Будучи студентами, мы с другом Лехой решили снимать квартиру на двоих. Хватило нам только на однушку в таком себе районе, но все лучше, чем в общаге, или с родителями. И мы с нашими нехитрыми пожитками радостно туда въехали. Хата в обычной пятиэтажке: комната, кухня, балкон. Не то, чтобы крутой ремонт, но и не совсем рухлядь. Середнячок, в общем. Мы заселились, обмыли это дело пивком и стали наслаждаться собственной независимостью.
Но радость наша длилась недолго. Сперва мы не обратили внимания на такие мелочи, как перегорающие лампочки, или на то, что в квартире все постоянно ломается. Леха умудрился даже свой раритетный Нокиа 3310 разбить, хотя накануне хвастался мне, что вот это телефон – на века, не то, что мое новомодное бескнопочное г*вно. Ну, мало ли: просто руки у него из з*дницы, да совпало так – с кем не бывает?
То, что кто-то на меня смотрит по ночам, мне начало казаться еще в первую неделю, но глупо же. Кто на меня может пялиться, кроме Лехи с его продавленного дивана? А во всякую муть потустороннюю я, ясное дело, не верю.
Но бывало такое, что просыпаюсь посреди ночи от ощущения, что кто-то сел на кровать и пырится безотрывно так. Я пару раз все же думал: Леха, но открываю глаза – никого, только в холод такой бросает, как будто я на морозе лежу. Думал, заболеваю. А на утро все проходило и за день как-то из головы выветривалось.
Как-то вот я проснулся от бормотания. На этот раз это и правда оказался мой друг. Я окликнул его, но он не отреагировал, продолжал шептать фигню какую-то, как на автоповторе. Как будто кассету старую на одной и той же фразе заело. Я встал, подошел к его дивану. А он лежит на спине, башкой из стороны в сторону вертит и… глаза у него открыты, а зрачки быстро бегают.
— Эй, Лех, — я потряс его за плечо. Ноль реакции. – Леха, твою мать!
И тут он дернулся, дугой выгнулся такой. Хрипит, лупалы – на меня, а осознания в них нет. Как будто не он вовсе.
— Закрой дверь! – разобрал я сквозь хрип то, что он все это время бормотал без остановки.
Я обернулся и вижу: в коридоре полоска тусклого света такого, как из подъезда. Да как это вообще?! И я, и Леха всегда дверь запираем на два оборота — мало ли, какая шваль таскаться будет. И сегодня тоже помню – дверь закрывал, как с пар притащился. Еще ключи уронил, потому что о кошака споткнулся.
Блин, кошак! Мы завели его по приколу: крутился в холода у магаза и орал так жалобно. Ну мы и взяли покормить, а он как-то прижился.
Я прошел к двери, чтобы закрыть, пока кот не учесал куда. И замер. За дверью как будто пробежал кто. Как будто тень в человеческий рост. Но в углу там только соседская квартира находится, нет больше ничего. Дедуля одинокий живет. Но тень эта слабо походила на нашего соседа. Он точно не так резво бегает, еще и посреди ночи. Ворьё какое? Может, но… куда оно делось? Я выглянул в проем между косяком и дверью – там зазор такой в сантиметр где-то. Я присмотрелся в узкую эту щель, но ясно же — нет там ничего. Приглючилось, может? Только вот… позади меня раздалось кошачье шипение.
— Ты чего, Тишка?
Тиша, надо сказать, вообще котяра мирный. А тут стоит, спину полосатую выгибает и шипит. Я к нему, а он попятился, драпанул вглубь ванной и заныкался где-то под ней. Вот тут мне как-то не по себе стало. Леха со своим этим бормотанием, дверь открыта, глюк мой, а теперь еще и кошак. Как будто он тоже видел что-то.
Стою, пытаюсь отдышаться, а тут из кухни, как ни в чем не бывало, Леха выходит.
— Я тут чайку попить решил, — и улыбается, держит чашку и такой – как ни в чем не бывало. А на часах три часа ночи.
— Какой чай, Лех? Да ты чего вообще?!
Он нифига так и не вспомнил, а я всю ночь уснуть не мог потом. И ощущение это, – что смотрит кто-то.
Ну, прошла еще неделя. Странного ничего не происходило, и я за учебой и прочим забыл про тот случай. Леха тоже нормальный был. Не бормотал больше ничего, не лунатил там. Разве что Тишка какой-то диковатый стал, на руки не шел, прятался все время в той же ванной. Но не до него как-то было: коты ж, они сами по себе, все такое.
В ту ночь мы с Лехой порубились в игру на приставке и легли спать, как обычно. Завтра зачетная работа, надо бы выспаться. И я вроде бы вырубился, но тут, прямо во сне, ощущение, что кто-то у кровати ходит, присаживается, и вот это вот – смотрит. Я попытался открыть глаза и не могу: как не пускает что-то. А эта гадь, чем бы оно там во сне ни было, уже лезет откровенно, лапой одеяло стягивает и под него забирается. Такое… шершавое, холодное, и я прям когти чувствовал по своей коже. А вместе с этим, как клокотание такое из глотки его слышал. Так, наверное, задыхающиеся люди хрипят. И это – жутко, должен вам сказать.
Я как наяву чувствовал и видел: вот наша комната, вот Леха на диване храпит, вот мой комп гудит, и – оно. Комкает мою постель и тенью такой темной нависает. Я рассмотреть не могу, а чем больше пытаюсь, тем мне все меньше остается, чем дышать.
Я заорал и проснулся. Правда, то, что я орал, мне, кажется, приснилось. Я теперь наяву лежал и пошевелиться не мог. Вот вообще, как парализованный! Наша комната, Леха храпит, комп мой невыключенный… сука, все, как в моем сне! Я попытался сесть, но меня за ногу схватила рука – я четко почувствовал! Холодная шершавая рука! Но я ведь уже не сплю! Это уже не сон!
Я хотел позвать Леху, но мое горло свело судорогой, и вместо крика, даже тупо голоса, из моего открытого рта раздалось хриплое клокотание. Такое, как мне снилось от этой стремной хреновины. Мне стало так жутко, как никогда в жизни не было! Воздуха все меньше, и в относительной темноте комнаты мне начало казаться, что от угла отделяется нечто темное, кривое, сгорбленное и на меня двигается. А я даже зажмуриться не могу. Ничего не могу, мать его!
И тут – Тишка! Он сиганул прямо по дрыхнущему Лехе, а затем с шипением вспрыгнул на мою койку. Леха подкинулся с матами на кошару, и… и меня как отпустило. Я смог вдохнуть и двинуться.
Я не знаю, что было бы, если бы не Тишка. С той квартиры мы съехали, хотя Леха мне, конечно, не поверил и материл меня, что я трухло, и прочее. А когда выезжали, дедуля этот, сосед, на лестнице стоял и улыбался так… понимающе.
— Правильно, ребят, правильно. А то баба Люда гостей неблагодарных не жалует. Пойду вон, цветочки ей отнесу, уж пять лет как померла, а все за свое держится.
И ушел прихрамывающей походкой, держа в руке две полузавядшие гвоздики. Я же потом узнал, что баба Люда – мать той тетки, что хату нам сдала. До подарков и внимания жадная была. Видимо, не приглянулись мы ей, мы ж с пустыми руками въехали.
И, хоть поверить в это все невозможно, я теперь всегда возле себя кошака держу.