1.
— Ты меня бросаешь.
Не отрывая глаз от экрана, Бобби Ло сделал последнюю затяжку, затушил «Райзинг Сан» о подлокотник сиденья и щелчком отправил сигарету в пустой кинозал.
— Уже целый сезон сменился, — выдохнув дым, сказал он. – Сезон, Айша. А мы с тобой сидим и смотрим Катаржинского. Одни. В простом кинотеатре.
— И ты меня бросаешь, — повторила Айша. – Из-за Катаржинского.
— Из-за всего. Из-за платьев до середины бедра. Из-за твоей манеры произносить букву «О». Из-за того, что до сих пор куришь «Шинигами».
— И из-за Катаржинского.
— Да оглядись же! – Бобби Ло повернулся к ней, ткнул рукой в сторону экрана, в ряды пустующих кресел. – Всем давно плевать на Катаржинского, даже ему самому на себя плевать. Неужели ты даже не видишь, что это его худший фильм? На самом деле, по-настоящему не видишь?
Айша посмотрела ему в глаза. И поняла: это конец.
Автоматически, подчиняясь лишь собственным рефлексам, она прибегла к запрещённому приёму. Одинокая слеза скатилась по её правой щеке, как по ледяной горке, и остановилась точно, где следовало: между уголком губ и крошечной родинкой под ними. На миг промелькнула безумная надежда: сейчас Бобби Ло улыбнётся, вытрет слезу тыльной стороной ладони и поцелует её, и всё снова будет, как раньше, всё будет хорошо…
Но Бобби Ло только покачал головой.
— Видишь, Айша? Это больше не работает, только не со мной. В этом-то всё и дело. Ты просто больше не знаешь, как надо.
Он встал с места, отточенным движением оправил рубашку и направился к выходу. Айша не стала смотреть ему вслед, и когда хлопнула дверь кинозала, она даже не заметила.
На экране всё ещё разворачивался «Танцующий в аду». Он был претенциозен, затянут, и снят в пошлой сепии – и как бы Айша ни убеждала себя в обратном, фильм ей нравился. Худший фильм Катаржинского – и он ей действительно нравился.
Айша закусила губу, чтобы не разрыдаться. Но когда одинокая слеза над её родинкой, наконец, высохла, Айша заплакала по-настоящему.
2.
— Как думаешь, что там? – Ай-Тэкс ’35-старший запустил руку в картонную коробку, на боку которой чёрным маркером было выведено «СИГАРЕТЫ».
— Думаю, «Шинигами», — предположил Ай-Тэкс ’35-младший, как будто бы не знал этого с абсолютной точностью.
— «Шинихерами», — сказал Старший, и кинул ему запечатанную пачку сигарет, которую Младший с лёгкостью поймал. Оба они заржали.
— Каждый раз, — покачал головой Сатоси ’37. – Каждое утро вы начинаете про «Шинихерами». Хоть бы шутки через день меняли, что ли.
— А ты, сосунок, хоть бы жаловался через день, — огрызнулся Младший. – Может, тогда что-то бы и поменялось. У всех нас.
«Что правда, то правда», — в очередной раз подумал НоваТек ’39, получая свою пачку сигарет от Старшего. Он сорвал с неё защитную плёнку, достал одну сигарету и подкурил её, готовясь к очередному дню, похожему на все остальные.
Как всегда, они курили в подсобке – все модели, кроме тех, чья очередь была стоять на витрине и служить живой рекламой. Иногда Мать-Настоятельница забирала кого-то из них для помощи в магазине – перетащить тяжёлую коробку, поменять лампочку, вымыть полы, — но они неизменно возвращались, чтобы вновь стоять, курить давно вышедшие из моды и потому дешёвые сигареты (последние пару месяцев это были «Шинигами»), и ждать покупки.
Или – утилизации.
— Эй, старичок! – как всегда, Младший толкнул локтём Сатоси ’33, стоявшего у стены, точно приклеенный. – Сколько там осталось до конца распродажи?
— Три дня, — ответил Сатоси ’33. В последнее время он выглядел крайне плохо.
— Три дня, — повторил Младший. – А потом – утилизация, да?
— В его состоянии – наверняка утилизация, — вставил Сатоси ’37. – Ты бы покурил хоть, предок, без био-сигарет в последние сезоны, сам знаешь, как без еды…
Сатоси ’33 промолчал.
— Нет, этот уже не жилец, — сказал Младший. – Разве что тебя вместо него на утилизацию определят, ’37-ой. По ошибке.
— Смейся-смейся, — безразлично ответил Сатоси ’37. – Ты-то следующий после него. Два года ох как быстро пролетят, гарантия-то кончится…
— А чего я? – огрызнулся Младший. – Старшего сначала возьмут, он же Старший…
— Старший он только потому, что в магазин поступил на день раньше тебя, дубина. Так-то вы одинаковые; надо же было вас, дуболомов, различать, а?
Младший хотел что-то ответить, но не успел; дверь подсобки приоткрылась, и из-за двери показалась голова Матери-Настоятельницы.
— На выход, — строго сказала она. – Все, без исключений. Важный клиент.
— Важный? – усмехнулся Старший. – В нашем-то задрипанном магазинчике? Да мы даже проводим межсезонную распродажу именно потому, что нас никто не покупает. С каких пор у нас «важные клиенты»?
— Живо, — сказала Мать-Настоятельница и скрылась за дверью. Сатоси ’33 тут же отклеился от стены и последовал за ней, безучастно глядя ровно перед собой.
— Ну что ж, — пожал плечами Старший. – Все, кто желает жить – пройдёмте на осмотр, кто предпочитает утилизацию – остаётся здесь…
Желающих быть утилизированными не нашлось.
Они построились в три шеренги на смотровой площадке – все 62 модели, начиная от новейших среди них, сороковых, которые стояли в первом ряду, напоказ. НоваТек ’39 стоял в начале второй шеренги, глядел на мигающую зелёным неоном вывеску «ДЕККЕР, СКОТТ И КАТУРЯНЦ. КЛОНЫ НА ВСЕ СЛУЧАИ ЖИЗНИ» и ждал, пока подойдёт клиент.
— Сюда, пройдёмте, — Мать-Настоятельница шла впереди, показывая дорогу. – У нас самый широкий выбор моделей из прошлых сезонов, который только можно найти. От брутальных самцов под Алекса Иванова или Джо Сэвиджа до стильных мужчин под Кена Бернара и Бобби Ло…
— Боже, нет, — скривила губы клиентка. – Только не Бобби Ло.
Она остановилась перед клонами, осматривая и оценивая их. Клоны в это время осматривали её.
НоваТек ’39 глядел на неё вместе со всеми. Глядел на чёрную широкополую шляпу, на тёмные очки от Кенджи-Ко, на платье до середины бедра – и сердце его билось всё чаще, а уверенность – росла.
«Вот оно», — думал он. «Это за мной. На этот раз – точно за мной».
Мать-Настоятельница кинула беглый взгляд на клиентку и пришла к тем же выводам.
— Вы, верно, пришли за моделью из тридцать девятой серии, — сказала она. – Но, может быть, вас заинтересует что-то более раннее – для тех моментов, когда хочется снова окунуться, например, в тридцать пятый или даже в тридцать третий; напоминаю, что второй товар в чеке идёт с хорошей скидкой…
— Точно, детка, — подмигнул клиентке Старший и улыбнулся во все идеальные тридцать два. – Окунёмся в двадцать один тридцать пятый, или как?
— С тобой – точно нет, — отрезала клиентка. – И с любым, кто говорит «двадцать один тридцать пятый» — тоже. Просто «тридцать пятый» — и всё. А то как прошлый век какой-то.
— Да что вы понимаете, дамочка, — начал было Старший. – В том сезоне, чтоб вы знали, именно так все и говорили, а…
— Это Айша Гелларт, — сказал вдруг Сатоси ’33. – Уж она-то точно знает, что и как говорили в том сезоне, Старший.
— Айша Гелларт? – Старший изменился в лице. – Девочка-мода?
Клиентка сняла очки, подвесила их в незаметную петлю на платье. Старший внимательнее всмотрелся в клиентку, и рот его от удивления открылся сам собой.
— Будь я проклят… — выдохнул он.
— Какие они у вас разговорчивые, — Айша повернулась к Матери-Настоятельнице. Та лишь виновато улыбнулась. – Спасибо за предложение, конечно, но меня интересуют только тридцать девятые.
— Как скажете, — Мать-Настоятельница кивнула ненужным клонам, и те побрели обратно в подсобку. Последним, повесив голову и путаясь в собственных ногах, плёлся Сатоси ’33.
— Какие-то особые пожелания? – спросила Мать-Настоятельница. — Ищете определённую комбинацию генов?
— Дайте подумать, — Айша наморщила лоб. – Основа, скорее всего, от Кена Бернара. И парочка примесей. Что-то восточное – Сонни Мао или Лао Чун, скорее всего.
— Слышали, парни? – сказала Мать-Настоятельница. – Бернар+Мао и Бернар+Чун – строимся, остальные – пока в сторонку.
НоваТек ’39 послушно отошёл в сторону, чувствуя, как на сердце у него вырастает огромный, тяжёлый камень. Почему-то он был так уверен, что она выберет его, что она пришла сюда именно за ним…
— Можно, я ими немного покомандую? – спросила Айша.
Мать-Настоятельница кивнула. Айша закрыла глаза, постояла некоторое время, собираясь с мыслями. Потом оглядела клонов, осматривая их, будто видит впервые.
— У меня к вам, ребята, — сказала она, — есть один вопрос. И только тот, кто ответит на него правильно, уедет отсюда вместе со мной.
Она сделала паузу, наслаждаясь эффектом собственных слов, позволяя клонам осознать всю важность момента. Затем продолжила:
— Представьте, что вы находитесь на приёме в честь юбилейного выпуска «Vogue». Как можно предположить, сейчас осень тридцать девятого – в моде ретро-одежда, «Шинигами» и танцы в стиле «PPAP». Сами знаете. Приглашённые музыканты, конечно, играют «The Eurasian Orchestra» и «Битлз». И вот вы стоите у дальнего столика, в вашей руке бокал мартини. Вы пьёте его маленькими глотками, слушаете «Norwegian Wood» в исполнении оркестра и едва заметно качаете головой в такт. Я подхожу к вам и представляюсь… — Айша подошла к крайнему в шеренге клону, явному Бернару с крошечной примесью Мао, и подала ему руку. – «Айша Гелларт», — говорю я. А вы в ответ – только одно. Своё имя. Имя, которое звучит, как…
Она замолкла, глядя на клона – но тот, похоже, не понимал, что от него требовалось.
— Имя, — нетерпеливо повторила она. – Мне нужно твоё имя.
— У клонов нет имён, — нерешительно сказал Бернард+Мао. – Я – клон производства Ай-Тэкс, модель ’39, но не более того, и…
— Понятно, — сказала Айша и отвернулась от него. Она подошла к следующему клону, протянула ему руку и повторила: — Айша Гелларт.
Этот клон, Чуна в котором было заметно больше Бернара, взял её руку, легко поцеловал тыльную сторону ладони, и вежливо произнёс:
— Грег.
— Грег, — повторила Айша и улыбнулась. – Очень хорошо.
— Хорошо? – переспросил клон и тоже улыбнулся. – Значит, я угадал?
— Нет, — всё так же улыбаясь, сказала Айша. – Даже не близко.
— Хочу заметить, что функционал для подобных творческих заданий не закладывался производителем, — подала голос Мать-Настоятельница. – Не лучше ли придерживаться стандартных тестов…
— Плевать я хотела, — перебила её Айша, — на стандартные тесты.
Она перешла к следующему клону и подала ему руку.
— Айша Гелларт.
— Леонард, — отозвался клон.
Но Айше не был нужен Леонард. Как не нужны были и Тед, Майло, Такеши, Сергей и Джозеф.
Дойдя до конца шеренги, она ещё раз оглядела стоявших перед ней клонов. Посмотрела на остальных, собравшихся в стороне. Скользнула взглядом по НоваТеку ’39. И, горько вздохнув, покачала головой.
— Не то, — сказала она. – Даже здесь — всё не то.
Она повернулась, собираясь уходить. Мать-Настоятельница открыла рот, пытаясь уговорить Айшу остаться, продать ей хоть что-нибудь.
И тогда НоваТека ’39 прорвало.
Он вышел вперёд, не дожидаясь команды Матери-Настоятельницы, не слушая собственную голову и того, что подсказывала ему программа, заложенная в генах. Глядя прямо на Айшу, он выпалил то, что давно вертелось у него на языке:
— Адам.
Айша застыла на месте. Она медленно повернулась, подошла к НоваТеку ’39, оглядела его с головы до ног.
— Повтори, — потребовала она.
— Адам, — сказал НоваТек ’39. – Если бы я был на том приёме, меня бы звали Адам.
— Простите, мисс Гелларт, — попыталась оправдаться Мать-Настоятельница. – Проблемная модель, смесь Джона Торренса, Лао Тонга и Сонни Мао. Тройки вообще редко хорошими получаются, а если ещё и два азиата…
— Торренс, Тонг и Мао, — повторила Айша. – А ведь и правда. Кто бы мог подумать…
Она снова отвернулась, зашагала к выходу. На полпути остановилась и крикнула НоваТеку ’39:
— Ну, и? Чего встал-то?
— Мисс Гелларт?..
— Просто Айша, — сказала она. – Зови меня просто Айша, Адам.
И, улыбнувшись, добавила:
— Ты куплен.
3.
Шофёр Айши вёз их объездными путями, подальше от камер и посторонних глаз. Они долго петляли по городу, на последнем участке передвигаясь исключительно дворами, быстро проехали какой-то безлюдный парк и почти сразу же свернули в элитный район.
До её особняка добрались уже глубокой ночью. Шофёр высадил их, помог Айше перетащить вещи в дом, и сразу же уехал, подняв в воздух облако давно опавших листьев. Они кружились в морозном воздухе, словно танцуя в лунном свете, и всем своим видом нагоняли чёрную тоску.
Всё это – дорога, особняк, листья, — срезонировало с ассоциативной памятью НоваТека ’39, и та услужливо подсказала образ. Особняк Айши был как логово чудовища из сказки: тёмный, обособленный, словно существующий вне сезонов и вне времени.
Внутри ощущение только усилилось. Обстановка, расположение мебели, картины — всё словно бы кричало: «осень ‘39». Будто бы время в этом доме действительно остановилось.
Айша оставила его в гостиной. Она разожгла камин, включила медиасистему и пошла в одну из соседних ванных комнат, оставив НоваТека ’39 её дожидаться. Он долго сидел на диване, слушал «The Eurasian Orchestra», краем глаза смотрел один из ранних фильмов Катаржинского, шедший без звука на большом голоэкране под потолком, и чувствовал себя абсолютно в своей стихии.
Она вышла к нему уже без одежды. Остановилась перед ним, покрутилась, позволяя ему рассмотреть её всю без остатка: её линии, изгибы, входы и нейроинтерфейсы. Позволяя понять, где электроника, а где – живая плоть.
— Ну, — сказала она, — пора тебя опробовать.
Она достала контраст-капсулу из маленькой коробочки на журнальном столике, проглотила её, запила шампанским. Пока она шла к нему, НоваТек ’39 мог наблюдать, как наркотик начинает на неё действовать, как её из без того ярко-зелёные глаза становятся ещё ярче.
Она опустилась перед ним на колени, расстегнула ремень, сняла с него всё, что мешало. Пригляделась и удовлетворённо кивнула.
— Годится, — сказала она.
И когда медиасистема заиграла «Norwegian Wood», Айша принялась приводить НоваТека ’39 в рабочее состояние.
4.
Доктор Такамото приходил каждое утро.
Ровно в девять он появлялся в комнате для осмотров и ставил свой чемоданчик на стол. Айша терпеливо ждала, пока он достанет из чемоданчика приборы, разложит их и включит; пока сделает запись в журнале посещений; пока обработает свои руки, рабочие инструменты и нейроинтерфейсы Айши спецсоставом.
И каждое утро, пока НоваТек ’39 спал в соседней комнате, доктор Такамото подключался к Айше и прогонял одни и те же тесты.
А затем смотрел на неё и отрицательно качал головой.
Потом он уходил, оставляя Айшу проводить ещё один день наедине с НоваТеком ’39. Вдвоём, в застывшем сезоне.
Они почти не разговаривали – ни днём, ни ночью. Но это было и не нужно. Оба они знали, как полагается проводить дни осенью ’39: НоваТек – благодаря заводским настройкам, Айша – благодаря врождённому чувству стиля, усиленному нейроимплантами и вспомогательными устройствами. Они смотрели Катаржинского и Пешкеля, слушали «The Eurasian Orchestra» и «Битлз»; ели то, что полагалось; двигались так, как полагалось; говорили нужные слова с нужным произношением – так, как полагалось. Ночью Айша неизменно принимала контраст-капсулу, и они занимались сексом – так, как полагалось.
Айше всё это нравилось. Время от времени – особенно ночью, когда после второго или третьего раза они лежали в постели и курили в потолок, сбрасывая пепел прямо на пол, — ей становилось действительно, по-настоящему хорошо.
Но утром неизменно приходил доктор Такамото и прогонял одни и те же тесты, с одним и тем же конечным результатом.
НоваТек ’39 подстраивался под Айшу, как мог. Она строго-настрого запретила ему звать себя НоваТеком или клоном – и он стал Адамом. Когда он спросил у неё, вести ли ему себя из-за этого как-то иначе, она сказала, что все его действия – это и так действия Адама, и менять ничего не нужно. И он старался действовать, как Адам, говорить, как Адам, размышлять, как Адам. В конце концов, он даже стал думать о себе, как об Адаме. Он видел, что Айша от этого в восторге, и знал, что делает всё правильно.
Но каждое утро, пока он спал в соседней комнате, доктор Такамото подключался к Айше.
И отрицательно качал головой.
5.
— Ничего не выходит, — сказала ему Айша.
Адам покосился на неё, затем протянул руку и затушил «шинигамку» в пепельнице.
— Не получается что? – спросил он.
— Да ничего не получается, — Айша запустила руки в волосы и глубоко, медленно вздохнула. – Ты не получаешься. Не работает это.
— А что должно было сработать?
— Блок должен был сняться, — Айша ткнула себя пальцем в лоб. – И всё стало бы как прежде… Пока я его ещё не встретила. Тебя, то есть.
— До магазина? – Адам провёл пальцами по её животу. – Ты жалеешь, что купила меня?
— Да я не об этом, — она опустила руку и стряхнула ладонь Адама со своего живота. – Я о настоящем Адаме. Которого я встретила на той пьянке «Vogue». Мы действительно встретились там… — её взгляд стал отсутствующим, губы задрожали. – Мы и виделись-то всего минут двадцать, поговорили, посмеялись. Меня влекло к нему, его – ко мне, так часто бывает… Но в тот раз как-то ярче всё было, понимаешь? Будто я что-то приняла… То есть, я и так приняла, но как будто бы приняла что-то такое, чего раньше не принимала. Я там с Бобби Ло была, с ним и ушла… А зря. Надо было остаться, надо было с ним уйти. Теперь этот нейроблок сраный, — она резко села на кровати, подтянула к себе блузку и стала одеваться.
— Так доктор Такамото…
— Он пытается снять нейроблок, — Айша, выгнувшись на спине, натянула трусики. – Сказал, что у меня в башке незаконченный гештальт, оборванный эмоциональный цикл, поэтому новая прошивка и не ставится. Все уже вскоре 41-ый будут загружать, а у меня всё ещё 39-ый, и как ни бейся – даже сороковка не встаёт.
— А если полностью поменять всё? – Адам тоже привстал, оглядываясь в поисках своей одежды. – Ну, с нуля перепрошить.
— Дурак, что ли? А сохранёнки? Кому я нужна буду со свежей головой? У любой шестнадцатилетки больше образов и гештальтов будет, чем у меня. И так на выставки уже несколько месяцев не зовут, а со свежей начинкой я только и смогу, что глазами хлопать.
Она вскочила на ноги и подошла к настенному зеркалу. Пробежала пальцами по стеклянным баночкам, выбрала одну, открутила крышку.
— Это молочко было популярно в самом конце сезона, — сказала Айша. – Поэтому мне и не особенно нравится. Большая часть образов уже из сороковки к ней крепилась. Мидчи Несс его пользовала для съёмок «Мистера Пляжа». А для меня это – какая-то новинка, и не разобраться, хорошо это, или плохо… Цвет, вроде, приятный после себя оставляет, но они все такие...
Она бросила пузырёк и обернулась к Адаму.
– Вот и с тобой так же. Ты – целый сезон, без возможности прошивок. Ты не поймёшь, чем плох новый Катаржинский, потому что создан тогда, когда его все ещё любили. Такамото говорит, что это должно помочь – трахаться с тобой, трахаться с Адамом… Будто бы в ту ночь мы ушли оттуда вдвоём. Завершить этот сезон, закрыть тему… Получить свой гештальт. А там и сороковка встанет, а может, сразу и 41-ый. Только это не работает. Мы просто трахаемся.
— А мне твоя кожа и без этого молочка нравится, — Адам встал к постели, подошёл к Айше, провёл рукой по её щеке. – И трахаться мне с тобой нравится. Может, тебе надо просто больше времени?
— Сколько ещё? – грустно улыбнулась Айша. – Я и так целый сезон пропустила. Пошли слухи. Если к открытию сорок первого не успею – всё, на сорок втором меня и не вспомнят. Я себе карьеру сделала на том, что была всегда впереди, а теперь отстаю, каждый день с тобой отстаю…
Адам смотрел на неё и думал, что не хочет, чтобы она менялась. Но и смотреть на неё такой, как сейчас, было больно.
— Тебе надо развеяться, — сказал он. – Может, выберемся куда-нибудь? Поедим на корте, пройдёмся… Потом можно в кино забежать будет.
Айша вздохнула, вытерла ладонью глаза.
— Может быть, и правда стоит развеяться. Что там идёт сейчас?
— В «Синематографе» показывают ретроспективу Катаржинского…
Айша рассмеялась.
— Ну а что? Почему бы и нет! – она схватила со спинки стула индонезийский платок, привычно свернула его и повязала на голову. – Покажем грязным сороковкам, что 39-ые ещё живы! Собирайся, Адам! И возьми с собой пару бутылок перуанского, не хочу в винном появляться, а то скажут – алкоголичка. Ну! Чего лыбишься? – она покружилась на месте. – Нравится, что ли?
— Катаржинский только через два с половиной часа, — Адам, улыбаясь, обхватил её за бёдра. – Можно ещё часик побыть в постели.
— Дай разденусь, — Айша перешагнула через трусики. – Всё-таки, это был хороший сезон…
— Только платок не снимай, — попросил Адам. – У меня есть пара идей, как его использовать…
6.
— Что это? – Айша перебрала несколько листов. – Ты зачем это распечатал? И где?
— В лайн-центре на Трубецкого, — Адам зачерпнул «колючек» с молоком, отправил в рот и начал жевать. – Нам разрешено посещать места общего назначения…
— И там есть принтеры? С настоящей бумагой?
— Ага, — кивнул Адам. – Я не знал, захочешь ли ты себе их оставить, поэтому биопринтеры не подошли бы. Я расплатился по твоей карте…
— А зачем мне хотеть оставлять эту макулатуру? – Айша пригляделась к фотографиям. – Погоди, а откуда я знаю эту женщину?
— Это Николь Меньшикова. Бывшая жена Семёна Лодочкина.
— Ах, ну да! – Айша взяла в руки следующий лист. – Акула сетевого маркетинга и прилипала соцсетей. Она на меня в инстаблоге подписана. Была, то есть, подписана, теперь все в вейерти сидят, а я никак не разберусь, куда там жать, чтобы фильтры наложить…
— Там нет фильтров, там есть маски, их надо компоновать.
Под взглядом Айши он поперхнулся.
— Я просто прочитал, пока информацию распечатывал, — сказал он. – Я сам там не сижу.
— Ясно, — она взяла ещё один лист. – С кем это она?
— С Призмой ’35, только тайский вариант. Такие были популярны…
— Помню, помню, — Айша просмотрела несколько других распечаток, хмыкнула. – И что с того? Ну да, она знатная клонолюбка, все об этом знают. Наверное, потому, что старая, как дерьмо мамонта. Каждый год меняет по одному, а то и по два клона, иногда берёт девочек, иногда… — она взяла ещё одну распечатку и осеклась. – Это… это что, вечеринка «Vogue»?
— Да, — сказал Адам.
Айша подняла взгляд на него, затем вновь стала рассматривать фотографию.
— Этого не может быть. Её туда бы не пустили…
— Она пришла только в зал, на официальную часть. Не знаю, как она прошла на фуршет, и прошла ли… Возможно, каким-то образом прошёл только он…
— Но это… это невозможно, — Айша откинула от себя листы, с шелестом рассыпавшиеся по полу. – Я бы смогла отличить. Они… вы различаетесь! Только идиоты могут вас перепутать, уж я-то точно поняла бы, если…
— Возможно, ты слегка перепила в тот вечер, — Адам встал со стола и начал собирать распечатки. – А возможно, в глубине души ты знала это, но просто хотела себя обмануть. Ты же тогда была в сложных отношениях с Бобби Ло, верно? Может, ты хотела специально разрушить свои отношения, и…
Айша ударила его по щеке. Адам замолчал.
— Никогда больше не смей меня… анализировать, — последнее слово она сказала с ненавистью. – Мне хватает и Такамото. Ещё и клон будет… думаешь, что ты вообще что-нибудь… — она вдруг села на пол и закрыла лицо руками. – Козлы, — заплакала она. – Какие же вы все козлы!
Адам присел рядом с ней, осторожно прикоснулся к плечу.
— Есть и хорошие новости, Айша, — сказал он. – Твой нейроблок – это просто боль от разрыва с Бобби. Нет никакой упущенной любви. Это всё фантом, порождение твоего разума…
Айша подняла заплаканные глаза.
— А ты? – спросила она. – Как же ты?
— Я, — улыбнулся Адам, — всегда рядом…
Они занялись сексом прямо на кухне, поверх распечатанных листов с фотографиями стареющей красотки. Уже потом, — много позже, — Адам собрал смятые листы и утилизовал в пресс-волле.
Он надеялся, что Айша не станет проверять расходы с карты.
Потому что тогда обнаружится, что Адам расплачивался её картой в студии фото-дизайна до того, как пошёл распечатывать фотографии.
Он вспомнил, как разглядывал своего «двойника». Роман Адам Сойдберг, тридцать один год. Ведущий программист группы компаний «Рокет-Прайм». Личность не медийная, фотографий в открытом доступе – кот наплакал. По сообщению на сайте, он работал над новой линейкой приложений «Vogue», и представлял на фуршете свои решения для имидж-бордов модного дома.
Они действительно были очень похожи, по крайней мере, тогда. Как и все люди, стремящиеся поспевать за модой, он часто изменял черты своего лица.
— Адам! – закричала из спальни Айша. – Беги быстрее сюда! В «Дичи» сегодня дискотека 39-ых, ты знал? «The Eurasian Orchestra» и Люо-Ци! Вход только по специальному тайному знаку, прикинь?
— А что за тайный знак? – Адам, улыбаясь, направился к ней, уже зная, каким будет ответ.
— Пачка «Шинигами» в руках! – Айша засмеялась и скинула планшет с кровати, после чего потянулась и зевнула. – Нужно раздобыть желтопузиков, и проглотить по парочке! На шоу обещают серый каскад из желе-пузырей, и дымные фигуры! Оторвёмся!
— Оторвёмся, — Адам нагнулся и поцеловал её. – В чём пойдёшь?
— В самом модном, — улыбнулась она. – Во всём индонезийском!
7.
Когда доктор Такамото ушёл, Айша ещё почти час не могла прийти в себя. Она носилась по дому, хватая вещи и примеривая их на себя, пытаясь понять, что из всего этого сейчас модно. Обновление должно было установиться только к вечеру, но уже сейчас в двери, один за одним, звонили и скреблись курьеры с последними новинками – блузками, туфлями, поясами, чехлами на мебель, занавесками, шляпами и зонтами, заколками, кремами, альбомами, шарфами и очками.
— Смотри, Адам! – Айша вытащила из коробки огромную шляпу и побежала в примерочную, где Адам безуспешно пытался пристроить новую стойку под обувь. – Это псевдосомбреро, смотри! Рич Битси вышел в таком на фесте в Питер-Сити, все офигели и никак не поймут, хорошо это или плохо! А ну, — она натянула шляпу на его голову. – Посмотри на меня! Ну не так же кисло, улыбнись! По-моему, хорошо! Или, возможно, нужен воротник стоячий, я не пойму… — она рассмеялась. – Я ничего не понимаю, но вскоре пойму, представляешь? А ну-ка, повернись! Штаны! Штаны носят теперь с разрезом, но я, кажется, против! Или буду против, но что-то надо менять! Почему они забросили шнуровку? Или не забросили? Господи, я ничего не понимаю! – она, раскинув руки, рухнула на постель. – Столько надо всего нагнать, столько всего лайкнуть, столько всяких куриц поставить на своё место… Просто уйма работы! Начну, как только обновится, в ту же секунду! Адам! Ада-ам!
— Что? – он вышел из примерочной. – Там ещё четыре пары обуви не влезают…
— Потом, всё потом! – Айша протянула к нему руки. – Сейчас ты мне нужен — хочу, чтобы последние часы перед установкой пролетели незаметно!
Адам, улыбнувшись, расстегнул ремень, потянулся к шляпе.
— Нет! – Айша подскочила к нему и поправила псевдосомбреро. – Как же я тогда пойму, нравится ли оно мне? Нужен гештальт, понимаешь? Обязательно нужен гештальт!
Хохоча, они повалились на кровать.
8.
Адам, лёжа на кровати, наблюдал за Айшей. Вся её восторженность и внутренний подъём куда-то исчезли, теперь она деловито осматривала покупки, и большую часть отбрасывала в сторону, где уже собралась внушительная куча. Одной рукой она листала планшет, изредка презрительно хмыкая.
— Господи, эта сучка Риня пишет у себя в говнопаблике, что за крест-платформой будущее. Идиотка. Крест-платформа нужна, чтобы никто не заметил, как старухи горбятся, а она увидела, что Шарлиз в них в рекламе засветилась — и повелась! — Туфли с платформой крест-накрест полетели в кучу.
— А куда ты потом всё это денешь? – спросил Адам. – То, что откинула?
— Да какая разница? – отмахнулась Айша. – Бедным раздадут, или выдадут в деревнях, чтобы было, в чём коров пасти. Хотя, скорее всего, продадут в каких-нибудь стоках… Так, а это что? – она подняла платье. – Мне кажется, или оно немного индонезийское?
— Не знаю. По-моему, красивое…
— Нет, это не индонезийское… Это Доминиканское. Пытаются продать очередную островную аутентичность, но в этом сезоне так не получится, нет. К тому же – рукава длинные. И это когда налокотники от «Агияши» уже неделю как вышли! Следующий месяц, уж поверь мне, все будут руки заголять, минимум до локтей… Чего-то здесь жарко, нет? – она вытерла пот и вдруг коснулась повязанного на голове платка. Её рука замерла. – Нет, о нет, я что, всё ещё в ЭТОМ? – сорвав с себя индонезийский платок, она с отвращением на него уставилась. – О Боже, — сказала она, а затем посмотрела на зеркало. – О Боже… это что, я? С этими волосами? – Она стала оглядывать свою квартиру, свои ногти, ковёр на полу и подсветку под потолком, а затем посмотрела на кровать.
Адам поёжился под её взглядом, борясь с желанием накрыться одеялом.
— Бог. Ты. Мой, — сказала Айша. – Ты всё ещё в псевдосомбреро? С твоими-то ушами? Ты себя в зеркало видел? Сними его!
Адам подчинился, затем встал и начал одеваться под пристальным взглядом Айши. Когда, одевшись, он повернулся к ней, на её лице была печаль и разочарование.
— Адам, — сказала она, и из её глаза вытекла одинокая слезинка, остановившись в ямочке на щеке, рядом с родинкой. – Адам, боюсь, нам надо поговорить…
9.
За Адамом приехали только через два дня – по закону, именно столько нужно времени, чтобы подготовить документы на утилизацию.
— Грустно всё это, — вздохнула Айша. – Жаль, что ты не апгрейдишься, мне с тобой было весело, да и помог ты мне, в конце концов. Но ты не расстраивайся. Если честно, ты смог научить меня многому. Что клоны – это не игрушки, а живые личности, которые заслуживают… погодите, а что значит деморфирование?
Курьер из службы утилизации вздохнул.
— Это значит, что вы согласны с тем, что вашего клона в последующем, так или иначе, могут использовать в производстве тех или иных компонентов продукции дубликатов.
— А по-человечески можно?
— Ну, может, его расщепят и пустят на клетки, а может, органы повынимают сначала, или будут использовать как выставочный экспонат в каком-нибудь Тунисе…
— Нет, — покачала головой Айша. – Так не пойдёт. Не хочу, чтобы кто-то другой ещё его трогал. Какая-нибудь сучка лет под сорок точно захочет с ним поиграться, для неё это прямо новинка будет!
— Есть вариант с гуманной утилизацией, — оживился курьер.
— Это как? – Айша взяла у него из рук буклет.
— Ну, значит, ему позволят отмереть самому, он какого сезона? 39-го? Ну, значит, года четыре ещё точно протянет, а, скорее всего, и побольше. Отвезут его за город, там что-то вроде санатория, будет с такими же клонами в шашки играть там, ещё чего всякое, гулять, кроликов гладить… Вы оплачиваете только проживание – в отдельной комнате или в бараке, а также программу по последующей утилизации тела, а еду и развлечения оплачивает компания…
— Ничего себе сумма, — вздохнула Айша, затем посмотрела на Адама и улыбнулась. – Ну хотя, чего не сделаешь по старой памяти, да? Я ведь когда-то его любила…
«Два дня назад», — подумал Адам, но вслух ничего не сказал – Айша попросила его заткнуться ещё вчера.
— Ладно уж, чего там, — Айша прижала палец к планшету, и курьер расплылся в улыбке. – Моим клонам – только самое лучшее! Вы проследите там, чтобы с ним хорошо общались. Он фильмы любит старые, Катаржинского в особенности. Индонезийскую еду тоже любит… Сигарет ему давайте побольше, он «Шинигами» курит… — она вздохнула и, подойдя к Адаму, обняла его. – Ну что, Адам, прощай! С тобой было волшебно, честное слово! Если тебя это успокоит – я собираюсь взять Маюми ’41, говорят, волшебная девочка! Мне сегодня прислали обновление, представляешь – два обновления подряд! Я буду в первой сотне, Риня-душка посодействовала! А ты отдыхай, милый!
Она чмокнула его в губы и внимательно посмотрела прямо в глаза.
— Ну? Чего молчишь-то? Ах! – она хлопнула себя по голове. – Точно! Можешь говорить!
— Прощай, Айша, — сказал Адам. – Мне никогда не будет так хорошо, как было с тобой.
— Ну конечно не будет, глупенький! – рассмеялась она. – Это же я!
Подойдя к машине, Адам привычно двинулся к пассажирскому сидению, но затем остановился, усмехнулся и побрёл к небольшой лесенке, ведущей в кузов. Там уже сидело несколько чернокожих клонов, которые приветливо махнули Адаму рукой и отодвинулись, освобождая место.
— Сороковки? – спросил Адам, усаживаясь на скамью.
— Ага, — ближайший к нему клон улыбнулся, показав прозрачные зубы. – Везут на перепрофилирование, в Египет. Повезло нам, правда? Могут в ЮАР отправить, будем на ресепшене стоять каком-нибудь.
— Жаль, что Судан из моды вышел, — сказал Адам, но клоны вновь засмеялись.
— Да с нами-то всё хорошо будет, даже если останемся – нас ещё немного наделали, компания боялась, что спроса не будет. Мы дефицитные. А тебя куда? Ты же тридцать-девятка?
— Да. Меня в Санаторий.
Первый присвистнул.
— Ну ничего себе, повезло! Там иногда только персонал обслуживать, да и то – если захочешь. Будешь кино целыми днями из своего сезона смотреть… вот это жизнь!
— Ты второй за сегодняшний день, — сказал второй. – Сейчас первого вашего поедем забирать, на Розенталя, мы слышали, как водитель с клиентом говорил. Тоже в Санаторий.
— Так всегда бывает, когда новые прошивки выпускают, — кивнул первый. – Мы ещё хорошо попали, без толкучки. Сейчас пока ограниченную серию выпустили, поэтому нас так мало.
— И тебе с попутчиком веселее будет! – засмеялся второй. – Небось, тоже из сотни избранных, вот и пообщаешься.
— Погоди, — Адам нахмурился. – А на Розенталя – случаем не двенадцать?
— Улица Розенталя, дом двенадцать-дробь-четыре, въезд со двора, — процитировал первый. – А ты откуда знаешь?
— А разве не там живёт… то есть, там живёт один человек, он программист, и… — Адам сглотнул, и попытался выглянуть в небольшое окошко. – А скоро мы приедем?
— Да уже приехали. С тобой что, мало гуляли? Тут всё рядом, все в кучке. Полторы улицы надо проехать.
— Меня… Не любили выводить в свет… — Адам прислушался к голосам на улице. – Не могу понять, он это или…
Двери кузова с шипением распахнулись, пневмолестница опустилась на мостовую.
Она взошла по ней, придерживаясь ладошкой за кузов, поморгала, привыкая к темноте, затем несмело улыбнулась.
— Здравствуйте! – она огляделась. – А куда мне…
— Садись! – сороковки вновь отодвинулись, освобождая место, потянув за рукав и замеревшего Адама. Она села рядом с ним, сложив руки на коленях.
— Ты… Ты была с Романом Сойдбергом?
Она удивлённо посмотрела ему в лицо, затем несколько раз моргнула.
— Мы где-то виделись? Простите, я не узнаю…
— Нет, мы не знакомы, — Адам протянул руку. – НоваТек… в смысле, Адам. Меня зовут Адам. Вы ведь тоже тридцать девятка? Вас Сойдберг сдал?
— Да. Я Айша. Да, конечно тридцать девятка…, — она рассмеялась от такого напора. – По мне же видно. А вы что, в окно глядели? Как вы его вообще узнали? Он же сейчас носит эту свою огромную шляпу…
— Псевдосомбреро? – Адам расплылся в улыбке. — С его-то ушами?
— Тебе не нравится псевдосомбреро? Всем же наоборот оно…
— Ненавижу псевдосомбреро, — вырвалось у Адама.
— Вот как… А что тебе нравится тогда?
— Индонезийские платки, – Адам протянул руку и дотронулся платка, повязанного у неё на шее.
— Мне идёт? – Айша поправила его, перетянув узел ближе к груди. – Роману в последнее время не нравилось…
— Я в жизни не видел никого, кому бы так шли индонезийские платки, – честно признался Адам.
Хлопнули, закрываясь, двери кузова, кабина погрузилась во мрак и машина тронулась.
Но даже в темноте было видно, что Айша ему улыбнулась.
Соавтор: Виталий Грудцов