Не сказал бы, что мне нужно хобби, или что-то такое — мне и так всегда было, чем заняться — юность во дворах не оставляет лишнего времени. Но с какого-то момента мне как-то надоели привычные занятия — футбол, стрелки двор на двор и всякое такое. Даже девок кадрить перестало быть интересно — не потому, что я из этих, а просто слишком легко — один и тот же алгоритм — привет-цветы-гулять-кино-пивко-целоваться-трахнуть-не-дам. И со всем остальным было также. Но никто этого не замечал. Кроме Васика.
Васик – даже кличка какая-то отталкивающая, у меня всегда почему-то ассоциировалась с умственно отсталыми, или недоношенными детьми.
Васика во дворе все не любили. Даже не так – он был вроде как частью двора, типа как специфический запах в твоей старой квартире – не очень приятно, но если запах исчезнет, то вроде и чище станет, но потеряется что-то, что делает квартиру твоей. С ним здоровались, но особо не дружили – впрочем, и травли особой не было – он не косячил, а чтобы травить просто так – это не вариант, у нас во дворе ребята нормальные. Васик никого не трогает, никто не трогает его. Вроде бы такое положение дел его устраивало, ну, то есть он хотя бы не пытался ничего поменять. И тем страннее было, когда он вдруг подкатил ко мне со своим дурацким предложением.
— Я вижу, что тебе скусьно – он шепелявил и немного плевался, когда говорил. Зная об этом он старался не смотреть на собеседника, а в пол. А говорил он, естественно, негромко, так что почти всегда было непонятно, чё он там сказал. И никто, как правило, не переспрашивал. А я вот переспросил.
-Васик, если ты из этих, то иди нахуй, пока я тебе не въебал – не то чтобы я действительно подумал, что Васик голубой, и не то чтобы я их так уж не любил, просто могло оказаться, что его кто-то подговорил развести меня, проверить, как я отреагирую. Так что нужно реагировать сообразно ожиданиям.
— Да нет, я не об этом, мне это вообще неинтересно всё — кто бы сомневался – я кое про что другое. Это изменяет восприятие на корню.
- Наркоту тоже не надо, спасибо, блять, большое – а вот это уже было от души, наркота в нашем дворе была в почете – не как спорт, или популярность у тёлок, скорее проходила по разряду безбашенных поступков, тут бы я никак не зашкварился – наоборот, многие наши специально врали про то, как их «недавно вмазало». Про наркотики я узнал в тринадцать лет, когда в нашем подъезде вдруг откуда-то появился классический «смотреть-всем-торчок-жжот» солевой наркоман. До сих пор передёргивает от этих воспоминаний – а ещё от мысли, что когда-нибудь внутри такого тела окажусь заперт я. Тогда я твёрдо решил никогда не употреблять, а заодно оградить всех, кто мне дорог от этого. За прошедшие два года ничего не поменялось. Ну, только пиво начал иногда пить с пацанами, но пиво – это другое. Банка светлого пару раз в неделю после уроков – это святое, что уж там.
— ДА Я НЕ ПРО ЭТО!!! – внезапно заголосил Васик. Это было бы даже забавно, если не было так позорно.
И как-то у меня засели его слова. «Изменяет восприятие на корню». Что это значит вообще? Уж не в буддизм ли наш Васик ударился? Не попробует ли он натереть меня благовониями, если я приду? А куда приду-то? Он ведь даже примерно ничего не сказал... Вот такие мысли и приходили с тех пор мне в голову. И не было бы в этом ничего страшного, если бы однажды я не поймал себя на таких мыслях, пока моя правая рука тянулась к ширинке Ленки из соседнего дома. Осознав, что я, скажем так, не в моменте, я даже немного завис. Впрочем, Ленка этого и не заметила — ожидаемо и обыденно, как и многие до неё, она сбросила мою руку и обиженным, ровно по регламенту тоном, сказала что-то про «Не такая, шмару увидел» и так далее. Блять, даже подбор слов один и тот же, только порядок меняется. На заводе их штампуют, или как? И неужели всегда так будет? Я привычно сыграл виноватого, она привычно оттаяла и полезла целоваться. Но мне не хотелось. Хотелось чего-то поинтереснее. Васик, сука!
Когда я выловил его во дворах, с нашего разговора прошло около месяца. Быстро же я сдался. Ну и ладно, хоть что-то меня развлечёт.
— Ладно, убедил, рассказывай, чё у тебя там. Только сразу — денег я не дам, а вот пизды — могу, если это чё-то мутное.
— Да нет, ты сьто — опять прозвучало куда-то в пол. — какие деньги. Мы просто недолго посидим кое-где, и всё. В одном месте просто посидим и всё.
Ну, пока вроде звучит не особо опасно. Странно, да, но не опасно. Если, конечно, в подъезде меня ждать не будут, но во-первых вроде некому — крупных косяков за мной не водилось, а во-вторых — слишком сложно получалось, было много других способов меня подкараулить.
— Ну добро, веди. Сейчас ведь можешь?
— Да, могу, сейцас и пойдем. Как раз хотел, я где-то раз в полгода это делаю, вот время подосьло.
Вёл меня Васик недолго — скоро наша тропинка свернула к хрущевке, которая стояла с краю от нашего двора, и так получалось, что и всего города. О хрущевке этой ходило много слухов — как детсадовского бреда в духе гроба на колёсиках, так и бреда повзвешенней, про маньяков, бомжей-каннибалов и прочих типичных обитателей окраин города. Вспомнился какой-то полузабытый случай, который произошёл, когда я был совсем маленьким — чё-то там было страшное, кто-то кричал из окон, приезжала милиция и пожарные. Или только милиция?
Пытаясь вспомнить подробности этого случая, я как-то перестал следить за дорогой, как вдруг Васик встал и сказал «Присьли». Пришли мы не к хрущевке — она осталась где-то позади и справа, я поискал глазами, но не нашёл.
Чёрт его знает, где именно мы были — не помню конкретно этого дома. Обычный пятиэтажный дом, поновее, чем в нашем дворе, но ничего такого. Вроде как его видно с определённой точки нашего двора, но гулять мы туда не ходили. Хрен его знает, почему, просто не было там ничего интересного, наверное. Мы с Васиком зашли в подъезд — дверь была закрыта, но понадобилось её просто дёрнуть посильнее. Поднялись по лестнице на третий этаж и вышли с лестничной клетки к лифтам. Прошли в секцию — дверь, опять-таки, не была закрыта как следует. Ничего интересного там не было — раскладной стол, несколько табуреток и стульев у разных стен, лыжи и палки, лежащие на каком-то шкафу. Посмотрев на лыжи, я вдруг каким-то образом понял, что их уже очень и очень давно никто не сдвигал ни на миллиметр. Лампочки горели тусклым болезненно-жёлтым светом. Неужели Васик ведёт меня к проституткам? Прикольно, чё, тем более, что это вроде как бесплатно. Да и пофиг, у меня с собой всего полтинник, его и отдать не жалко. Только наверное она будет страшная. Ну а чё я хотел за полтос? Эта мысль показалась мне забавной, и я нервно усмехнулся.
— Хорошее настроение — это хорошо — сказал Васик, обернувшись и странно посмотрев на меня. Чё он этим сказать-то хотел? Ебанутый, ну точно.
— А здесь сейчас никто не живёт. — сказал Васик, сделав странный акцент на слове «сейчас».
Я присел на табуретку, которая под моим весом слегка качнулась назад. Итак, мы молча сидели какое-то время. Пару раз я попробовал что-то спросить, но Васик жестом останавливал меня. Я решил, что он просто нагнетает интригу и решил ему подыграть — пока это было забавно, хотя и странно.
Но через какое-то время это начало надоедать. Монотонное гудение ламп действовало на нервы, а так как это был единственный звук — отвлечься было не на что. Кстати, это как-то странно, чё так тихо-то? Я прикрыл глаза. То есть ладно, думал я, в этих квартирах никто не живет («сейчас»), но этажом выше, или ниже-то, кто-то должен быть? Да и пока мы поднимались по лестнице, я слышал какие-то звуки нормальной жизни — пару раз хлопнули двери, когда проходили второй этаж, я слышал отдаленную женскую ругань. А сейчас — ничего. Я прислушался, открыв глаза. И всё-таки услышал какой-то странный звук — как будто где-то далеко разбилось что-то стеклянное. Странность была в том, что звук доходил до какого-то момента, а затем, спустя где-то секунду, раздавался снова. Я прислушался, открыв глаза. Звук был одинаковый. То есть абсолютно идентичный, из раза в раз— где-то десять секунд постепенно затихающего звука, сначала звон от удара, потом тихие бряцанья падающих осколков, перерыв в пару секунд, и «трек» начинается заново. Я прислушался, открыв глаза.
Стоп, какого хрена, я что-то не помню, чтобы закрывал их. Несколько секунд я с нарастающей паникой осматривался по сторонам, а потом снова резко открыл глаза. Ничего не поменялось, Васик всё также сидел у противоположной стены, правда теперь закрыв глаза, и улыбаясь. Лампочка светила все тем же противным желтоватым светом. Я встал, твёрдо намереваясь уйти. В два шага преодолел секцию, дошёл до лестничной клетки, рывком открыл дверь, которая туда вела. Сделал несколько шагов к лестнице. В закрытые веки ударил тусклый жёлтый свет. Где-то вдалеке разбилось что-то стеклянное. Открыв глаза я понял, что сижу на табурете в секции.
Васик, сука!
И это продолжалось раз за разом — я открывал глаза, проходило где-то десять секунд, звук где-то вдалеке прекращался, а спустя секунду я вновь открывал глаза. Я пытался уловить момент «перехода», но ничего не выходило. Спустя несколько таких «циклов» я чуть успокоился, и посмотрел на Васика. Он все десять секунд просто сидел с закрытыми глазами. Скотина блаженная. В начале очередного цикла я добежал до него и ударил ногой в лицо. Его голова дёрнулась, кровь брызнула из носа, он начал сползать по стене. Лицо его при этом не потеряло безмятежного выражения. Спустя пару секунд, открыв глаза, я понял, почему — он снова сидел у стены, целым, невредимым и безмятежным.
— Васик, сука такая, чё за хуйня?
Васик не отвечал. Я ещё несколько раз попытался спросить у него, что происходит, но он не отвечал. Выбить из него ответы я не мог — за десять секунд я еле успевал добежать до него и пару раз ударить, а затем я открывал глаза и он снова безмятежно сидел у стены.
Когда-то давно, в детстве, я смотрел какую-то передачу по телеку, там было про человеческое восприятие и всё такое. В числе прочего там рассказывали о том, что человек очень плох в измерении времени, если нет никаких ориентиров, с которыми можно свериться. И я убедился в правдивости этой информации. Я пытался считать циклы, несколько раз дошёл до пятидесяти, пару раз досчитал до ста, но потом всё равно сбивался. Васик же вообще не двигался. Я даже не уверен, что это был настоящий Васик — может это было что-то вроде симуляции, которая воссоздавалась раз за разом, не сохраняя воспоминаний о том, что происходило. Ну, или ему нравилось, что я десять раз подряд пробивал ему голову лыжной палкой — я наловчился подхватывать её, одновременно вставая с табуретки. Но мне наскучило и это.
Гул ламп сводил с ума. Звук бьющегося стекла вдалеке можно было не замечать, если не вслушиваться — он был довольно тихим. Но вот гул ламп, монотонный, неизменный, не меняющийся за весь цикл ни на йоту — от него нельзя было укрыться.
Я царапал себе руку о торчащий из шкафа гвоздь, заливая весь коридор кровью, потому что боль отвлекала — лампы гудели.
Я кричал, срывая связки, надеясь, что меня кто-нибудь услышит — Васик сидел у стены. Я добегал до лестницы и бежал вниз, падал с лестницы и, кажется, погибал, ломая шею — а потом я открывал глаза. И видел сидящего напротив Васика. А потом я бежал снова. Потому что что угодно было лучше, чем слушать этот проклятый гул.
Наконец, я сдался. Я просто сидел, закрыв глаза — в начале цикла они сами по себе открывались, и я видел секцию. А затем я снова их закрывал. Не знаю, сколько так прошло, по ощущениям — где-то три часа, хотя, наверное, меньше. Я проматывал всю свою жизнь, пытаясь смириться с тем, что мне придётся провести здесь вечность. Вечность, наполненную скукой. Это пугало куда больше, чем тот факт, что я не понимал, что происходит. Я вспоминал хорошие моменты — оказалось, что в моей жизни их было не так уж и мало. Скоро и это надоело. Безумие надвигалось на меня, монотонно гудя лампами.
И вдруг все закончилось.
Я не сделал ничего особенного, я даже не могу сказать, что это случилось за пару секунд до того, как я сошёл с ума. До этого было ещё далеко, несколько сотен таких же циклов. Просто в один момент звук чего-то бьющегося закончился — и не повторился спустя пару секунд. И отсутствие этого звука ударило по обострённому слуху как молот. Я не верил, что всё так просто, но спустя где-то полминуты рискнул-таки встать. Сделал пару шагов, выждал ещё пару секунд — ничего не случилось. Мысли начали хаотично метаться у меня в голове.
Я вырвался! Почему? Васик! Убью!
Я повернулся, готовясь опробовать на нём всё то, о чем думал, пока был в этой петле — способов я придумал множество. Подошёл к нему, замахнулся...
И открыл глаза.
Неужели опять? Я сидел, готовый разрыдаться, но цикл не перезапускался. Так, Васика не трогаем, понял. И я побежал. Рывками преодолел лестницу и выскочил на улицу. Выбежал из подъезда, увидел краем глаза разбитое окно на первом этаже, с выглядывающим из него испуганным ребёнком, прижимающим к груди игрушечный меч — так вот, что это был за звук — и побежал.
С тех пор всё в моей жизни шло как и раньше — Васик и дальше крутился в нашем дворе, делая вид, что мы незнакомы, девчонки ломались, а пацаны пили пиво. Вот только на скуку я больше не жаловался — когда я как-то раз, спустя пару месяцев подумал о том, что мне могло бы быть веселее, я вдруг на секунду услышал гул ламп.
И я понял, что мне совсем не скучно.