Жаркий летний день в разгаре июля на Покровском острове в Санкт-Петербурге. Двор где-то между Канонерской улицей и каналом Грибоедова. Старинные кирпичи прогрелись так, что находиться во дворе все равно, что сидеть в раскаленной печи. Огненное до черноты солнце жарит западный скат крыши, блестящий, как будто его от души натерли порошком. Окна пятого и шестого этажа завешены фольгой, чтобы жильцы не сварились заживо. Из-за канала влажно, как в бане. Мухи лениво пролетают над чахлой клумбой из старой автомобильной покрышки с болезненными, хилыми хризантемами, которые выращивает Марья Павловна со второго этажа.
Кучка детей разного возраста, и среди них четверо местных заводил, Вадик, Лена, Саша и Петя, сидят на асфальте в жиденькой тени поникшего дерева на крохотном клочке земли у глухой стены. Чахлая зелень дает хоть немного живительной тени и прохлады. За стеной кроется еще один каменный мешок, двор соседнего дома. Дети тоже вздыхают от жары и ждут вечера, который обещает свежий прохладный воздух, а затем и светлую, ясную ночь.
Мысли в голове текут медленно, как вода в канале. Все последние новости обсуждены, играть во что-то подвижное невозможно, потому что тут же обливаешься потом, идти домой лень, да и не хочется расходиться. Вадик, самый старший, встает и говорит:
— А вы знаете, что смерть всегда стоит за спиной, и ее можно увидеть краем глаза, если быстро обернуться?
Он сел и замолчал, наблюдая за произведенным эффектом. Дети подобрались, готовясь услышать что-то необычное и интересное.
Лена, обмахиваясь бабушкиным веером, лениво протянула:
— Врешь.
— А ты докажи, что он врет! – встрял Петя, лучший друг Вадика, с которым он согласен всегда и во всем.
— И запросто, — ответила Лена и тоже встала, размахивая толстыми косичками, в которые уже успела посадить какие-то листья и ветки. В центре города, в своем дворе. Она быстро покрутилась на месте и заявила:
— Нет там никакой смерти. Ты все придумываешь.
И с самодовольным видом села напротив Вадика, продолжая обмахиваться веером.
Все дети по очереди попробовали покрутиться на месте.
— Есть! Я видел! – громко закричал Петя. – Я видел за своей спиной край ее черного плаща!
— Прекратите, я боюсь, — начала свое привычное нытье крохотная пятилетняя Света. Ее берут играть со старшими только потому, что если не возьмут, то она будет плакать на весь двор и пойдет жаловаться маме.
— Малявка, — бросают ей и продолжают искать Смерть, уже ей назло. Она обиженно, но ко всеобщей радости, уходит домой. Ребята оживляются, да и жара потихоньку начинает сдаваться.
— А давайте пойдем в страшное место? – вдруг предлагает Лена. – Я знаю, как войти в подвал!
— А может, лучше еще тут поиграем? – робко предлагает Саша. Хотя он тоже относится к четырем дворовым заводилам, но он склонен к полноте и слегка неуклюж, из-за чего обычно избегает подобных походов.
— В подвал! В подвал! В подвал! – радостно кричат остальные, и Саше остается только присоединиться. Дети начинают готовиться к важной экспедиции. Все слышали, что в подвале живут злые духи, от которых им предстоит отбиваться. Кто-то сбегал в квартиру за фонариком. Мальчики вооружились камнями и палками, девочки (кроме Лены, разумеется), опасливо плелись позади, никому не признаваясь, что боятся подвала, где по слухам живут духи, утаскивающие детей.
Вот, наконец, и открытая парадная, дверь приперта камнем, чтобы не закрылась случайно. Детям ключи не доверяют – как пить дать потеряют, поэтому и приходится постоянно держать двери открытыми. Под лестницей оббитая железом дверь – вход в подвал. Лена отворачивается, а когда поворачивается, то держит в руке ключ.
— Откуда взяла? – грубо спрашивает у нее Вадик.
— Не скажу, — надувает она пухлые, как у хомяка, щеки.
— А я знаю, откуда. Ты стащила его в домике у слесарей в соседнем дворе, правда же?
Лена, все также с надутыми, как у лягушки, щеками, молчит, как партизан.
— Я знаю, что стащила, — говорит Вадик. — Давай, отпирай дверь.
Петя светит фонариком на висячий амбарный замок. Девочка молча пробует повернуть ключ в ржавом, неподатливом от времени замке, но у нее ничего не получается. Вадик почти что отталкивает ее.
— Сейчас покажу, как надо, — грубо бросает он и также безрезультатно поворачивает ключ. По группе детей пробегает ропот.
— Не шуметь! – командует он и налегает на замок. – Надо смазать.
Компания разочарованно вздыхает.
— Я знаю, где хранится масло для замка, — неожиданно говорит толстяк Саша. – Тоже в домике у слесарей.
— Так сходи и принеси его, — командует Вадик.
— А ты тут не командуй, — вмешивается Лена. – Нашелся главный тут.
— Я принесу, — угодливо предлагает Петя и, не дожидаясь одобрения своего патрона, со всех ног несется вверх по лестнице. Вскоре он появляется с увесистой стеклянной банкой, на дне которой перетекало начинавшее густеть коричневое старое масло. Саша достает из кармана ржавый гвоздь, погружает его в вязкую жидкость и капает в замок – он видел, как это делал папа, когда весной заржавел замок на калитке.
Вадик снова пытается открыть замок, и на этот раз удачно – ключ поворачивается, и дужка неохотно отходит из гнезда. В подвал заходили редко и обычно с другого входа. Дети опасливо водят носами, не осмеливаясь переступить почерневший от времени деревянный порог. Из черной пасти старинной сводчатой двери дует прохладным сырым ветерком, к которому примешивается запах гнили и крысиного помета. Веет прелостью. Где-то внизу что-то шуршит и бурлит. Фонарик выхватывает то какие-то тряпки, то кирпичи старинных сводов, то крюки на стенах.
Вся компания уже была готова разбежаться кто куда, но вот их охватила решимость исследователей, и они с криками ринулись вниз.
— Кто пролезет под трубами, тот герой! – кричит Вадик, но сам не торопится лезть под ржавые коммуникации. Петя, его верный и слегка глуповатый соратник, смело кидается рыбкой, и самому Лене и Саше ничего не остается, кроме как тоже забираться под трубы. Вадик стоит рядом и наблюдает.
Перед светом фонарика пробегает крыса. Другие дети напряженно молчат. Вонь стоит нестерпимая, но отважная четверка не может посрамить себя. Неловко загребая руками, Петя ползет вперед по-пластунски, остальные, пыхтя, лезут за ним. Другие участники предприятия пытаются угадать, что происходит, в кромешной темноте.
— Я что-то нашел! – раздается голос Саши. — Тут дыра, и в ней что-то лежит!
— Ну так вылезай оттуда и покажи нам, — отвечают ему другие дети.
Саша неловко карабкается, шурша камешками внизу, и вскоре его голова, пыльная, как мешок штукатурки, появляется из-под заскорузлого тряпья, в которое были замотаны трубы. В руке он держит пыльную жестяную коробку, от которой он крепко чихнул.
— Открывай! – подначивают его дети, и он не без труда снимает крышку. В коробке лежат четыре вещи: игрушечная машинка, кукла, старый пенал и круглая лупа.
— Что это? – спросила вся выпачканная в грязи Лена, вылезшая из-под труб. – Чур кукла моя! – отчеканила она, едва увидев игрушку.
— А мне машинку, — сразу же заявил свое право на собственность Вадик.
— Я тоже хочу машинку, — попытался возразить Саша. – Это же я нашел коробку!
— Зато я придумал сюда пойти! – отчеканил Вадик в ответ.
Это было откровенной неправдой, потому что идея была Ленина, но Вадику обычно не возражали. Саша, однако же, попробовал.
— А под трубы-то ты не лез, – заметил он.
— Правильно, я просто не успел, потому что вы рванули вперед. К тому же, я руководитель нашей операции, и от того, что я делал, зависели наши жизни, — сказал он, упер руки в бока и посмотрел на всех сверху вниз с высоты своего роста. Если бы не я, коробку бы никто не нашел.
Для убедительности он слегка ткнул Сашу в бок так, что он пошатнулся. Бунт затих на корню. Вадик, кажется, и сам забыл свои слова о героизме того, кто полезет под трубы.
На куклу никто не претендовал, и Лена спокойно забрала ее себе. Петя взял лупу – второй по интересности предмет из коробки. Саше ничего не оставалось, кроме как взять полуистлевший пенал с отсыревшими карандашами и потертыми ручками – сгодится как сувенир.
Ребята принялись исследовать остальные части подвала. Каких только развлечений он не сулил! И место, чтобы скрываться от родителей, и прятки среди каменных сводов, и прыжки на выброшенном сюда в незапамятные времена пружинном матрасе. Сначала дети пытались проявлять уважение к таинственному и страшному месту, но любопытство взяло верх, и вскоре они принялись шуметь и играть. Их крики отдавались в темных углах гулким эхом.
— Эй, вы что тут делаете? – раздался внезапно громкий и хриплый голос и раздались шаги со стороны другого входа.
— Валим! – заорал Вадик, и дети гурьбой кинулись к выходу. И остановились, увидев Анну Сергеевну, маму Пети, дородную суровую женщину, которой побаивались даже взрослые. За ней стояли и другие люди, явно возмущенные визитом в подвал, в том числе и Павел Маркович, Ленин папа.
— Эй, а что это у вас тут? – спросил он, показав на пыльную куклу в руках дочери. Отпираться было бесполезно.
— Мы нашли, — грустно произнесла она.
— Где нашли?
— В нише под трубами, — с искренней печалью в голосе ответила девочка.
— Давайте сюда все, что нашли. К вам это тоже относится. – Павел Маркович кивнул в сторону Вадика, Пети и Саши. Ребятам ничего не оставалось, кроме как молча, опустив голову, отдать свои сокровища.
Лена все же робко спрашивает:
— Папа, а можно нам это оставить?
— Нельзя, — отвечает Павел Маркович, берет ее за локоть и ведет домой. – И вообще, девушка, вы перешли все границы. Никаких прогулок неделю, — прибавляет он. Больше родители не сказали ни слова, только тщательно обыскали все карманы своих чад.
* * *
Обещание было выполнено. Вся четверка семь дней была лишена прогулок – точь в точь провинившиеся заключенные. От скуки Лена канючила не хуже заевшей пластинки. Она хвостом ходила за папой, мамой и бабушкой, умоляя их то поиграть с ней в парикмахерскую, то нарядить кошку, то поиграть с ней в слова. Мальчики выдумывали другие способы достать родителей: они были настолько шумными и неуправляемыми, что мамы и папы всерьез думали укоротить срок их наказания.
Самым обидным было, пожалуй, грозовое молчание родителей. Нет, разумеется, понятно, что не надо лазить в подвал, но наказывать за это на целую неделю? Да вдобавок ходить с такими смурными лицами, как будто съели что-то испорченное, не отвечать ни на какие вопросы и чуть что говорить, чтобы отстали. Просто с ума сойти можно от неизвестности.
Однажды, когда Лена особенно старательно притворилась, что спит, ей удалось подслушать разговор родителей в столовой. Дело было в субботу, и она никак не могла дождаться вторника, когда ее должны были выпустить гулять. Она сидела как на иголках, не могла проглотить ни кусочка и то и дело невпопад отвечала, когда родители спрашивали, почему она опять надела сарафан наизнанку. В общем, Лена промаялась все еще стоявшей душной жарой и нервным ожиданием четыре дня, и когда ее отпустили гулять, она почти кубарем скатилась по лестнице и как метеор понеслась в дальний угол двора, где ее ждали Вадик, Петя и Саша.
Отдышавшись, она приложила палец к губам и заговорщически шепнула:
— Это вещи мертвых детей.
Убедившись, что произвела достаточный эффект, она оглядела мальчиков и продолжила пересказ того, что услышала от родителей.
Двадцать лет назад, когда родителям было лет по десять-одиннадцать, на Покровском острове, в Коломне и прилегающих районах начали пропадать дети. Первым был мальчик, отправившийся в школу. Он так и не дошел до ее порога, бесследно пропав где-то по дороге, длина которой составляла примерно триста метров. Никто ничего не видел и не слышал. Ребенок просто исчез среди бела дня. Вторым пропал мальчик, вышедший погулять с новой машинкой. Но здесь нашлись свидетели: друзья видели, как его уводила тень какого-то мужчины в шляпе-котелке и с молотком в руке, а потом мальчик сам превратился во вторую тень, ушедшую за угол в наступавших сумерках.
Тогда после заката солнца и начал раздаваться стук маленького молоточка. Сначала люди думали, что это ведутся работы в ночное время, и отнеслись к этому стуку как к неизбежному неудобству. Но вскоре выяснилось, что никаких работ не ведется, а молоток все стучал и стучал, оставляя вмятины на кирпичных стенах.
Третьим пропал мальчик-пироман, обожавший поджигать все, что встречалось у него на пути, с помощью лупы. Люди возмутились. Назначили дежурных по двору, на каждой улице стояло по своему человеку, внимательно наблюдавшему за каждым прохожим. Милиция, которую заставили работать под угрозой забастовки, прочесывала весь район, квартал за кварталом, улицу за улицей, двор за двором.
Но все эти меры не помешали пропасть четвертой девочке, которую выпустили погулять с ее любимой куклой. Она-то и была первой найденной жертвой. Маньяк, которого прозвали Молох, заманил ее в подвал, пообещав коробку сладостей. Когда их обоих нашли, Молох уже перерезал ей горло и глумился над умирающей жертвой. В руке у него была бутылка машинного масла, которой он собрался полить жертву, а потом поджечь.
То, что случилось с Молохом, не упоминалось в разговорах родителей. Он как будто исчез навсегда, как будто его физического тела больше не существовало. Известно лишь то, что милиционеры попросту отдали разъяренным родителям пропавших детей, а что они с ним сделали, неизвестно. Сами же стражи порядка сделали вид, что преступление осталось нераскрытым. Тела остальных жертв тоже так и не наши, ведь некому было рассказать, где они.
— Так значит, получается, мы нашли нишу с добычей Молоха? – спросил Саша.
— Быстро же до тебя доходит, — криво усмехнулся Вадик. – А кстати, я знал об этом, — гордо заявил он.
— Знал и ничего не сказал? – спросила Лена, прищурившись.
— Да, чтобы малявок не напугать, — авторитетно заявил мальчик.
— И нам ничего не сказал? – продолжала допытываться Лена.
— Не успел, — просто и кратко объяснил Вадик. – А вы знаете, что его тень можно вызвать?
Дети заинтересованно повернулись к нему. Он начал обстоятельно рассказывать. Как всегда, он слегка привирал, и разобрать, где правда, а где ложь в его россказнях было почти невозможно.
— Как-то раз я залез в одну пустующую квартиру со старшими ребятами, они меня на плечи подсадили, чтобы я в окно влез и их впустил. Я влез, само собой, и открыл им. На стене там было написано какое-то стихотворение, я его не записал, но суть помню. Там было что-то про то, что нужно оглянуться, чтобы увидеть смерть, а чтобы она не успела убежать, нужно выполнить ритуал. Взять молоток, спуститься в подвал нашего дома, найти место на трубе, постучать по нему три раза, каждый раз повторяя «Молох, приди», потом зажечь спичку и провести пламенем перед собой, чтобы получился крест.
— И что будет? – спросили Вадика.
— Я, честно говоря, не очень понял. Там говорилось что-то про тень, которая будет следовать за тобой. Давайте попробуем его вызвать, посмотрим, что получится!
Дети загорелись живым интересом. Лена была готова вызвать Молоха прямо сейчас, Петя, как всегда, был согласен с Вадиком. Саша стоял в стороне и думал о чем-то. Наконец, он нерешительно произнес:
— А как явится? Что делать-то будем?
— Саша, ты что, маленький? – высокомерно спросил Петя. – Мы поиграем и уйдем, и никто не явится, ты что, сам не знаешь?
Саша пристыжено замолчал. Он был младше своих друзей почти на год, и любое упоминание его юного возраста вызывало в нем чувство стеснения и стыда.
— Так я еще не дорассказал, — продолжил Петя, подняв подбородок, как индюк. Чтобы тень тебя не преследовала, нужно кинуть в него потухшей спичкой и три раза сказать «Молох, уйди». И тогда он уйдет обратно.
— А, ну тогда ладно, — сказала Лена. – Мы согласны, — добавила она за всех.
Вылазку запланировали на восемь вечера, как раз, чтобы не нарушить комендантский час, назначенный родителями, но так, чтобы было достаточно страшно. Вся четверка собралась в первой парадной. Тихо ступая, они подошли к двери, которую тщательно заперли. Лена достала ключ, спасенный ею от отца в сандалии, и легко и тихо отперла смазанный замок. Дверь нехотя отворилась.
Да, вечером в подвале не так, как днем и в компании. Нет топота ног и криков, нет веселого азарта от того, что нарушил все правила и запреты. Из слуховых окошек льется тусклый зеленоватый сумеречный свет, где-то убегает вспугнутая крыса. Лишь рождается в темноте понимание, что делаешь что-то не то и не так. Всем хотелось уйти, но никто не осмеливался в этом признаться. Дети молчали, вглядываясь в темноту между сводами.
— Что вы стоите, пойдем вызывать Молоха, — наконец сказал Вадик преувеличенно легкомысленным голосом.— Мне кажется, здесь хорошее место, — добавил он и показал пальцем на загиб трубы, под который, кажется, шмыгнула крыса.
Дети встали втроем, не осмеливаясь двинуться. Вадик достал молоток, который стащил в мастерской у отца, и протянул его Саше.
— Бей. Три раза, и так, чтобы мы успели хором сказать Молоху, чтобы он пришел.
— А что сразу я-то? – протянул Саша, но взял молоток и стукнул по жести. Звон прокатился под низким потолком.
— Молох, приди! – громко произнесли дети.
— Я боюсь, – нерешительно произнес Саша.
— Ничего, я ударю во второй раз, — тихо сказала Лена и взяла из его пухлой руки молоток, отдавшийся ей липким, потным, неприятным теплом.
Второй удар раздался, как выстрел из ружья, и напоминал бой старинных часов в гостиной.
— Молох, приди! – сказали они уже громче. Отчаяние от неизбежности того, что они делают, накрыло их. Петя взял молоток и ударил в третий раз.
— Молох, приди!
— Я зажгу спичку, — неожиданно сказал Вадик. Он достал из кармана помятый коробок и чиркнул спичкой, которая зажглась неожиданно быстро и ярко, несмотря на висевшую в воздухе влажную пыль. Он прочертил крест и погасил огонек.
— Ну и что теперь? – спросила Лена.
— Если быстро оглянуться, можно его увидеть, — напомнил Вадик. Только не забудь, что в него нужно кинуть потухшей спичкой и сказать «Молох, уйди».
Лена взяла в руки спичку и немного покружилась на месте.
— Никого нет, — деловито сообщила она. – Весь твой ритуал – чушь собачья, — добавила она, повернувшись ко всем спиной. Вадик дернул ее за косичку.
— Дай мне спичку, я попробую.
Саша тоже покрутился и сразу сообщил, что никого он не видит. Тот же эксперимент провели Вадик и Петя, но у них, по их словам, тоже ничего не вышло. Разочарованные ребята направились к выходу. И каждый из них тайком думал мысль о том, что наверно хорошо, что ничего не вышло. Какой-то он странный и страшный все-таки, этот Молох. Даже для дворовых детей, которых сложно чем-то напугать.
* * *
Ночью Лене не спалось. Она то вспоминала молчание и рассказы родителей, то веселые походы всей толпой в самые страшные места ближайших дворов, то в ее мыслях проскальзывал огненный крест во тьме, который сделал Вадик. В темноте детской их ритуал казался уже не веселой шуткой, а чем-то непоправимо-зловещим, вроде рассказов о блокадных людоедах, которые она тоже когда-то подслушала у родителей.
Сон окончательно сбежал от нее в третьем часу ночи. Она откинула одеяло и вылезла из кровати. Открыла окно, чтобы подышать воздухом. Посмотрела на глухую стену. И увидела на ней какую-то тень. Сначала она была неясной, а потом выросла до размеров папы и оказалась темным силуэтом мужчины в шляпе-котелке. Тень подняла руку, и Лена увидела что-то в ее руке. Что-то подозрительно напоминавшее молоток. Девочка в ужасе закрыла окно, залезла в кровать и до макушки накрылась одеялом.
Лена до утра прислушивалась ко всем шорохам в квартире. Когда в восемь утра раздались привычные домашние звуки: плеск воды в ванной, жужжание папиной электробритвы и свист чайника, ей показалось, что все, что она видела ночью, было мороком, сном, неправдой.
Попив чаю и надкусив бублик, она бегом бросилась во двор, где ее уже ждали Вадик, Петя и Саша.
— Вы видели его тень? – вместо приветствия спросила она. По лицам друзей она поняла, что тень видела не только она.
— Ты! – обратилась она к Пете. – У тебя окна на другую сторону выходят, где ты его видел?
— В дверях парадной напротив, — тихо ответил он.
— Только чур родителям не говорить. А то придется все выложить, и как мы ключи воровали, и как в подвал лазили. Ох и влетит нам, если они узнают… — заключил Вадик.
Вся компания молча поддержала Вадика. Он предложил скрепить договор о молчании кровью. Дети сделали на ладонях небольшие надрезы, взялись за руки и поклялись не рассказывать никому о том, что они сделали и видели. Своих не выдавать, умереть, но тайну сохранить. Они разжали руки. Где-то во дворе притаилась тень. До поры до времени.
* * *
Душная и влажная летняя ночь. Саша вертелся, обливаясь потом. Не уснуть. Только найдешь сухой и прохладный уголок постели, так и его поневоле нагреешь. Вертишься всю ночь, как уж на сковородке, а заснуть не можешь.
Только-только легкий ветерок помог мальчику задремать, с улицы раздались вопли. Кто-то бурно отмечал день рождения. Возможность уснуть окончательно ускользнула. Саша походил по комнате. Обычно он забирался на подоконник и смотрел в окно, пока не начинал под утро хотеть спать, но в эту ночь он бы скорее съел живую крысу, чем выглянул на улицу.
Два часа ночи. Празднующие наконец-то угомонились, и в тихом дворе наступает обычная спокойная летняя ночь. Которую прервал ритмичный стук. Клац-клац-клац. Клац-клац-клац. Клац-клац-клац.
Саша бросился под отвратительно теплую подушку и накинул ее на голову. Стук приглушился, но мальчику казалось, что его кровать постукивает по полу, как будто началось землетрясение. Клац-клац-клац.
Он попытался закрыть уши пальцами, но от ударов, казалось, шатался дом. Нужно было встать, разбудить родителей… Неужели они ничего не слышат? Как можно не слышать, как кто-то бьет молотком по кирпичной стене?
Саша выскочил из кровати и, обливаясь потом от жары и испуга, выглянул из окна. Он не хотел видеть это, но глаза словно сами искали то, чего так сильно боялся мальчик. Тень в шляпе-котелке с молотком расхаживала по глухой стене взад и вперед. Когда она останавливалась, наклонялась и замахивалась молотком, раздавался тот самый стук.
Тень почувствовала страх и повернула голову в сторону Саши. Она стала раскачиваться взад и вперед, а он стоял, будто приколоченный на месте, и смотрел, как Молох отделяется от стены, приобретая форму и становясь похожим на человека. Еще пошатываясь и все также клацая молотком, тень прошла под окнами первого этажа и пролезла в подвальное окошко. Через несколько минут раздался дикий визг, который заставил всех жильцов дома проснуться и включить свет. Раздался второй визг. Третий. Темнота во дворе отступила. Визги прекратились. Вскоре окна погасли одно за другим, и их сменил пришедший из-за проспектов рассвет, уже золотивший крыши и купола. Саше тогда показалось, что все обойдется.
Не обошлось. Первое, что увидели жильцы дома, было кровавым следом, ведшим из подвала на крохотный газон, где сидели дети, когда им пришла в голову мысль сходить в страшное место. На газоне лежала Найда – дворняга, которая несколько лет жила во дворе, с разбитой головой. Между ее лап лежало два ее мертвых щенка.
— Все по домам, живо, — рявкнул Ленин папа, внушительный мужчина ростом под два метра и весом под сто килограмм. Разумеется, это относилось к неразлучной четверке. – Ты мне сейчас все расскажешь, или меры, чтобы из тебя всю правду, будут самыми жесткими, — прибавил он, обращаясь к дочери.
— Нет, папа, это не мы! – закричала она. – Мы ничего не делали, правда же? – Лена с просьбой в глазах посмотрела на Вадика, Сашу и Петю.
— Не делали! – взвизгнул Петя тонким голосом, удивительно напомнившим предсмертный вой овчарки. – Мы дома сидели, вы же знаете.
— Делали, только остается выяснить, что и когда именно, — уверенно пробасил Павел Маркович.
— Нет! – крикнул Саша. У него, кажется, перестали выдерживать нервы. Он повалился на землю и начал кататься. – Нет, нет, нет! – вопил он. – Не забирайте меня!
Стало ясно, что добиться от детей ничего не получится, а вот к психологу, скорее даже к психиатру, им прямая дорога. Лену ее строгий папа увел домой, солидная Петина мама сказала, что ее ребенок здесь ни при чем и нечего его трогать, родители Вадика поехали с ним куда-то по гостям. Сашины родители заперли сына на ключ и отправились к Лениным — решать, что же, собственно, дальше делать с детьми, явно где-то сильно набедокурившими.
* * *
Прошло несколько дней. Молох не появлялся. Психолог, к которому сводили Лену и Сашу, сказал, что у детей сильное нервное расстройство и что-то их явно напугало. Он назначил им легкие препараты, курс терапии и начал вести работу с воспоминаниями, которые они не хотели выдавать. Родители утешали себя тем, что скорее всего им это показалось. А что до собаки – так забрел садист какой-нибудь, да и убил. Но детей лучше все-таки подержать дома недельку.
Итак, снова изоляция, снова одиночество. Сашу и Лену обоих по-прежнему не выпускали гулять, только по одному во двор, как настоящих арестантов. Они делали несколько кругов, повесив головы, и уходили домой, с тоской глядя на товарищей.
* * *
Мама послала Петю, на которого по доброте ее тюремный режим не распространялся, за булкой к чаю. Насвистывая песенку, услышанную им пару минут назад по телевизору, он то бежал по лестнице, то съезжал по перилам. Жара спала, и из открытого окна парадной в спину дул легкий ветерок.
Наконец, он добрался до первого этажа. У лестницы лежал какой-то черный мешок. Наверное, это бомж, они часто спали на площадке между первым этажом и подвалом. Петя уже собирался пройти мимо, но черный мешок вдруг шумно задышал. Мальчик встал, как завороженный. Мешок сел и оказался громадным мужчиной в шляпе-котелке и черном плаще. Он сунул руку под полу и достал оттуда что-то, сверкнувшее на солнце. Молоток.
Петя сделал робкий шаг назад. Мужчина встал и замахнулся. Молоток попал прямо на белобрысую голову. Петя пошатнулся, но продолжил отступать и, холодея, понял, что за ним только стена. Не зная, что делать, он сунул руку в карман и тут же отдернул ее, наткнувшись на что-то острое. Укол отрезвил его, и он присел на корточки, проскочил под рукой Молоха, как проделывал много раз с бабушками, пытавшимися его поймать, и побежал обратно домой. В руке его был зажат значок с «Тачками».
— Мама, меня ударили по голове! – с порога крикнул он. – Я все тебе расскажу!
Как только Петя поведал историю с вызовом духа маньяка, где родителям было понятно ровно то, что кто-то не просто напугал их детей до полусмерти и ударил одного из них по голове, они сейчас же приняли меры. Разбудили вечно сонного участкового, обратились в прокуратуру. Освидетельствовали изрядную гематому на голове Пети в травмопункте. Обыскали все дворы, лестницы и чердаки. Никаких посторонних обнаружено не было.
* * *
Родители Вадика снова шумно отмечали какое-то очередное семейное торжество, сколько гулять-то можно уже? Как обычно, стол ломился от закусок и алкоголь лился рекой – семья любила попраздновать на широкую ногу, каждый раз все шире и шире. Закончили глубоко за полночь. Гости разошлись, родители отправились спать, оставив давно ставшую привычной для Вадика картину: стол, заваленный объедками, гору немытой посуды и пустые бутылки под столом. Проговаривая под нос слова, узнанные недавно от ребят постарше, он отправился спать и провалился в сон неожиданно быстро, как в темный колодец.
* * *
Старинный дом спит. Парадная освещена лунным светом. С третьего этажа спускается Вадик, тощий и нескладный, в пижаме, которая давно ему мала. Босые ноги неслышно шагают по ступеням. Глаза открыты и смотрят вперед невидящим взглядом.
Словно его ведет какая-то сила, он выходит во двор, садится на корточки и выбирает один из кирпичей в старинной кладке. Вынимает его и вытаскивает ржавый ключ, который кладет в карман. Обходит дом и заходит с черного хода. Подходит к уже хорошо знакомой оббитой железом двери, тихо отпирает ее и заходит в подвал. С решимостью обреченного, не ведающего о злом роке, подходит к лежащей на боку старой пыльной раковине, запускает под нее руку и вытаскивает молоток. Прячет его за полой пижамной куртки и уходит домой той же дорогой, никем не замеченный.
* * *
— Петь, привет. Помнишь то барахло, которое мы в подвале нашли? Машинка, кукла, пенал и лупа?
— Ну да, мне еще лупа досталась. Только я бы ее сменял на что-нибудь, надоела уже. – Петя вопросительно посмотрел на друга.
— А я в подвале вчера ночью был… — начал Вадик.
— Да ладно, как тебе удалось от родителей смыться?
— Да как обычно, напились они, я и сбежал, — спокойно ответил он. – Я спустился в подвал и нашел там еще одну коробку с игрушками. Там были и бластеры, и фигурки Трансформеров, и электронные часы, и гоночные машины!
— Ну ты даешь! Покажи!
Вадик порылся в кармане и вынул оттуда весьма запыленного робота.
— На, смотри! Пойдем быстрее, пока твои предки не засекли.
Петя больше не мог сомневаться. Невиданные пыльные сокровища, горой сыпавшиеся из коробки, которая виделась ему пиратским сундуком мертвеца, манили его, как дудочка гамельнского крысолова. Он послушно пошел за Вадиком в темную парадную, вниз по лестнице, за оббитую железом дверь, готовясь удивляться и радоваться свалившимся на него богатствам.
Вадик запер дверь и достал из-под футболки молоток.
Через час Вадик вышел из парадной и направился к Лене – навестить подругу, запертую родителями. Он уже стучал в дверь, и Ленин папа уже шел по коридору открывать незваному гостю, и щелкнул уже замок, когда крепкие руки Петиной мамы схватили Вадика за талию.
— Где Петя? – спросила она так, что задрожали стекла. Она запустила руку под его рубашку и вытащила окровавленный молоток. – Ах ты паршивец! – закричала она еще сильнее. На вопли выбежали соседи. Вадик пытался вырваться, но из рук Петиной мамы еще не вырывался никто. Наконец он укусил ее, и от резкой боли она ослабила хватку. Вадик подбежал к открытому окну, вскочил на подоконник и, не задумываясь, спрыгнул с четвертого этажа.
Вся жизнь шестиэтажного старинного дома как будто остановилась в момент. Мама Пети так и стояла с разведенными руками, словно пытаясь кого-то поймать, Лена прислушивалась к полнейшей тишине на лестнице из коридора, ее папа стоял у приоткрытой двери. Только телевизор в какой-то из квартир за хлипкой фанерной дверью вопил голосом какого-то модного певца.
Через пару мгновений во дворе раздался истошный женский крик, и воцарилась приличествующая случаю суматоха и кутерьма. Слухи поползли из квартиры в квартиру, обрастая плотью в мгновение ока. Согласно версии Марьи Павловны со второго этажа, кто-то убил и расчленил Петю в подвале, а потом его мама выбросила его друга из окна. Соседи бегали по лестницам вверх и вниз, смакуя подробности.
А мимо растерянных взрослых промелькнули две детских тени: худенькая долговязая девочка и толстый мальчик. Они забрались в подвал, тихо проскочили мимо увлеченных работой криминалистов. И принялись копаться в пыли и грязи у изгиба труб, там, где они вызывали Молоха. Найдя неделю назад потухшую спичку, они бросили ее в сторону трубы, четыре раза прошептали «Молох, уйди», и так же тихо выбрались наружу, щурясь от солнца, заходившего за крыши. Им хотелось верить, что все кончено.
Автор: Клара Эверт