Допустим, некий человек живет на двенадцатом этаже четырнадцатиэтажного дома.
Он живет в этом доме долго и помнит в лицо всех своих соседей, хотя и не знает, как их зовут: он неразговорчив, но у него отличная память на лица, а за много лет в лифте можно встретить всех жильцов — кроме тех, конечно, кто ходит пешком.
Он знает, что кнопку четырнадцатого этажа нажимают обычно трое: бледная усталая женщина, живущая одиноко и нелюдимо — никогда она не ездит в лифте вместе с кем-то, и никогда случайные гости подъезда не пахнут, спускаясь сверху, ее духами или ее квартирой; мужчина средних лет, толстый и усатый, часто приводящий к себе девушек, всегда разных; величественная старуха с манерами королевы, страдающая целым букетом старческих болезней — от нее пахнет лекарствами, и к ней часто ездит медсестра, пахнущая так же.
Жильцов других этажей человек тоже знает в лицо — многодетную семью, пару алкоголиков и юную спортсменку с тринадцатого, своих соседей по лестничной площадке, тех, кто живет ниже — но речь не о них.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, наш герой входит в лифт вслед за мужчиной в темном костюме — тот нажимает кнопку четырнадцатого этажа, а наш герой, задумавшись, едва не забывает нажать свой двенадцатый.
К кому же он едет, — размышляет человек, пока лифт несет их обоих вверх по шахте, — к затворнице, к весельчаку или к бабке?
За время подъема он так и не придумывает ответа на свой вопрос и забывает о случайном попутчике до следующей встречи.
После четвертого столкновения в лифте наш герой начинает подозревать, что кто-то из жильцов съехал, и теперь новичок живет в его квартире — так регулярно этот незнакомец посещает подъезд. Однако в следующие дни он встречает в лифте всех соседей поочередно — и убеждается, что все они по-прежнему живут здесь.
Странное вялое любопытство покусывает его, и он решается заговорить с давно знакомыми в лицо соседями.
— Знаете, — неловко начинает он, оказавшись в лифте с затворницей, — я в последнее время часто вижу в подъезде новое лицо, с вашего этажа, и мне бы хотелось... — он осекается на середине фразы, потому что, машинально попытавшись вспомнить «новое лицо», понимает, что не помнит, как выглядит загадочный посетитель. Он, изучивший лица всех соседей до последней черточки, не помнит о своем попутчике ровным счетом ничего.
— Да, — соглашается соседка, не дожидаясь, пока он закончит, — сегодня действительно как-то душновато.
Человек моргает недоуменно, но он уже израсходовал всю свою решимость, поэтому не пытается продолжить разговор. Весь вечер он думает о том, как же выглядел таинственный посетитель, а на следующий день заговаривает в лифте с величественной старухой.
— И не говорите, — кивает старуха в ответ на вопрос о незнакомце, — в наше время действительно не продают хорошего снотворного. Ни в одной аптеке не найти.
Человек трет лоб, бормочет что-то утвердительное и вновь пытается вспомнить лицо гостя — и вновь не может.
Стоит ли говорить, что разговор с усатым толстяком тоже не приносит результатов — вместо ответа толстяк жизнерадостно болтает о своих юных и не слишком юных, но все же симпатичных знакомых женского пола.
Человеку начинает казаться, что он спит, бредит, галлюцинирует наяву — он замирает над чайником, заваривая чай, потом заходит в ванную и забывает, зачем туда пришел — незнакомец занимает все его мысли, но мысли эти словно бродят по замкнутому кругу: лицо гостя не вспомнить — разговоров о нем соседи будто не слышат — он не ездит ни к кому из них — как же он все-таки выглядит.
Следующим вечером незнакомец перешагивает порог лифта вслед за нашим героем и нажимает кнопку четырнадцатого этажа. Он стоит спиной, и человек видит только приглаженные темные волосы, ухо и часть щеки, лица ему не разглядеть.
Выйдя на двенадцатом, он привычно достает ключи, но вдруг замирает у своей двери, старается не звякать связкой. Ну конечно, — мелькает быстрая мысль под шум уносящегося вверх лифта, — нужно просто послушать, в какой звонок позвонит гость, а потом под благовидным предлогом...
Мысль не заканчивается, растягивается, как резина — шум лифта становится все глуше и глуше, но не прекращается — так долго, будто этажей в доме не четырнадцать, а в два раза больше — и человек стоит, сжимая в кулаке ключи, и слушает, как лифт уезжает куда-то очень далеко.
Он не сразу понимает, что шум нарастает снова — судя по звукам, лифт не останавливался и его двери не открывались, но теперь он возвращается обратно. Человека охватывает необъяснимая паника, трясущимися руками он перебирает ключи, торопясь открыть дверь в квартиру, захлопнуть ее за собой, задвинуть щеколду, надеть цепочку... Он не успевает открыть все три замка — лифт дергается, останавливаясь на его этаже, и раздвигает двери.
Чушь, какая чушь, я сплю, думает наш герой, оцепенелыми, как будто затекшими пальцами медленно нащупывает нужный ключ и слышит шаги: гость вышел из лифта и остановился на площадке.
— Зря вы это сделали, — говорит гость, и вот сейчас можно посмотреть ему в лицо и увидеть, наконец, как он выглядит, но человек не может повернуть голову, поднять глаза от своих замков, просто не может себя заставить. Он тянет секунды, как будто выигрывая их одну за другой у чего-то страшного, но неторопливого, и умоляет каждую не спешить.
Очередная секунда слушается его и замирает — чтобы не прекратиться уже никогда.