Под ногами, словно сошедший в морозную погоду свежий снег, скрипел песок бескрайней пустыни, растянувшейся на все города и несколько дней пути, пути, который изначально был обречен на провал. Он прикрыл нос и рот тряпьем, накинутым на голову на манер чалмы, чтобы вихри не разодрали ему слизистую и горло. Дышать было почти невозможно, солнце пекло беспощадно и неистово, но лучше так, чем стать как они, наполненные изнутри словно игрушки.
Тимофей видел их часто, в последнее время они показывались ему на глаза словно он уже принадлежит им, стал ими. Он не хотел бы видеть их совсем, но в каждом опустевшем месте, он, не найдя пристанище, укрываясь среди обломков былого величия каменных джунглей, видел, как они следят за ним своими белесыми глазами в которых, был лишь опустошающий снежный цвет.
По рации, что каким-то чудом все еще держала заряд — шел слабый сигнал, откуда-то с юга. Слов было не разобрать, только белый шум вперемешку с буквами родного языка, но ориентир был задан уже тогда. В пустыне никого нет – никому не нужна пустота, в это не хотелось верить.
Путеводная звезда – радиосигнал, манил их словно корабли на маяк, те самые корабли, что увидят крутой риф перед самым крушением и лишь фонарное помещение маяка осветит их неудачу. Подобно мотылькам они послушано следовали зову, завороженно, с полной самоотдачей, не зная, что от света их будет отделять толстое стекло. Глупые, глупые мотыльки, но лучше так, чем разбиться, как Икар, с крыльями, опаленными солнцем.
Первым из троих оставшихся — «засыпало» Кирилла. Они не знали, как это еще назвать, да и не хотели верить, что после смерти есть еще что-то. Они слишком долго были среди песков, часто натыкались на безжизненные дома, которые больше походили на незаконченные постройки, некоторые были настоящим склепом. Мертвым, по настоящему упокоенным, уже ничего не было нужно, поэтому они брали все то, что могло пригодиться.
* * *
Вне стен — царствовал песок, словно кроме него не было ничего, словно забыли добавить что-то важное в эту картину. Кирилл застыл на половине пути до видневшегося вдали здания привала, нервно вздрогнув он схватился за горло, словно невидимые руки сжимали хватку и стал скрести его своими ногтями, пока красные ссадины не превратились в раны. Его глаза закатились, белки налились кровью сосудов, а затем, он как будто перестал сопротивляться, и упал на землю.
Тимофей и Женя встали в каком-то оцепенении, в голове резкой болью отдалось осознание того, что они понесли еще одну потерю. Они решили дать своему другу достойные проводы, хотели отнести его ближе к потерянной цивилизации, хотя бы к чему-то, что было создано человеком, но не успели. Подойдя к трупу, они увидели, как песок, словно змея, нашедшая свою нору, набивается в глотку Кирилла. Ветер засыпал песком закатившиеся глазницы, пролазил в нос, а затем Кирилл встал. Как ни в чем не бывало он окинул бельмом глаз своих бывших спутников, на его лице висела лишь безмолвная гримаса смерти, а из ран на шее, словно в часах, сыпался песок.
Он шел на своих ногах медленно, словно заново учился ходить. Учился быстро, основательно и неуклюже. Уже через минуту, когда оцепенение прошло и оставшиеся в живых ринулись наутек, Кирилл уже смог неторопливо следовать за ними, переваливаясь с ноги на ногу. Затем, он начал бежать за ними, качаясь на ветру словно пустая оболочка. Крик Жеки пронзил пустоту пустой мольбой о помощи.
После того, как Кирилл, будто издеваясь обгонял их, одаривая пустой улыбкой и снова отпускал, они ни разу не сбавили темпа, наоборот, они бежали так, словно от этого зависели их жизни. Жизни, которым не суждено продлиться дольше, чем суждено. Кирилл оббегал их с другой стороны, подводя ближе к полуразвалившемуся зданию, словно пастушья собака загоняла непокорную паству обратно к пастуху.
* * *
Дверь подъезда бывшего чьим-то домом отсутствовала вовсе, адреналин стучал в висках, кровь приливала в грудь отчего та горела, времени на передышку не было, и они забежали внутрь. Обнаружив на площадке слева квартиру с номером «один» влетели туда словно бравые «омоновцы», затем поспешно закрыли дверь, привалив её холодильником с кухни и в глубоком молчании сели на пол. Из-за заваленной двери разносился хрип, переходящий в свистящий шёпот:
— Я-а-а сс-с-дессь.
Они просидели в исступлении около получаса, опустившаяся на них тишина сковывала, не позволяя двигаться. Когда страх начал понемногу отступать, они услышали, как кто-то снаружи скребется уцелевшее окно. Они повернули свои взгляды направо и увидели Кирилла. Его глаза источали белый холод, что ждал их всех, абсолютная белизна невидящих глаз, но внимательная и острая, пронзала их насквозь. Окно лопнуло от удара вялой руки, затем в комнате, что раньше была кухней возник почти привычный образ их друга. Он рывком схватил под руку Женю, наклонился к его лицу, сделал что-то на подобие вдоха своими, чуждыми людскому, легкими и с сиплым мычанием провел высохшим языком по таким же своим губам. Женя истошно закричал.
Тимофей никогда не был героем. Герои обычно с треском проигрывают и никогда не платят по счетам, либо выигрывают ценой жизни ни в чем неповинных людей. Тимофей не был трусом, он не стал убегать с самого начала, дотянувшись до кобуры он достал оттуда старенький Макаров и выстрелил в голову Кирилла точно и метко. Но пуля со свистом прошла навылет, образовав сквозную дыру, из которой сразу сыпал песок, а потом рана с каким-то треском затягивалась, являя на обозрение все то же нечеловеческое лицо его бывшего друга.
— Н-ее-е сссс-ппаааа-сссс-тисссььь. – просвистело из глотки существа.
Женя вскрикнул последний раз, раздался хруст костей, и песочный дьявол выпустил из своей руки так быстро надоевшую ему игрушку. По всему полу зашелестела пыль, словно живая. Забившийся меж досок пола песок, следовал к новому сосуду, словно паразит он заменял собой все естество искажая саму людскую природу. Через мгновение рядом с Кириллом стоял Женя, вторя свистом и шелестом своему новому хозяину:
— Бутььь….. сссс-намииии…
Тимофей резко вскочил и бросился дальше по коридору от кухни. Вылетел в настежь открытое окно во двор дома, оглянулся и побежал. Он не хотел умирать, точнее, он не хотел отдавать своё тело пескам. Пусть он будет скитаться и дальше, пусть будет искать воду среди обломков различной керамики ванн и туалетов, он будет самим собой. Конечно, первую секунду смотря на бывших и скалящихся товарищей хотелось сдаться. Они догонят его, догонят и засыплют, но он все равно ринулся вперед, без оглядки.
* * *
Он бежал мимо ржавых площадок дворов, которые осыпались в рыжую ржавчину, что уже в песке приобретала желтоватые тона, становясь с ним единым целым. А ведь когда-то земля была другой, доброй и живой, черной, упругой, влажной, дающей жизнь, а теперь она словно высохший в своём собственном склепе труп, который идет трухой с каждым годом забирая все то, что когда-то воздвиг.
Спрятавшись за углом через три дома, Тимофей решил остановиться и перевести дыхание. Достав из рюкзака небольшую бутылку воды, он промочил горло и выглянул из-за угла. Две фигуры двигались в его сторону словно им не было нужды торопиться. Они знали, они найдут его везде, просто сам песок знал, чтобы высушить человека изнутри, нужно убить в нем надежду. Вдруг рация сновала подала признаки жизни, наконец можно было услышать слова живых людей, настоящие живые голоса:
— Все, кто выжил. Следуйте на юг, у нас есть убежище, у нас есть шанс дать отпор…. Бу…С… на… — пустив помеху и захрипев, рация сдохла. Тимофей в сердцах выругался и выбросил бесполезную безделушку в сторону своих преследователей. Хотелось плакать навзрыд от бессилия, но взяв себя в руки он сверился с компасом и петляя, как только мог, думая, что сбивает их с пути, двинулся на юг.
Вечером было слегка прохладнее, ветер утихал и больше не поднимал маленькие кристаллы в воздух. Тимофей сидел в заброшенной гостинице, в одном из номеров на пятом этаже. Надежно закрыв все двери и окна, он наконец – то смог расслабиться и вздремнуть на постели, которая в скором времени, как и все в мире рассыплется в труху и станет одним единым с новой землей.
* * *
Ему снились сны, как его «засыпают». Как по его венам и артериям шуршит песок, словно следует каким-то своим законам, забирая естество человека с собой. Он видел яркий свет, который не переставал гаснуть, словно смотрел на солнце и добровольно лишал себя зрения, ведь в настоящем кошмаре оно ему никогда больше не пригодится. Затем он слышал голос в отвратительном белом полотне света вдруг стало заметно темнее, фигура парила над невидимым полом и вторила ему, чтобы он сдался.
Очнувшись от кошмара, он огляделся вокруг, дверь была заперта, а из окна заливаясь рассветом, светило солнце. Тимофей встал с кровати, допил оставшуюся в бутылке воду и принялся осматривать кое-как уцелевшую гостиницу. На пятом этаже где он временно остановился, все говорило о том, что до него здесь кто-то был. Тут и там были видны вынесенные начисто двери, которые устилали пол в коридоре, пост апокалиптическая мозаика смотрелась естественно в общей разрухе.
Он вбежал на крышу, окинул быстрым взглядом пустыню и достал компас. На южной стороне, примерно в трех километрах пути возвышалось какое-то здание. Бинокль позволил разглядеть его чуть-чуть поподробнее. Здание отражало от себя свет, словно было построено из пластин для солнечных батарей. Случайные блики резали глаз, но это было уже не так страшно, как идти в неизвестность.
Порыскав по остальным этажам, наблюдая всё ту же картину, он проверял ящики, сейфы, туалеты, ванные, все что только мог, чтобы найти какую-нибудь воду, а порой в сейфах или в уцелевших холодильниках, можно найти что-то поесть, что-то над чем время не властно. Найдя на третьем этаже в шкафах пару банок тушенки, сушки и воду в одном из сливных бачков, он двинулся дальше, ведомый лишь одной надеждой и отголосками в голове вчерашнего призыва.
Выйдя из здания гостиницы под палящее солнце и обернув вокруг головы тюрбан, он внимательно огляделся, без резких движений зашел за угол здания и высунул голову. Они стояли там, как два очень терпеливых наблюдателя. На их лицах выражаемое ничего вдруг стало каким-то осмысленным, они медленно повернули головы в ту сторону с которой смотрел на них Тимофей и выкинули в наступивший ветер уже привычные призывы:
— Будь с нами!
* * *
Однако, они даже не пытались перебирать ногами в его сторону, не старались прийти в движение, словно тот, кто ими управлял вдруг понял, что он тем или иным образом попадет под его власть. Наполнится чем-то новым, тем, чего боятся все пока еще живые люди, но не принимают этого. Им придется это принять. Стать новым, стать лучшей версией себя. Ведь каждая песчинка – уникальной формы и размера, так и человек наполнится этой уникальностью.
Тимофей бросился наутек, в сторону юга, в то здание, усеянное солнечными панелями. Ему не терпелось увидеть других живых людей. Ощутить какое-то тепло не только от изнуряющего солнца, а настоящее, человеческое. Быть может обмолвиться с кем-то парой слов, а не вспоминать, перебирая в голове, все беседы между ним и его друзьями. Хотелось рассказать кому-то о своём странном сне, поделиться чем-то сокровенным, как на исповеди, лишь бы осознавать, что какое-то время он все же по настоящему живой.
За этими мыслями, пронзающими голову словно тонкие иглы, он был уже близок к своей цели. Постоянно оглядываясь назад он не видел за собой ни единого преследователя. Ни Жени, ни Кирилла. Они словно забыли про него, наверняка все еще стояли там, смотрели в ту сторону своими пустыми лицами и улыбались. Ведь им уже ничего не нужно.
Здание было какой-то кубической формы увешанная, как и оказалось солнечными батареями. Косы проводов заходили в какой-то люк, вокруг не было ни души, ни звуков. Тимофей аккуратно обошел здание вокруг, не было ни намека на вход, ни намека на то, как попасть внутрь. Он со злостью вспомнил про сдохшую вчера рацию, но вдруг треск динамика из ниоткуда напугал его с новой силой.
— Двери открыты. – прозвучал металлический, явно сгенерированный голос.
Две панели слева от него разошлись в стороны словно купе поезда. Изнутри обдало свежим и каким-то живым воздухом, он убрал платок с носа и вдохнул слегка влажный кислород полными легкими и вошел внутрь. Панели за ним закрылись с автоматическим треском оставляя его в прохладном коридоре освещенным обыкновенной ртутной лампой. Гудение какой-то машины издали было похоже на генератор, но явно огромных размеров. Он крикнул в коридор что-то несвязное, надеясь найти хоть какой-то отклик, но эхо вторило ему о том, что здесь было совершенно пусто.
* * *
Пройдя дальше внутрь здания с какой-то опаской, он увидел источник шума. К генератору были подведены бесчисленные провода, которые шли снаружи солнечных панелей. От самого генератора толстые кабели проходили по бетонному полу и спускались вниз, по лестнице, что предстала взору Тимофея. Помещение генераторной, как он назвал эту комнату про себя освещалось довольно тускло, как будто здесь не нужен был человек, чтобы обслуживать эту махину. С внутренним беспокойством, Тимофей достал из кобуры макаров, перезарядил его и стал спускаться ниже.
Чем ниже он спускался, тем более сладким был воздух, влажным, лишенным всех прелестей поверхности, он уже мысленно жалел о том, что его друзья никогда не сделают глоток этого кислорода, возможно лучшего в их жизнях. Вдруг, снизу он услышал те же самые слова, что слышал полтора дня назад по рации во дворе. Они звучали приглушенно, словно были за дверью, дверью которую ему предстояло открыть. Он стал спускаться быстрее.
Всех мотыльков ждет лишь неприступная крепость в виде стекла, перед их заветной целью. Они хотят долететь до света, дотронуться до него, как до самого красивого цветка, попробовать нектар и больше ничего в своей жизни не пожелать, но так и будут стучаться в невидимую преграду, нарушая тишину ударами своих хитиновых панцирей.
Дойдя до самого дна, Тимофей вскрикнул. Он увидел за стеклом комнату, залитую абсолютно белым светом. В комнате стоял стол, рация все еще работала, а на стуле перед ней сидела фигура. Свет словно выделял её темноту, но не раскрывал никакой личности. Монотонные слова о том, что нужно идти на юг вызывали ярость в груди Тимофея, хотелось кричать, биться в стекло, выстрелить, но все окажется бесполезным, кроме как прислушаться к голосу:
— …у нас есть шанс дать отпор. Просто будь с нами! Будь с нами! Будь с нами! – и все по кругу. Фигура словно робот гоняла этот призыв, на одной и той же тональности, на одном и том же дыхании, но вдруг, свет погас. Стеклянные двери открылись, фигура отложила микрофон рации на стол и встала.
Тимофея объял ужас неизвестности, страх сковал его всего, словно заморозил и не давал двигаться. Фигура подошла к нему, тусклый свет ртутной лампы ударил ей в лицо, белесые глаза, сулившие только смерть, взглянули Тимофею в душу, а руки распустились в объятиях. Он даже не успел выстрелить, как холодное мертвое тело обняло его до хруста в костях, боль пронзила все тело, затем он почувствовал на своих губах те другие потерявшие жизнь губы, затем поцелуй сомкнулся, и он почувствовал, как внутри него рассыпается новая жизнь.