На самом деле, тут не так уж и плохо. Если, конечно, разобраться и привыкнуть. Ведь многие — они как? Они попадают сюда, получают свою порцию впечатлений, и в ужасе убегают отсюда (ну, или пытаются это сделать). И — я должен признать — это вполне нормальная реакция.
Ну, вот, возьмем меня. Я сюда попал с… кажется, десятью “попутчиками”. О, это было по-настоящему страшно.
Например, когда первого из нас сожрала плотоядная слизь. Как этот бедняга кричал. Мы тогда буквально обосрались от страха. Затем второго поглотили тени. Вот уж чего я никому не желаю — так это такой судьбы. Даже сейчас я стараюсь этих тварей избегать. Хоть они мне и нипочем, но все равно — аж мурашки по коже. Ну, там, где она осталась.
Третий, помню, двинулся головой. Капитально так — убил четвертого и сожрал его. Он еще меня пытался достать, но я раскроил ему череп камнем. Что поделаешь — жить-то хочется. Но представьте себе наше удивление (точнее — дикий, животный ужас), когда этот ублюдок заявился обратно через пару дней. Мы тогда потеряли двоих — я до сих пор не выяснил, что с ними стало.
Вот когда нас стало вдвое меньше, мы включили головы, и начали учиться выживать. А что поделаешь? Вот летишь ты в самолете, и бах — ты уже тут. И даже не ясно, как и почему. Может, какой-то псих взорвал бомбу, и все оказались здесь. А может — тебе просто не повезло, и тебя сюда затянуло, а там, дома, остался лететь в Лаос твой двойник. И он потом плескался в море, щипал за жопу девок, пока ты обгладывал труп какого-то бедолаги.
Тут любой охренеет. Вот я, например, я вообще в метро ехал. Просто в какой-то момент эскалатор остановился, и людей нет нет спереди, ни сзади. Было поздно, потому я решил, что меня не заметили, и механизм остановили. Ну, вот поставьте себя на мое место: поднимаешься ты к выходу из метро, а тебе голову чуть не откусывает как-то херня, покрытая серой шерстью. А за дверью — натуральные джунгли, да еще ночью. Я ж говорю: любой охренеет!
А потом в темноте ты натыкаешься на такого же неудачника — вы оба вопите от ужаса, и с перепугу метелите оппонента что есть сил. А потом, уже почти размозжив кому-то голову, ты разбираешь “нет, пожалуйста, не надо!”, и понимаешь, что перед тобой — не очередной упырь, а такой же как ты — напуганный и ни черта не понимающий обыватель. И вы отряхиваете друг друга, впервые ощущая что-то вроде надежды — ведь если ты не один, то уже как-то не так страшно.
А потом это место все больше концентрируется на тебе. Появляются эти твари из тумана — белые, как молоко, и нихера их не берет — ни полено, ни огонь, ни крепкий, отборный мат. И ты беспомощно смотришь, как они потрошат твоих товарищей, а сам стоишь, словно парализованный — ни на помощь позвать, ни ноги унести. Но это пока их длинные, тощие лапы не потянутся к твоему горлу. Тут сил появляется — хоть отбавляй. Я бежал через заросли, должно быть, часа четыре. Точно помню, как продирался через фиолетовые листья, оставляя на них лоскуты кожи и мяса. Не знаю, как я тогда не умер. Должно быть, я уже стал частью этого места...
И — в конце — ты остаешься один. Товарищи гибнут, или теряются. Случайные встречные перестают попадаться, или убегают от тебя в ужасе (еще бы — когда вместо лица у тебя один сплошной шрам, и местами проступает кость).
И вот тогда ты по-настоящему растворяешься в этом мире.
Кто-то — вроде Третьего — он сдается с концом. Просто становится очередной неведомой херней — жрет случайных прохожих, прячется в норах, превращается в полуразумное, опасное существо. Про таких когда-то я любил читать истории. Ну там, неведомая херня в подвале, под кроватью, в вентиляции…
Кто-то просто находит выход отсюда. И потом — не знаю — в больнице, что ли, лежит? Убеждает себя, что это все были глюки, а руку — это сам себе отрезал? Или, просто кому-то везет, и кошмар длится доли секунды. Или живет, будто ничего и не было?
Или, вот, как я. Я тут живу. Не скажу, что это легко, но — интересно. Оно ведь как работает — когда правила не писаны, ты их придумываешь сам. Захотел — и шагнул на километр. Решил отрастить крылья — отрастил. Но это когда ты понимаешь, а если не понимать — то будет больно.
И вот тут — становится интересно. Даже забавно. Вот, сидят трое у костра — с заточенными палками, всматриваются в темноту вокруг. Ждут нападения. И ты — смотришь на них, изучаешь, иногда нет-нет, да шелестишь ветками — просто пошутить, посмотреть, как у них глаза от ужаса делаются по пять копеек. И потом выходишь — спокойно так, словно свой — к огню. Они смотрят на тебя, палки тычут, а у самих от страха коленки трясутся. А ты вальяжно так садишься, и решаешь, что палки весят… ну не знаю. Сто килограмм? И палки падают на землю, а они жмутся друг к другу. А ты спокойно так достаешь из воздуха ломоть мяса, и водружаешь над огнем. Чувствуешь себя… ну, не богом, конечно, но красуешься, как старожил перед молокососами.
Но это одно. Другое дело — это лезть обратно. Не хочется — вот те крест! Ну вообще не хочется. Оно мне надо? Опять эти метро-шметро, самолеты и интернеты? У меня тут что ни день — что-то новенькое. А там — одна рутина! Одни люди других убили. Какая интрига! Но надо. Потому, что засилье всякой чертовщины — это тут норма. А там — нет. Не то, чтобы меня заставляли… Но я просто понимаю, что не все могут и хотят так жить.
Ну, вот, сожрала какая-то хрень сотню человек. Мне-то какая беда, казалось бы. Она там жрет, а я — тут. Ну так экосистема — это понятие универсальное. Скажем, те же Тени — они ж поглощают не кого попало. У них своя система (хотя я ее и не понимаю), но сегодня поглотили папоротник, завтра улитку, послезавтра — ту хрень, что всех с ума сводила. Почему — да хер его знает, но сожрали. Вот пропали тени — отправились туда, людей жрать, ведь люди — они непуганые, они теней не боятся, да и отменить их не могут. А тени — знай себе — лежат, и жрут. А тут — катастрофа. Они никого не сожрали, и кто-то расплодился, и жрет теперь всех подряд. Беда.
Вот и приходится переться обратно, собирать беглецов, и отправлять домой. Вот самое противное в этой части — это люди. Вообще неблагодарные уроды.
Ну, вот, у одного под кроватью Тень завелась. Ну там, как? Мелкая тень — даже ногу не откусит. Питалась себе пылью и случайными предметами. До серьезной проблемы ей еще лет пять расти и расти — молодняк сбежал. Но возвращать-то надо! И вот, я, значит, сижу, жду, пока она не вылезет поживиться, а человек — он, короче, на кровати, под которой Тень, спит. И вот надо ж было мне забыть замаскироваться от ебучих котов. Я уже и думать забыл, что они вообще существуют, и вот те раз! Заходит этот шерстяной пидарас, и давай на меня шипеть и хвост топорщить.
Разумеется, его хозяин проснулся, и меня увидел. Ну, как увидел — я в зеркале отражался. Забыл решить и этот вопрос — во сне ж в зеркала не смотрят. Так-то он меня и на камеру хрен увидит, но я про зеркала и котов просто как-то не подумал — ночь же!
И вот, значит, я приперся за тридевять земель вытаскивать Тень у него из-под жопы, а он поднял ор, и бросился включать свет. Нет, у как я, скажите пожалуйста, буду Тень ловить, если в комнате светло, как днем?!
И тут ведь что выходит — если я этого мудака просто вырублю, и свет выключу — Тень свалит — она ж не совсем тупая, и понимает, что я тут делаю. А если не вырублю и просто уйду, то Тень тоже сбежит, только хер ее найдешь потом. То есть так и так — кот и его мудак-хозяин мне все испортили. И так ведь каждый раз!
Вот, скажем, есть такая штука — Ход — ребята не то, чтобы безобидные, но прутся только к тем, у кого ночью свет горит. Ну а потом делают “своим”. Тоже мерзкая вещь, но если знать что да как — то не страшно. И вот что вы думаете? Только я всех в округе убедил не использовать ночью свет (или, хотя бы, закрывать плотно ставни), как приезжает какой-то сраный турист, и включает его! А Ходу — им-то всего ничего надо — два, может, три месяца без света! Они бы сами домой поперлись. Но нет — человек был обязан все просрать. Пускай теперь тоже ходит — мне не жалко.
И вот тут — звереешь. Ну, не всегда, конечно, но капитально так, порою. Достаешь людей похуже Хода, или Теней. Напустишь того белого туману, и давай веселиться. Благо, особых выдумок не надо. И потом полгода опять можно жить и работать — пока опять резьбу не сорвëт.