Король в Жёлтом уже распахнул свою изорванную мантию, и теперь оставалось только молиться Богу.
— Роберт Чамберс. «Желтый знак»
* * *
Одной из курьезных особенностей характера моего друга доктора Реджинальда Гарднера была непреклонная страсть «обязательно отыграться». Мы часто играли вечерами после непритязательного ужина в моем скромном холостяцком жилище. Невезучий доктор имел обыкновение быстро накапливать поражения и затем настаивал на продолжении хотя бы до одной его победы. Это было мне на руку, так как Гарднер, обладая широким кругозором, незаурядным жизненным опытом и философским складом ума, являлся интересным собеседником. Чем дольше мы играли, тем продолжительнее были наши беседы.
В тот вечер наше соперничество в нарды особенно затянулось. Близилась полночь, когда душевное расположение Гарднера восстановилось благодаря долгожданной победе. Для этих моментов у меня было наготове любимое доктором кьянти. Пока он наслаждался вкусом тосканского солнца, я подошел к окну и, глядя на лунный серп, предался пространным рассуждениям о значимости ночного светила.
— Несомненно, влияние Луны на наш мир колоссально, — пробормотал доктор. — Взять, к примеру, приливно–отливные процессы… — и он уставился вглубь бокала.
Позади банальной реплики таилась экстравагантная мысль. Это давно известное мне лукавство являлось прологом к финальной части нашего вечернего времяпровождения. Согласно моей роли я должен был придумать фразу, которая стала бы ключом к последующему рассказу доктора.
Реджинальд Гарднер служил в психиатрической клинике Дэмбридж; что подвигло этого талантливого специалиста в молодости покинуть Лондон и загубить перспективу карьеры в этом забытом Богом и властями невразумительном заведении в нашей глухой провинции, я не знал. Однако служба в Дэмбридж–Асилум, не принося ни достойного дохода, ни статусного роста, давала Гарднеру обильную пищу для причудливых, порой поистине диких и жутких повествований.
— Меня всегда интересовало воздействие Луны на пациентов вашего профиля, — наконец, сформулировал я исходное предложение.
— Каждый случай индивидуален, — отозвался доктор. — В моей практике мне пришлось столкнуться с одним удивительным феноменом, связанным с лунным светом… — он замолчал, на некоторое время задумавшись. — Это произошло достаточно давно, поэтому я не уверен, что моя память хранит в точности все детали.
Так начинались все истории Гарднера; и я не сомневаюсь, что это выражение предваряло бы рассказ даже о вчерашних событиях.
— Друг мой, ваша изумительная память всегда являлась предметом моего восхищения и зависти, — с моей стороны был соблюден последний стандартный пункт нашей вступительной церемонии, и доктор приступил к рассказу.
* * *
Однажды ночью в клинику привезли нового больного; мне поручили провести процедуру первичного освидетельствования. Это был джентльмен в годах, переселившийся в нашу местность несколько лет назад из одного крупного портового города. Причиной его появления в Дэмбридж–Асилум стало внезапное психическое расстройство. Служанка поначалу обратилась к деревенскому врачу и сообщила о том, что ее хозяин, проводивший, несмотря на поздний час, время в бодрствовании в своем кабинете, вдруг стал отчаянно «вопить» (позволю себе использовать это ее просторечное слово) и метаться по комнате. Его охватил панический ужас, что было, по меньшей мере, странно, учитывая отсутствие тому каких-либо явных причин. Да и что могло до такой степени напугать человека, большая часть жизни которого прошла в длительных и бурных путешествиях по далеким экзотическим странам?
Обращал на себя внимание тот факт, что сквайр много и бессвязно кричал о Луне и каких-то немыслимых кошмарах, которые будто бы окружают его и угрожают «забрать». Но самая главная загадка заключалась в том, что состояние сквайра совершенно не изменилось после того, как деревенский врач дал ему успокаивающее лекарство. Однако больной вроде бы успокоился сразу после того, как с помощью служанки врач кое-как перевел его в спальню, где благодаря задернутым шторам было темно.
Но это успокоение оказалось обманчивым. Когда служанка приоткрыла окно, чтобы проветрить помещение, внутрь проник луч лунного света — и приступ возобновился с прежней силой. Тогда врач позвонил в Дэмбридж–Асилум. Поначалу я не видел в этом случае ничего уникального. В медицинской литературе уже довольно давно и обстоятельно описаны явления, определяемые как синдром психического автоматизма — иначе именуемый синдромом воздействия. Благодаря классическим трудам Кандинского и Клерамбо наука получила подробное представление об этой разновидности галлюцинаторно–параноидного синдрома. Вам, конечно, хорошо известны истории о людях, которые слышат «голоса», созерцают «магические лучи» и тому подобное.
Безумный страх перед лунным светом объяснялся пожилым джентльменом (если можно назвать объяснением его путаные беспорядочные речи) тем, что в этом освещении он будто бы созерцал некие чудовищные объекты и пейзажи. Как только свет Луны пропадал, исчезали и видéния. Должно быть, все началось с какой-нибудь парейдолии, — поначалу решил я. Разнообразие человеческих иллюзий, переходящих в психозы, безгранично; кто-то видит таинственные образы в облаках, кто-то — в скоплениях камней. К примеру, сквайр мог увидеть «лицо» на Луне (в ту ночь, кстати, было полнолуние, и стояла ясная погода). Удивляла сила воздействия этих видéний на разум и физическое здоровье моего пациента. Последнее особенно беспокоило меня: обследование показало, что его состояние — вероятно, и без того подточенное долгим пребыванием в странах с вредным климатом — теперь катастрофически ухудшилось. Вдобавок он стал жаловаться на то, что «видит все в желтом цвете». Это можно было бы объяснить ксантопсией (особой формой патологии зрения), но я склонялся к мысли, что причина в чем-то другом. Я отметил, что сквайр полностью утратил то, что называется жизненной энергией и мотивацией. Менее чем за неделю он угас, несмотря на все наши усилия.
Перед смертью сквайр успел намекнуть на исходную причину своих видéний. Кое-как из его искаженного агонией шепота я понял, что мне нужно найти в усадьбе (в том самом кабинете, где случилось трагическое происшествие) какую-то книгу — найти и непременно уничтожить, причем ни в коем случае не заглядывая в нее.
Тело покойного похоронили на кладбище Дэмбридж–Асилум. Служанка ничего не знала ни о родственниках, ни о друзьях своего хозяина; он вел полностью уединенную жизнь. Возможно, это и к лучшему, что никто не объявился — лицо умершего приобрело столь ужасающее выражение, что даже наш могильщик, которого, казалось, никогда ничего не трогало, заметно спешил и нервничал, заколачивая крышку гроба. Придумав какой-то более или менее убедительный и простой предлог, я договорился со служанкой о том, что вечером приду в усадьбу и пробуду там некоторое время в кабинете хозяина. По-прежнему было ясно, и почти полный круг Луны безоговорочно царил на сумеречном, быстро темнеющем небосводе.
Усадьба была пуста; служанка покинула ее сразу после этого мрачного происшествия, но сообщила мне, где спрятан ключ. В доме я не нашел изобилия так называемых «трофеев» — индийских кинжалов, африканских масок, месопотамских статуэток, шкур и прочего добра, которым так любят заполнять свои жилища те, кто служил в войсках и администрациях в наших колониях, а также поклонники комфортных увеселительных вояжей. Зато кабинет с первого взгляда поразил меня огромным количеством манускриптов и печатных книг. Основная часть этой коллекции был написана на языках, среди которых не нашлось места ни одному, использующему западные алфавиты; многочисленные европейские словари и справочники, очевидно, были нужны для их изучения.
Вопрос, какую именно книгу имел в виду умирающий сквайр, получил ответ почти сразу. Поскольку в кабинете все оставалось на своих местах, мое внимание сразу привлек лежавший на полу предмет. Это наверняка и была та самая книга. Точнее, как оказалось, не книга, а что-то вроде альбома, состоящего из двух–трех дюжин больших листов. Я отметил, что эти листы интуитивно производили впечатление весьма древних, хотя состояние бумаги (или, возможно, иного, похожего на бумагу материала) наводило на рациональную мысль об их недавнем происхождении. Это противоречие восприятия насторожило меня.
Шрифт был иероглифическим; на каком языке он написан, я, конечно, не знал. Кроме того, в состав альбома входил один рисунок, но поначалу он показался мне настолько невзрачным, что я не стал тратить время на рассматривание. Хотя я сразу по приходу в кабинет зажег несколько свечей и затопил камин, позднее намерение уничтожить книгу совершенно выветрилось из моего сознания. Обследовав кабинет, я нашел журнал, в котором, как стало ясно из беглого прочтения, хозяин вел каталог своей библиотеки. В содержание записей по каждому предмету входило указание пути, которым он был получен. Старый путешественник, несомненно, обзавелся обширными связями во многих регионах мира. Отыскав в каталоге написанное теми же иероглифами название книги, я выяснил, что хозяин добыл ее посредством многоступенчатого заказа, в котором участвовали адресаты из Гонг-Конга, Шанхая и Нанкина. Стало быть, ее можно было условно считать китайской, хотя что-то мне подсказывало, что это слишком поверхностный вывод. Также в каталоге содержался написанный английскими словами перевод названия книги — «Сокровенный Знак Луны». Однако сквайр, не уточнивший ее язык, подчеркнул, что этот перевод весьма примитивный и вульгарный. Он также не уточнил, как в оригинале были выражены первые два слова (возможно, не знал); а для последнего предложил трактовку «плывущий по ночному небу сребряноглавый демон, отвернувший свой устрашающий лик в сторону черной бездны».
Ощущая во всем этом какую-то зловещую подоплеку, я, тем не менее, не понимал, как странная книга могла воздействовать на хозяина усадьбы. Пробыв уже около часа в полутемном помещении, щедро залитом лунным сиянием, я не чувствовал никаких изменений. Мне пришло в голову, что, возможно, для достижения эффекта необходимо читать текст; эта мысль обескуражила и разочаровала меня. Испытав укол раздражения, я сел за стол, развернул альбом и стал бездумно листать его. Снова на глаза мне попала картинка; я решил рассмотреть ее более пристально. Мне вдруг подумалось, что свечи мешают; погасив их, я стал разглядывать рисунок, который теперь выглядел гораздо более выразительным, хотя нельзя было назвать его содержание живописным.
На картине был нарисован довольно простой пейзаж — испещренная мелкими бороздами и лунками равнина, на заднем плане переходящая в пологие горы; на переднем плане стояло несколько скал. В верхней части рисунка (то есть на небе) виднелась россыпь ярких белесых точек–звезд; их конфигурация показалась мне смутно знакомой — созвездие Тельца и в голове его Альдебаран? В основном пейзаж был темным, еле освещаемым откуда-то сбоку. Я предположил, что это ночная сцена. На Луне? И что здесь особенного? Раздосадованный, я уже приготовился бросить альбом в камин и уйти, но внезапно на иллюстрации что-то изменилось… Поначалу это было подобно дуновению ветра, возвещающего приближение чего-то пока не видимого. Спустя несколько секунд я уже осознавал невероятное — изображение на рисунке словно оживало. Точнее, в нем появилось нечто «живое» — и я инстинктивно чувствовал, что оно не только одушевленное, но и разумное. Сверхразумное, если можно так выразиться. И при этом… абсолютно чужое. Спустя пару секунд я уже отчетливо видел отливающую тусклым желтым блеском фигуру, быстро приближающуюся к переднему плану картины. Фигура сочетала в себе фантомную аморфность вихря и какую-то гадкую пародийную антропоморфность. Причудливый желтый глянец исходил то ли от мириадов частиц–песчинок, из которых состояло (полностью или частично) существо, то ли каких-то отвратительных лохмотьев, покрывающих его тело. В центре его груди (если принять человекоподобие) угадывалось какое-то пятно; из-за пелены моего сознания выплыла мысль о том, что это и есть Сокровенный Знак Луны…
Самым жутким было то, что вопреки крайне неприятному визуальному впечатлению приближающаяся фигура подспудно завораживала меня. Я сознавал, что должен немедленно отвести взор, преодолеть гипноз — и не мог. Существо скрылось за передними скалами… и меня озарило чувство, что когда оно снова вынырнет из-за него и окажется прямо передо мной, я увижу Знак. И что тогда? Знак раскроет передо мной самые Сокровенные Тайны… Запредельно нечестивое безумие… ужасы настолько порочные, что даже намек на них является великим кощунством… хаос, в чудовищной пропасти которого теряется всякий смысл мироздания…
Должно быть, в этот момент Луну закрыло облако (я всегда любил нашу пасмурную погоду, а с той поры считаю ее для себя спасительной). Страх и злые чары померкли, и у меня хватило сил и решимости отправить книгу в уже угасавшее пламя камина. Прежде чем лишиться чувств, я успел заметить, что поглотивший листы огонь на мгновение стал лиловым и повеял холодом.
* * *
— Как же вы пережили эти события? — спросил я после продолжительного обоюдного молчания.
— Я долго болел — месяц или два, а может и больше. Мне снились дикие сны; я даже боялся просто закрывать глаза. Признаюсь, мне пришлось прибегнуть к некоторым… гм… непенфам, — с легким смущением ответил Гарднер. — Весьма безобидным, уверяю вас. Однако их помощь, полагаю, была существенной.
— Вы наверняка искали объяснение случившемуся?
— У меня никогда не вызывали большого энтузиазма задачи, решения которых заведомо лишены достоверности.
Я хорошо знал, что одно из главных свойств натуры Гарднера прямо противоположно этому утверждению, поэтому мне оставалось лишь скептически хмыкнуть. Не заметив этой реакции, доктор продолжил.
— Тем не менее, я действительно много размышлял и даже совершил несколько поездок в Лондон с целью посетить некоторых знакомых, весьма компетентных в области изучения эзотерических загадок.
У каждого эксперта свое мнение (а часто несколько мнений), и перечислять их все было бы слишком долго и утомительно. Наименьшие возражения у меня вызвала гипотеза, согласно которой отраженный от Луны свет является чем-то вроде сигнала, используемого для связи между космическими телами. Что касается альбомного рисунка, то его можно интерпретировать как экран–приемник, на котором проецируется передаваемая сигналом информация.
Впрочем, эта гипотеза представляет собой лишь наивную попытку использовать в качестве объяснения наши скупые и однобокие технические знания. Возможно, было бы более уместно применить знания мудрецов Античности, Средневековья и Возрождения, которые нынешней наукой задвинуты как ненужный вздор в темный угол под названием «мистика».
— А кем — или чем — было то жуткое существо?.. — спросил я.
— Один из опрошенных мной экспертов уклончиво обронил в ответ на этот вопрос слова: «Magnum Innominandum», то есть «Тот, чье имя не может быть названо». Носитель Сокровенного Знака… Вестник Magnum Tenebrosum — Великой Тьмы.
— Интересно, знал ли об этом пожилой джентльмен, ставший жертвой книги? — вслух рассуждал я сам с собой. Потом меня осенила примечательная идея. — А что если в тексте книги содержались фразы — назовем их «заклинаниями», — посредством которых можно было защититься от этого… существа. Но сквайр либо не успел их прочитать, либо прочитал неправильно, что и привело к роковым последствиям.
— Вполне возможно. Но ведомые сквайру тайны книг он унес в могилу. Мне же удалось узнать лишь одну из них. Эксперты сообщили мне о том, что в давно утерянном тексте китайской эпохи Шан упоминалась книга, с помощью которой сведущие могли связываться с Луной. Ключом к установлению этой связи служил рисунок, выполненный особой краской. Именно она придавала листу с изображением свойство экрана–приемника лунного сигнала. Согласно легенде, пигмент краски был создан магами предшествовавшей человечеству расы из принесенной в наш мир пневмы безымянного обитателя Луны…
Источник: Rovdyr Dreams