Илья сидит за кухонным столом, нервно ссутулившись над чашкой остывшего кофе. Темнота в окне то и дело вспыхивает белым, обозначая рельеф черной ваты грозовых туч. Дождь колотит по стеклу нескончаемой дробью. Крошечный циферблат на микроволновке высвечивает «23:37», и это значит, что осталось совсем немного.
Глотнув из чашки мутной горькой жижи, Илья морщится. За последнюю неделю он привык к непрекращающемуся ощущению тревоги. Как будто внутри поселился большой нахохлившийся ворон, что раз за разом вздрагивает, царапаясь маленькими острыми когтями.
«23:38».
Двоеточие на циферблате мигает, отмеряя уходящие секунды, приближая к неизбежному. Сегодня будет так же, как вчера и позавчера. Как неделю назад, когда это случилось впервые. В тот день Илью наконец выписали из больницы, и он надеялся, что сможет лечь пораньше, чтобы хоть немного отдохнуть перед работой.
«23:39».
Кофе в кружке идет рябью — так сильно дрожат руки. Иногда на собственной шкуре приходится испытать, что нервы способны выдержать гораздо меньше, чем думаешь.
«23:40».
Раздается стук в дверь, уверенный и деловитый. Так стучат приятные молодые люди, предлагающие самые выгодные интернет-услуги. Или миловидные девочки из доставки пиццы. Вот только ни тем, ни другим нечего здесь делать в такое время.
Стиснув зубы, Илья поднимается со стула и медленно шагает в прихожую. В прошлом месяце кто-то выкрутил лампочку на лестничной клетке, и теперь в глазок не видно гостя. Лишь смутная худощавая фигура, неподвижно замершая перед дверью. Пока Илья щурится, силясь разглядеть хоть что-нибудь, стук раздается снова. Испуганно отпрянув, Илья громко спрашивает:
— Кто там?
Вместо ответа стук повторяется. Как обычно. Так было в первый раз и на следующий день. И на следующий. Незнакомец торчит под дверью ровно до полуночи, а потом исчезает, чтобы явиться, когда часы снова покажут «23:40». На четвертый раз Илья вызвал полицию, но они приехали только через полчаса, когда ловить было уже некого. И, судя по всему, не особо поверили в рассказ о назойливом маньяк, хоть и пообещали разобраться.
Тук-тук-тук. Четко, размеренно, неумолимо.
Можно, конечно, открыть дверь, но сама мысль об этом гонит волну холода по спине. Кто бы там ни был, его визит не сулит ничего хорошего. Добрые люди с благими намерениями не приходят поздним вечером, отмалчиваясь на вопрос «кто там?». Лучше спрятаться и переждать. Двадцать минут — это не так уж много.
Тук-тук-тук.
Широко распахнув глаза, Илья оборачивается. Дыхание сбивается, колени прошибает дрожь. Тук. Тук. Тук. Нет, точно не показалось — теперь стучат в дверь ванной. Изнутри.
— Кто здесь?
Ветер швыряет дождевые капли в окно, разбавляя тишину. Тусклый светильник прихожей желтит старые обои, отражаясь бликами в начищенных туфлях на полке и в пуговицах пальто. Кто-то пробрался в квартиру — значит, надо опять вызвать полицию. Вот только телефон лежит на тумбочке в спальне, поэтому придется пройти мимо ванной, а это едва ли разумно: быть может, тот, кто там сидит, только и ждет, когда жертва окажется рядом, чтобы тут же выскочить и наброситься.
Выругавшись, Илья опять приникает к глазку. Так и есть — фигура на площадке исчезла. Неизвестно как, но гость оказался внутри, засел в ванной, притаившись как хищный зверь. Лучше убраться отсюда и искать помощи в другом месте.
Бесшумно надев тапочки, Илья с третьей попытки попадает ключом в замочную скважину и открывает дверь. Прохлада подъезда дышит в лицо запахом сырой штукатурки и раскисших сигарет. Осторожно осмотрев углы, Илья ступает наружу, когда стук раздается со стороны соседей справа. Тихое эхо рассыпается по сумрачной лестничной площадке. Можно было бы утешиться мыслью о шкодливых детях или каком-нибудь полоумном старичке, вот только никто не живет в этой квартире уже больше года.
Тапки часто шаркают по ступеням, когда Илья торопливо спускается. Глаза широко распахнуты, губы кривятся от волнения. Паника растекается по нутру едкой кислотой, побуждая вопить во все горло и бежать сломя голову. Неважно куда, лишь бы как можно дальше.
В каморке консьержки горит свет. Облегченно вздохнув, Илья бросается к желтому квадратику окошка как корабль к спасительному маяку. После нескольких ударов окно отворяется, и показывается лицо незнакомой женщины:
— Да?
— В-вы новенькая? — удивляется Илья. — Не видел раньше.
— Видели, просто не запомнили, — голос негромкий и мелодичный как перелив ксилофона.
У женщины черные волосы, собранные в строгий пучок на макушке. Грубые черты лица, длинный нос с горбинкой, спокойные зеленые глаза. Возраст определить сложно: морщин совсем нет, но само выражение, надменное и безучастное, больше подошло бы старой учительнице математики. Ей может быть как тридцать, так и пятьдесят. Илья действительно не замечал ее здесь, но что-то в этом лице чудится неуловимо знакомым, словно когда-то давным-давно оно мелькнуло в толпе на улице, навсегда оставив ожог в памяти.
— У вас что-то случилось? — спрашивает консьержка, когда молчание затягивается.
— Да, — кивает Илья, выныривая из замешательства. — Можете помочь? У меня там кто-то стучится в дверь, и это...
Она перебивает, улыбаясь:
— Когда стучат в дверь, нужно открыть.
Замолкнув, Илья рассматривает ее с проснувшейся подозрительностью. Зубы желтоватые и неровные, улыбка насмешливая. Консьержку не обеспокоил и даже не удивил жилец, обратившийся за помощью в такое позднее время.
— Вызовите полицию, пожалуйста, — просит он.
— Почему сами не вызовете?
— Я хочу, чтобы вызвали вы.
— А тут телефон не работает. Такая гроза — наверное, линии повреждены.
— А сотовый?
— Батарейка села.
Странная какая-то. Нахмурившись, Илья отстраняется от окошка. В такое время мало кто может помочь, особенно учитывая, как сложно объяснить, в чем заключается проблема. Не сочли бы сумасшедшим.
Недолго подумав, Илья быстрым шагом направляется к выходу на улицу. Может, попадется случайный прохожий или сосед, выгуливающий собаку. Кто угодно, лишь бы не оставаться одному.
Когда пальцы тянутся к кнопке домофона, в подъездную дверь стучат. Тук-тук-тук — точь-в-точь как стучали в дверь квартиры и в дверь ванной. Илья тяжело дышит, замерев с поднятой рукой. Уши улавливают шум дождя по тротуару снаружи и беспомощный шелест терзаемой ветром листвы. А затем снова — тук-тук-тук.
— Черт!
Развернувшись, он едва не налетает на консьержку — выползла из своей каморки. Худая и высокая, она напоминает высохшее дерево посреди пустыни. Серое невзрачное платье достает до пола, плечи накрыты видавшей виды черной шалью. В подъезде сразу делается холоднее, будто где-то открылось окно, впуская сквозняк.
— Вы хотели выйти, — это звучит без интонаций, и сложно понять, спрашивает она или утверждает.
— Уже нет, — бурчит Илья, проскальзывая мимо в сторону лестницы.
— Куда вы ходите после работы?
Вопрос настолько неуместный и неожиданный, что Илья останавливается, оборачиваясь:
— Что?
— Вы работаете до пяти вечера, — снова улыбается. — А домой приходите только после девяти. Каждый день. Что у вас за дела?
Холод усиливается. Консьержка кутается в шаль, глядя неподвижными неблестящими глазами. После долгого молчания Илья медленно спрашивает:
— Причем здесь это? Мне нужна полиция, в мою квартиру кто-то проник!
— Может быть, следует просто подумать, что ему нужно?
Точно странная. Или даже хуже. Бросив колкий разраженный взгляд, Илья взбегает по лестнице и звонит в первую попавшуюся дверь. Палец, давящий на кнопку звонка, успевает заныть от напряжения, когда наконец слышится:
— Кто там?
— Я сосед! Мне нужно вызвать полицию. Можете вызвать полицию?
Дверь приоткрывается, наружу высовывается заспанная старушка:
— Зачем полицию? Что случилось?
— Ничего! — это консьержка, умудрившаяся подкрасться беззвучно. — Не обращайте внимания, идите спать!
Старушка целую минуту рассматривает ее, приоткрыв рот как загипнотизированная, а потом неторопливо отступает в квартиру.
— Нет, стойте! — вскрикивает Илья.
— До встречи! — смеется консьержка.
Когда дверь закрывается, он шипит:
— Что ты делаешь? Ты должна помогать жильцам, тебе за это платят!
— Я и помогаю.
— Не помогаешь! Это все… игры какие-то, а не помощь!
— Мне нравится играть.
Илья не отвечает, чувствуя, как гулко и тяжело колотится в груди сердце. Испуг и непонимание трутся друг о друга где-то в животе неровными кусками льда. Огромный многоэтажный дом с просторными лестничными клетками и вместительным лифтом кажется вдруг настолько тесным, что горло сжимается в тонких пальцах клаустрофобии.
В дверь — ту самую, где скрылась только что сонная старуха, — стучат изнутри: тук-тук-тук.
— Куда вы? — спрашивает консьержка, когда Илья бросается наверх по лестнице.
Тот, кто стучит, сейчас находится в квартире старухи. Возможно, это означает, что есть время. От мельтешащих ступеней рябит в глазах, тапки соскакивают и катятся вниз, но это не важно. Важно добраться до телефона и вызвать помощь. Пусть считают сумасшедшим, лишь бы забрали отсюда.
Перед своей дверью Илья на секунду замирает, чутко прислушиваясь, а потом ныряет внутрь. Тут все как было раньше: тишина и запах кофе. Опасливо держась подальше от ванной, Илья юркает в спальню и хватает мобильник с тумбочки. Экран вспыхивает и, с готовностью отзываясь на прикосновения, отображает набираемый номер.
Когда из трубки раздаются гудки, во входную дверь стучат.
— Алло?
— Мне срочно нужна помощь! В дверь кто-то стучится, я ничего не…
— Когда стучат в дверь, нужно открыть.
Это консьержка, это ее прохладный мелодичный голос.
Илья замирает, до побелевших костяшек сжимая телефон. Стук повторяется, громче и настойчивее. Гроза в окне постепенно утихает, медленно ползут по стеклу тяжелые капли. Слышно, как успокаиваются деревья, как целый мир укрывается тишиной.
— Это служба спасения? — упавшим голосом спрашивает Илья.
Вместо ответа из трубки раздается:
— Почему ты боишься открыть?
Илья косится в сторону окна. Шестой этаж, так что шансов мало. Никаких путей к отступлению.
— Это ты стучишь? — спрашивает он.
— Нет.
— А кто?
— Открой и посмотри. Почему боишься?
Безысходность давит тяжело и немилосердно, как ребенок, наступающий на жука. Что бы ни происходило, кто бы за этим ни стоял, он наигрался и загнал добычу в ловушку. Придется делать как он хочет. Как она хочет.
Сглотнув подступивший к горлу ком, Илья тихо озвучивает то, что вертелось в голове с самого начала:
— Там кто-то неживой.
После короткой паузы она повторяет странный вопрос:
— Куда ты ходишь после работы?
Придется ответить. Почему-то это важно.
— В больницу, к Лиде. Это моя жена.
— Ты хорошо помнишь, что случилось?
Медленно ступая в прихожую, Илья хрипло рассказывает:
— Мы попали в аварию. Мне повезло, царапины и небольшое сотрясение. А Лида…
Он закрывает глаза, пытаясь оттолкнуть накатившие воспоминания: вспышка фар большой машины, отчаянный визг уже бесполезных тормозов. Звон и скрежет. Ударило, подбросило, закрутило. Какой-то железный обломок воткнулся Лиде в щеку и вышел из виска. Врач говорил сложные непонятные слова про пробитый череп и вытекший правый глаз. Сказал, Лида должна была умереть на месте, но прошло больше недели, а она так и лежит на больничной койке, не приходя в сознание.
— Ты ведь не хочешь оставить ее? — спрашивает голос в трубке.
Тут Илья вспоминает, почему лицо консьержки показалось знакомым: в момент удара оно мелькнуло в зеркале заднего вида. Оно проступило на потрескавшемся лобовом стекле. Отразилось в выпавших из бардачка солнцезащитных очках, когда они пролетели мимо приборной панели, где часы высвечивали «23:40».
— Кто ты такая?
— Меня зовут Морана. Я забираю тех, кому пора идти дальше.
Когда Илья останавливается перед дверью, снова раздается стук. Как во сне он поворачивает ручку и тянет на себя. Мобильник выскальзывает из разжавшихся пальцев и падает на пол, дисплей брызжет мелкими осколками.
На площадке Лида, в тех же джинсовых шортах и зеленой майке, в каких была тем вечером, и голова у нее не перебинтована, и плечи не изуродованы большими черными синяками. Лида молча смотрит на Илью неповрежденными глазами, а в сумраке за ней видно Морану: длинные волосы распущены, платье исчезло, шаль разрослась, прикрывая наготу. В руке тонкий серебряный серп, покрытый кружевными узорами инея. Зрачки растянулись в узкие вертикальные штрихи, делая светящиеся изумрудные глаза змеиными.
Ступая ближе, Морана говорит:
— Все ошибаются, нет исключений. В тот раз я тоже ошиблась. Промахнулась. Должна была забрать вас обоих, но не дотянулась до тебя. Теперь она, — кивает на Лиду, — не может уйти одна, потому что ваша судьба — идти дальше вместе, никак иначе. Если хочешь, отсиживайся за дверью. Ходи к жене в больницу, где она будет лежать до тех пор, пока звезды не позволят мне исправить ошибку. Спустя десятилетия. Или исправь сам.
— Как? — сразу же спрашивает Илья.
— Вы теперь в разных мирах. Между вами порог. Все, что тебе нужно — переступить его. Именно об этом она просила каждый день, когда приходила в ваше время.
Лида неподвижна как восковая фигура, только в уголках глаз поблескивает влага. В тот вечер, когда теплый ветер задувал в открытые окна, дорога бесконечно вилась под светом фар, и еще не стало поздно, она много смеялась и вслух фантазировала об их будущем. Будущем, где не было вывернувшей из-за поворота машины и сильного удара. Все не должно было закончиться так скоро.
И не закончится.
Цифры на микроволновке сменяются с «23:59» на «0:00», когда Илья шагает наружу. Серп Мораны вспыхивает ледяным бликом в поднятой руке, гулко раздается звук лопнувшей нити. Подъездная серость тает, уступая бесконечной темноте с редкими белыми вкраплениями звезд. Впереди разворачивается исходящая холодом бездна, а над бездной мост из черного камня, усыпанный палой листвой. В вышине хлопают крыльями летучие мыши, воздух наполняется запахом сырой земли и лесных костров.
Взявшись за руки, Илья и Лида ступают на мост вслед за Мораной.