я посмотрел на неё, словно проснувшись, но не знал, чем помочь — огоньки и экраны ничего для меня не значили. Потом перевёл взгляд на моего спутника и чуть не вскрикнул.
Перед ним лежал карманный компьютер. На экране — та же позиция, что на доске. Заметив мой взгляд, он чуть заметно пожал плечами. Ну, надо же что-то делать с этой распроклятой Алисой! И только потом двинул шашку, точь-в-точь так же, как советовал экран.
Ещё ход! Я уже не понимаю, что творится. Ещё! И ещё!
Доска дрожала, над ней словно стояло марево. Дело, наверное, идёт к ничьей. И тут быстрая тень пронеслась над доской, и запищали в унисон её возмущённые приборы. Алиса сидела на кровати, сжимая в руках наладонник. Её лицо было перекошено — может, от боли, а может, от бешенства.
— Алиса, — заговорил чемпион, — ты играешь действительно здорово. Я думаю, тебе нужно поучаствовать в турнирах. Особенно за женскую сборную. Игроков с твоей судьбой женские шашки пока не знали.
Алиса закашлялась. Кашель бил её, как палкой — один спазм, второй, третий.
Она зыркнула исподлобья чёрными глазами.
Взревела:
— Не смейте за мной записывать!
И швырнула наладонник в окно. Стекло хрустнуло и рассыпалось, внизу застонала сирена.
А потом совсем рядом с нами, прямо над ухом, раздался писк. Вспыхнули красным огоньки на панели, а экранчик показал ровную зелёную линию. Алиса повалилась на кровать, сжимая в руке оливковый провод, который только что вырвала из розетки. Задрожал и приоткрылся рот, но вместо крика послышался тихий, почти мелодичный свист, который, наверное, издают последние песчинки, прежде чем тоже провалиться в воронку. А потом обмякла и затихла, глядя в пустой потолок.
Доска стояла рядом с ней и шашки, казалось, смотрели с сочувствием на свою повелительницу...
Единственными родственниками оказались мы — потому что других посетителей у Алисы не было, а у меня хватило ума назваться её братом. На нас и легли все расходы по её погребению. Так что семейный скандал получился порядочный.
Возможно, это была её посмертная месть.